Наивно. Почти плохо.

[Erick-York]

Ждать

Она устаёт ждать,
Когда оно рухнет -
Высокое небо,
Высокое солнце…
Она бежит от дождя,
Скрываясь на кухне,
И курит всё лето,
И ждёт. Он вернётся.

Она устаёт ждать,
Когда всё погаснет -
Высокие фразы,
Высокие чувства…
Она одна. На кровать -
И всё так прекрасно;
Луна в третьей фазе,
Но он не вернулся…

Она устаёт ждать,
Когда оно рухнет -
Потухшее солнце…
Меняя каналы,
Она одна. Ей не спать,
Курить. На той кухне
Она знает, он вернётся -
Она ведь
Ещё
Не устала…

---

[natalielle]

маленькое авторское замечание: то, что находится под катом, не стоит воспринимать всерьез)
это - пародия на жанр "сопливой" лирики. отсюда - и гиперболизированный пафос стих-ия.
заранее прошу прощения, если мое "творение" оскорбит чьи-то чувства.

La Godiche

Ну хоть одну надежду, милый,
Я сражена. Прошу: "помилуй".
Скажи, что любишь, что любима.
Прошу, родной, прошу, любимый.

Я балансирую на грани:
То падаю, то вновь взлетаю.
И без тебя не надо рая.
Рай - там, где ты!
И не к устам - к ногам твоим
Я в сладких грезах припадаю.

Коротким будет этот стих.
Ты холоден и сердцем тих.
Тобой одним, мой друг, жила,
И коль тебе я не мила,
Прости меня, забудь меня;
Но я,
В геенне огненной горя,
Поверь, не разлюблю тебя.

@темы: пафос, пародия, Стихи

---

[solo invierno]

Целует руки шалый листопад,
И солнца луч ласкает нежно плечи.
Кого еще я в этой жизни встречу
До головокруженья невпопад,
Кому еще мой смех печаль излечит?

На раны соль – вернее средства нет
От череды несбывшихся мечтаний.
К чему теперь ведь опыт чарований
И радость от заслуженных побед,
Когда вернулся странник из скитаний,

Принес звезду и в путь на небеса
Зовет с собой проторенной дорогой.
Казалось, что еще совсем немного,
И я забуду милые глаза.
Но он остановился у порога.

Тревожный стук сердец, а может, в дверь
Не разобьет тиши заледенелой.
Пока он шел, я многое успела.
Я научилась не считать потерь
И красить мир вокруг невинно-белым.

Засовы прочь. Спокойствие даря,
Коснется губ дыханье октября…

---

Восточный ветер

[Фея в укропе]

Музыка зазвучала -
Тихий плеск на ветру.
Это только начало -
Все, пожалуй, сотру.

И теперь ты безвольный
Мне воздвиг монолит.
Почему тебе больно?
Потому что болит.

@темы: Стихи, Я, Отношения

---

Осень (подкорректированное)

[Анна Белински]

Осень - шелест под ногами.
Осень - глубина небес.
Осень - сожжена лучами.
Осень - желтый бес.

Осень - сумрачность аллеи
Осень - музыка дождя
Осень - из листьев метели
Осень - я.

Осень - первые морозы
Оснеь - странные мечты
Осень - боль моя и слезы.
Осень - Ты...

@темы: Стихи

---

Дождя счастливые лица...

[donchibo]

У одной девушки на ее страничке был такой список увлечений через запятую, (сокращаю немного):
люблю собак,тишину,шутить,первый снег,я люблю соседку сверху,случайных прохожих,воздух после дождя,счастливые лица,люблю музыку,туманное утро,жизнь,играть,солнце,шутить,своих друзей,кататься на лыжах,"достучаться до небес",запах костра,удивлять...

А если читать этот список бегло, то запятые иногда пропускаешь и получаются совершенно новые увлечения:

"Люблю собак тишину",
"Сверху случайных прохожих",
Чтобы вот как в старину
Дней не считать погожих.

"Шутить первый снег" могу.
Весело это все же:
Шутки на робком снегу.
"Жизнь играть" могу тоже.

Люблю "солнце шутить",
"Своих друзей кататься",
До счастья зимой не забыть
"На лыжах достучаться".

"Запах костра удивлять",
Нежно, до самого нутра.
Тихо, не нужно стрелять
В "музыку туманное утро".

Счастье в карман не прячут.
Буду ка спать ложиться.
Пусть в моем сне не плачут
"Дождя счастливые лица".

---

[Damean]

Нарушение пунка 5. Правил Сообщества.
Пользователь забанен (точнее, будет забанен)

@темы: сумасшедствие, дневники, Бред, Рассказ, Творчество

---

не.молчи.

[Арфист на ветру]

Прошу: не молчи!
Ты же видишь:
В ночи
Я давлюсь тишиной,
Я захлёбываюсь молчаньем.
И только внутри
Моё сердце стучит
(часовой механизм)
Неровно, отчаянно.
Смотри:
Я на «три»
Из огня – в полымя,
Из глухой мерзлоты – да и в самое в пекло!
Ну а в мыслях пестрит
Белый шум, или хит,
Или сон, мне не очень понятный.
Не забыть, не унять!
Беспрестанно опять
То ли видишься въявь,
То ли грезишься-снишься.
Обними, обними!
А картонные дни
Прогорают до самого, самого
Днища.
Загадала когда-то …
И вот ведь – сбылось,
Долгожданное.
(невероятно!)
Но запятнан
Рефрен про «люблю»
И «любовь».
Я тобой буду пьяной.
Понятной.

Жду Ваших отзывов!

---

Моя шлюха.

[donchibo]

Как-то повстречались Дон Чибо и Жажда Творчества. Поскольку рядом оказалась засранная(-), но дешёвая(+) забегаловка, они решили пропустить по маленькой за встречу. Через некоторое время Жажда Творчества напилась как шлюха и стала просить железного, морально устойчивого, верного каждой своей женщине Дона Чибо (у Дона Чибо всегда бывает одна женщина, просто у неё развосьмидесятерение личности) исполнить её непотребное желание.
"Возьми меня!", - глядя похотливыми глазами на Чибо, сказала Жажда.
И с тех пор Дон Чибо вынужден, несмотря на отсутствие времени и корявость исполнения, бесконечно утолять свою Жажду Творчества.
"Вот повезло мне" - думала Жажда Творчества, всякий раз когда Дон Чибо утолял её желания.
"Вот прицепилась, гадина" - думал Дон Чибо, ежечасно выкидывая по ночам ядовитое содержимое пепельницы, и уже в предрассветных сумерках с трудом убеждая себя выключить PC.

---

Зеленая лампа

[donchibo]

Когда над городом сгущается тьма, в комнате включается зеленая лампа. Под ней друзья учатся пить пиво, водку и вино. Играют в карты и рассказывают друг другу о себе. Стихи умеют отражать настроение, но еще не могут выразить отношение. Голая, танцующая перед зеркалом девушка в окне, приближенная в бинокль танцует для нас. Она знает что ее невидимый танец прекрасно видим. Но мы, будто бы не зная этого, продолжаем смотреть. Это необходимое действие и для нас и для девушки. Девушка учится показывать свое тело, мы учимся смотреть на голое женское тело.
Белые облака на фоне темного неба. Отблески костра на лицах. Лес - безопасное место, в отличие от города. Жизнь - загадка, ее еще предстоит разгадать. Ее еще предстоит прожить. Может быть закопать под деревом "капсулу времени"? Откопав ее через много лет, можно повстречаться с собой.
Когда я гуляю с собакой на хоккейной площадке, то изумляюсь красоте звезд над головой. Их "вечное" присутствие на небосклоне словно бессмертие, они затаились, ожидая покорения человеком своих неизведанных планет. Кругом - тайна, везде события, которые еще не случились. Я верю человеку, я верю в человечество.
Утром на рыбалке всегда ровно в шесть часов туман уходит и начинают клевать окуни. Нужно брать спиннинг и закидывать блесну. Окунь клюнет наверняка, но я раньше не верил спиннингу, думал, что рыбы умнее. Рыбы - дуры, и я съедаю их жареными на обед.
На изгибе реки, на травянистом склоне сидят друзья и курят, потом купаются и опять курят. Беспечность, яркое солнце, бесконечное лето. Люди, пытающиеся пройти через небольшую канаву с водой по узенькой трубе, - они как будто специально хотят рассмешить зрителей своим неуклюжим падением в воду.
Моя девушка готовится к прыжку. Я - трамплин для ее прыжка. Это мысль моего друга. Мысль материальна. Я слегка подрагиваю после того как с силой вытолкнул свою жену для того, чтобы она исполнила лучшее свое акробатическое вращение и ровно, без брызг вошла в новую жизнь.

---

За ширмой...

[solitaryspot.]

Здравствуйте, предлагаю свой первый рассказ, нуждаюсь в конструктивной критике и оценке...

Independent story
Soundtrack – 1.Crystal Castles – Crimewave
2. Roisin Murphy – Overpowered
Мацухито Тору был просто великолепен вчера, не правда ли?- спрашивает у меня менеджер отдела рекламы, Как-там-его-зовут. Лифт с легким свистом несется вниз. Конец рабочей недели. Я смотрю на маленький циферблат, где сменяются красные цифры. Я думаю, куда надо переставить черточку, чтобы 32 превратить в 31, в 30, 29, 28,27….
Молчу до 7 этажа. Повернувшись в пол-оборота к менеджеру-любителю бейсбола, обладателю платочка в горошек в петлице, вежливо отвечаю:
М-м?...
Поспешно пересекая холл, переполненный людьми из-за грозы, проталкиваюсь на улицу.
Льет как из ведра, зонтик я забыл дома. Коллеги толпятся у обочины, ловят такси и поспешно пропадают в стене дождя. Торопятся к женам, барам Синдзюку и Гинзы, к детям, хостесс, караоке-салонам и холодным бейсбольным площадкам…
Мне же спешить некуда.
Струи дождя змеятся по лицу, карманы пальто наполняются влагой…я иду по набережной, балансируя на бордюре. После 60 часов переговоров, форматирования, пальпирования, подмазывания рельсов, света копировальных машин в лицо, кислого кофе на западный манер…я чувствую себя черствым
Кафе на берегу реки, чьи обманутые теплой погодой владельцы выставили летные зонты, пустуют.
Молнии сверкают где-то высоко, у маленьких красных точек на крышах небоскребов, отражаясь в синеватых лужах.
Спускаюсь в подземку. В длиннющем вестибюле линии Сейбу-Акихабара вижу сценку.
Классический сарариман, со стандартным набором черное пальто – галстук – портфель - стеклянный пятничный взгляд. («Да-да, со спины от тебя не отличить, Кенжи!»). Комплект с бонусом – девочкой лет 10 с рюкзаком за плечами и плюшевой совой в руке. Школьница косится на отца хитрыми глазами и скачет до потолка, как будто пытаясь достать свисающие галогенные лампы.
За спиной у них вход в маленький транс-магазин. Видно, девочку разрисовали люминесцентной краской, и она пытается «проявить» рисунок.
Ее отец недоуменно смотрит на потолок…
Оказавшись в вагоне метро, прислоняюсь плечом к холодному липкому поручню, сижу и думаю.
Что скрывается под газетой у господина напротив? Может быть, толстый ньюфаундленд по кличке Моси? Обои в беленький цветочек? Цепкая хватка финансового дилера? Страсть коллекционера удочек?
Объект размышлений, показавшись из-за газеты, демонстрирует красные от недосыпания глаза…
Я всегда хотел стать психологом, мне нравится строить догадки о людях, поэтому я – глава отдела программного обеспечения…От усталости не хватает даже сарказма.
Ладно, пускай…как то раз мне в руки попался туристический гид по Японии – Lonely Planet. Там лаконичным языком цифр и схем было показана схема жизни среднестатистического служащего – «работа – плоды многомиллионной индустрии развлечений». Тяжелая работа вызывает желание хорошо развлекаться, правда?!
Вот и сидишь напротив хромированного патинко, который, попискивая, выдает тебе шарики, и медитируешь. Думаешь, куда деть выигранный пенал в мультяшных креветках?

Квартира встречает меня сквозняком и оглушительным стуком ролет. По привычке включаю телевизор, который раскрашивает белые стены неоновой подсветкой.
Сидя на подоконнике, поглощаю вчерашний кимчи-рамэн, наблюдаю свой персональный участок Токийского неба…
Звонок мобильного разбивает тишину на осколки.
«Мистер Кенжи Миура? Доктор Фишер, клиника «Санни Хиллс». Ваша мать проходила лечебный курс…»





***
Передо мною глянцевая пластиковая поверхность молочно-белого цвета. Старичок, нависший надо мной, старательно протирает ее тряпкой, бормоча при этом какую-то чушь.
Справа от меня телевизор, подвешенный в углу забегаловки. Спортивный комментатор надрываясь вещает о выпадах польских фехтовальщиков.
В правом виске застряла рапира.
Рассматриваю, как лед в виски играет гранями на лице старика.
Тот оборачивается к полкам – налить еще, и, глядя на настенные часы в форме зеленого мандарина, вздыхает:
-Черт те что! Третий раз за неделю останавливаются! Какое ж тут 01:00?!Кенжи-кун, вы разбираетесь в технике?
У меня в голове проносится вихрь мыслей.
Вялая «Откуда он знает что меня Кенжи зовут?» получает ответ сразу - в виде бейджика, отзеркаленого молочной столешницей.
Не нагруженная смыслом «Зеленый мандарин…» уносится прочь.
И еще одна… «Она скончалась в 02:37 по местному времени. Примите мои соболезнования».
Замираю на секунду.
Холодное виски растекается из опрокинутого стакана. Старик становится на трехногую табуретку, чтобы снять часы. Ставит на 19:53.
В голове гулко трещит секундная стрелка.
19:53…02:37…здесь она будет жить еще 6 часов 44 минуты.

@музыка: Heinali -Ghost of a chance

@темы: Рассказ, Творчество

---

Заклинание "не живущего".

[donchibo]

Боюсь ли я смерти? Откуда я знаю,
Ведь я о себе ей не напоминаю.
Она меня ищет, наверное, где-то,
Но я себя прячу подальше от света.

Подальше от жизни и мира живущих,-
Меня не найти среди праздных и пьющих,
В кругу негодяев, в строю идиотов,
Идущих на смерть под огонь пулемётов,

Взошедших на трон поглощающей власти,
Вкушающих сок опьяняющей страсти,
Творящих, гулящих, ну, в общем, живущих,
У всех на виду свою песню поющих.

Средь жизней чужих оглушительный топот
Не слышен моей, не родившейся шёпот.
Я в прятки со смертью, увы, не играю:
Ещё не живу - значит, не умираю...

Но кажется мне, что всё ближе и ближе
Момент, когда всё же старуху увижу.
Она наградит меня пристальным взглядом,
Присядет ко мне на скамеечку рядом,

Расскажет о жизни, в которой нет места.
Отшельникам, взбитым из пресного теста.
Предложит пройтись с ней за ручку до дома.
По телу волной разольётся истома.

И жизнь, показавшись нелепой и бренной
Увидит иные границы Вселенной,
Другую черту подведя под сомненье:
Боюсь ли я жизни сильнее забвенья?

@темы: Стихи, Философия, Я

---

алфавит

[natalielle]

абстракция.
боль.
внутри
голод. глаза.
достучаться бы до...
если б можно - нельзя
жизнь повернуть, изменить, отразить.
забыть то, что есть, утратив, что было,
и думать о том, что ждет впереди...
как было б легко
любить, быть любимой!
молчание.
нет...
облака, облака...
плывут надо мною, плавно скользя,
растут, расставаясь, расстроенно, выше.
совсем вдалеке отвернулась земля.
ты шепчешь молитву, сидя на крыше,
у ног твоих бегают белые мыши.
фонари. листопад. шаг в пропасть. нельзя!
хорошо. хватит дуться. дай руку. мы вместе.
целуй. целлофан. целый день мы цари.
что еще нужно для счастья? "ах, если б..."
шаг в пропасть. шеренгой стоят фонари.
щелчок. на асфальте кровавое тесто.
эдем нам не светит. лежим до зари,
юлой завертелось солнце на месте.
я больше нет, и ты... нет, не ты.

@темы: Мысли вслух, Стихи, Отношения

---

Тени облаков

[~Хару-Ичиго~]

Тени облаков

Всё чаще ему снился дом. Густая трава, идущая волнами к его ногам, и тени облаков на холмах. Небесные тени на земных холмах. Тени неба на холмах земли. Тогда это были просто тени, но сейчас, вспоминая их, он думал, что они были самым загадочным, что он видел в жизни. Тень отбрасывало дерево. Тень отбрасывала кошка. И бабушка отбрасывала тень. И мама. И он. И телеграфный столб. Но всё это были земные предметы и люди, плотно привязанные гравитацией к тверди, вросшие в планету невидимыми корнями. Облака же были созданиями небесными, неосязаемыми. Но и они отбрасывали тени на далёкие, зелёные холмы. Вполне земные тени.
Он устало тёр виски, и привычно думал: "Господи, что за ерунду я несу? Почему это у облаков не должно быть тени? Конечно же, у них есть тень. Это закон физики. Или... или биологии. В общем, мы проходили это в школе". Эта мысль была одной из его "заготовок". Удобных сентенций на все случаи жизни, вроде автозаполнения на мобильном телефоне. Он закрывался "заготовками", как щитом, когда несвойственные ему переживания и чувства начинали смущать душу: совершенно детское, щемящее чувство безвозвратности при виде одинокого, улетающего в холодное, бесприютное небо шарика, например, или те же нездешние, воздушные тени...
Там, где он жил теперь, холмов не было. Зато была река, текущая прямо через город, зеркальные небоскрёбы (высота которых, впрочем, не превышала двенадцати этажей), высокие дома, и люди. Много людей. Людей, которых не было там, в детстве, когда он стоял, в старой, отцовской футболке, доходившей до колен, и смотрел, чувствуя, как вот-вот сползут шорты с растянутой резинкой, как катит к нему прибоем шепчущая трава.
Ему нравился город, в котором он жил уже много лет. Ему нравились деловитые толпы в метро, их энергия и своеобразная стремительность, нравилось отражение синего неба, мигом перекрашивающего небоскрёбы из нейтрально-серого в голубой, нравилось бельё, сушащееся на балконах, дети, собаки, старушки… даже машины с безвкусной аэрографией и размалёванные "субкультурные" подростки. Ему нравилась энергия, пульс жизни, мягкими толчками бьющийся под кожей бытия. Такой уж он был человек. Человек города. И это несмотря на то, что он вырос в большом, пустом доме на берегу сухого, шуршащего моря трав. На самом деле, дом был небольшой, но мальчику в отцовской футболке казался огромным и полным секретов. Единственными людьми были мать и бабушка. И отец. Отцовский велосипед, отцовская футболка, рубашки, фотографии, ящик с инструментами, барометр на кожаной подкладке, свисающий со стены, всё это хранило неуловимый отцовский дух. Дух спокойного, аккуратного, весёлого и доброго человека. Отец был дома, несмотря на то, что его голубые глаза, слегка уставшие, с редкими красными прожилками, его сильные руки и непослушные волосы навсегда остались на дне шуршащего моря. Случалось, мать, забывшись, окликала его, или её маленький сын, сидя один в комнате вдруг чувствовал спиной взгляд в нерешительности застывшего на пороге призрака. Так они и жили вчетвером у моря: Он, мать, отец, и бабушка.
Бабушка, как и все воспоминания детства, была словно отгорожена мутным стеклом. Он помнил, как она гнала грязных, пятнистых коров по залитой молодым солнцем дороге, помнил, как пронзительным голосом с какими-то индейскими интонациями кричала: "Гаййя!", пытаясь отпугнуть зависшего над птичьим двором ястреба... и всё. Да, пожалуй, всё. Об остальном ему рассказали потом, во время длинной череды переездов, съёмных квартир, каких-то непонятных взрослых людей, учёбы... Вот он первоклассник с букетом жёлтых кленовых листьев, выглядящий по-дурацки в костюмчике с галстуком-бабочкой, просто школьник, школьник, школьник... Студент, ведущий специалист... Его память теперь напоминала комок слипшихся леденцов в коробке. Иногда он пытался разлепить маленькие, разные по вкусу и цвету леденцы, но терпел неудачу, потому, что заниматься этим долго, не было времени и желания. Если же время и желание было, он лез в ящик за старыми, чёрно-белыми фотографиями, письмами и открытками... Но леденцы отделялись не полностью, отламывались, и отломанная половинка терялась среди остальных.
Удивительно, но он, красивый, энергичный, с годами всё больше и больше похожий на отца, так и не женился. Он всегда считал, что у него всё впереди, что он успеет, что он пока не готов к такому ответственному шагу... да и женщины ему попадались в основном замужние. Не то чтобы он был легкомысленен, наверное, просто чрезмерно осторожен и нерешителен. Себе он всегда говорил, что боится причинить женщине, положившейся на него, боль. Впрочем, одиночество не очень-то его беспокоило: он любил людей скорее в целом, чем по-отдельности, любил круговорот лиц и пестроту тел. Для этого совсем необязательно было жениться, достаточно было просто выйти на улицу. Для всего остального существовала та новая, случайно замужняя женщина с трагичными глазами и неизменной недовязанной салфеточкой, болтающейся на крючке. Салфеточка лежала в её сумке на случай скуки, и маленький белый клубок, твёрдый, как орешек, неизменно из сумки выкатывался. А он неизменно его поднимал и осторожно клал обратно в пахнущую духами глубину, к поблёскивающей помаде и псевдокрокодильему кошельку.
Но однажды, чего-то стало не хватать. Чего-то, что не мог исправить ни уличный калейдоскоп, ни чужая жена с вязанием. Всё, чем он жил раньше, уменьшилось до размеров кусочка сыра и колбасного хвостика в абсолютно пустом холодильнике. Может быть, это случилось потому, что в один солнечный день в парке его на мгновение накрыло холодной, ветреной, меняющей всё вокруг тенью облака, а может, потому что ему недавно исполнилось сорок пять. Он чувствовал себя пустой квартирой с одним стулом, ведром, в котором гремит одна картофелина, спортивным залом в ночной школе... но человеком себя чувствовал с трудом. Тогда ему начал всё чаще и чаще сниться тот далёкий дом у моря и, просыпаясь, он пытался с помощью несовершенных человеческих губ, языка и дыхания повторить звук тонких травинок, звук ветра, идущего навстречу маленькому мальчику. Получалось только банальное "фшшшш", словно шипение шепелявой змеи.
"Может, бросить всё к чёрту, и смотаться на недельку? В доме хоть приберусь, съезжу к бабке на кладбище... подёргаю траву... Памятник закажу новый... А ключ-то от дома где? В коробке с письмами, что ли... Разворовали там, небось, уж всё, хотя мать вроде оставляла кого-то смотреть, да мало ли, у нас хоть как смотри - всё равно стырят... из чистого спортивного интереса... Хотя как я уеду, проект сдавать надо, у начальника юбилей, и на молодняк этот работу не оставишь, они ж не умеют ничего...": сколько раз его мысли двигались по этому пути, словно белые мыши по лабиринту? Где-то там стоял одинокий дом, могила бабки погружалась всё глубже в море и мало чем уже отличалась от кротового холмика, выделяясь только покосившимся голубым крестом из двух полых трубок... Туда надо было поехать. Просто надо было. Но он не ехал, просто потому, что это было какое-то другое место, незнакомое, неизвестное, совершенно чужое. Другое измерение, фальшивка... Он всем сердцем хотел вернуться на родину. Туда, где нет людей, а есть только море и тени облаков на холмах, и мать, и бабка, и отец, смотрящий ему в спину тяжёлым, любящим взглядом с той стороны порога...
Но туда больше не было пути. Маленький, круглый леденец воспоминания поблёскивал поверх мутного, слипшегося комка собратьев, как слеза - ярко, горько и пронзительно. И был он как солнечный зайчик в ясной воде, который не схватить руками, дорожка света на реке, по которой не пройти... И всё, что мог бывший мальчик, которому отцовская футболка давно стала впору – пойти в городской парк, и, остановившись среди короткой, примятой травы, слушать тихое "фшшш", которое не может передать ни неумелый человеческий рот, ни беспомощные, чёрные буквы, и видеть за опущенными веками неземные тени облаков на холмах.

Жду отзывов.

@темы: Рассказ

---

Очень нужна конструктивная критика

[Арфист на ветру]

Она много курила. Ломала руки.
Она забывала его три года.
Забывала отрезки встречи-разлуки,
Его тепло и без-него холод.

Она забывала всё, что было,
И всё, что не было, но могло бы.
Она забывала. Она забыла
Его до последнего самого слова.

Она забывала его запах,
Она забывала, как он смеялся.
Она забыла всё без помарок.
И вспомнила всё... Касанием пальцев.

---

[Liretta]

Вдруг продолжая тему предновогоднего... Вот такое банальное нытьё:

…Не люблю этот дом, эти лица,
И закат, что сереет вдали,
В это серое солнце влюбиться
Не сумею. А вы бы смогли?
Ненавижу ночные явленья
Серой гнилью пропитанных снов,
Ненавижу скрывать проявленья
Серых мыслей в сплетении слов.
Ненавижу смотреть на усталость,
Что живёт в моих серых глазах.
Больше там ничего не осталось,
Остальное теперь – серый прах…
Станет серым всё то, что я вижу.
Не хочу, чтоб так было! Прошу!..

Чёрной ненавистью ненавижу
Те стихи, что ночами пишу.

@темы: Мысли вслух

---

Присоединяясь к порыву "про любовь"

[синяя амёба Антон]

Пожелание
В праздник он постучал в твою дверь,
Ты открыла - и он, снег сбивая,
Обратился тихонько к тебе:
"Поздравляю тебя, дорогая!.."

Ты пустила его к себе в дом -
А он мялся, смущенно моргая,
Бормотал он, возясь с рукавом:
"Поздравляю тебя, дорогая!.."

Подошел к тебе, мягко обнял,
Ты смеялась, ему отвечая...
Он тебе нежно-нежно шептал:
"Поздравляю тебя, дорогая!.."

Много дней пролетело с тех пор,
Как прощалась с ним, слезы глотая...
Но хранишь пожеланье его:
"Поздравляю тебя, дорогая!"
Sigма

Однообразно, но что делать...

---

[_MorgenStern_]

Тоже хочу написать про любовь

Предновогоднее
Я пыталась гадать по рунам,
Я варила молотый кофе,
На душе моей многострунной
Ты наигрываешь фокстрот.
Я беру тебя за руку - трудно
Битый час наблюдать твой профиль.
Я беру тебя за руку в лунный
Зимний вечер под Новый год.
И какая разница, где мы?
Все автобусы дремлют в парке.
И какая разница, кто мы?
Просто тени в мире теней.
На Земле, такой бессистемной,
Даже зимним вечером жарко.
Спят уставшие окна дома,
Гаснет свет и в нашем окне

@темы: Стихи, Творчество

---

Мяучело на скамейке

[Фея в укропе]

Денек выдался какой-то странный -
Куда-то исчезли люди,
И с неба лилась сметана,
И даже ванильный пудинг,

Луна на балконе висла,
А ночь все не наступала,
Под окнами сохли числа,
Великим множеством малых,

Замотанные изолентой,
Змеились внизу аллейки...
А счастье, забытое кем-то,
Мяучело на скамейке.

@темы: Стихи, Творчество, Чувства

---

Рассказ, наверное.

[Гагата]

Я заранее извиняюсь за ошибки в "родном и прекрасном русском языке". Оправдываться не буду. Ну, дура неграммотная, что делать.
Хотелось бы прочесть мнения. Любые. Лично я считаю, что этому произведению не хватает глубины. Куда лучше углубить?
И еще, я выставляю недоработанное произведение (не потому что не уважаю читателей, просто совета прошу). За это еще раз простите.
Если весь этот варинг не убил в вас желание читать, приступайте)

ОНО

Сегодня утром я проснулась невероятно легко. Не было обычного чувства пустоты, не хотелось вновь сомкнуть веки и погрузиться в прекрасный мир снов. Я просто открыла глаза и поняла, что настал новый день, а с ним и новая жизнь.

Меня зовут Аня. Если точнее, Анна Константиновна, но мое отчество все время напоминает мне отца. А его я помню смутно, хотя единственного отчетливого воспоминания, где он избивает мою мать, достаточно что бы я возненавидела родителя. Так вот и живу уже 17 лет – с худшим воспоминанием правее собственного имени.
Сюда, в дурдом, или как ласково говорят санитарки «дурка», я попала давно и уже можно сказать, что это мой дом родной.

Впервые в этих стенах я оказалась в 11 лет, когда меня обнаружила мать с пустым бутыльком снотворного в руке. Через пол года – выписка. Через месяц – обратно, тогда, кстати, на руке у меня и появился тонкий белый шрам. Так называемые «повторные больные», лечатся дольше, находятся под пристальным вниманием и чаще попадают в комнату особого надзора, где ласковыми руками санитаров, пропахшими спиртом и мочой, тебя закутывают в смирительную рубашку и сажают лицом к стене. Этой невыносимо белой, без единой трещины стене.
Правда, через три года я снова попала под «амнистию» и пробыла дома аж шесть месяцев.
Я не знаю, от чего мне не жилось там. Мама у меня золотая. Добрая красивая женщина с уставшими глазами и серым пучком волос на голове. Все время она без устали таскается в дурдом, принося передачки с шоколадом, колбасой и книгами. А там, в другом мире, на воле, она как будто меняется. Может она вспоминает все мучения, которые она переносила от отца, может винит меня в своих неудачах. А я и не против, пускай винит. Я ж, как у нас тут говорят, «не могу усилием воли устранить симптомы болезни, так же как усилием воли невозможно улучшить зрение или слух», а значит случай безнадежный, требующий внимательного наблюдения и изучения.

- Анька, вставай! Встава-а-а-а-й, Анька-а-а-а! – моя кровать затряслась, железная спинка вибрировала.
- Да, встаю, встаю! – Я села и прямо перед своим лицом увидела улыбающуюся, бритую наголо голову своей «сокамерницы» Полько.

Полько, ласково от Полина, - 14-ти летняя девочка с небесно-голубыми глазами. В «дурке» она всего месяц, но уже без ума от утренней каши и белых, размером с монету, таблеток. Она оказалась здесь, так же как и я, за попытку самоубийства. Про то как и зачем она это сделала она никогда не рассказывала, у нас с ней такое молчаливое согласие.

Я спрыгнула с кровати и натянула холодный пахнущий сыростью халат.

- Анька-а-а-а! Анька-а-а-а! Я тебе сейчас такое расскажу, такое! – Полько возбужденно забегала вокруг меня, щурясь на солнце, выглянувшее из зарешеченного окна.

- Что случилось? Давай рассказывай, как же интересно! – я схватила ее за плечи и остановила. Дело в том, что Полько не умела улавливать интонации, намеки. В общении с ней все чувства и эмоции нужно было утрировать, иначе она думала, что всем безразлична.

- Я…я…я – Полько задыхалась от волнения – я видела как Верочка с Геннадием Аркадиевичем… целуется.
- Врешь! Где ты это видела?
- А я к медсестре подойти хотела, таблеток попросить, а потом смотрю… смотрю стоит Геннадий Аркадьевич и Верочка! – Полько опять возбужденно запрыгала на месте. А потом выбежала из палаты, захлопнув дверь.
Я опустила голову и, потирая левое запястье, села на кровать.

Что же это такое происходит?
Геннадий Аркадьевич, Гена, мой Геночка. Тридцатитрехлетний врач-психотерапевт, высокий темноволосый с красивыми серыми глазами.
Год назад я впервые встретила его, когда он делал обход. Интерес к моим проблемам, чуткость, внимательность – все это сразу же подкупало. И потом, в вечерних беседах в его кабинете, меня всегда удивляла одна вещь – он никогда не считал меня сумасшедшей. Говорил со мной на равных, шутил, рассказывал про свою семью. Однажды, даже налил мне бокал вина.

А потом предложил совершенно новую методику. «Я не понимаю, что ты здесь делаешь? Ты совершенно здоровая!» - недоумевал он – «Я могу тебе предложить телесно-ориентированную психотерапию, она поможет восстановить равновесие и гармонию в твоем сознании».
Да, телесная психотерапия оказалась действенной. Каждый день после отбоя он бесшумно входил в мою палату, а наутро я чувствовала себя гораздо лучше. Я чувствовала себя женщиной, прекрасной женщиной, пусть даже в рваном вонючем халате с ежиком светлых волос на голове.
Потом все изменилось. К нам в отделение поступила Верочка, как сказал главврач, она здесь ненадолго, только что бы поправить здоровье.

Верочка – очаровательная девочка. Несмотря на то, что для нее была выделена отдельная одиночная палата с туалетом и душем, что еду ей приносили прямо в комнату и, по слухам, ела она не манную кашу, Вера соблюдала установленные порядки. За таблетками стояла в очереди наравне со всеми, несмотря даже на намеки медсестры пройти вперед, не пугалась, когда больные трогали ее за длинные черные волосы, касались ее лица. Верочку все считали доброй, понимающей, но от чего-то всегда печальной красавицей.
Я с Верой не общалась, вообще кроме Полько у меня нет приятелей, да и Гены мне всегда хватало. С ним можно было поговорить на любою тему, поделиться болью.
Все шло ровно, но неделю назад Гена сказал, что мои показания не улучшились, мое состояние не изменилось, значит терапию нужно прекратить. А теперь вот Полько рассказала…


Всю неделю Гена избегал моего взгляда, на общем обходе меня осматривал другой врач. А потом, я увидела его у кабинета. Он стоял, нахмурившись, и о чем-то громко разговаривал с доктором Жулевой.
- Да мне плевать, понимаешь? Я считаю, что она только место занимает! – Гена размахивал руками – Тут больных некуда девать, а вы здоровых приводите!
- Но Геннадий Аркадьевич, я считаю, что девочка еще не здорова, у нее нестабильное психическое состояние. А что если она опять решиться…
- Чушь! Чушь собачья! Не на что она не решится! Она скорее тут, среди больных, сойдет с ума… - он замолчал, увидев меня в коридоре – Давайте закончим этот ни к чему не ведущий разговор, я уже все подписал.
Жулева пошла в свой кабинет, а Гена, оглядываясь на нее, подошел ко мне:
- Что такое? – холодно спросил он.
- Гена..-я схватила его за рукав халата – Гена, мне так тяжело без тебя.
По щеке покатилась горячая слеза, глаза помутнели, во рту пересохло.
- Отпусти – он вырвал свой халат у меня из рук – Я же все сказал вам, пациентка Анна. Терапия не дала нужных результатов, поэтому я считаю необходимым прекратить ее.
Его глаза показались мне пустыми. Лицо превратилось в камень. Ничего не выражающую глыбу.
- Да черт с ней с терапией! – по лицу ручейками сбегали слезы – Я хочу просто видеть тебя, как раньше разговаривать по вечерам, пить чай у тебя в кабинете, вино.
Гена огляделся по сторонам и понизив голос прошипел:
- Анна, у вас слишком буйная фантазия, думаю, вас стоит оставить на учете в нашем диспансере.
- Что? При чем здесь фантазия, при чем здесь диспансер!...
И тут догадка, словно тонкое жало, пронзила мое сердце. Маленький мешочек с кровью был проткнут насквозь. Бум, бум… В висках пульсировала кровь, я испугано отпрянула от Гены.
- Нет, нет… Ген… Геннадий Аркадьевич, Гена, Геночка… ненадо, прошу, умоляю… - я пятилась назад, а впереди размытый в глазах, наполненных слезами, стоял он – я не смогу, я… я…
- Анна, успокойтесь. Вы слишком перенервничали сегодня. Ну, будет вам. Завтра вас выпишут, поедите к маме, домой… - тут он осекся и какая-то мерзкая, доселе неизвестная мне улыбка, отразилась на его лице – бумаги уже подписаны.


- Вот – Полько положила мне на колени тетрадный лист. Там была нарисована большая поляна с деревьями, две маленькие девочки с воздушными шариками в руках и голубыми бантиками на головах – Это, что бы ты помнила обо мне. Договорились?
- Конечно, Поль – я крепко обняла ее.
- Ну, что? Вещи собрала? – в палату заглянула доктор Жулева. На ее лице отражалась какая-то неясная тревога.
- Да что тут собирать-то – я взяла пакет, рисунок и вышла из комнаты.
- Ты себя как чувствуешь, хорошо? – спросила меня Жулева.
- Да, все отлично.
- Уже мама твоя приехала, она так обрадовалась, когда узнала что тебя выписывают!
- Да…

Я сидела на кровати в своей, кажущейся большой после больничной палаты, комнате. Мать ушла на работу, оставив мне в холодильнике торт и сковородку горячих домашних пирожков.
Посмотрев на черный пакет из больницы, я принялась разбирать свои скромные пожитки. И тут на глаза мне попался рисунок Полько. Я посмотрела на него и разрыдалась, вспомнила ее большие глаза цвета неба, больницу, кашу, таблетки… Гену.

А потом я заметила, что на обратной стороне корявым детским почерком была сделана короткая надпись.
Я перевернула листок, на полях было написано: «Я сделала это тогда из-за любви».
Какая-то нечеловеческая сила подняла меня с кровати и понесла на балкон. Я стояла, вглядываясь в такой чужой и холодный городской пейзаж. Мне больше нравился вид из больничного окна. Там был небольшой лесок с молодыми дубами, березами и елями.

Что меня ждет здесь? Нормальная жизнь? Нет, нормальной мне уже не видать. Кому нужна сумасшедшая, дурдомовская Анька, больная, психичка…

Маме я нужна? Нет, не нужна ей. Это пока меня балуют пирожками с тортами, а потом как встарь. Проклятия, старый армейский ремень отца, и это невыносимое: «это ты испортила мне всю жизнь». Потом конечно будут извинения, запах дешевой водки на кухне, рыдания… Но мне ведь не легче! Ведь правду она говорит, это я. Все я. Зачем вообще меня родили? Я ведь только зло приношу людям.
И Гена, мой Геночка. Он почувствовал мое зло, а я, дура, к себе его, к себе. Хорошо, что сейчас он счастлив. И мама должна быть счастлива.

Перед глазами мелькнули глубокие серые глаза гены, улыбка Полько, сморщенные руки мамы и надпись, корявая надпись синей ручкой «…из-за любви».

@темы: Творчество, Я