[Герда?]

Там видят во мне хорошее,
Говорят: "Нам нравятся твои сказки, стихи,
У тебя чудесная пижама в горошек,
Ты никогда не кричишь, и слова твои мягки и легки".

Да, бывает, все разбегаются на Новые Годы и прочие,
Как говорят, "семейные",
И тогда мне становится одиноко и еще одиночее,
И я иду в оружейные.

А в оружейных долго быть нельзя,
Но ведь и праздники не вечные.
И тогда я тихо, спокойно по льду скользя,
Выхожу на встречную.

На дороге пусто. Нет ни души. (Разве что я.)
Идет время. Первое, второе, третье. Как электрички.
Отпускаю, наконец-то, плавно канву своего бытия
И выбрасываю - если вдруг мне самоубийство - спички.

И тут, случайно, догоняет на велосипеде один.
Второй поджидает на пятой остановке.
Совсем неожиданно придумывается у сказки зачин,
И я вспоминаю, что в шкафу лежат обновки.

А потом мы все собираемся на кухне и хором пьем чай.
Хохочем, радуемся, планируем пижамник на ближайшую субботу.
И я прижимаюсь к твоему плечу невзначай
И думаю: "Хорошо, что праздники, и нескоро тебе на работу..."

@темы: девятнадцато, Стихи

---

зарисовка "Сон"

[solitaryspot.]

интересно ваше мнение. акцентирую внимание не на сюжете, ибо это сон-бред автора, а на изложение и стиль.
заранее спасибо)
Руки летают над прозрачными клавишами, исполняя самый величественный момент Шопеновского «Реквиема». Играю для нее. Она сидит напротив в полуразрушенном горящем зале – между нами прозрачный рояль, обрывки газет. Между нами связь – невидимая, но настолько мощная, что кажется, будто проведешь перед собой рукой – зацепишься за туго натянутую струну. Она – я. Я – почти она. Я играю ей мелодию воплощенной надежды и скорби, она улыбается. Я слышу сквозь музыку – если ей и погибать, то только в таком окружении. Медленно, как эшеровский узор, проступают на стенах здания полотна Магритта…Бело-голубая сила вокруг нее…Империя света - у ее ног, все великолепие сфер и трубок, черных котелков и женских пупков…Изломанные тела, бьющиеся сердца на хирургическом столе, блеск хромированной стали, старые гравюры…Но ведь погибнут там, вместе с ней…в огне... погибнут. Реквием. Я играю. Я – увеличительное стекло. Прощальный аккорд – обугленная крышка рояля не сломает мне пальцы.

19 этаж. Дом над морем…не устоит на песке. Внизу – сосновые леса в тумане. Он оседает на меня тонкой влажной вуалью. Море вздыхает еле слышно, гонит на берег прозрачно-серые и угольные волны. Мысли путаются. Я здесь, но зачем? Почему стою на ветру, на пустом балконе, будто жду чего-то? Почему так тихо во мне, не забьется, не стукнет, не трепыхнется?
Первое чувство – ты здесь не одна. Знакомое – будто идешь по пустой улице и видишь вдруг кого-то, кто за тобой наблюдает. Будто бабочка за стеклом в рамке шевельнула крылом. Будто тень боковым зрением поймана. Я – вектор в пустоту. Я грею это чувство в ладонях, я вижу источник: огромная, непропорциональная лодка на волнах. Темное старое дерево, похожа на черный альт, сброшенный с пирса. Так тоскливо и сыро, но спокойно – у берега. Мысли оседают, колеблются, шурша, опадают как листья. Кидаю и по одной вниз, в серые сосны.
Я – грань. Сквозь меня – время. Я – сети. Я оставлю.

@музыка: Шопен

@темы: Творчество, Я

---

[Ялександра]

Дыша так глубоко, так громко,
Он ближе к цели подбирался...
А за его плечами звонко
Так резко выстрел вдруг раздался.

И подкосились его ноги,
И он упал, стекая кровью.
Он позабыл, что недотроги
Лишь насладятся его болью.

Он звал на помощь, умолял...
Он умирал, словно в ужасном сне.
И тут убийца вдруг сказал:
Прости, мой брат, пришел ты не ко мне.

Не мы тебя ждали сегодня.
Но мы должны тебя убить.
Да, такова воля Господня,
Должны тебя мы погубить.

Ты лишь чуть-чуть, мой брат, ошибся...
Всего один лишь поворот.
Хотя... Прости. Слова излишни.
Стоять уж должен у ворот.

И вновь раздался звонкий выстрел,
И умер тут же наш герой...
Его душа была не чистой,
Но лучшим он бывал порой.

И если бы он повернул тогда,
То ничего б не изменилось.
Смерть ведь и там его ждала,
А жажда жизни притупилась.

@музыка: NTL - Где я ангелом не стал

---

Ария Соль мажор с модуляциями для виолончели

[Искренность]

Мне нравится смотреть на морщинки
В уголках твоих глаз,
Когда ты улыбаешься
(А ты улыбаешься часто).
Мне нравишься ты – смущённый,
Когда наши взгляды встречаются
Дольше, чем на мгновение.
Мне нравится слушать твой голос.
И когда в нём слышится нежность,
Я слышу его – всем телом,
Каждой клеточкой эпидермиса,
И как дека виолончели
Вступаю с ним в резонанс.
И тогда в небесном партере
Кто-то (ангелы – или присяжные?)
Слушает эту музыку
И не может сдержать слёз
Восхищения.
Но когда я к тебе обращаюсь,
Я делаю музыку тише,
И погромче включаю рекламу,
Чтоб не выдать нечаяным взглядом
И случайной синкопой в дыхании,
Как люблю я слушать твой голос,
Как мне нравишься ты – смущённый,
Как мне дороги эти морщинки
В уголках твоих карих глаз.

@темы: Чуйства

---

Бесконечная любовь.

[donchibo]

Если бы в мире не было смерти – мы бы не смогли оценить любовь. Парадокс: пытаясь любить – мы полагаем, что бежим от смерти к бессмертию, к бесконечности.. Но человек боится бесконечности, потому что в его понимании это бездна, которую невозможно чем-либо наполнить. В ней всегда останется место для чего-то еще, кроме любви, и в этой бездне человек боится потерять любовь. Он держит любовь крепко – крепко и не отпускает ее от себя. Страх потерять любовь - это страх перед бесконечностью.

---

Возвращение в клетку.

[donchibo]

Холод, боль и тьма. Сердце гулко стучит во мне. Кровь, забывшая как течь по моему телу, упорно сопротивляется. Я уже не помню когда мое сердце достали из меня и выкинули вон. Мне не было больно, мне не было страшно, мне не было стыдно. Но оно вернулось: окровавленное, сердце подползло ко мне, прильнуло груди и просочилось в ее клетку. Путь его был долог и оно устало. Пока я был без сердца я и не знал как это больно – потерять его. Сердце вернуло мне эту боль. Я благодарен ему.

---

[perkele.Oy]

А ты хоть словом пожалей и приласкай.
Устала я, и руки опустив,
Бессильная, я вглядываюсь вдаль,
Где меркнет мое тихое «прости»

Неон вокзала я вдыхала, чуть дрожа…
А говорила «все мне по плечу»
И холод там, где раньше был пожар,
И вместо крика я уже едва шепчу

А я не знаю, как мне быть, чего мне ждать,
Куда идти иль уходить, и насовсем.
Я все бы отдала, но вот опять
Настало время трудных перемен

Продайте, тетя, мне билет в один конец,
И я уеду душу подлечить.
Я жалкий трус, спасавшийся беглец.
Оставлю в ящике почтовом все ключи.

А ты хоть взглядом помани и обнадежь,
Неоном привокзальным обогрей,
Заставь уйти усталость, боль и дрожь
И назови на веки вечные твоей.

@темы: Стихи

---

[Нареченная Смерти]

Прошу оценить. Заранее спасибо за Ваше внимание.

Дурманящие запахи весны в бешеной пляске носились в воздухе. В цветущих кронах надрывно пели птицы, призывая к любви. Проснувшееся солнце ласкало кожу и рассыпалось солнечными зайчиками по молодой зелени деревьев. Теплый ветер трепал волосы и, как маленький ребенок, играл с фантиками от конфет, кружа их и подбрасывая в воздух. Буйство красок и запахов кружило голову, и на лицах людей все чаще расцветали улыбки. В этом безумии яркой весны лишь она была как вырезанный кадр из черно-белого фильма. Из старой драмы про любовь, что всегда заканчиваются поцелуем под дождем. Спрятав свое лицо в ладони, она беззвучно рыдала. Худенькие плечи подрагивали под старым толстым черным платьем. Бескровные губы шептали: «Скажи, мама, почему, почему я должна плакать одна в такой ясный день? Почему… скажи мне, мама…»
Две толстые соседки с платочками утирали слезы рядом. Она ненавидела их за это притворство. Она ненавидела худого долговязого мужика, суетившегося у закопанной могилы. Она ненавидела весь мир. В этот теплый день, в этом толстом шерстяном платье ей было так холодно, как никогда. Душу словно сковало льдом от боли и нерастраченной любви, от недосказанных слов.
- Наталья…
Звук её имени вывел девушку из оцепенения.
- Наталья, – она подняла взгляд и повернулась.
- Наталья, тут… гость… Он хотел бы поговорить с Вами… ээээ, – могильщик замолчал и стал вытирать потные ладони о брюки. Под ее холодным взглядом, от ее молчания у него спутались все мысли.
«Интересно, если бы можно было вернуть свою мать, убив его, я бы сделала это? Интересно…»
- Прости, Наташа, что так поздно. Очень сожалею. – Прервал ее мысли еще один мужской голос. Низкий и хриплый глубокий голос. Он грел её слух, словно горячее вино с пряностями.
Девушка перевела взгляд за спину могильщика. Неподалеку стоял он. Мужчина с большой буквы. Красавец, сошедший с черно-белых экранов прошлого. На вид лет сорока пяти. Дорогой костюм идеально сидел на его подтянутой фигуре, в волосах серебрилась проседь, от уголков глаз тонкими лучиками разбегались морщины, а в глазах отражалось предзакатное солнце. До боли знакомых глазах цвета поздней листвы. Он смотрел на нее её глазами.
- Кто Вы? – спросила она, уже понимая, кто перед ней стоит.
Хоть она и давно забыла лицо того мужчины, что держал только что родившуюся девочку на старых, давно выброшенных фотографиях. Человек, которого никогда не существовало в её жизни. Отец.
Он каким-то чудом сумел поймать ее взгляд. Уже не смея не смотреть в эти глаза, настойчиво проникающие в душу, Тата, молча, застыла.
- Ты же знаешь, кто я, ты узнала меня. – Сказал он ровным спокойным голосом. Никаких чувств не угадывалось в интонациях его речи, ничего не изменилось в выражении его лица. Все та же вежливая отстраненность. – Прости что опоздал, я должен был прийти раньше, чтобы разделить горе. Прости.
Как он может говорить слова сочувствия с таким выражением лица? Он даже не пытается притворяться. Отвратительно… Они общаются всего пару минут, а она уже ненавидит его…
Тата поймала взглядом его движение, когда он двинулся к ней твердым шагом с намерением утешить отцовскими объятиями. Она не сможет вытерпеть еще и такую муку. Но девушка не успела сделать шаг назад и отстраниться. Предвидя реакцию дочери, мужчина рывком сгреб ее в свои объятия.
Она ожидала таких же сухих и равнодушных рук, как и его слова. Но… он был таким теплым, его руки так мягко обнимали ее. На несколько минут ей показалось, что весь мир остался где-то там, далеко, за крепким кольцом его рук. Уткнувшись носом ему в шею, она почувствовала пряный восточный аромат одеколона, начинающий греть ее изнутри…
Но, что это с ней? Не желая терпеть больше это притворство, не выдержав, она изо всех сил толкнула его от себя, но смогла лишь слегка отстраниться.
- Тебе нечего стесняться, ты можешь поплакать, не бойся, - сказал мужчина все тем же холодным голосом. И улыбнулся. Кривой и совсем не теплой улыбкой.
Ее рука сама собой взметнулась в воздух. Разговор двух тетушек был прерван звонким хлопком.
- Не издевайтесь надо мной, как Вы смеете?! – выкрикнув это в лицо отцу, она стремительным шагом обошла его и направилась к машине.
Садясь, Тата обернулась. Отец, молча, стоял, с тем же выражением лица смотря в землю. Его широкая ладонь прикрывала красный след, расползающийся по щеке.



В маленькой комнате, плотно заставленной мебелью, царил сущий беспорядок. Полки книжного шкафа сиротливо пустовали, а на полу валялись стопки книг и журналов. Все из ящиков стола неопределенной кучей громоздилось рядом. Тата осторожно перебирала старые вещи, складывая в картонную коробку свою память: старые фотографии, где она улыбалась вместе с матерью; старые открытки на День Рождения и Новый Год; корявые детские рисунки с ярко-желтым солнцем. Старые игрушки, залатанные и перелицованные, носовые платочки с вышитыми маминой рукой инициалами. Ее очки, ее ручки, ее блокнот, ее записная книжка, ее кошелек. Всю память о той жизни, всю… кофты и брюки, юбки и блузки, еще новые, нераспечатанные упаковки с чулками, она отправляла в большие мусорные коробки. Девушка собиралась стереть и уничтожить все. Потому что она должна быть сильной, а сильные не плачут об утраченном. Они только поднимают голову выше и идут вперед. Помня, но не сожалея, не живя прошлым. Если бы у нее были на это силы, если бы она могла…
Никаких слез больше, никакого горя, никакой печали. Она просто уйдет от этого.
Пальцы судорожно сжали старую кофту матери, насквозь пропахшую ее любимыми сладкими духами с нотами амбры и ванили. По щекам текли слезы. Она так и не сумела сдержать их. Прижимая к груди вещи, комкая одежду, девушка в последний раз вдыхала этот запах, запах ее матери. Запах успокаивающих материнских объятий, спасений от всех бед этого мира. Этого больше не будет никогда, никогда…
Тата все могла простить ей, кроме этого. Ее смерть она не простит никогда.
Как же много в человеке слез, как же много боли может поместиться в одной душе. Девушка стояла, наклонившись над кухонной раковиной, и жадно пила воду с металлическим привкусом труб, охлаждая саднящую боль в горле после долгих рыданий. Мокрые пряди волос облепили лицо, но холодная вода так и не уняла жар, горящий внутри.
В прихожей раздался резкий, ненавистный еще с детства звонок. Но ничего, она поменяет и его. И эти старые затертые обои. Она выкинет всю старую мебель. Ничего нельзя оставлять. Даже эту дверь в прихожей, которую она открывала тысячи раз, и которую она открывает сейчас…
Тата распахнула дверь. Человек, стоящий на пороге, вытеснил все из ее головы.
- Опять Вы! – совсем не радостно поприветствовала гостя девушка.
- Ты прекрасно знаешь, как меня зовут, я бы предпочел, чтобы ты назвала меня по имени, - и, увидев, как она нахмурила свои рыжие брови, добавил, – и на «ты».
Сдержавшись, она придала своему голосу вежливую холодность:
- Тогда, добро пожаловать, Александр, чувствуй себя как дома.
После этих слов девушка развернулась и, молча, ушла на кухню. Отец проследовал в комнату и чуть не споткнулся о коробку, доверху наполненную старыми фотоальбомами.
Хозяйка уже раздраженно гремела на маленькой кухне кружками.
- Я заварю Ва… тебе зеленый чай.
- Я предпочитаю черный, – пробормотал он, доставая лежащий сверху альбом.
- Зеленый полезнее. Не бойтесь, не отравитесь, – в её же интонации звучала надежда на обратное.
- Надо же, как мы саркастичны, – парировал мужчина, открывая наугад альбом.
- Что Вы там такое углядели? – недовольно спросила девушка, входя в комнату.
- Ничего… такого, – запнувшись, ответил он, неотрывно всматриваясь в фотографию, с которой на него смотрела, широко улыбаясь, рыжая девчушка.
- Тогда положите на место. Это невежливо – брать чужие вещи без спроса, – повернувшись к отцу спиной, Тата стала расставлять чашки и чайник на столик у дивана.
Если бы она не отвернулась, то поступок мужчины вызвал бы еще один приступ злости. Торопливо, слегка дрожащими пальцами, он вытащил из альбома фотографию и спрятал ее во внутренний карман пиджака. И вовремя успел стереть такое чуждое для его лица выражение растерянности и испуга.
Девушка вновь повернулась к отцу. Мужчина неотрывно смотрел, как его дочь убирает выбившиеся из хвоста и упавшие на лицо волосы. Подняв глаза, она поймала его взгляд. Они смотрели друг другу в глаза еще несколько секунд, потом Тата, слегка смущенная, присела на диван.
Расценив это как предложение, он сел рядом, брезгливо посмотрев на истертую ткань. Их колени соприкоснулись. Девушка вздрогнула. Ничуть не смущаясь такой невежливости, она пересела на самый край.
- Зачем ты пришел? Хотел посмотреть, как я живу? Впервые за столько лет? Что ж, нравится?! Ничего хорошего, правда? Но меня это устраивает. Здесь я была счастлива, здесь прошло мое детство, и я ни о чем не жалею. Если хочешь знать, я… - скороговоркой, все ускоряя темп и увеличивая громкость, говорила она, до того сильно сжимая горячую чашку, что побелели кончики пальцев.
- Я пришел не за этим, – оборвал он торопливую речь своей собеседницы и отобрал у нее так и не выпитый чай. - Я пришел забрать тебя, теперь мы будем жить вместе.
Тата так резко повернула к нему голову, что чуть не свернула шею. От удивления она еще около минуты не могла сказать ни слова. Он ждал, молча и невозмутимо прихлебывая горьковатый чай.
Девушка вскочила с дивана и раздраженно выбила чашку у него из рук. С глухим звуком чашка упала на пол, на ковре тут же расползлось мокрое пятно.
- С чего Вы взяли, что я поеду?! Я…
Быстрее, чем она успела договорить, мужчина оказался на ногах и дернул Татку за руку, притянув к себе. Его пальцы больно впились в плечи девушки, заставив замолчать. Он навис над ней, сильный и большой мужчина над маленькой, хрупкой девушкой. Его ответная ярость холодным потоком обрушилась на нее. Она съежилась и отвела взгляд.
- Ты идешь, и без разговоров, – отрывисто бросил он ей в лицо. – Зачем эти коробки?
Он сжал пальцы сильнее, оставляя красные следы на запястье и боль в плече.
- На помойку. Я их выкину, – сквозь зубы пробормотала девушка.
- Замечательно, - он потащил дочь за собой в коридор.
- Тогда мы уходим прямо сейчас.
- Но, как же мои вещи? Здесь все, что у меня есть… я
- Я куплю тебе новое. Все новое.
Мужчина вытолкал ее в подъезд. Широко раскрытыми глазами она наблюдала, как исчезает за закрывающейся дверью ее маленькая квартирка. Квартира, где она жила все детство, где она плакала, где смеялась, где мама по вечерам читала ей сказки, где она писала свой первый дневник, где она впервые читала свои любимые книги. Девушка просто стояла, не находя в себе сил сделать шаг и остановить это. Дверь захлопнулась с громким стуком.
Она простояла бы так еще множество часов. Хотелось плакать и ругаться. Хотелось колотить по этой деревяшке кулаками изо всех сил, до крови.
Мужчина взял дочь за руку и, как маленького ребенка, повел вниз по лестнице. Она не чувствовала его прикосновения, словно робот спускаясь вниз.
Все также молча, они вышли во двор, и отец усадил ее на заднее сиденье автомобиля. Дверца машины мягко захлопнулась, и они выехали со двора.


Большой дом. Три этажа и гараж. Дорогая мебель. Техника последней модели. Дорогие ковры. Дорогие картины. Шелковое белье на кроватях. Холодильник, полный деликатесов. Гардероб, переполненный одеждой. Горничная. Ужины из лучших ресторанов.
И холод. Холод, пропитанный одиночеством. Она жила в доме, который давно умер, заживо похороненная вместе с ним.
Иногда Тата представляла, что по дому двигаются два трупа. Они не разговаривали друг с другом. Они не улыбались друг другу. Они не смотрели в глаза друг другу. Проходили мимо, словно мимо пустоты. У каждого своя жизнь. У каждого свое, и ничего общего. Любимые кружки, любимые тарелки, стоящие на разных полках.
Она просыпалась в пустом доме, в доме, где даже не капала вода из крана. Шла на кухню, где на полке стояла его уже вымытая после кофе кружка. Где нагретый им чайник уже остыл, а нарезанный хлеб был съеден. Гараж давно пустовал.
Тата завтракала, после мыла посуду, тут же составляя ее на полки. Одевалась, закрывала за собой дверь и уходила, унося из этого дома последнюю частичку тепла.
Мужчина приходил по вечерам в темный дом. Включал свет, который освещал лишь пустые помещения. Принимал душ. Ужинал остывшей едой, заказанной из ресторана. Смотрел новости. Читал книги. Ложился спать. Долго лежал в постели, согревая холодные простыни. Ждал, когда хлопнет дверь, желая услышать звон ключей, стук снятой обуви, звук льющегося душа. Равнодушными глазами рассматривал потолок. Засыпал.
Тата приходила, когда на улице темнело. Не включала свет. Не ужинала. Принимала горячий душ. Ставила на мобильнике будильник на утро. Засыпала.
Они спали в своих холодных постелях, обласканные лишь ночной тишиной. Она, свернувшись клубочком, прижималась к плюшевому мишке. Он спал, держа в руке ее фотографию, вставленную в рамку.
Вставая рано, он подолгу смотрел, как она спит.
Приходя вечером, она стояла у двери спальни и слушала его сонное дыхание.


Это было воскресенье. Их первое воскресенье. Открыв глаза, Тата уже знала, что отец дома. Даже отсюда она ощущала тепло, исходящее от него, слышала его дыхание, чувствовала запах его одеколона. Она не хотела спускаться из спальни, не знала, о чем с ним говорить. Но она хотела видеть его, хотя не могла признаться в этом даже себе.
Он завтракал на кухне. Приготовленный кофе остывал на столе вместе с любимым тостами. Мужчина ждал, когда же Наташа спустится и присоединится к нему. Он хотел поговорить о погоде, о фильмах, о музыке. Он хотел, чтобы дочь посмеялась над его шутками. Напряженный, нервничающий, он не сводил взгляда с двери. Наконец, послышались ее шаги. Залпом выпив полкружки своего кофе, он отвернулся к окну.
Девушка вошла, не поднимая на него глаз. Загремела посудой, заварила чай, включила тостер.
«Доброе утро», - хотел сказать он, разглядывая ее спину.
«Доброе утро», - хотела сказать она, садясь за стол.
« Как прошла твоя неделя? Как твоя работа? Как ты хотел провести выходные? Давай посмотрим вместе фильм вечером. Я бы хотела рассказать о своей жизни. Скажи, отец, как ты жил до меня. Скажи… Скажи…» - умирали невысказанные слова, так и не успев родиться.
Она так многое хотела спросить, многое хотела сказать. Она так устала от молчания, устала от своей злости и раздражения. Девушка хотела просто улыбнуться и провести завтрак за смехом и разговорами, не думая ни о чем серьезном, не думая о своих чувствах.
Он так устал от своего пустого дома. Устал от холодной постели, от завтраков в одиночку. Как же ему надоели вечерние новости, которые не с кем было обсудить. Как наскучили ему хорошие фильмы, просмотренные в одиночестве. Он хотел лишь, чтобы ночная тишина забыла о нем навсегда. Он хотел быть ближе, быть ближе к своей родной дочери.
«Как твоя учеба? Как твои друзья? Может, пригласишь их в гости? Может, расскажешь о своей жизни?» - умирали все новые и новые слова.
Они молчали, проглатывая все свои вопросы вместе с завтраком, не находя сил преодолеть тот кокон отчуждения, что они свили сами.
«Я сильная, мне никто не нужен». «Я слишком самодостаточен, чтобы тяготиться одиночеством».
Вода медленно капала из плохо закрытого крана, одна она нарушала тишину. Солнечные зайчики прыгали по столешнице, они были единственным светом и источником тепла в этой комнате.
От бессилия ему хотелось швырнуть кружку об стену. От отчаяния ей хотелось плакать.
Мужчина встал из-за стола. Он принялся мыть посуду, методично расставляя ее на полки. Вытерев руки полотенцем, он посмотрел на Наташу, но, так и не поймав взгляда, двинулся к двери. Когда девушка подняла глаза, он уже повернулся к ней спиной. Пальцы слегка дрожали, когда она мыла кружку холодной водой.
Мужчина резко обернулся:
- Давай пойдем, прогуляемся в парк. – Почти выкрикнул он.
Кружка выпала из ее рук и с грохотом упала на пол. Белые, чисто вымытые кусочки фаянса разлетелись по кухне.
Если бы она не наклонилась, чтобы собрать осколки, то видела бы ту мольбу, с которой он смотрел на нее. Если бы она не сжала пальцы вокруг подобранных осколков, он бы увидел, как они дрожат. Тонкая струйка крови от пореза, который она так и не заметила, потекла по коже, капая на пол.
- Хорошо. Я подмету пол и соберусь.
Он, молча, развернулся и вышел из кухни. Наташа невидящим взглядом уставилась на красные кляксы крови. Она должна его ненавидеть. Так почему же?



Тата и её отец шли по весеннему парку. Их окружали счастливые радостные лица. Отовсюду доносились смех детей и разговоры друзей. Они проходили мимо обнимающихся парочек, целующихся парней и девушек. Иногда их обгоняли отцы с дочерьми и матери с сыновьями. Вокруг крутились и вертелись яркие аттракционы, наполняющие сердца посетителей радостью и предвкушением веселья.
Она смотрела на прохожих слегка затуманенным взглядом, с грустью провожая всех этих людей.
Людей, у которых было то, чего не было у нее. Счастье, любовь, дружба, семья. Ее вдруг охватило чувство безнадежности, когда она вспомнила о своем одиночестве. Она думала, что этой прогулкой сможет прогнать его. Сможет, наконец, сблизиться хоть с одним человеком. Стать ближе к нему….
Внезапно поняв, что отца рядом нет, девушка остановилась. Она обернулась. Стала вглядываться в толпу, пытаясь понять, куда он мог деться. К ней потихоньку подкрадывалось раздражение, за которым скрывался страх. Тата никогда не была в этом парке, не помнила, откуда они пришли, не могла вспомнить, где стоит его машина. Вокруг нее шумела и шевелилась многоликая толпа. Как маленький островок посреди моря, она неподвижно стояла, обтекаемая идущими людьми. Самостоятельный ребенок, она никогда не терялась в детстве. Тата всегда знала, где она, зачем она там, и что нужно делать. Теперь же… Теперь... Девушка была совершенно растеряна. И напугана.
«Куда он ушел? Он специально оставил меня? Хотел пошутить, поиздеваться? Зачем тогда он вообще взял меня с собой?»
Нервное напряжение последней недели дало о себе знать, пресловутый комок подступил к горлу. Она быстро заморгала, пытаясь отогнать слезы. «Черт... Я же не маленькая, не ребенок, чтобы плакать…»
- Я уже думал, что так и не смогу найти тебя.
Девушка обернулась на голос, и в метре от себя увидела отца. Легкая улыбка сошла с его губ, как только он увидел ее намокшие глаза. Он подошел ближе.
- В чем дело? Почему ты плачешь? – впервые Тата уловила в его голосе хоть какие-то чувства. - Я думал ты пойдешь со мной. Ты меня не услышала? – беспокойство все четче проступало в его голосе.
От этого ей стало еще обиднее. По щеке скатилась слеза.
- Ты… - его голос дрогнул, – ты думала, что потерялась?
Ей было ужасно стыдно за такую глупость, но слезы все текли и текли, оставляя влажные дорожки на щеках и шее девушки, впитываясь в ткань её легкого платья. Тата не хотела, чтобы он видел. Не переставая шмыгать носом, она закрыла лицо руками и опустила голову.
Мужчина подошел ближе и, молча, смотрел на плачущую дочь.
Он не умел утешать, боялся женских слез и оттого не знал, что делать. Пытался что-то сказать, но ничего стоящего не приходило в голову.
- Я всего лишь… Я… - сказал мужчина почти неслышно. – Я купил тебе шарик.
Он протянул к ней руку, в которой была зажата нитка. На конце этой нитки над его головой покачивалось нечто желтое с широкой улыбкой.
Это было так неожиданно для нее, что Тата перестала плакать. Убрав руки от лица, она посмотрела на него. Он так смешно выглядел с этим шариком. Серьезный мужчина с парящим над ним желтым шаром. Девушка протянула руку, чтобы взять подарок. Их пальцы соприкоснулись. Она невольно улыбнулась, сначала едва заметно, но потом на ее лице появилась широкая сияющая улыбка, детская и наивная. Улыбка, от которой у него защемило в груди. Мужчина и девушка стояли друг против друга. В ее руке болтался шарик. Они улыбались впервые за все время, проведенное вместе. Мир был прекраснее самых красивых сказок. Солнце ласкало их лица, небо раскинулось всей своей бесконечной синевой только для них.
- Это губка. Его зовут Боб, – сказал он, улыбаясь тому, как глупо звучит эта фраза.
- Очень милый Боб. Спасибо.
Слезы высохли под ярким солнцем. Лед, что так долго сковывал их, наконец, растаял.
Она шли по дороге теперь уже по-настоящему вместе.
- Тебе нужно записать мой номер мобильного, чтобы больше такого не было. Я бы не хотел, чтобы ты еще раз потерялась. – С этими словами он несмело взял Наташину ладошку в свою.
Мимо прошел отец со своей маленькой дочкой. Они весело смеялись, девочка, не умолкая, с восторгом рассказывала о «Чертовом колесе».
- Может и нам прокатиться на «Чертовом колесе»? – сказала она, спустя несколько секунд, и сжала отцовскую ладонь.


Она встречала его улыбкой каждое утро. На прощание она целовала отца в щеку, поглубже вдыхая его запах, чтобы запомнить его на весь день. Сидя за партой и слушая лекции, она подгоняла и подгоняла время, изнывая от тоски по дому. Ведь там ее ждало столько незаконченных дел. Новые, еще пахнущие типографией, книги, большие, с красивыми иллюстрациями, полные разнообразных рецептов - единственные книги, которые Наташа теперь покупала. Непостиранные вещи, лежащие в корзине для белья, неубранные комнаты, где нужно протереть пыль, навести порядок, сменить постельное белье, незаконченные уроки по вязанию… Наташа мечтала связать ему шарф, чтобы холодной зимой отец прятал в нем лицо.
Она хотела дарить ему тепло всегда.
Она хотела, чтобы он ел только ту еду, которую приготовила она. Чтобы он спал в постели, которую расстелила она. Чтобы он носил одежду, которую выбрала она. Чтобы он дышал только тем воздухом, которым дышит она сама.
Каждый раз видя, как за отцом закрывается дверь, девушка боялась, что он не вернется. Боялась, что его взгляд, брошенный на прощание, окажется последним. Что она больше не увидит улыбку, которую он подарил ей за завтраком. Этим страхом наполнялись все ее мысли, когда Наташа оставалась одна в этом доме, когда самый любимый человек - её отец - уходил.
Каждая вещь в доме напоминала о хозяине, тосковала о нем. Куда бы девушка ни посмотрела, везде незримо присутствовал он. Отовсюду веяло его теплом.
На улице среди незнакомых, безликих людей ей мерещился его силуэт. В каждом отголоске чужой речи она пыталась уловить его голос. Даже заглядывая в зеркало, она видела его отраженье за своей спиной.

Сегодня Наташе осталось только одно - приготовить ужин к его приходу.
Ее сердце всегда знало, когда придёт отец. Оно отбивало ритм в такт его шагов, которые девушка слышала ещё на аллее, ведущей к дому... Он придет нескоро, но Наташа не могла удержаться, она хотела все успеть, все сделать заранее. В доме было тихо. Лишь раздавался мерный стук ножа о деревянную доску.
Тук, тук, тук… Звук удара металла по дереву отмерял время до его прихода. Еще так много часов. Тоска снедала душу, не давая спокойно дышать. Беспричинный страх и тревога окутали разум, не давая нормально думать.
Тук, тук, тук… Она так дорожила выходными, что они проводили вместе. Как бы она хотела никогда не отдаляться от него. Не отпускать его. Всегда, всегда, навечно быть рядом.
На сковороде шипело масло, обжигая ее кожу острыми горячими капельками.
В духовке стояло мясо, уже поджаристое и аппетитно пахнущее. Ужин был почти готов, а времени до его прихода оставалось еще так много. Она опять поторопилась. Придется убирать еду в холодильник. Уже не в первый раз она повторяет эту ошибку.
Но ничего не может поделать с собой. Время тянется слишком медленно и мучительно. Ей нужно хоть чем-то скрашивать эту пытку. Готовить, убирать, стирать… Хоть что-то делать для него, чтобы ощутить себя хоть немножко ближе.
На экране мелькали какие-то люди, шла бессмысленная реклама, ведущие ток шоу говорили и говорили, перебирая пустые, никому не нужные слова. Для нее все это звучало как непонятный чужой язык. Мелькающие картинки сливались в одно цветное пятно. Бессмысленное время, заполненное бессмысленным ожиданием. Она невидящим взглядом смотрела на экран. Сменяющаяся реклама отчитывала время.
Четыре часа, пять, шесть, семь, восемь… Она даже не вставала с дивана, чтобы включить свет. Холодный вечерний воздух постепенно наполнял комнату через открытое окно. По коже бегали мурашки, но она боялась встать, не желая разрывать цепь почти неподвижного времени, опасаясь, что оно замрет окончательно.
Резкий звонок телефона слегка напугал. Но, как поцелуй прекрасного принца, он вернул её к жизни. Слегка дрожащей рукой, переполненная неясной тревогой, девушка подняла трубку. Услышанный голос заставил потеплеть её сердце:
-Алло, Наташа?
Она покрепче сжала пластмассу:
- Да, алло.
- Я сегодня приду поздно, так что ужинай без меня. Не переживай, я поем в ресторане. У меня важный деловой ужин.
- Да, хорошо, тогда пока.
Не дождавшись ответа, она повесила трубку. И еще долго стояла у столика, почти не дыша и не двигаясь. Ни одной мысли не промелькнуло в голове, ее накрыло спокойствием.
Так и не зажигая свет, она съела холодный ужин, почти не чувствуя вкуса, не осознавая даже что кладет себе в рот. Телевизор все также шумел в пустой гостиной, наполняя тишину хоть какими-то звуками. Она прилегла на диван, наблюдая, как на экране двигаются цветные фигуры.
В скором времени они заснула, погрузившись в черную вязкую топь без сновидений.


За окном совсем стемнело, когда раздался звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Услышав его шаги, девушка открыла глаза. Развязывая на ходу галстук, он вошел в комнату.
Подойдя ближе, чтобы поприветствовать его, она поморщилась от сладкого запаха духов, которыми пропахла его мятая рубашка.
Она привычно приподнялась на носках, чтобы поцеловать его в щеку. Резким движением он повернул голову, и ее губы так и не коснулись слегка колючей щеки. Отстранив девушку, Александр широким шагом направился в сторону кухни. Налив теплой воды из графина, он залпом её выпил, так и не посмотрев в сторону Наташи.
- Ужинать не буду, – бросил отрывисто дочери.
Наташа продолжала стоять в дверях, ожидая сама не зная чего.
С громким стуком стакан опустился на столешницу.
- Иди спать, – выдавил он, едва сдерживая раздражение.
Необъяснимая злость, причины которой он пытался понять, разъедала его изнутри. В желудке горел нестерпимый жар, в горле першило, а мысли путались. Мужчина налил еще одни стакан воды. Теплая жидкость не погасила пожар в животе и не помогла упорядочить мысли. Он включил кофеварку.
Все это время девушка, молча, стояла в дверях, следя за каждым его движением. Как он наливает кофе, как насыпает три неизменных ложки сахара. Он любил сладкий кофе.
Отхлебнув горячего напитка, который обжег ему язык, краем глаза Александр уловил ее движение. Она медленно подходила ближе.
- Может все же разогреть ужин? – спросила она с непривычной робостью в голосе.
Ее рука легко и успокаивающе прикоснулось к его плечу.
- Может…
Она не успела договорить, как он скинул ее руку, больно ударив по запястью.
- Мне не нужна нянька! Мне надоело, что ты все время путаешься у меня под ногами! Иди к себе в комнату!
Он оттолкнул дочь с дороги и направился к двери. У самого выхода, его что-то остановило. Он обернулся.
В стену полетела его любимая кружка, она разбилась, заливая белую напольную плитку коричневой жижей.
Наташу охватило бешенство. Ее зрачки расширились от исступленной злобы, что наполнила ее душу.
- Я ненавижу тебя! Как бы я хотела, чтобы тебя никогда не было. Если бы ты умер, это было бы самым большим моим счастьем. Ты мне никто! Ты ничто для меня. Не лезь. Не прикасайся!!! Оставь меня одну навсегда!!! – кричала она до хрипоты. Со стола полетели тарелки, На пол была сбита ваза с цветами. – Ненавижу, ненавижу… - она все тише шептала что-то, сползая на пол от бессилия, вызванного невозможностью выплеснуть все, что накопилось внутри ее души.
Коснувшись горячей кожей колен холодного пола, она затихла, тяжело и надрывно дыша, почти задыхаясь, захлебываясь.
Мужчина, молча, стоял, возвышаясь над ней. Не дрогнувший, ни разу так и не пошевелившийся. По щеке текла тонкая струйка крови из раны от отскочившего осколка. Он не проронил ни слова. И Наташа не могла угадать, что скрывалось за выражением спокойствия на его лице.
Она заходилась в рыдании, в плаче, достойном тысячи плакальщиц. Он молчал. Просто смотрел. Девушка чувствовала его взгляд. Как всегда тяжелый и проницательный.
Когда рыдания, наконец, утихли, он вышел из комнаты, так и не сказав ни слова.
Наташа осталась одна на разгромленной кухне, среди осколков его любимых тарелок и кружек.


Александр снова задержался до ночи. Снова ей пришлось томиться в долгом ожидании, подгоняя время. Но в этот раз он даже не позвонил. Его мобильник отвечал долгими тоскливыми гудками.
Заслышав долгожданный шум открывающейся двери, она бросилась в прихожую. Но девушка не смогла даже поцеловать его, приветствуя. Он пришел не один. Крашеная блондинка в коротком черном платье привалилась к стене, снимая туфли на высоком каблуке.
- Это Нина, – сказал он слегка заплетающимся языком.
Нетвердой походкой они двинулись в гостиную.
Нина засмеялась пьяным, слегка визгливым голосом, когда споткнулась о ковер. Они остановились около бара.
Девушку душил запах ее приторных духов, перебивающий аромат его одеколона. Она отвернулась, чтобы не видеть следов ее ало-красной помады на его щеке. Чтобы не видеть, как он обнимает ее за талию, прижимает к себе. Ей нестерпимо хотелось зажать уши ладонями, чтобы не слышать как неровно и часто бьются их сердца.
Она сделала громкость телевизора выше, чтоб его звучание перекрыло стук шагов по лестнице.
Она завидовала столу и дивану, и даже маленькой вазе. Они не чувствовали и не думали, им не суждено страдать и мучиться, пытаясь не думать о том, что причиняет боль. Девушка прикусила губу до крови, пытаясь болью прогнать навязчивые видения. Видения того, как он целует эту Нину в губы. Как ее руки с длинным ярким маникюром развязывают галстук, который Наташа так тщательно выбирала отцу в подарок. Как их тела сминают шелковое белье, постеленное ею этим утром.
Сон все настойчивее пробивался в ее сознание, но она боялась подняться наверх, где будут слышно их дыхание.
Плечи озябли от ночной прохлады, а она все так и сидела на диване, обняв колени и сосредоточенно смотря в темноту. На экране невыключенного телевизора мерцали черно-белые зернистые помехи, шипя как клубок змей. Это шипение вводило ее в транс, унося куда-то, в место между сном и явью, где была лишь пустота.
Она так и не уснула к тому моменту, как на лестнице послышались шаги. В гостиную спустилась Нина. В помятом платье и со спутанными волосами, она вызывала у девушки отвращение.
- Не буди его, он очень устал. – Нина ухмыльнулась и направилась на кухню готовить утренний кофе.


Голова была тяжелой, казалось в ней, как в аквариуме с водой, перекатываются свинцовые шарики мыслей, гулко ударяясь о стеклянные стенки. В последние дни сон приходил к ней совсем неохотно, насильно подгоняемый снотворным. Сновидения были тяжелыми и душными, они совсем не приносили ощущения легкости и бодрости. С каждым утром она чувствовала себя все более уставшей. Девушка не выходила из дома уже второй день, у нее не было даже сил, чтобы одеться. Наскоро ополоснув лицо холодной водой, даже не расчесав спутанные волосы, шаркающей походкой она вышла из комнаты. Наташа шла по темному коридору, обходя теплые пятна солнечных лучей, падающих на пол из открытых комнат. Наверно, его нет дома, он должен быть на работе… Или сегодня выходной? Она остановилась около закрытой двери кабинета. Девушка никак не могла вспомнить, в какой день недели она проснулась сегодня. В кабинете должен быть календарь.
На столе в беспорядке лежали какие-то документы, валялись ручки и карандаши. Но календаря не было. Тяжело опустившись в кресло, Наташа стала приводить стол в еще больший беспорядок, переворачивая и сдвигая бумаги. В своих поисках она даже дернула всегда закрытый ящик стола. К ее удивлению, он легко открылся.
Ящик оказался совсем пустым, лишь что-то стукнулось о его дальнюю стенку. Несмело запустив туда руку, она вытащила на свет пистолет. Тяжелый и холодный, он удобно лег в ее руке. Поднявшись со стула, она задумчиво прошлась по комнате, вертя в руках оружие. Повернувшись к окну, за которым вовсю веселилось лето, она попыталась представить, попыталась понять, что думают самоубийцы, поднося пистолет к виску. Холодный металл коснулся кожи. Наверно, ими овладевает усталость и тоска, наверно, они холодеют от одиночества, что стальным кольцом обхватывает их сердце. Наверно, им так плохо, что становится трудно дышать, что для каждого вдоха необходимо прилагать усилия, вбивая в себя жизнь. Если это так, то стоит ли и ей нажать на курок? Стоит ли ей попытаться сбежать от этого? Стоит ли уйти?
Кто-то больно схватил ее за запястье и выбил пистолет из рук. Оружие с грохотом упало на пол, а она оказалась зажата в сильных объятиях отца.
Сквозь тонкую ткань пижамы она чувствовала его тепло. Она вдыхала знакомый до боли запах. Она чувствовала, как его горячие ладони обжигают спину, прижимая ее все крепче. Она боялась, что этого больше никогда не будет.
Он же боялся, что в момент, как он прикоснется к ней, она растает.… Что в момент, когда соприкоснутся их губы, она растворится бесследно в неподвижном воздухе закрытой комнаты. Но она осталась с ним.


Она лежала на его груди, слушая, как бьется его сердце. Тук, тук, тук... Оно непрерывно отмеряло время, и этому не было конца.
- Что ты будешь делать, если я умру? – спросил он очень тихо, но она все равно услышала.
Приподняв голову, она посмотрела ему в лицо:
- Не спрашивай таких глупостей…. Вообще-то, такие вопросы обычно задают девушки.
Александр коротко усмехнулся. А Наташа опять прижалась ухом к коже, под которой так близко билось его сердце.
- Не говори так больше, а то от таких слов у меня складывается впечатление, что ты хочешь оставить меня, – пробормотала девушка, вновь погружаясь в звуки его сердцебиения. – Ты же знаешь, без тебя мне не жить.
Мужчина погладил дочь по волосам и тоже закрыл глаза.
Ночь была так темна, тьма так непроглядна, что спрятались даже испуганные звезды.
Казалось, если кто-то попытается нарушить это безмолвие хоть малейшим шорохом, тьма поглотит его бесследно.
Наташа проснулась от холода. Одеяло было сбито в кучу и лежало в ногах. Прикоснувшись к своей ледяной коже, она встала, чтобы одеть хоть что-нибудь. Александра в спальне не было. Она не почувствовала когда он встал, и не чувствовала где он сейчас, и что делает. Она шла по коридору, заглядывая во все попадающиеся на пути комнаты. Она старалась ступать как можно более бесшумно и двигаться как можно аккуратней, чтобы не тревожить покой дремотного ночного воздуха.
Все двери были широко распахнуты. Ей не было нужды заглядывать в комнату, она понимала, что там никого нет, как только приближалась к ней.
Она подошла к его кабинету. Тяжелая дверь из неизвестного ей дерева была неплотно прикрыта. Она толкнула ее. Петли не издали ни звука, хотя, казалось бы, должны были тревожно заскрипеть. Дверь медленно распахнулась, по кусочкам открывая ей картину происходящего. Александр стоял перед письменным столом. Его силуэт слабо вырисовывался в неярком свете настольной лампы. На лицо падала густая тень, лишь глаза сияли каким-то потусторонним блеском. Они были так печальны. Он смотрел на открывающую дверь со смесью боли, страдания и облегчения. Наташа поймала его взгляд и прочитала в нем сожаление и надежду на прощение.
Его пистолет был приставлен к виску. Ладонь сжимала ручку, палец лежал на курке. Время никогда еще не было таким тихим, никогда оно не было так послушно и безропотно, повинуясь ее желаниям. Все замерло, застыло, намертво вмороженное в лед ее ужаса. Она замерла на полу-вздохе.
Черный ствол блеснул в свете лампы. Выстрел не показался ей громким, и она не вздрогнула, и мир не очнулся вдруг от оцепенения. Все просто умерло. Умерла душа самого времени.
С глухим стуком тело упало на пол, из раны стала медленно вытекать багровая жижа, булькая и пузырясь. Его кожа сделалась мертвенно бледной, глаза больше не смотрели ей прямо в душу. Они больше ничего не видели. Наташе показалось, что его тело стало прозрачным, словно растворялось в воздухе, становясь все невесомее. Она опустилась на ковер, положила голову отца к себе на колени и погладила щеке. Ладонь тут же покрылась красным. Это красный цвет был повсюду. Его брызги виднелись на стене, он пропитал синий ковер, превращая его в фиолетовый цвет, в его самый нелюбимый цвет. И даже белоснежная ткань ее ночной рубашки жадно впитывала эту красноту. Намокшая ткань облепила ей ноги. Казалось, что она будет расползаться выше и выше, до самого сердца, пока не проникнет прямо в него…
Красный впитал все оставшиеся краски. Мир превратился в огромное, размытое в причудливой форме пятно, из не полностью смешавшихся черных и красных чернил.
Ее ноги затекли, она больше не чувствовала вес его тела, будто оно действительно растворилось в воздухе, оставив лишь призрак, который она пыталась погладить по холодной коже щеки.
Она не услышала, как дом стали заполнять люди. Она не слышала ни их разговоров, ни их тяжелых шагов. Она не видела, как они заходят в кабинет. Не чувствовала, как разжимают ее пальцы, намертво вцепившиеся в тело отца, не слышала вой сирены увозившей ее «Скорой».


Черный гроб с ало-красной обивкой внутри заливало дождем. Он шел, почти не переставая, уже два дня, нагоняя на людей тоску и вызывая ломоту в костях у старух.
Дикторы в новостях бубнили что-то неразборчивое и совсем не радостное. Над кладбищем разносился плач особенно впечатлительных или артистичных. Комья мокрой земли со стуком падали на крышку. Никто не боялся, что этот громкий стук разбудит спящего внутри коробки мужчину.
Его лучший друг хмурил густые брови, с которых на лицо капала вода. Это глупое самоубийство принесло ему лишь одни проблемы. Впереди маячили тяжелые трудовые будни и множество трудностей. Дождавшись, когда последний желающий кинет свой кусок земли, он твердой походкой двинулся к автомобилю. Хлопнула дверца, и машина, немного забуксовав в грязи, выехала с кладбища.


Она сидела на старой железной кровати с пружинной сеткой. Девушка медленно раскачивалась вперед-назад, поглаживая ладонью слегка округлившийся живот. Она напевала колыбельную без слов, которую смутно помнила из своего детства. Кажется, эту колыбельную пела ей мать в самые тяжелые дни их жизни.
В грязном свете, что падал от немытых окон, можно было разглядеть позеленевшие синяки на сгибе исхудавших рук. Немытые волосы были затянуты в хвост.
Девушка не обернулась на скрип открывающейся двери. Она даже не моргнула, когда сиделка, слегка коснувшись ее плеча, поставила поднос на тумбочку и также тихо вышла из комнаты.
От пресной каши поднимался почти прозрачный пар, на дне стакана с холодным чаем горкой лежал не растворившийся сахар.
Она медленно поднесла ложку с едой ко рту и быстро проглотила клейкое месиво, даже не разжевывая его, боясь почувствовать мерзкий вкус. Доев всю порцию, она большими глотками выпила чай, оставив на дне немного жидкости, приторной от осевшего сахара.
Поставив посуду обратно на поднос, девушка вновь стала раскачиваться на кровати, напевая всю ту же песенку. Впереди ее ждали долгие месяцы одиночества. Месяцы, которые она будет терпеливо проживать в ожидании его возвращения.

---

Необратимость.

[donchibo]

Еще обещает лето
Метеосводка.
Распластанная газета.
Стакан и водка.

Рука не дрожит моя.
Совсем не больно.
Душа еще думая,
Что ей привольно.

Проваливается вниз,
Горят одежды.
А я – уже на карниз,
И без надежды…

Вбирая печаль и сон,
И страсть, и трепет,
Сливаются в унисон
Мой стон и лепет.

Губами – твои ищу,
Любовь земная.
Я так по тебе грущу,
Но ты – иная.

---

Любит - не любит?

[Бельчатина]

Любит-не любит? Играет, целует,
Скучает, ласкает и не отпускает.
И сточки стихов иногда адресует,
И дьявольски ярко глазами сверкает.

Любит-не любит? Монетка, ромашка.
Лысеющий стебель, орел или решка.
Улыбки и взгляды, удачи, промашки.
Все было. Все будет? Приправой - усмешка.

Любит-не любит? А, к черту вопросы.
Ловить, смаковать каждый миг - наслажденье.
Ведь сердце немногого в общем-то просит:
Чтоб было тепло... Хоть чуть-чуть... на мгновенье...

@темы: Стихи

---

Стихо

[синяя амёба Антон]

Мечта
...Кровь на снегу... Как странно, Боже правый...
На белом - красное, ярчайшее пятно.
Почти нелепое, кричащее, оно
Легко пленило мой рассудок слабый.

Я на него смотрю - и взгляд не оторвать.
Я тихо опускаюсь на колени.
А кровь - сочится из пробитой вены
Мечты моей. И ей уже не встать.

Я чувствую слезинку на щеке,
Нетвердою рукой ее стираю.
Еще одну, еще... Душа сгорает
В холодно-обжигающей тоске.

Я сам горю. Огонь мой сер и светел.
Простишь ли ты меня, Мечта моя,
За то, что я, убив, люблю тебя?..
...Кровь на снегу. Лишь кровь - и серый пепел...

Тапки, пожалуйста, сам я в этом разобраться не в состоянии.

---

Немногое из моего стихоплётства..

[Друг Зелёной Феи]

«Страшный Суд»

«На страшном суде
без обвинителей
сам себя
обличаю…»
- Владимир
«Красно
Солнышко»

На страшном суде без обвинителей сам себя обличаю:
Говорю всё, как есть, всю правду и ложь отмечаю:
Когда, зачем, почему я творил на земле злодеяния-
Я каюсь пред ним, Великим Творцом Мироздания:
«Я не верю в Христа, Аллаха, Шиву и Будду,
Я верю в единого Бога, но сказы про тех не забуду,
Ведь те сказы – одна болтовня, всенародный фольклор!
( Останови ж мои мысли, если я пишу грубый вздор! )»
Я посмотрел на него, а он всё молчит,
С царским спокойствием тихо стоит…
Я знаю, рассказал я не всё,
И Он хочет послушать дальше слово моё:
«Да, я полный дурак, что когда-то мог воровать,
Но Ты же знаешь наш мир, Ты, Господи должен понять!
Я не пытаюсь себя оправдать! Я говорю, как я не прав,
Когда, взяв незаметно чужое, я клал осторожно в рукав…
Да, я много в этом мире соврал,
Но по другому, наверно, нельзя…
Если бы Ты, о Боже, мне подсказал…
Если бы Ты направил меня…
На этом Ты знаешь и сам, мои грехи не закончились,
Обо всех, я уверен, ты знаешь сполна,
И знаешь, что я хотел, и чем всё это закончилось…
Так к чему пустые слова?! Пред тобой открыта душа! »
Он ещё долго молчал, а потом указал мне на дверь
Я к ней подошёл и подумал: «А что же теперь?!
Что меня ждёт за этой маленькой дверкой?!
Дорога в огонь или Рай?! Или путь за жизнью заветной?!»

@темы: Творчество

---

The Piano

[51-75]

Зарисовка на тему пианино.
Прошу оценить .))

Предположительно, писалось на эту песню:
Boomp3.com

Читаем...

Пальцами по черно-белой клавиатуре – нежно-нежно. Самими кончиками касаться отполированных гладких клавиш, легко, но настойчиво, рождая звуки.
Теория рисует незримые ноты, воображение сплетает их в мелодию, а руки вплетают её в ткань реальности. Она не похожа на тяжелый бархат, закрывающий видимость, нет, она скорее как тонкий лист сусального золота.
За окном идет серебристый дождь, и, не отрываясь от игры, я распахиваю раму, давая свежему ветру ворваться в комнату и сдуть ноты с пюпитра куда-то на пол. Но мне не нужны ноты, это та мелодия, которую играет моя душа!
Черно-белые клавиши, их ровные ряды похожи на вышколенную гвардию – под неумелым руководством они не будут слушаться, но у профессионала станут чем-то большим, чем просто гвардия. Эта клавиатура, вроде как неживая, прикосновения оживляют её.
Дождь, подчиняясь порывам ветра, брызгает на клавиши, и мои пальцы немного скользят, но я только распрямляю плечи и закрываю глаза, подставляю лицо брызгам и не перестаю играть.
Эта мелодия… каждое соприкосновение с ней рождает звенья, а воля соединяет их в электрическую цепь. От неземных звуков то и дело рождаются голубоватые искры, но они невидимы никому, кроме нас!
Меня и этого пианино.
Не фортепьяно и не рояль, не клавесин и не синтезатор, да и не какое-нибудь другое пианино, оно ведь особенное!
У него есть душа, хрупкая и нежная на первый взгляд.
Чистые, чистые звуки рождаются в полнейшей тишине квартиры. Её нарушает только стук дождя, перешедшего в ливень, по подоконнику, по клавиатуре, по моему лицу и по стеклам.
Соленые брызги дождя, пронзительно-свежий ветер, электрифицированная мелодия пианино под моими пальцами – вместе они рождают нечто новое.
Вода – отличный проводник электричества!
Невесомые, выверенные, четкие звуки, нотный рой, кружащийся в сером небе – они касаются города так же, как я касаюсь пальцами клавиш. Нежно, но настойчиво.
Город поддается, да кто не поддастся!
Кружась в водовороте переливистых звуков, в завихрениях свежего ветра, под косыми струями дождя, аккомпанемента к моему соло…тогда я понял, как это – соприкоснуться с прекрасным слиться с ним воедино.

@темы: дневники, Рассказ, Творчество, Чувства, Я

---

[solo invierno]

Я открываю предзимье, как старую книгу.
Пыль с пожелтевших страниц опадает листвой.
Автор, как будто смеясь, упускает из виду,
Что начинается книга последней главой.

Так уже было однажды. Дождливой зимою
Странник усталый погреться зашел у огня,
Что развела королева своею рукою
Не для него, и подавно уж - не для меня.

Бальная зала сверкала, кружилась и пела.
Весел танцующих пар зачарованный круг,
И королева смеялась, как будто хотела
Не выпускать никогда его преданных рук.

Утренних сумерек шелк ей укутывал плечи,
Тихой мольбою звенели вокруг зеркала.
Странник ушел, напевая мотивчик беспечный,
А королева с тех пор все чего-то ждала…

Строчки курсивом не то что бы память о прошлом.
Новые лица, а стало быть - новый рассказ,
Стих ни о чем, но как будто о чем-то хорошем,
Что не случилось со мной в тот единственный раз.

@темы: Стихи

---

Пока без названия....

[kedron]

Вот решил-таки выложить на ваше обозрение маленький пролог и первую главу своего творчества...

Сие творение пока-что без названия, т.к. ещё не подобрал подходящее, да и не знаю на долго ли хватит музы, хех...

Вопщем жду критики))


Жанр: sci-fi, action, mystic

…Одновременно взмахнули чёрное и белое крыло. И два огромных тела взмыли в небеса. Две противоположности. Две сущности. Два оттенка серого. Два цвета жизни. Абсолютно белое существо с оперенными крыльями цвета льда методично взмахивало ими, поддерживая своё сияющее тело в воздухе. Сияющий нимб вокруг него был подобен маленькому солнцу. То был Свет. Напротив него с точностью повторяя все движения парило второе существо, чёрное как беззвёздное ночное небо, взмахивая тёмно-синими переливающимися перепончатыми крыльями. Тысячи теней сгущались вокруг него, казалось, окружая абсолютной пустотой. То была Тьма. Свет и Тьма парили над выжженной дотла землёй. Землёй, где более некому было жить. Ибо был тогда конец всему живому на планете. Ничто живое не смогло устоять перед всепоглощающим пламенем. И стала планета покрываться рыжей коркой увядания и смерти.
Свет и Тьма парили над землёй. Друг напротив друга, они испепеляли друг друга взглядом.
- Ну что, удалось осуществить задуманное?- начала Тьма хриплым голосом.
- А тебе, как я вижу, удалось,- спокойным голосом парировал Свет.
- О да! Я поставила на колени этот мир!- торжественно воскликнула Тьма.- Впрочем, как и тысячи других до него…
- И что теперь?
- Что теперь?- переспросила Тьма.- Что значит что теперь?
- Ты уничтожила этот мир. Что дальше?
- Дальше?- чёрное существо задумалось.- Дальше к моим ногам падёт соседний мирок. О, да. Такой маленький, такой молодой. И такой последний!- Тьма залилась диким смехом.
Свет безучастно оставался на месте и спокойным взглядом бурил дырку во Тьме.
Когда смех стих, белое существо продолжило:
- К сожалению, этого я тебе не позволю.
- Да?!- удивилась Тьма.- По моему тоже самое ты говорил по поводу каждого мира, захваченного…
- Уничтоженного!!- уже гневно перебил Свет.- Ты не можешь захватывать, ты можешь только уничтожать….братец.
- Надо же, ты, наконец, признал меня своим родственником. Браво!- не переставала издеваться Тьма.
Лицо Света оставалось невозмутимым.
- Ага, всё-таки это мир что-то значит для тебя,- сказала Тьма.
Тут Свет снова промолчал. И наступила тишина. И длилась она, казалось, вечность.
Без каких либо предупреждений, Свет набросился на своего тёмного брата. В его руке засверкал ледяной меч. Пронзив пустоту уничтоженного мира, оно направилось прямиком ко Тьме и встретилось с … багровым копьём. Блокировав атаку Света, тёмное существо взмахнуло косой и освободилось от захвата. Отскочив назад, белый снова предпринял попытку атаки, направив острие копья в брата. Тьма снова взмахнула косой, блокируя атаку. Однако Свет внезапно остановился и прошептал несколько слов. И не успела Тьма заметить, как копьё, внезапно вытянулось, оказалось в её чёрном теле, распространяя по нему тепло и свет. Тёмный брат осознал ситуацию, осознал результат и принял решение.
- И что теперь?- произнесла Тьма.
- Что теперь? – эхом ответил Свет.
- Что будешь делать без меня?
- Ничего. Просто исчезну. Мир более не нуждается в нас.
Лицо Тьмы исказилось в зловещей улыбке.
- Не нуждается значит,- воскликнуло тёмное существо.- Я так не думаю, братец.
С этими словами Тьма прошептала несколько выражений на непонятном даже Свету языке. Из тела тёмного одновременно вылетели сотни, тысячи потоков энергии. Вылетев из тела Тьмы они стремительно направились в сторону Света. И поглотила Тьма Свет. И поглотил Свет Тьму. И явилось миру совершенно новое существо…доселе невиданное. Ни свет, ни тьма… Ни добро, ни зло…

Эп. 1

Автобус трясло. Сильно трясло. До тошноты. Мда, государство ведь никогда не жалеет денег на развивающуюся молодёжь, как же. «Всё – молодому поколению» - гласят их рекламные щиты, развешенные по всем городу. Ну да, доброта и забота о гражданах. Моя задница лучше всех чувствовала эту доброту и заботу, трясясь на жёстком сидении автобуса, который моему деду ровесник наверное. Ну да ладно, опустим это нытьё по поводу нашей жизни...хотя я могу распинаться сколько угодно.
Собственно, зовут меня Винсент Гилс. Имя моё вам наверняка абсолютно ни о чём не говорит, поэтому идём далее. Родился я на Земле, собственно, где я ещё мог родиться. Разве что на Луне, хотя её человечество только начинает колонизировать. Родился я в городе Рундо, одном из основных торговых городов современной Европейской коалиции. И отец и мать достаточно обеспеченные люди. Мама была репортёром крупной газеты, пока не пропала без вести при расследовании очередного дела. После её исчезновения и я и отец практически не разговаривали около года, настолько высоко было потрясение. Но, вроде всё обошлось и встало на круги своя, хотя я до сих пор временами впадаю в полнейший тупняк по этому поводу. Отец работал, да и сейчас работает механиком-инженером. Собственно, не долго думая, я решил не мудрить и вскоре тоже успешно поступил в Инженерную академию им. Братьев Лемовски. Вступительные сдавал легко и непринуждённо, т.к. ещё в детстве любил извращаться с конструкторами выдавая родителям порой очень даже смелые конструкции. Короче, с этим проблем не возникло.
Оказавшись в академии, я довольно быстро нашёл общий язык как со своей группой, так и с некоторыми преподавателями. И хотя им, преподавателям, порой очень не по душе моё поведение в стенах академии, мне глубоко наплевать на их мнение, каким бы оно ни было.
Мне достаточно того, что у меня третья по счёту успеваемость в академии, и, по-моему, никто не должен сомневаться в моих знаниях.
Автобус очередной раз подпрыгнул на кочке, и мой сосед приглушённо выругался. Слева от меня сидел мой товарищ и лучший друг, Крис. Светлые волосы, лёгкая щетина, зелёные глаза, серая кофта, потрёпанные джинсы и кеды. В его ушах торчали маленькие наушники, из которых доносилось тихое эхо гитарных ритмов. Взгляд его был устремлён куда-то в проход посреди автобуса. Он недавно в очередной раз поссорился со своим отцом, так что каждый день у него теперь не ладилось дома. Я понимал его и старался не лезть, когда ему просто хотелось побыть наедине с собой и подумать обо всём этом хаосе творившемся вокруг.
Я снова повернулся направо, чтобы продолжить созерцать местные сельские пейзажи. Несмотря на то что всё было механизировано и автоматизировано, внешний вид сельских строений напоминал постройки эдак середины 20-х веков, по крайней мере так, как они были изображены на иллюстрациях. Механические мельницы, фермы и иже с ними.
Автобус, наполненный нами, студентами инженерного факультета, двигался в направлении огромного завода какой-то крупной корпорации, названия которой я даже при желании не вспомню. Нам было достаточно уже того, что они отдали на весь день в наше распоряжение целый комплекс сложнейших устройств. Это была первая практика моей специальности (не считая конструкторов в детстве -.-). Не смотря на мою успеваемость, я всё-таки слегка волновался. Смогу ли я применить свои знания на практике? Применю ли я их правильно? Что если я ошибусь? Что если это станет моей последней ошибкой?
Кто-то теребил меня за левое плечо. Я повернулся. Это был Крис.
- Очнись, красавица. Как всегда, где-то там, в своём мире,- съязвил мой сосед.
- Сам хорош,- ухмыльнувшись, парировал я.
- Ладно,- сдался Крис.- Смотри, мы почти приехали. Вон уже виден завод.
Я выглянул в окно. И правда, буквально за очередным поворотом оказался огромный комплекс труб и механизмов, управляемый роботами. Роботы были разные, равно как и трубы с механизмами. Одни из них, большие, тащили разнообразный груз, от руды, до мусора. Другие, поменьше, сновали вокруг и регулировали давление в трубах. Третьи следили за состоянием отдельных деталей завода.
- Студенты, собирайтесь. Мы прибудем с минуты на минуту. Не задерживайте остальных,- прогремел голос в динамиках по всему салону. Это был наш проводник, мисс Уотсон. Она часто вела такого рода мероприятия и жестоко наказывала неподчинявшихся её указаниям студентов. Поэтому, я счёл нужным достать свою сумку с верхней полки и кинуть туда плеер и книгу, которые всю поездку мирно лежали в боковом кармане сидения. Закрыв сумку, я положил её на колени и тупо уставился в потолок, стараясь не думать ни о чём.
* * *
По ту сторону пространства на меня смотрел красавчик со средней длины тёмными волосами и ярко-голубыми глазами. На нём была темно-зелёная в чёрную полоску толстовка с капюшоном, широкие штаны болотного цвета и кеды. Он грозно смотрел на меня, буквально прожигая насквозь своим взглядом. Затем парень закрыл кран с водой и вытер руки о ближайшее полотенце. Я оторвался от созерцания себя любимого в зеркале и вернулся в мир реальный.
- Винсент, долго ты ещё там!- кричала с конца коридора мисс Уотсон. Неужели ей не хватало соображалки зайти в туалет и вытащить меня отсюда, раз ей так надо. Поправив кофту, я вышел в коридор и, поднявшись немного вверх по лестнице, оказался на улице перед заводом.
- Ну что, все в сборе?- спросила проводница саму себя, пока пересчитывала нас.- 17..18. Да, вроде все. Пойдемте, наконец.
Всей гурьбой мы пересекли ворота. Персонал охраны приветливо махал нам, улыбаясь. Я издевательски улыбнулся и помахал им в ответ. Терпеть не могу лживую игру эмоций. Я сам человек более полагающийся на логические выводы, чем на основанные на эмоциях, которые появляются совершенно неожиданно и так же неожиданно пропадают. Остаются лишь последствия тех глупых действий, совершённых под влиянием мимолётных чувств, называемых эмоциями.
- Как мы все знаем, человечество давно автоматизировало процесс производства на всех заводах. Человек более не нужен, запрограммированный ИИ сделает всё за него,- продолжала проводник.- Однако, фантазия ИИ никогда не превзойдёт оную человека. Именно из-за способности человека создавать всё практически из ничего и существует до сих пор такая профессия как инженерия. Сегодня мы с вами попытаемся вспомнить здесь старые добрые времена, когда истинным создателем любого механизма являлся человек.
С этими словами мы ступили внутрь здания.
Я впервые был в подобного рода местах. Наверное, именно поэтому первые пару минут я созерцал внутренности завода с нескрываемым удивлением. Куча сложнейших взаимосвязанных механизмов, серво-приводы и манипуляторы, железные рабочие и их не менее железные орудия труда. И всё это работало без ошибок и остановок, добиваясь поразительных результатов за короткое время. Мои одногруппники нисколько не отличались от меня и так же оглядывали всё вокруг. Проводница продолжала что-то рассказывать, но нам это уже всё зачитывали на исторической лекции.
- Это действительно поражает воображение,- рядом со мной вдруг возник Крис.
- Да, это система. Система которая не может допустить ошибки,- ответил я.
Крис слегка улыбнулся:
- Пойдём догонять остальных.
Я кивнул и ускорил шаг.

* * *
Нет, нам определённо не везло сегодня. Ладно ещё 4 часа в ужасном душном трясущемся автобусе, это я ещё могу выдержать. Могу я выдержать и несносного проводника. Я думал, это всё на сегодня. Нетушки. Оборудование, необходимое нам для занятий, выведено из строя. Причём самым варварским способом: из панелей, или даже того, что от них осталось, торчали провода, микросхемы, контактные пружины, переходники и много чего ещё другого. Группа инженеров-профи с соответствующим оборудованием конечно приведёт всё это в порядок, но проблема состояла в том, что у нас не было ни того, ни другого. Мы просто молча стояли и глазели на весь этот беспорядок. Никто и выругаться не мог, даже проводник. Первой не выдержала Милли:
- Эт чо за :%»№!?- сказала она. Некоторые в ответ равнодушно покачали головами, кто-то зацокал, кто-то стал громко дышать аки Дарт Вейдер. И только Милли могла сказать подобное. Абсолютно наглая девчонка-неформалка, сейчас совершенно презрительным взглядом смотрела то на разгром, то на мисс Уотсон. Такое же выражение осталось на ней и когда прозвучал короткий громкий звук, похожий на звук разорвавшейся хлопушки. Милли сначала прекратила жевать жвачку, а затем и рухнула на пол. По её спине стремительно распространялось ярко-багровое пятно. Из прохода вышли трое мужчин. Трое усатых мужчин с горящими огнём глазами. Один из них, тот что посередине, держал на вытянутой руке крупнокалиберный револьвер, какие обычно раздают службе охраны. Собственно, это и была служба охраны этого комплекса. Фирменные фуражки и форма, это точно были они, те, кто махал нам рукой всего-то полчаса назад.
Проводница пребывала в шоковом состоянии, глазея на труп своей студентки.
- Что…..что вы сделали??- она всё ещё не могла прийти в себя.
Мужчины не заставили себя ждать. Один из них направил револьвер на голову мисс Уотсон и выстрелил в упор. Голова нашего проводника просто лопнула, разбрызгав своё содержимое на близстоящих. Парни это всё дело доблестно выдержали, но вот девушки. Девушки попадали в обморок, либо с ужасом отвернулись. Честно говоря это было действительно ужасающе. Я ясно чувствовал, что я просто напросто застрял на месте. Я не мог пошатнуться, хотя моё лицо сейчас, наверное, оставалось таким же спокойным как и всё дорогу сюда. Бездыханное и обезглавленное тело мисс Уотсон с характерным глухим звуком упало на бетонный пол. Неужели сейчас тоже самое случится со мной, со всеми нами. Я посмотрел на Криса. Он с округлёнными глазами наблюдал происходящее и, казалось, что сейчас у него волосы дыбом встанут.
Один из охранников огрел по голове своего сослуживца, который убил нашего проводника:
- Идиот, сказано же было, голову и сердце не трогать!- крикнул он и ещё раз ударил провинившегося.
Третий опустив пистолет подошёл к телу всё ещё дышавшей Милли, направив на неё ладонь руки. Рука засветилась бледным светом, и стала как бы принимать потоки свечения из тела моей одногруппницы. Спустя 3-4 секунды, тело Милли превратилось в пыль. Она даже не успела ничего сказать под конец. Нет так не должно быть. Почему именно сейчас? Почему именно здесь? Почему именно мы? Безумные мысли витали сейчас в моей голове, которую я так желал оставить на своих плечах.
Мужчины подняли оружие на нас и стали просто без разбору опустошать обоймы. Я машинально попятился назад, стараясь укрыться где-нибудь. Некоторые падали моментально, получив по нескольку зарядов. Некоторые успевали спрятаться, но, насколько я понимал ненадолго.
Сделав очередной шаг назад, я споткнулся обо что-то и чуть было не упал. Приземлившись на свою многострадальную пятую точку, я оглянулся. Рядом сидела девушка из параллельной группы. Имени её я не помнил, а может даже и не знал. Но то, что это была она, я точно понял, никто другой в академии не красит волосы в голубой цвет. Когда я примостился рядом, девушка перевела испуганный обречённый взгляд с пола на меня. Парочка пуль просвистело над нами, одна из них оставила за собой красную линию, почти мгновенно растворившуюся в воздухе. Я списал это на плот фантазии моего шокированного происходящим мозга. Не смотря на то, что прятаться за конвейером было довольно-таки удобно, необходимо было срочно выбираться.
- Надо уходить отсюда,- сказал я девушке.
Она энергично закивала.
Я взял её за руку и приложил палец к губам. Главное было не создавать лишнего шума.
Я огляделся в поисках возможного выхода. Вокруг были одни конвейеры, конвейеры, конвейеры, механизмы, манипуляторы, манипуляторы… В дальнем конце комнаты виднелась небольшая щёлочка из которой лился дневной свет. Видимо металлический лист просто приложили к стене, не успев ещё закрепить. Я ткнул пальцем в направлении дыры, девушка кивнула. Пригнувшись, мы осторожно и в тоже время как можно быстрее двинулись к цели. Пока шум стрельбы не стих, надо было уйти. Однако тот факт, что я бросал своих товарищей тоже не грел душу. Я оглянулся, пытаясь отыскать в мешанине тел, стоявших и лежавших, Криса. Не смотря на то, что я нигде его не видел, у меня было сильное желание броситься назад и искать его среди толпы убегающих паникующих студентов. Однако в этот момент синеволосая девушка потянула меня за руку и кивнула головой в сторону дыры в стене. Я посмотрел на неё, потом снова обернулся, и, наконец, смирившись, пошёл за ней к выходу. Крис – парень находчивый, думаю он выберется отсюда живым и здоровым, может даже спасёт кого-нибудь.
До цели было рукой подать, как перед нами возник один из охранников. Он почти мгновенно направил пистолет на нас. Я не стал медлить и толкнул девушку в сторону, а сам по инерции оттолкнулся в другую. Мужчина выстрелил пару раз, но промахнулся. Упав на запылённый холодный металлический пол, я взволнованно стал искать рядом с собой что-нибудь, что мог противопоставить мощи крупнокалиберного пистолета. Как по заказу, прямо у меня перед носом лежал лом. Это конечно был не самый лучший выбор в борьбе с противником, вооружённым огнестрельным оружием, но всё же лучше чем ничего. Не медля ни секунды, я схватил железку и привстал на корточки. В этот момент на меня уже был направлено дуло револьвера. Отскочив в сторону, уходя из зоны выстрела, я кинулся в сторону противника с занесённой рукой с ломом. Надеясь огреть его этой штукой по голове, я не учёл одного – его реакции. Когда я уже был уверен на все сто процентов, что попаду в него, он мгновенным взмахом руки перехватил у меня лом и держа его левой рукой, правой направил мне в голову дуло револьвер. Я уже заочно попрощался с жизнью, друзьями и многим другим, когда охранник резко дёрнулся и стал падать на меня. Я сначала подумал даже что-то пошлое, но мужчина просто обездвижено упал. Надо мной с нехилой скоростью проплыл горизонтальный манипулятор, на краю которого красовалось ярко-красное кровавое пятно. Я выбрался из-под охранника, в его затылке была довольно-таки глубокая вмятина из которой сочилась кровища. В противоположном углу на коленях сидела синеволосая девушка и трясущимися руками держала пульт от того самого манипулятора с вдавленной кнопкой «х4». Мне впервые в жизни действительно спасли жизнь.
Я поднялся на ноги и подошёл к девушке, протянув ей руку:
- Спасибо,- фраза вышла даже как-то от всего сердца.- Пойдём, надо выбираться отсюда.

* * *
Металлическая пластина с лёгкостью отодвинулась в сторону и открыла нам путь к спасению. Я ещё раз обернулся: позади остался лишь труп охранника и…всё. Больше ничего, даже вдалеке не виднелись мои товарищи. Куда они делись было совершенно непонятно, но сейчас меня должно было волновать не это. Мы с девушкой оказались на крутом склоне. Сам завод располагался на небольшом склоне. Мы заехали спереди, там где дорога шла ровно, а сейчас я вышел с противоположной стороны завода, там где находился склон. Внизу было видно шоссе. Девушка посмотрела вниз и затем на меня:
- Ты что, хочешь вот так вот просто спуститься?- спросила она, видимо подсознательно желая услышать отрицательный ответ.
- Ты можешь предложить что-то лучше?- парировал я. Девушка ещё раз неуверенно посмотрела вниз.
- Ну, чего медлить-то!- воскликнул я и стал сбегать по склону, пока он того позволял. Девушка без промедлений последовала за мной. Какая-то часть склона, слава Богу, была более-менее пологой, так что спускаться было не так уж и сложно. Сложности появились потом, когда мы достигли края пологой части. Я успел чуток притормозить, но вот моя спутница, она полетела дальше, поскользнувшись на краю. Я не медля спрыгнул за ней и… стал скользить по сухому гравию за ней (да простят меня мои кеды). Догнав её таким образом, мне посчастливилось поймать её за руку, а не за что-нибудь другое. Я потянул девушку за руку, пытаясь поставить её на ноги, но в результате мы оба упали и покатились дальше вниз. К счастью мы уже почти спустились к тому времени, так что большой разницы это не сделало. Шоссе встретило меня жёстким ударом в спину. Следующим был удар спереди: девушка приземлилась прямо на меня. Мда, мне точно не везёт сегодня. Надо было послушаться астрологического прогноза на сегодня: не выезжать за город. Эхх…
- Ой-ё-ё,- синеволосая села, потирая затылок. Спустя несколько мгновений она всё таки заметила, что сидит на мне и мигом соскочила с меня.- Ой, извини.
- Да лаааадно, мне не впервой быть подушкой,- кряхтя, я поднялся и отряхнулся. Мы всё-таки выжили. Теперь логическое мышление или здравое сознание, или как там его ещё называют, вернулось ко мне. Вместе с ним появилась куча вопросов. Кто были те люди? Что им надо было от нас? Зачем они всех убили? Это был теракт? Или же им просто не понравилось как я их спародировал с утра?
- Винс,- позвала девушка, и мне сделалось вдвойне стыдно, что я не помню её имени.- Смотри!- она указала пальцем на вершину склона, туда, откуда мы только что спустились. Сейчас она казалась такой далёкой, прямо как шоссе минут пять назад. На вершине склона горел маленький красный огонёк. Со стороны казалось, что сияние всё усиливается и огонёк растёт. Это продолжалось недолго: огонёк дрогнул и стал стремительно увеличиваться. Он приближался. Он выглядел как… огромный огненный шар…
Я не мог поверить своим глазам. Это была не шаровая молния, не галлюцинация. Это было миниатюрное солнце, с маленькими протуберанцами и огненными кольцами, вращающимися вокруг него. Я был как будто парализован, не мог сдвинуться с места. По мере приближения, маар становился не таким уж и маленьким, ну в мой рост точно.
- Бежим, Винс, скорее!- кричала девушка и тянула меня за руку. Но я не двигался с места, не отрывая взгляд от летящего шара. Я уже смирился с тем что это будет последнее что я увижу в этом мире… Но всегда случается что-то, что препятствует твоей преждевременной кончине, ведь так?
Холодный треск под ногами, заставил меня оторвать взгляд от огненного снаряда и посмотреть вниз. Ледяная корка распространялась по ногам и стремительно покрывала всё тело. Я попытался пошевелить ногами или торсом, но всё впустую. Я повернул голову и взглянул на синеволосую, её тоже покрывал лёд, даже быстрее чем меня. Мы просто поглощались стремительно растущим айсбергом. Ещё мгновение и лёд уже подступал к горлу. Именно тогда я и заметил, что лёд не обжигал кожу невыносимым холодом, а хотя должен был как и любой настоящий. Или я просто уже ничего не чувствовал. А шар почти достиг меня…почти…почти. Именно тогда лёд поглотил меня полностью…

* * *
Высокий мужчина в белом халате зашёл в палату. Внутри простенько обставленного помещения, находилось несколько коек с пациентами, приборы жизнеобеспечения рядом с каждой, несколько тумб, большая лампа на потолке, освещавшая всю комнату. Мужчина подошёл к одной из коек.
- О, доктор Карни,- обернулась девушка-стажёрка, склонившаяся над пациентом.
- Что с ним?- спросил доктор.
- Критическое переохлаждение. Парень просто вырубился. Я ввела ему необходимые препараты. К вечеру он очнётся,- ответила девушка. Мужчина кивнул.- Вместе с ним была ещё вот эта девушка,- стажёрка показала на соседнюю койку.- Те же симптомы. То же лечение,- после паузы она добавила.- Лечение уже оплачено, видимо их родными, т.к. их привезла женщина, заплатила, и уехала, сказав что с ними, что делать и когда отпустить.
Карни взял у стажёрки цифровой планшет:
- Спасибо, ты можешь быть свободна,- сказал доктор и девушка, кивнув, покинула комнату. Карни, просмотрел бумаги и взглянул на парня и девушку:
- Эхх… уже пятые за неделю,- вздохнув, пробормотал доктор.

@темы: Творчество

---

Неровный стих

[solo invierno]

Мир переменится где-то когда-то. Главное
Не пропустить, не пройти впопыхах мимо.
Землю вращает нечто научно-странное.
Время идет уж очень неуловимо.
Что-то расскажется, истинное ли, ложное,
Главное – не расслышать и не поверить.
Долго ли стать простыми и осторожными,
Дом охранять поставить цепные двери.
Нам не дано, мы – всего лишь. Но руки тянутся
Крепко обнять неведомое, чуждое.
Пустят по следу сплетню? Какая разница!
Мы меж собой это чувство зовем дружбою.
Смысл бытия неведом и, в общем, незачем.
Это такая штука – сама отыщется.
Проще составить мечт и желаний перечень.
Вон твое счастье, видишь, одно из тысячи.

---

[M@]

Редко что-либо выкладываю, практически никогда. И вот - на всеобщее поругание... одна просьба - аргументируйте критику. =)

непонятное

Утекает через пальцы,
прорастая высшим благом,
и под смех гнедого ветра
на струне из тетивы
разбередил ноты вальса,
разбудил квадратным шагом
и повел с собою в стужу,
отгоняя тени тьмы.
Он не знает, он – не должен,
открывая сути вещи,
у судьбы просить прощенья
и гадать на лунный свет,
просто он на диво сложен,
непонятнее и резче,
с сумасшедшим нетерпеньем –
так звучит его ответ.
Он – Ничто. Разделан ветер,
солнце на луну завыло,
ну а мы идем сквозь вьюгу,
через стены – и насквозь.
Он вчера помог мне этим,
чтобы я луну простила,
подарила звезды другу
и ему сказала: "Брось"…

@темы: Стихи

---

Их либе дихь...

[donchibo]

Годы молодецкие.
Я не враг Отчизне,
Но люблю немецкие
Половые жизни...

---

[Витли]

* * *

Да, я давно уже не писала
Того, что стихами привыкла звать.
А все лежала под одеялом,
Лизала раны, поминая мать.
Да, было больно – теперь не скрою,
Да я и раньше все, не таясь
То мирилась с своею болью,
А то боролась, как храбрый князь.
Да только храбрость – второго сорта,
Не помогает она в бою.
И с перерезанною аортой
Я больше уж не запою.
Вы извините, что все о грустном,
Да только больше уж ничего
Вы не хотите ни в форме устной,
Ни на бумаге знать лишнего.
Быть может, я слишком просто,
А может быть, слишком вычурно,
Только вы не насыплете проса
Зимою в кормушку птичью.

---

[Витли]

Ведьма

Я никакая - ни плохая, ни хорошая,
Юная ведьма, в костёр не брошенная.
Это с виду я юная, а мне уже 300 лет -
Я видела больше, чем сгнивший ваш свет!
Мне не надо ни власти, ни злата -
Я просто хочу быть крылатой.
Не надо мне жизни,
И не нужен звон тризны.
Мне нужен холодный воздух
И дальние древние звезды.

Я никакая - ни плохая, ни хорошая,
Не просто ведьма, в костёр не брошенная:
Я - лишившийся крыльев ангел,
Но ты мне поверишь вряд ли,
И моей не поймёшь тоски,
Что душу взяла в тиски,
Не поймёшь желанья лететь...
Но не надо меня жалеть!
Не сумела я ангелом быть -
Стану вечно ведьмою жить...