- Ну что, ты мне сегодня зарплату выдашь? - Нет, извини,- вздыхая сказал он ей,- сегодня не получится. - Ты мне уже две недели обещаешь, у меня ребёнок заболел. Понимаешь? Не за что лекарства купить! читать дальше- Да, я всё понимаю,- вполне спокойным голосом, ответил он,- я же говору нет у меня денег сейчас! Ясно? - Ты же обещал!- почти со слезами на глазах произнесла она. - Сколько раз тебе сказать “нет” чтобы ты поняла меня? Он отвечал так как будто он привык к таким просьбам, и отказывать было не сложно. А женщина тем временем поняла всю сложность ситуации, и решила пойти на отчаянные меры. - Может,- её голос стал ласковым,- мы сумеем договориться? Её рука нежно опустилась ему на ногу, и не торопливо стала двигаться в сторону паха. - Может, у нас и получится.- ответил он и расслабился. Через некоторое время, вся в слезах она вышла из кабинета, сказав при этом: - Сволочь! Сегодня ей ещё надо было идти отрабатывать долг. Она заняла деньги у одного не очень хорошего человека, на операцию для своей дочери. Припудрившись и убрав с лица следы слёз, она направилась на встречу/Которая к стати проходила два раза в неделю. - Привет! - Ну что, давай сразу начнём, мне сегодня ещё на выгодную сделку ехать. - У меня к тебе одна просьба. - Ну чего ещё?- сказал он с такой ноткой в голосе, будто у него уже попросили то что сделать почти не возможно. - Можешь мне денег одолжить, я знаю, у тебя есть. - Что??? Ты наверное забыла, почему ты сейчас здесь находишься? Так вот, я тебе напомню, отдаешь мне долг, и поверь, ещё долго будешь отдавать,- пауза, её нарушил мужчина,- ну так как мы сегодня начнём, или нет? Через время из комнаты вышел он, следом за ним поправляя юбку и вытирая лицо вышла она. Прийдя домой, она первым делом как всегда сходила в душ, а потом пошла к своему ребёнку, едва увидев его она тут же расплакалась, подошла и крепко обняла. Приговаривая при этом что она безумно любит её, и что всё сделает ради здоровья своей дочери. На следующий день, вернувшись с работы домой, она нашла свою дочь мертвой. Обезумевшая от злости мать обвинила в смерти своего ребёнка весь мир, а в особенности тех кто не помог ей в такой важный момент. Сосредоточившись, она кое-что вспомнила. Её босс заснул сидя на стуле у себя в кабинете, она тихо вошла, достала из ящика стола пистолет. Стала напротив его, разбудила пнув ногой, чтобы посмотреть ему в глаза перед убийством. Босс был парализован страхом. Прозвучал выстрел. Положив пистолет в сумочку она пошла на встречу. Убив своего ”обидчика”, она сидела на кровати с пистолетом в руке, и смотрела на бардовую стену, думая о том какой всё таки это прекрасный цвет. Она не чувствовала угрызений совести, она думала что поступила правильно. Услышав сирены она поднесла пистолет к виску, подождала пока в комнату зайдёт милиция. Потом нажала на курок. После смерти своей дочери, ей было не зачем жить,
Идя по улице он сильно хромал, операция на бедренной кости давала о себе знать, шёл слабый снег. Дорога почти не освещалась, но в конце улицы стоял фонарь, который светил тускло, однако освещал дорогу поперёк достаточно хорошё, тротуар по обе стороны дороги , и саму дорогу. читать дальшеСначала он шёл по дороге, она была пуста, немного пройдя по скользкой дороге он с небольшими усилиями переступил бордюру и двинулся дальше,но тротуар оказался на столько скользким что ему пришлось вернуться обратно на дорогу, но вдруг он услышал приближающийся шум у себя за спиной, не успев повернуться он почувствовал сильный удар, как раз в больную ногу. Голоса, ужасная боль, темнота, туннель со светом в конце. - О ужас! Как ты мог?- прозвучал женский голос… -… моя машина! А этого я не видел, откуда он взялся? - Он жив? - Бегом поехали! - Надо вызвать скорую! - Ты что, дура? Меня посадят! Садись в машину. Поехали! - Нет ! Прийдя в себя он не мог пошевелиться, было чувство что у него была оторвана нога, он её не чувствовал. Преодолев боль он повёл рукой в сторону ноги. К счастью она была там, но что-то с ней было не так, проводя рукой дальше он нащупал странный изгиб. Немного преподняв голову он увидел ботинок который лежал возле руки, в районе его локтя. Пощупав его он обнаружил в нём свою ногу. Опять темнота, очнувшись, он несколько минут не мог понять гое находится. Вспомнив что-то он стал рыскать рукой по карманам. - Блин, телефон! Ах вот он.- поднёсши телефон к уху он сказал: - Скорая? На улице Чайковского, возле детского сада и школы № 12 сбили человека. Прошу вас п… Что? Какая нахрен разница как , … Алё, алё. Сел телефон. - Блин! – сказал он и заплакал.- Я же хотел его сегодня зарядить, заряжаю его каждое утро, а сегодня? Положив телефон в карман он услышал голоса. До освещённой территории было несколько метров. Он услышал голоса. До освещённой территории было несколько метров. Он попробовал подползти, но почувствовал у себя что-то под спиной, при попытке сдвинуться с места он ощутил там сильную боль, там находилась его рука. Стал ползти, преодолевая боль, помогая здоровой рукой. Он нашёл там лишь свои: кошелёк, сигареты, зажигалку, телефон, фотографию своей семьи ( всё это он перекладывал из одного кармана в другой не задерживаясь), документы на новенькую «пятёрку» немного посмотрев на них он сказал: - Да, вот это машина! Я на ней ещё покатаюсь.- и положил их в карман. На следующий раз он проснулся от голосов, его кто-то трогал. - Давай быстрей. - сказал голос. - Он уже откинулся? Приподняв руку он произнёс: - Мужики, помогите! “Мужики” убежали успев вытянуть из кармана телефон. - Вернитесь!- прохрипел он им вслед.- Мой телефон, верните его, это мой… отдайте. Дело двигалось к утру. Время от времени думая о своей машине. ”Всё, скоро утро. Люди пойдут на роботу и найдут меня,- думал он’’. Достал сигареты, зажигалку, закурил… На следующий день в новостях сообщали о теле мужчины, найденном в районе 12-й школы. Утром его ещё можно было спасти, но бедняге не повезло,
- Стоять! Стоять, сучьи дети!! – заорала магичка и, жестоко всадив шпоры в самое подбрюшье кобылы, заставила её рвануть вперёд. - Куда?! Стоять! – захлёбываясь злобой и страхом, кричала она, огревая хлыстом спины, плечи, руки, поднявшиеся, чтобы защитить головы. - Стоять! Один сбежит – сдохнем все! Стоять насмерть!!! А вражеская кавалерия уже пошла в наступление. Справа, поддерживая её отчаянный вопль, заорал один из десятников: - Держать строй! Сомкнуть ряды!! Стоять! Стоять!!! Сухая земля поля словно прогнулась под весом сотен копыт, ударивших враз. Они нахлынули волной, плотной волной тел, брони и сбруи. Они хлынули и, словно волна на пирс, напоролись на частокол кольев и рогатин. Кони ломали себе ноги в волчьих ямах, вспарывали бока о заострённое дерево, ещё вчера росшее в ближайшей роще, с вздёрнутых губ, надорванных трензельным железом, летела розовая пена. Но, несмотря на значительные потери, несмотря на то, что спешенных драгунов буквально погребала под собой толпа черни, несмотря на редкие залпы разрозненных групп арбалетчиков, враги продавливали фланг, тесня остатки ополченцев к обрыву над рекой. Холёная кавалерия, элитные королевские полки, против крестьян и ремесленников? Воины против холопов? - Вашеблародие, мать вашу!!! Но чародейка своё дело знала верно. «Твари! Только подойдите ближе!» Она ударила – забитое пылью горло надорвало хриплым воплем. Формулы действий и образы состояний плелись словно сами собой и проявлялись вовне моментально. Лошади и люди падали, один за одним, словно трава под косой. Её волшба была невидимой, но от того и более страшной. Не сила стихий была задействована – сила живых тел, жизнь у которых, ежели умеючи, можно забрать легко и жадно. Но противников было ещё слишком много, а защитников было уже так мало. - Отступаем!! Этот призыв как лесной пожар. Кто знает, почему он так быстро охватывает огнём паники всё поле боя. Они бежали. Бежали к реке, бросая раненых и теряя остатки оружия. Бежали, чтобы спастись на том берегу. Бежали, оставив позади вспаханное поле.
***
Душу хотелось вынуть и отложить куда-нибудь в сторону. Потому как места внутри ей не было. А ежели и оказывалось чуток, она тут же рвалась прочь. Боль, ввалившиеся глаза, распахнутые рты, заходящиеся в безголосом мучительном плаче и самое страшно – вязкая удушающая скорбь тех, кто всё-таки выжил. Чародейка неверными шагами тащилась по лагерю и плакала. Чёрные глаза, обведённые чёрными же кругами синяков, опухли от едких слёз. Голос пропал – весь, что был, она оставила там, в бою. Там, где она пыталась что-то сделать. Там, где она истошно орала, видя, как драгуны рубят с седла еле прикрытые грубыми шапками головы. Там, где сталь в собственном теле была желаннее, чем вид тел, изрешечённых арбалетными болтами, изрубленных тяжёлыми палашами, вдавленных в сухую потрескавшуюся землю подковами и ратными башмаками… Там, где она не смогла ничего сделать. Магичка рухнула на колени посреди лагеря беженцев. Она скрутилась в комок, и из надсаженного горла выдавился раздирающий лёгкие стон. Она страшно, униженно заскулила, вжимаясь лбом в колени и стискивая грязными иссечёнными ладонями виски – забыть, исторгнуть из себя память. Хотя бы ненадолго! - Гляди-кось, воет хто? Ба, да енто ж наша магичка! Чаво скулишь, вашеблародие, - чай кровушка наша не по нутру пришлась! Чародейка разлепила веки и заставила себя смотреть. Над ней склонились два чахлых мужичонка, видно из обоза, и с насмешливой жалостью взирали на неё, валяющуюся в пыли. Она с надрывом всхлипнула и упёрлась руками в землю – один из мужиков помог ей подняться. - Тут старшой наш велел вашество привести к нему. - Идём, - гнусаво сказала магичка, пытаясь оборванным рукавом оттереть замызганные щёки.
***
- Это ваше. Забирайте. Чародейка, всклокоченная, расхристанная, в рваной куртке и сапогах, заляпанных навозом, стояла и тупо смотрела на потёртый кошель, который предводитель ополчения бросил перед ней на стол. - Берите-берите. Я понимаю, что здесь немного. Отнюдь не столько, сколько привыкли зарабатывать маги вашего уровня, но уж не обессудьте. - Да я в общем-то… - начала магичка, но тут же осеклась, поймав тяжёлый, измученный взгляд командующего. - Забирайте то, что заслужили и уезжайте. Вы нам больше не нужны, - горько добавил он. Ей точно пощёчину отвесили – бледные щёки вспыхнули пунцовым. - Вы понимаете, что говорите?! Как вы сами справитесь в такой-то ситуации!.. - Уж как-нибудь справимся, - сухо ответил командующий, перекладывая на столе карты местности. - Вы отработали своё вознаграждение – прикрыли отступление. Спасибо. Больше вы для нас ничего сделать не в состоянии. Она упрямо мотнула головой: - Позвольте, я!.. - Замолчите! - неожиданно вспылил он, - Что вы можете? Вернуть мне два полка? Вылечить три сотни раненых? Накормить ораву голодных ртов? Что, что вы можете со своей некромантией?! Устроить хаос на поле боя и распугать ряды своих же соратников! Магичка угнетённо молчала. Командующий собрал упавшие на пол бумаги и, вздохнув, снова обратился к ней: - Смертей нам и так довольно – мы жить хотим. Уезжайте. Чародейка ссутулилась. - Деньги не забудьте, - бросил командующий, уже не глядя на неё. Она послушно взяла кошель и, чуть замешкавшись, развернулась к выходу из палатки. - Да, кстати. Если по пути встретите кого-нибудь из вашей братии, кто смыслит в медицине, направьте его сюда. Его услуги мы ещё сможем оплатить. - Хорошо, - тихо ответила магичка и вышла прочь.
Родясь однажды Суперменом, Нельзя сказать, что «Я героой!», Нельзя с другими поделиться чудо-геном, Нельзя отлить даже сходить порой…
Тебе запрещено влюбляться, Ходить смотреть кино про самого себя, Спасая жизни, ими же распоряжаться, Ну или хотя б немножко судьбы теребя.
Скорее легче перечислить то, что можно: Ну, например, летя, быть сбитым над Москвой Или поднять Останкинскую башню осторожно, А лучше биться об асфальт тугой башкой…
Родясь однажды Суперменом, Ты скажешь: «Нафиг это мне?! Пойду рождаться я к аборигенам, Чем со Спайдерменом за компанию сидеть и локти грызть!»
читать дальше«Привет…» Это может прозвучать так явственно, так знакомо, где-то за спиной. И сердце начинает отчего-то учащенно биться, ты резко оборачиваешься и… никого. Разочарование ледяной волной накрывает тебя. И ты идешь дальше по улицам, задумчиво улыбаясь – словно ты попала в кусочек юности.
…Ты ждала его после уроков возле двери кабинета, потом отвернулась к окну, за которым сияло веселое солнышко, и падала капель, а на голых ветках спорили два воробья. Ты так увлеклась этой жизнерадостной весенней картинкой, что и не услышала его шагов. «Привет…» - раздалось сзади, и ты вздрогнула от неожиданности. Затем обернулась и не смогла сдержать улыбки, как всегда, когда видела этого вихрастого рыжего мальчишку. Его голубые глаза – такие по-детски наивные! – смотрят на тебя с восхищением. А на лице широкая добрая улыбка. Он протягивает руку, и ты уже по привычке отдаешь ему свой портфель, а потом вы идете гулять по парку, обсуждая действительно ли Сонечка Достоевского «падшая» женщина, или все-таки святая, принесшая себя в жертву?.. А вечером ты не можешь заснуть, ворочаешься и кладешь руки на разгоряченные щеки, анализируя ваш разговор, вспоминая, как он на тебя смотрел, когда говорил, какие знаки внимания оказывал, а после этого гадаешь, когда же он, наконец, скажет, что влюблен, когда…
…«Привет…» «Здравствуй» - немного удивленно отвечаешь ты, пристально вглядываясь в незнакомца. «Мы где-то встречались?» – хочешь спросить, но внезапная - то ли мысль, то ли догадка, а, может, воспоминание? - стрелой пронзает сознание – узнала! Радость затопляет тебя с головы до ног, и ты усилием воли сдерживаешь себя, чтобы не кинуться на шею этому респектабельному молодому мужчине в дорогущем черном костюме и подобранном в тон рубашке галстуке. Непослушные вьющееся рыжие волосы уложены в прическу, на губах холодная даже немного светская улыбка, а в глазах чуток высокомерия и самодовольства. Что такое? Где мой любимый мальчик – такой открытый, наивный и «теплый»? Но перед тобой лишь этот странный человек, под руку держащий симпатичную девушку – в шикарном платье (наверное, от Армани), с искусно нанесенным макияжем. Вместе они напоминают тебе холенную упряжку лошадей для парада, начищенную до блеска с заплетенными гривами… Ты сдерживаешь себя, чтобы не поморщиться, и стараешься мило улыбнуться. «Приятно тебя снова увидеть» - выдавливаешь ты, а в голове стучащее: «неужели это он?». И возникает непреодолимое острое желание оказаться где угодно, но только не здесь. «Да, мне тоже. Познакомься: моя жена Вера…»
…Ты так устала за этот долгий трудный день, но этот мир почему-то никак не может оставить тебя в покое и дать хотя бы несколько минут передышки. «Привезли больного, - сообщила медсестра Любочка, - похоже, снова обморожение…» Ты тяжело вздыхаешь, поднимаешься, надеваешь белый халат – такая уж у тебя работа, что поделать – долг перед людьми, ответственность за их жизни и все такое прочее, как и у остальных врачей. «Кто там? Мужчина? – устало осведомляешься ты по дороге в палату. - Наверное, очередной пьяница, заснувший в сугробе?..» «Да, - кивает Любочка, - январь же на дворе, а они ведь все пьют…» Ты подходишь к кровати, с жалостью глядя на небритого опухшего старика в потертой одежде. И в тебе поднимается чувство брезгливости смешанное с несходительностью. «Как вы себя чувствуете?» - стараешься спросить как можно мягче и любезнее. На тебя поднимают взгляд – пара бездонных синих глаз. Боже милостивый!.. Ты прикладываешь руку к губам, удерживая возглас. «Привет» - какой-то хрипяще-свистящий звук срывается с его обветренных губ. Что такое? Как?.. Ведь когда вы виделись в последний раз все было замечательно… Когда это было? Лет десять назад?.. Реальность расплывается из-за набежавших слез, и перед глазами вновь та старая картинка – мальчик в канапушках в лучах весеннего солнца протягивает тебе руку…
…Ты сидишь в парке, не замечая никого вокруг, но вдруг что-то выдергивает тебя из размышлений. Такое веселое и радостное: «Привет!» Девушка машет незнакомому тебе юноше. Это кажется каким-то далеким отзвуком, как поминальный звон по тем ушедшим годам и по тому давно ушедшему человеку…
Приехал угрюмый, ни в щечку, ни в глазик, Ни в лобик, ни в попку, скотина, не поцеловал! Приперся на кухню, сожрал целый тазик Салата, который неделю еще бы стоял!
Ни вправо, ни влево (уснул на диване), Ни взад ни вперед я его растолкать не могу Лежит мое пьяное счастье в кармане, Слепая любовь на холодном январском снегу...
Не понимаю тебя. И себя. И немецкий язык. Предпочитаю надежду холодной продуманной точке. Сплошная банальщина пишется, заперта в строчки. Наивная дурочка - глухо прибили ярлык.
А можно я буду писать тебе ночью? Ты не читай это, просто писать разреши... Играю, а в зрительном зале нет ни души; Лишь декорации сбитые наспех непрочно.
Так можно писать?.. (Сегодня уж стало вчера; На рубеже ведь так просто родиться надежде, Что будет Берлин, что все снова будет как прежде!.. Дурацкая мысль!..) Ты... потерпи меня до утра?..
в трущобах эль-пасо лучший советчик - страх беги без оглядки, сминая ногами мусор тощий подросток с недетской жаждой в глазах идет на охоту, следуя выбранным курсом
каждый получит в заслугу свой личный ад музыкой кажется хрип рассечённого горла первая кровь красит пальцы в кармин и гранат жажда тускнеет. для первого раза - довольно.
кола, гашиш, хэви-метал, десерт - кокаин welcome to hell - город ангелов в ритме скерцо пулю в тебя пустит тот, кто впотьмах невидим белый латинос с черной дырой вместо сердца
один на один с толпой, потерявший власть "вы лицемеры"- жестоко, плевком сквозь зубы ненависть душным потоком рвется из глаз да, он убийца. но помни, что смерть повсюду
три на четыре метраж, сырость каменных стен вязью кровавой на память - "я дьявол, ты слышишь?" стук молотка ставит точку за тем, что успел. рикардо рамирез. камера смертников. финиш.
Для того, чтобы жить, нужно верить в других, Нужно солнце дарить, забывая о криках. Не прощать лишь самых жестоких обид, Гордость в теле твоём – твой лучший выход.
Взрыв эмоций внутри поглощает все страхи, Нелегко на войне оставаться в тени, Атеистов в окопе страстей одним махом Убивает лишь страх, растущий в груди.
Тот, кто думает сразу, а потом говорит, Выделяется ярко из жизненной массы, Атеисты молчат, этот мелочный вид Промолчит до победы своей странной расы.
И тогда, в этот мир придёт конец вере, Как и в бога жестоких, так и в людей, В этом мире нет солнца в сказочном небе, Здесь останется лишь надежда теней…
Не бояться выказывать слабость. Ты же сильный, а я - слабак. Да, наверное, я наигралась: раздавала душу за так... Наплевать. И сражаться за правду. Мечом света рубить с плеча. Подавить в себе лень и усталость. Но ни правды нет, ни меча... Улыбаться и ждать, верить в чудо: я могу, я хочу любить, Я исправлюсь, я верною буду. Только верь, что смогу такой быть. Напоследок я выкрашусь в рыжий. Уж теперь-то чего терять? Все проходит: я перебесилась и расставила точки над ять.
Любит, не любит - мне бы твои печали. Путаюсь в теплом ворохе обещаний, Жду новостей, пою о былом ночами, Косы рублю с плеча. Хватит, не многовато ли для начала? Я все капризы эти уже встречала. Сколько неправды сказано сгоряча, но Тлеет еще свеча. Вновь позвоню, скажу: "Набрала случайно... Все хорошо, но, знаешь, а я скучаю". Любит, не любит - мне бы твои печали, Лучше иди пить чай.
It ain't the roads we take; it's what's inside of us that makes us turn out the way we do.(O.Henry)
Здравствуй, мама. Ты помнишь еще свою дочь? Вот и славно, и я тебя помню тоже. Ты пьешь кофе? И я выпить чашку не прочь. Еще говорили, что я на тебя не похожа! ... А сын твой растет. И ему уже кажется.. пять? Ну вот, еще год, и он будет учиться в школе. А я через год выпускное надену платье.. ... Гитару купила. На пальцах теперь мозоли.. ... Ну что ж.. поболтали..поеду пожалуй домой. Еще приезжать? С удовольствием через годик. Как только найду компромисс со своей судьбой, Заеду, и мы поболтаем с тобой о.. погоде.
If you are near to the dark, I will tell you about the Sun!
Выставляю на ваш суд еще один мой рассказ, на этот раз подлиннее .)
Читаем .)- Какое солнечное утро! – с удивлением выдохнула она, открывая глаза. Солнце тут же ударило по ним, но она не обратила на это внимания, так как была поглощена процессом отхаркивания крови, скопившейся, пока она спала. Затем она взяла небольшой платочек, лежавший на краю прикроватной тумбочки, и промокнула кровь, потекшую, было, из носа. Процесс был не самым приятным, однако Нила к нему привыкла. Это обычная реакция её организма на солнечный свет. Конечно, Нила иногда задумывалась, почему у других людей такого не наблюдается. Нет, она, конечно, видела маленьких детей со слабым здоровьем, у которым шла кровь носом. Некоторые заходились кашлем, и темно-красные сгустки благополучно отхаркивались, оставляя после себя море слез – детей безумно пугал вид собственной крови. Возможно, какая-то болезнь? Кстати, из дома Нилы солнца обычно не наблюдалось, да и шторы были плотно задернуты, на всякий случай. Она специально поселилась в «ночном» районе города, дабы не вредить здоровью. И обстановка какая-то чужая… Нила вскочила с кровати. Где же она? Осторожными шагами, чтобы не наступить на рассыпанные по полу осколки зеркала, Нила прошла к окну, и, приготовившись к кровотечению, выглянула из него. Окно выходило в чей-то запущенный садик, в котором цветы боролись с сорняками. Интересно, почему бы хозяину просто не выполоть их? За садиком был забор, ограничивающий сад от соседнего с собственным дворов и дороги. Прямо рядом с ним рос приличных размеров каштан, чьи ветви подходили близко к земле. В общем, район был совершенно незнаком Ниле, и, что хуже всего, он был явно посередине «дневного». Поспешно закрыв шторы и высоко задрав подбородок, чтобы кое-как остановить кровотечение, Нила прошла обратно к кровати и задумалась. Что же могло случиться, чтобы она оказалась здесь? Явно ничего хорошего. Причем весь вчерашний вечер она помнила довольно четко – она ходила в гости к приятелю, мужчине средних лет со шрамом на лице, снимавшему квартиру вместе с девятилетней девочкой, Лерой. Имени он своего не говорил, но Лера почему-то называла его Переходник, и делала таинственный вид в ответ на вопросы Нилы. Она погостила у этой парочки до одиннадцати вечера и отправилась домой. «Переходник» вроде что-то говорил ей вслед, но что – она не запомнила. После этого Нила спокойно отправилась домой, и… Нила озадаченно нахмурилась. Что было после этого «и», она решительным образом не помнила. Судя по её прикидкам, то место, где она находится – рядом с ручейком, от которого еще подъем наверх идет. Если это так, то до своего дома добираться далеко, а до ближайшего «ночного» района придется десять минут бежать под солнцем. Да и то район не самый приятный – везде расставлены полицейские, взгляды которых Нила почему-то чувствовала особенно сильно. Они были как солнечные лучи с севера, выжигающие внутренности через глаза. Наверное, следствие их недавней модификации. Насколько Нила помнила, недавно была совершена кража некоего предмета высокой важности, что и свалили на недостаточно развитых полицейских. С тех пор город постоянно прочесывался, хотя кража была совершена не в нем, а в какой-то абсолютно незнакомой Ниле Москве. На картах, по крайней мере, она этого города не видела. Может, карты были недостаточно подробны? Но вернемся к делу. Нила окинула себя взглядом. К её удивлению, на ней была та же одежда, что и вечером – ничего не изменилось. И что же всё-таки произошло, что она в целости и сохранности, но так далеко от собственного дома? Не успела она снова задуматься над этим, как дверь в комнату распахнулась, и вошел мужчина в форме полицейского. Нила вздрогнула. Несмотря на форму, его взгляд был вполне живым. Вначале он скользнул по осколкам на полу, проследив их вплоть до разбитого зеркала на стене, а затем остановился на Ниле. Во взгляде появилось некоторое удивление. - Ты еще кто? – поинтересовался «полицейский». Нила успокоилась. Этот был человеком… - Я Нила, - ответила она. – А Вы? - Сержант Евген Первомайский, - в его голосе была нотка гордости. – Понимаю твое недоумение, полицейских-людей сейчас мало. Тем не менее, я один из них. А как ты тут оказалась, через закрытую-то дверь? Это моя дача вообще-то. - Я не знаю, - смущенно ответила Нила. – Я возвращалась вечером домой, в «ночной» район, а проснулась здесь… Я честно говорю! Сержант задумался. Вдруг на его лице появилась слабая улыбка, словно он что-то понял. - А там, где ты шла, случаем не было слишком темно? Если ты понимаешь о чем я. Нила помотала головой. - Я не помню, - ответила она. - С другой стороны, иного ответа и быть не может. Если она находилась здесь и ничего не своровала… - продолжил размышлять вслух Евген. - Я даже из комнаты не выходила! - …то значит это снова работа воронки, - он посмотрел на свою «гостью», обеспокоено ждавшую решения сержанта. – Слушай, а тебе повезло! - Повезло? – Нила не назвала бы свое положение «везением». Напротив, оно ей крайне не нравилось. - И еще как повезло! – горячо сказал Евген. – Ты прошла через воронки и осталась в Кардар'эле! Просто тут недавно были два парня, судя по виду, нездешние, они тоже попали в воронку, только в ту, что недалеко от этого дома, на перекрестке прямо после подъема от ручья. И они бесследно исчезли. Нила удивленно заморгала. Воронку? Исчезли? Что за бред, интересно? Как можно перенестись из одного места в другое?! Это же невозможно! - Ладно, не волнуйся по этому поводу, - сержант улыбнулся. – Тебе повезло, что я приехал на машине, могу довезти тебя домой. - Если это возможно, - благодарно ответила Нила. Она больше совсем не боялась этого человека. Они вышли из комнаты на кухню, сделанную в фиолетовых тонах, а из неё – в прихожую с выходом в подвал. Туда они, впрочем, не пошли, а просто вышли на улицу. Нила снова задрала голову, чувствуя, как начинается кровотечение из носа, а сержант обеспокоено спросил, что с ней такое. Та ответила, что это обычная реакция на солнце. Сержант извинился, и поскорее провел Нилу к машине, алой «Ауди». С задранной головой она не могла оценить ни устройства дворика, ни самой улицы, а лишь торопливо залезла в машину, чью дверь сержант поспешно открыл. Очутившись в духоте салона, разбавленной лимонным запахом, Нила почувствовала себя в разы лучше - через тонированные стекла не проникало солнце. Спустя несколько мгновений рядом с ней на сиденье водителя опустился Евген. Он на удивление быстро завел машину, и они тронулись. - А что, кроме тех парней еще кто-нибудь пропадал? – поинтересовалась Нила, глядя на небо за коричневатым стеклом. - Да, пропадали, - Евген вырулил на четырехполосную дорогу, которая была на удивление свободной. – Их никто не находил, ни в нашем городе, ни в чужих. Такое чувство, что они вообще испарились из Кардар'эля. - Странно. - Еще бы! Просто тот случай, который я тебе рассказал, был первым после того, как сами собой разбились все зеркала. Нила живо припомнила тот день. Она только что вернулась с выставки, и обнаружила, что её полы усеяны осколками зеркал, точь-в-точь как на той даче. Причем после того, как она поставила новые, зеркала снова разбились. И не у неё одной, как Нила вначале думала. - После того случая зеркала вообще запретили, - продолжил сержант. – Ездить теперь неудобно, не видно, что сзади творится. - Странно, - повторила Нила, чувствуя себя глупо, но не находя других слов. Она снова перевела взгляд на небо, и на этот раз обнаружила там кое-что интересное. По небу медленно плыло что-то огромное, серебряное, странной продолговатой формы, но в то же время раздутое. Нила припомнила, что она однажды видела «это» в книжке, только оно было просто серебряным. Здесь же серебро отражало свет солнца и сияло…как если бы это было зеркалом. А назывался странный предмет «дирижаблем». - Евген, а разве у нас делают дирижабли? – полюбопытствовала Нила. - Нет, сто лет уж как. Или больше… А что такое? - Гляньте в небо! Евген притормозил машину и перевел взгляд. Зрачки его расширились от удивления. - Быть того не может! – удивленно выдохнул он. – Откуда тут может быть дирижабль…да еще и с зеркальной обшивкой? Нила не отвечала. Она неотрывно следила за сияющей громадой, пока та не исчезла, словно скрывшись в облаке. После этого дирижабль не появлялся. - Может, проекция? – предположил Евген, снова заводя машину. – Или голограмма… Нила снова не ответила, она еще жила впечатлениями от увиденного. Летящий дирижабль показался ей неимоверно величественным зрелищем, к тому же невероятно красивым. Как бы она не любила солнечный свет, он заставил зеркальную обшивку дирижабля сиять, просто притягивая взгляд. Это зрелище потом не раз снилось ей, однако Нила не понимала, с чем был связан сон. Как-то незаметно, практически в молчании, исключая подсказки Нилы, как лучше проехать, они доехали к её дому. Девушка вылезла из машины, сердечно поблагодарила Евгена за оказанную её помощь и предложила зайти. - Нет, спасибо, мне через двадцать минут на дежурство, - сержант пожал плечами. – Зато в другой раз – с удовольствием. Они распрощались, и, дождавшись, пока машина отъедет, Нила с улыбкой повернулась к двери дома. Ничего необычного там не было, кроме Переходника, прислонившегося к створке двери. Обычно теплый и приветливый, его взгляд был пытливым и жестким, а шрам, рассекавший глаз, добавлял зрелищу какого-то странного, пугающего настроения. Переходник поправил кожаную куртку, не сводя пристального взгляда с Нилы. И только сейчас она заметила, что мужчина был без Леры, которая никогда не покидала его. Из-за этого Ниле стало не по себе, но она попробовала успокоиться. - Здравствуйте, - сказала она, пытаясь улыбаться как всегда. - Где ты только что была? – властно спросил мужчина, еще больше перепугав её неожиданной сменой поведения. Нет, с Переходником было что-то определенно не так! Разве он стал бы таким тоном говорить с Нилой? - Я…у подруги, - растерявшись, соврала девушка. Она не могла оторвать взгляда от единственного глаза Переходника, ясно-голубого, с удивительно широкой радужкой. Это значит, что он спокоен? Или как? Но если судить по голосу, это далеко не так! - Не ври мне! – рявкнул мужчина. Нила непроизвольно отошла на шаг. – Быстро и честно, где ты была? - Я…я… - Нила поглубже вдохнула, решив всё-таки сказать правду. – Я очнулась в другой части города… А с того момента, как я вечером подошла домой, я ничего не помню… На глаза просились слезы, и Нила поспешно перевела взгляд ввысь, в ночное небо. Ей не хотелось плакать перед этим человеком. Переходник быстро подошел к ней, и схватил за плечи железной хваткой. - Смотри на меня! Нила послушалась. Взгляд по-прежнему застилали слезы, размывая картинку, однако ярко-голубой глаз мужчины она видела четко. Он притягивал к себе взгляд, как тот дирижабль. И оторвать его было неимоверно сложно… - Сейчас ты очнешься дома, и будешь помнить то, что вчера была у меня в гостях и благополучно вернулась домой, - проговорил Переходник, четко разделяя слова. Радужка глаза на мгновение расширилась настолько, что закрыла зрачок. Так, во всяком случае, показалось Ниле. А вместе с тем и закрылись её глаза. Переходник успокоено вздохнул. - Вот так-то лучше, - сказал он, беря девушку на руки. – Похоже, проход в этот мир скоро закроется… Эх, что ж они творят… С этими словами он стал быстро осторожно подниматься по лестнице, насвистывая себе под нос какой-то мотивчик.
***
Нила проснулась, довольно потянувшись на кровати. Из окна было видно серебряный полумесяц, дружелюбно освещавший улицы одного из ночных секторов. Насколько Нила помнила, вчера вечером она ходила в гости к приятелю, мужчине средних лет со шрамом на лице, снимавшего квартиру вместе с девятилетней девочкой, Лерой. Имени он своего не говорил, но Лера почему-то называла его Переходник, и делала таинственный вид в ответ на вопросы Нилы. Она погостила у этой парочки до одиннадцати вечера и отправилась домой. «Переходник» вроде что-то говорил ей вслед, но что – она не запомнила. После этого Нила спокойно отправилась домой, и с чистой совестью проспала до полудня. Нила улыбнулась, вспоминая их последнюю беседу. Этот «Переходник» был мастером на истории, на сказки о других мирах. По его словам, мир Кардар'эль, где они жили, был лишь одним из многих, и все они были непохожи друг на друга. Что якобы в других мирах мир не разделен на «дневные» и «ночные» сектора, в них день и ночь сменяют друг друга по всей территории. Нила всегда считала приятеля полусумасшедшим, но истории занимали её. А слова, что день и ночь сменяют друг друга, были очень смешными, так что Нила рассмеялась. Чисто за компанию, к ней тогда присоединилась Лера. Нила улыбнулась и снова легла на кровать. Ей, кажется, снилось что-то приятное… А, точно! Во сне она наблюдала за величественным полетом дирижабля из зеркала.
Здравствуй, Господи. Как у Тебя дела? Как живешь? Как здоровье?
Свет. Свет везде. На первый взгляд это лишь белый цвет. Но те, кто пережил Перелом, видели все совсем иначе. Они видели Свет.
Совсем недавно он был обычным парнем. Долговязый девятнадцатилетний парень, который хотел научиться жить. Он еще помнил белый потолок больницы, но сейчас, в этом Свете, он чувствовал себя не человеком – Формой. читать дальшеФормой, которая еще не приняла своих окончательных очертаний. Он не был растерян или подавлен – он знал, что надо просто ждать. Стоит ли говорить, что время здесь было нечастым гостем? Сколько он ждал – неизвестно. Он увидел Дверь. Постепенно Дверь начала приближаться, и он был на расстоянии вытянутой руки от нее. Усилием воли он заставил Дверь открыться.
Было темно. Это была небольшая комнатка, больше похожая на мастерскую. Повсюду были стеллажи и полки. На полках – небольшие коробочки и книги. Посреди стоял стол, за которым сидел седой Мастер. Он был в старом комбинезоне, руки его немного подрагивали. - Кто ты? - Ты знаешь. Я Мастер. - Зачем ты здесь? - Я создаю Ключи. И храню их. Я Ключник по совместительству, - Мастер усмехнулся - Это – моя Мастерская. - Зачем я здесь? - Сам скажи мне. Это ведь ТЫ пришел ко мне, не я к тебе. Парень пожал плечами. Только сейчас он заметил, что к нему вернулось его прежнее обличье. - Я не знаю. - Ты здесь, чтобы выйти в Дверь. - Какую? – парень осмотрелся. В Мастерской не было окон, а дверь была всего лишь одна – та, через которую он вошел. - Вот эта, - Мастер указал на нее. - Но ведь... – парень подошел к двери и дернул за ручку. Дверь была заперта. - Да, она закрыта. Нужен Ключ. Я сделаю его для тебя. Скажи мне слово. Любое. - Поиск. - Хорошо, - Мастер подошел к одной из полок, взял оттуда кусочек металла и небольшой камень. В камне была выемка – в виде ключа. Мастер отдал камень в руки парню, сам держал кусочек металла в ладони. Постепенно метал начал менять форму. Точнее, он начал плавится. Мастер аккуратно вылил вещество (теперь парень был уверен, что это не метал) с ладоней в выемку камня, достал с кармана небольшой носовой платок, вытер руки. . Вещество тут же застыло. Получилось достаточно небрежно. Ключ не имел определенных очертаний. Но это не был Ключ. Это была всего лишь его Форма. Мастер достал еще горячую заготовку ключа и положил в руку парню. - Скажи мне, что ты видишь? - Прости, Мастер, но я ничего не вижу. - Я спрошу по-другому. Скажи, что ты увидишь за этой дверью? - Вижу свет. Кажется, еще что-то... - Не надо. Этого достаточно. Вот твой Ключ . – Мастер указал на ладонь парня. На ней лежал готовый Ключ. - Он идеальный, да? - Он подходит к твоей Двери. Ступай. И не бойся. Парень подошел к Двери, медленно поднес Ключ к замочной скважине. В тихой Мастерской раздался звук открывающегося замка. Дверь распахнулась. Комнату наполнил алый свет, ворвался ветер. Парень застыл на месте. На его глазах выступили слезы. Он немного помедлил, неуверенно шагнул вперед.
Дверь захлопнулась. - Ох уж эта молодежь... все им не терпится уйти... Вот раньше было – за жизнь держались. Жить хотели. А сейчас... – Мастер снова сел за стол, достал огромную книгу, открыл ее почти на последней странице. Пером написал Имя. - Еще немного осталось, - устало сказал Мастер и закрыл книгу.
Ветер буянит снаружи. Бросает пучки капель то с одной стороны стрехи, то с другой – точно мокрым веником хлещет. А здесь, на сеновале, тепло, сладко и душно. Запах полевого горошка и дикой мяты пропитал воздух под крышей старой конюшни. И словно сгусток прошедшего лета притаился за толстыми досками. Колосок пшеницы, случайно попавший в охапку сена, назойливо щекотал плечо, и она хотела отбросить его, но боялась шевельнуться, потому что он спал. Спал как никогда раньше – бездумно и легко. Его голова со взъерошенными тёмными волосами, в которых запутался стебель клевера, лежала на её груди. Рука под его плечом затекла до онемения, но она знала, что не потревожит его сон. Она не двинется, даже если октябрьская буря сорвёт крышу, даже если под захолустным городком разверзнется пекло, даже если за ними придут.
За ними пришли. Сквозь вой разошедшейся стихии, сквозь душистую грёзу сна, до неё донёсся стук ворот и скрип ступеней приставной лестницы. Где-то далеко-далеко, в глубине сознания заголосило предчувствие, но было поздно. Дремотная тишина сеновала треснула от массы звуков: гул, топот, шорох раздавленных стеблей, говор и резкий окрик: - Встать! Их не тормошили, не связывали. Пока что. На них просто смотрели, глумливо усмехаясь, следя за тем, как они поднимались с примятого сена – потрясённые, пытающиеся осознать то, что с ними произошло. Понимание случившегося вылилось в какую-то апатию. Нарочито небрежно, будто бы не ощущая ни малейшего смущения под ярким светом нефтяных ламп, они стали одеваться. Её дублет и его портупея оказались отброшены в другой угол сеновала, и легионеры подпихнули их сапогами к владельцам. Центурион Иррелий скривил в ухмылке тонкий безгубый рот, глядя на арестованных, встающих с сена и озирающихся по сторонам. Но усмешка постепенно сползала с его лица, пока он наблюдал, с каким неестественным спокойствием и даже достоинством вели себя пленные. Как величественно стояла она, не скрывая матовой наготы, пока он искал рубашку, чтобы накинуть ей на плечи. Каким полным достоинства жестом он поправил на себе плащ и портупею, с которой предусмотрительно сняли всё оружие. Челюсти свело судорогой от ненависти к этим двоим. «Матёрые!» - скаля мелкие желтоватые зубы, подумал Иррелий, - «Долго же мы их травили…». Вдруг ему стало нестерпимо холодно, словно мечущийся за стенами ветер проник в грудную клетку. И центурион съёжился в своём форменном чёрно-зелёном мундире. Он ненавидел этих мужчину и женщину, которых сейчас спускали вниз по лестнице. Ненавидел и завидовал – да, именно так! – завидовал им. Вот уже скоро три года, как он во главе своей когорты, голодными гончими гонялись за повстанцами и их сподвижниками по всему побережью. Они гнали, настигали, упускали, рвали и вот, наконец, настал миг долгожданного торжества! Но почему же сейчас он чувствует себя таким опустошённым? Неужели всё кончено? Он, наконец, поймал их – знаменитых преступников, повстанцев, выходцев из аристократических родов, замысливших переворот. И что дальше? А ничего. Лишь камера, допрос с пристрастием, площадь да глашатай. «Повинны в предательстве, попытке низложить монарха и узурпировать власть». Идеалисты! Чего им не сиделось на месте? Им ли, благороднейшим из благородных, преступать законы престолонаследия? Хотели низложить тирана и облегчить жизнь простому люду. Да что они знают про жизнь плебеев, потомки древних родов! Пусть расплачиваются теперь. Его обезглавят на центальной площади, и обыватели, чью жизнь они так безрассудно хотели изменить, с восторженным рёвом будут следить за головой, падающей в подставленную корзину. Её сошлют в далёкий монастырь, где она ещё несколько лет будет молить бога о проклятии собственного венценосного дяди, пока не умрёт от чахотки… Центурион сплюнул на доски. Внизу пленных уже грузили в экипаж. А ведь всё – три года жизни ушли. Этап пройден. Нет, конечно, они ещё пару-тройку месяцев будут ловить их последних приспешников по лесам, пустынным солончакам и заброшенным горным аулам. Нет, для центуриона королевских легионеров, метящего в консулы, найдётся ещё немало работы! Но почему же ему сейчас так тоскливо? Почему он ощущает себя псом, который загнал самую крупную дичь во всей своей собачьей жизни и знает, что всё оставшееся теперь – это сущая мелочь… Центурион Иррелий плотнее запахнулся в плащ с игольчатой эмблемой королевского легиона и последним покинул сеновал, грустно пахнувший клевером и мятой.