Кошачья тоска

[Хэллин]

В двери дома скребётся котёнок,

Как младенец, он жалобно плачет –

Его голос пронзительно-тонок

И чуть слышен в ворчании собачьем.



До него нет хозяину дела:

Повзрослев, со зверьком он простился.

На груди бы я крошку пригрела –

Только он мне всего лишь приснился.



А октябрьским утром, спросонок,

Свой секрет я раскрыла случайно:

В моём сердце живёт тот котёнок

И мурлычет: «Люблю и скучаю...»

---

[Vendetto]

Я призрак утреннего сна,

Я отголосок твоих мыслей,

Я - лишь души твоей весна.

Я - ангел, я же – сатана.



Я тот, о ком мечтаешь ты,

Я тот, кого ты ненавидишь,

Я жгу несчастные мосты,

Я - Рай, Эдем, и я - Кресты...



Я Солнце, зной, луна, Сатурн,

Я - одиночества пророк;

Эскиз, этюд, и я - ноктюрн,

Я прах всех погребальных урн.



Я ненависть, любовь, прохлада,

Я свет в конце туннеля, зло;

Я вестник тьмы, я ангел ада,

Я одинок, и я – армада.



Я весь в тебе, я твой избранник;

Я ненависть, любовь и страх.

Я просто милый страшный странник,

Я - точка, я же – многогранник.



Я тот, кто мудрствует лукаво,

Я слезы, боль в глазах твоих;

Я лево, центр, я тыл и право,

Я сладкий мед, и я – отрава.



Я одинок, печален малость,

Я лжец, пророк, мессия, мир,

Я трусость, ненависть и храбрость,

Я твоя сила, я же - слабость...

---

Черный Ангел

[Паркер, сука!]

Безликий ангел созерцает

Ту молодость прошедших лет.

Забыт он. И не презирают

Его за дело, иль за грех.



Канули в Лету все мечтанья,

Их поглотила синева.

И он не нужен. Покаянье

Лишь знает он. Да свысока…



Но есть еще единый ангел.

А крылья черные, как тьма.

Его все помнят. И не даром

Старуха ночь его взяла.



Сидит он на скале пустынной,

А снизу жизнь под ним кишит.

Его все помнят. Он великий.

Поскольку слишком он грешил.



Он рвал их души. Забавляли

Его смиренные глупцы.

И никогда не забывали

О нем великие певцы.



Тот ангел был чернее ночи.

Он думал покорить весь свет.

И сделал он. Нет больше мочи

Жить без него уж столько лет…



Нечистый ангел звался демон.

Из Рая его проклял Бог.

Но не жалел он. И святыней

Стал дьявол мой для всей дорог.



Мой демон любит обольщенье,

Он ироничен и жесток.

И ах! Как ведает он мщенье!

Нечистой плоти крови сток.



Забьет он вас, коль вы покорны,

Разоблачит, коли лживы.

Но демон мой живим и помнен

В его отсутствии любви.



Все знают – был он не смиренен.

Не знал он тяги чувств оков.

Но значим он. И незабвенен

Тот адский лик и ужас снов.

---

[ta petite amie]

Так хочется плакать,

А надо смеяться,

Масок холодных касаться

Кровью утром умываться.



И плыть против ветра,

Куда-то, но вперёд,

Ища в южных краях снега,

Валясь от усталости с ног.



Ждать ночами чуда,

Верить в свою любовь,

Идя через врата ада,

Всё спотыкаясь вновь и вновь.



А кто-то желает

Тебе скорой смерти

О которой он узнает,

Лишь не успев тебя спасти.



День коснётся лица,

Заливаясь светом.

Вписан во многие сердца

Рыцарь-Смерть с ветхим заветом.



17.10.2006

---

[mamatv6]

А судьи кто? То есть, кто собственно критикует?

Не очень хочется писать, не зная кто оценивает. Вы сами авторы? Филфак закончили? Или работаете в глянце? Короче, кто вы, критики?

---

Жизнь мимоходом

[Завтра]

Жизнь мимоходом.



Вадим Васильевич обычно просыпался в 7 утра, завтракал и, выплевываемый своим пятиэтажным домом, подавленный его тяжестью, ехал на работу в электричке, наполненной спешкой, заботами и хлопотами гораздо более чем людьми. Затем Вадим Васильевича проглатывал огромный небоскреб, похожий на недостроенную Вавилонскую башню, где он тут же тонул в бесконечных стеклянных отражениях, расчетах, ведомостях, бухгалтериях, пряча свое еле бившееся сердце за кипами бумаг и пеленой кофейного дыма.

Вадим Васильевич был несомненно доволен своей жизнью, но что-то его весьма угнетало. Особенно тяжело на нем отразились происшествие последних дней, когда из-за поломки электрички, Вадиму Васильевичу пришлось добираться домой через старое кладбище, где он обнаружил странную надпись на надгробии: «В.В.Кузьмин, существовал с 1974 по 2005 г.» Вадим Васильевич осознал, что это было лишь дурное видение, но сей конфуз, заставил его задуматься о разнице между словами «жить» и «существовать». Непонятное, ветреное, подвижное и свободное слово «жить» вязалось невидимыми нитями лишь со словом чувствовать, в то время, как «существовать» было более неприхотливым. Продолжая углубление в лексику, Вадим Васильевич, ведомый некой неизвестной нам логикой рассуждения, дошел до слова «любовь».

Любовь представлялась Вадиму Васильевичу чувством, не поддававшимся контролю и оттого противным. Вадим Васильевич лично сталкивался с этой обузой и старательно вытравлял ее остатки из своей души. Впрочем, она уже давно потерялась в закоулках его длинного пальто, а может быть он даже ненароком, в спешке, проронил ее на мостовую. Вадим Васильевич неожиданно для себя, был огорчен пропажей и озаботился ее поиском. Вадим Васильевич обернулся на храм Гермеса, дошел до мрачного пятиэтажного дома, мерзкого от своей аккуратности, точности и симметрии, и даже побывал в душной, затрамбованной чьими-то страхами, электричке, но, увы, нигде не нашел потерянных чувств.

Возможно, ему следовало искать их в огнях далеких вечеров, на скамейках качелей или в аллеях парков, но, однажды утраченные, они не могут быть обретены вновь, и Вадиму Васильевичу придется продолжать свое существование…

А под золотыми лампами высотных зданий, сидя за удобными креслами, сотни Вадим Васильевичей медленно сжигают свою любовь, торопливо садятся в электрички и едут в никуда, пугливо озираясь и ища пропажу в сумках и полах пальто.

---

[.петрова]

В смешном и детском, но таком прекрасном

Порыве сделан первый шаг.

И розы отливались тёмно-красным

И чёй-то голос был как знак.

Горит торшер, и света отголоски

Легли на грань зелёных стен.

А за окном - квадраты и полоски

Зимы грядущих перемен.

Там, вдалеке, наверно, снова лето...

Оно там будет много раз.

Я знаю - ты, конечно, ждёшь ответа

На тот вопрос, что мучит нас.

Я знаю...Я сама так захотела.

Взгляд моих глаз теперь другой.

И в вечерах я для того немела,

Чтоб сделаться тебе чужой.

---

Кто виноват?..

[Лисандра.]

Фотография. Мы улыбаемся.

За спиной догорает закат.

Были счастливы, вспоминается.

Расставание… Кто виноват?



Еще фотография. Осень.

Я с букетом кленовой листвы,

А твой взгляд умоляюще-грустный :

Просишь у осень время взаймы.



Фотография. Первый снег выпал.

Я, ты… Между нами из льда

Будто стенка толстая-толстая.

«Уже не любишь?» Отвечу : «Да.»



Фотографии – призраки прошлого.

Уж не вместе. И кто виноват?

Я, ты, разлучница-осень,

Первый снег или все же закат?

---

[мара и летуценник]

Моего отчаянного молчания

Никто не заметил. Больно? Наверно...

В воде утонули слова молчания.

Я ли одна во всей вселенной?



Слезы текли по щекам неистово.

"Не на войну..." А на озере свечи.

Светом во взгляде открылась истина.

Плащ подниму и накину на плечи.



Где-то гроза, и громы на севере

Молнии в землю целят, как стрелы.

А я во сне собираю клевер,

Рисую цветы для тебя мелом.



В твоих глазах обсидианово-яркую

Душу видно. Прости, что запомнила.

Стану я вороном и накаркаю

Тихую радость. Почти невесомую.

---

"Уходи".

[ta petite amie]

Оценка и критика.)

Панически не знаю что делать с последним четверостишьем. Удалитьь вообщее или изменить последнию строчку? (перепробывала три варианта последней строчки - "Водя опять их за носы", "Опять повороты лихи" и та, что стоит сейчас.)



Уходи, милый. Я сама дальше пройду

Свой избранный путь до конца.

Найду своего бога, с ним тебя сравню

Уводя жизнь из-под венца.



Пуская тень свою по тому-же кругу

С силой нажму на тормоза.

Протяну с улыбкой злейшему врагу руку

На которой сидит звезда.



И, подствляя лицо чужому ветру

Я буду читать вслух стихи.

Мечтам своим как всегда что-нибудь навру -

Будут предательства лихи.



14.10.06.

---

[sky-aya]

Очень нужна оценка. Сама не могу многое понять, например: не слишком ли затянуто знакомство с героями перед завязкой? Насколько все правдоподобно? Какое вызывают впечатление герои? И подобное. Очень надеюсь на отзывы и конструктивную критику. Написано для подростков, жанр: фентази и фантастика с элементами "школьной" истории.



Глава 1.

Как только прозвенел звонок, Глеб тут же вскочил из-за парты, будто подорванный. С какой-то присущей только ему гиперактивностью, порывистостью движений, он подлетел к моему столу и тут же заговорил:

- Я думаю, что юридический – это лучше всего, - выпалил Глеб так, будто ждал этого весь урок. Фраза прозвучала как неоспоримый факт. Впрочем, убеждать Хлебникова, который, скорее всего, уже перебрал в уме все «за» и «против» в обратном я не собирался.

- Почему ты так решил? – только и пришлось мне вежливо поинтересоваться, чтобы он начал выливать на меня целый поток своих соображений. В такие минуты не следовало его останавливать, а просто слушать и лишь время от времени вставлять свои комментарии. Иначе не избежать нудной демагогии на тему: «Власий – полный придурок, я тут распинаюсь, для него же стараюсь, а он…» и все в том же духе. И это, поверьте мне, длилось бы на порядок дольше, затратило бы больше моих «душевных сил» и вполне могло бы закончиться игнором на неопределенный срок.

Благо, это был последний урок: Глеб должен был сейчас идти на тренировку, а это значило, что мне не придется снова слушать его утомительный приступ говорливости.

- Смотри: юрист это ведь не только суды там всякие и подобная муть, можно еще консультантом быть. Ну, приходит к тебе человек, у него там случилось чего, а ты ему - как и что делать по закону, - юноша приземлился за мою парту на свободный стул.

- У тебя тренировка, ты помнишь? – поинтересовался я, запихивая учебник, ручку, ластик, карандаш и тетрадь в небольшую барсетку, которую я везде таскал с собой в последнее время.

- Еще с юридическим образованием берут в страховые компании, по-моему. Для поступления нужно историю сдавать, так мне это раз плюнуть! Я не иду сегодня, у Михалыча соревнования какие-то, муть, в общем.

- Ну-ну, - усмехнулся я. – Тогда собирайся быстрее, я тебя ждать не буду.

- Ты не понимаешь, юристы – они ведь всегда будут нужны, - с негодованием бросил Глеб и поплелся к своей парте. Все наши одноклассники уже вышли, остались только мы, я чувствовал на себе хмурый взгляд математичка, которой нужно было закрыть кабинет.

- До свидания, - попрощался я, выскакивая за дверь.

- Досвидос, - буркнул Глеб и вылетел за мной.

Погода сегодня выдалась отличная: солнце светило в большие окна в коридоре, оставляя на полу забавные квадраты; было тепло, еще можно было ходить в летней одежде; не смотря на наступающую осень, деревья стояли зеленые; небо было чистым. Неплохо для сентября в Москве. Красота, в общем. По коридору бегала орущая и визжащая мелкота со второй смены, возле стен и окон ютились утомленные обилием уроков старшеклассники, засидевшиеся с первой смены. Забавно было чувствовать себя почти самым старшим в школе, ощущение не передаваемое…

Глеб плелся рядом, при этом запихивая что-то в свой рюкзак и раскрывая мне все прелести юридического университета. Я слушал его в пол уха: летом он рекламировал мне журналистику, менеджмент и маркетинг. Его устремления менялись с завидной частотой… Сам я все никак не мог определиться, поэтому предпочитал об этом не думать. Глеб предлагал мне стать поэтом или философом. Я не был против ни того, ни другого, но что-то странное во мне, будто затаившееся, мешало мне решать.

Какой-то младшекласник, с ором бегущий от «преследователей», врезался в меня и, бесцеремонно оттолкнув, словно ненужное препятствие, полетел дальше.

- Голову, что ли, оторвать, - пробурчал Глеб, я лишь усмехнулся.

Вспомнилось, от чего-то, как мы познакомились с Хлебниковым: вот он, примерно такого же возраста как этот клоп, знакомится со всеми подряд, но никто не хочет его слушать. Наконец, чуть приуныв, он подскакивает ко мне.

- Знаешь, какой секрет у фишек?

- Какой? – интересуюсь я.

- Нужно подложить палец под всю горку, когда бьешь, тогда перевернется больше.

- Здорово, - улыбаюсь.

- Меня Глеб зовут, - важно сообщает он.

- Меня Власий.

- Странное имя.

- Не более чем твое.

О, сначала мне действительно были интересны его постоянные рассуждения и болтовня, но классу так к восьмому мне это совершенно надоело. Моя первая драка, если не считать детских потасовок, случилась тогда же. Именно в тот день второй раз жизни я чувствовал Его, другого себя. Язвительного, хладнокровного, дерзкого. После драки Глеб честно целых пол года не выливал на меня все, что думает, а подрабатывал бесплатной энциклопедией на любой случай жизни. Но после шести месяцев он снова скатился до банального высказывания своего мнения в вопросах, в которые меня не посвящал. Время от времени мне снова хотелось ему врезать, но настоящий я никогда бы этого не сделал.

- И куда мы? – наконец, сообразил Глеб, что мы идем не в ту сторону.

- К Андрею нужно зайти.

- К Андрею или к Любке? – хмыкнул он.

Я бросил на него хмурый взгляд.

Мы поднялись на третий этаж, здесь было всего несколько кабинетов. Я осмотрелся. Чуть поодаль, у окна, стояла компания девчонок. Все вместе, как обычно, они о чем-то весело болтали. Люба была среди них. Я резко затормозил, так, что Глеб врезался в меня и тихо выругался. Люба стояла в свете солнца и улыбалась, от чего её лицо само по себе будто бы излучало свет. Волнистые, русые волосы от лучей казались очень светлыми, почти прозрачными… я встряхнул головой. Она была моим другом, прекрасным другом, который поможет в любую минуту, не более того.

- Власий! – девушка заметила меня и, отделившись от компании девчонок, подошла.

- Привет, - я улыбнулся.

На самом деле раньше, чтобы так просто поговорить, нужно было встретиться желательно в безлюдном переулке, подальше от школы, от своего дома, от домов своих и её друзей и вообще от знакомых мест. Потому что если кто-то видел кого-то вместе, но начинались слухи, сплетни, тебя обсуждали на переменах, парни начинали подначивать, а девчонки проноситься мимо, хихикая и пряча глаза. Можно было весь день ходить по школе и просто переглядываться. В старших классах все не так уж изменилось, но было намного лучше.

- К Андрею? – спросила она.

- Откуда ты знаешь?

- Ну, так просто ты никогда не приходишь, - лукаво заметила она.

Глеб закатил глаза.

- Правда? – я рассеяно провел рукой по волосам.

- Это что-то важное или мы можем поболтать? – спросила она.

- А что, что-то случилось?

- Я видела твою маму сегодня утром, и она мне сказала, что вы летите в Иркутск.

- Да? – я взметнул брови вверх.

- Ты ещё не слышал? – недоверчиво переспросила Люба, - Может, она хотела рассказать вам сегодня… Я просто хотела… Я ведь жила там раньше. Твоя мама сказала, что есть свободные билет, но я не решилась попросить. Ты не спросишь? – Люба улыбнулась, на самом деле никакой неуверенности в её словах не было. Впрочем, на меня её улыбка не произвела никакого впечатления. Совершенно никакого!

- Конечно, спрошу… Андрей в классе?

- Там.

- Я позвоню сегодня, если что узнаю, – я кивнул ей и прошел в кабинет.

Андрей в полном одиночестве сидел за последней партой и сосредоточенно крутил в руках сотовый телефон. Когда я и Глеб сели напротив него, то он совершенно не обратил на нас никакого внимания. Андрей был парнем очень высокого роста. По крайней мере, в сравнении с остальными учениками в школе. И Глеба, и меня он был выше почти на голову, притом, что наш рост колебался в пределах 175-179. К тому же он не был худым, как бывало обычно в таких случаях, поэтому выглядел как здоровый бугай, засидевшийся в 10-ом классе. Внешне он был похож на свою мать: такие же черные волосы и темно-синие глаза, часто его принимали за молодого преподавателя.

- Мама Аня сказала нам всем собраться сегодня после уроков.

- Мы с Геной не придем, - Андрей бросил на меня безразличный взгляд.

- Ваше дело, - я поднялся. – Но скажи Гене, у него больше здравого смысла. Я уверен, что он придет. Если он придет, придешь и ты.

- Зачем? – Андрей наклонил голову на бок.

- Не знаю, может что-то насчет какой-то поездки.

Андрей махнул рукой и снова погрузился в какие-то свои раздумья.

- Гнилая личность, - буркнул Гена, когда мы выходили. Сколько я себя помню, он всегда испытывал к нему неприязнь.

- Последний урок? – крикнул я Любе.

Девушка кивнула.

- И куда ты теперь? – спросил Глеб, когда мы уже выходили из школы. Здоровенный охранник проводил нас подозрительным взглядом. Ор возле школы был не меньше, чем в ней. Как обычно к обеду старшие ученики подтягивались обратно: на спортивные секции или художественную школу.

- Лизу нужно из садика забрать.

- Этого монстра с крыльями? – ужаснулся Глеб.

В прошлый раз Лиза опрокинула на него стакан томатного сока, после чего пополнила свой словарный запас несколькими очень интересными словами, за которые получила от Виктора, своего отца. Лизе было шесть лет, девочкой она была дикой и единственными авторитетами для нее в доме были отец и я. Не знаю чем уж я так ей нравился, но как-то вечером, устроив очередную истерику, после которой я опять пошел её успокаивать, она меня очень удивила:

- Не притворяйся крутым, ты не крутой, ты хороший, - выдала она мне, - Лучше, чем все.

- Это где ты слово «крутой» услышала?

- Ты отстал от жизни, Влас, - хихикнула она, закрываясь от меня одеялом. Не знаю, может, я действительно был «хорошим» и это для неё была причина лояльности ко мне.

Садик у них был ненормальный. Сколько я сюда не заходил, дети, одуревшие от свежего воздуха, носились по площадке без присмотра, кидались друг в друга лопатками и песком, девочки лепили куличики из грязи, а мальчики ловили жуков. В общем, полная анархия. Меня не удивляло, что, придя домой, Лиза отрубалась как убитая. Впрочем, забирали мы её в обед, то есть в то время, когда в саду обычно был сон-час.

Девочка заметила нас уже издалека. Вся чумазая, но довольная, она подлетела к железным прутьям и схватила грязной рукой Глеба за кофту. Глеб совсем не по-мужски взвизгнул и дернулся в сторону, громко выругавшись. Я рассмеялся, еле успевая зажать Лизе уши. Когда Глеб прекратил отряхиваться и уставился на девочку хищным взглядом, я поспешил отправить Лизу собираться. Показав Хлебникову язык, девочка быстро ретировалась.

- Я её убью, - капризно заявил мне Глеб.

- Это кто кого, - хохотнул я.

Мы обошли забор и остановились у парадного входа. Через несколько секунд появилась Лиза с куклой барби или синди, я в них не разбираюсь, и листком бумаги в руках. Пожилая воспитательница вышла следом, но, увидев, что это я, кивнула и пошла обратно. Чуть менее грязная Лиза, которую, видимо, пробовали умыть, бесцеремонно схватила меня за руку и бойко зашагала к дому. Что-то ворча, Глеб поплелся следом.

- Мы сегодня лепили из глины. Я почти слепила лошадку!

- И где она? – улыбнулся я.

- Леша – дурак, сломал её!

- Так тебе и надо, - хмыкнул Глеб. Лиза повернулась к нему и скорчила рожу.

- Не надо, - попросил я. Девочка невинно заулыбалась.

- У нас еще урок рисования был.

- И когда вы успеваете?.. – подивился я.

Лиза протянула мне чуть измазанный грязью листок. По-детски неуверенной рукой на картинке были выведены, довольно хорошо, шесть фигур людей, держащихся за руки, и что-то отдаленно напоминающее лошадь.

- Почему шесть? – спросил я. Глеб заглянул ко мне через плече, взглянул на рисунок и фыркнул.

- Просто я устала рисовать, - Лиза куклой барби или синди поправила выбившуюся ей на глаза прядь. Мы остановились. Она выдернула рисунок из моих рук. «Это – я», – показала она на маленькую фигурку в центре, - «это – ты» – на светловолосую фигуру справа, слева оказался Виктор и мама Аня, справа от меня Андрей и Гена. Единственного члена семьи, которого она не нарисовала, была Дана. Хотя не стоило ждать, что она появиться на листе в ближайшее время - ее Лиза не любила больше всего.

Мы подошли к дому, машины Виктора видно не было, значит, родители ещё не вернулись. Ребенок неуверенно зевнул.

- Зайдешь? – спросил я у Глеба, который как-то подозрительно затих.

- Наверное, - неопределенно ответил он, но в подъезд зашел со мной и Лизой. И без того грязный лифт, встретил нас новой надписью: «Fly!!!» большими красными буквами. Девочка тут же решила опробовать её на ощупь, но я покачал головой. Наверное, в воспитательных целях нельзя было позволять ей трогать грязные стены руками.

- Кто там? – через некоторое время после нашего звонка, из-за двери послышался недовольный голос Даны.

- Свои, - ответил я. Замок щелкнул. Я толкнул дверь, обычную, темно-синюю, со следами когтей внизу от чьих-то лап. Дана, с полотенцем на голове и в халате, не спеша, отправилась обратно в ванну.

- Мама Аня дома? – спросил я, снимая ботинки.

- Нет, - хмуро ответила девушка и захлопнула за собой дверь. Дане было четырнадцать, по старшинству у нас она была второй с конца, хотя была она всего на год младше меня и Андрея. Но иногда мне казалось, что ей не четырнадцать, а все шесть, как Лизе: эти девушки дружно ныли или капризничали, устраивали истерики, что-то выпрашивали. В общем, вели себя как дети, но если Лиза и вправду была ребенком и быстро прекращала ныть через некоторое время, то для Даны, казалось, это было нормальным состоянием. В общем, отличалась эта девушка весьма скверным характером, хотя, что считать «скверным» в нашей семье еще можно было поспорить.

- Лиза, тебе нужно умыться, - порекомендовал я, - А потом спать. Пошли на кухню, Глеб.

Я сунул Глебу Генины тапочки и пошел ставить чайник. Примерно через секунду Лиза уже долбилась в ванну, а Дана грубо ей отвечала, что не будет выходить из принципа. Я решил предоставить девочкам возможность разбираться самим.

- У вас всегда такой ор, - ужаснулся Глеб, - хорошо, что я один ребенок в семье. А вообще, я считаю, вы просто уникум для России с ее демографическим кризисом. Ты представь, что для наших семей трое детей – это уже катастрофа, а пять… дяде Виктору и тете Ане нужно просто премию давать. Ты ведь представь: это ведь у каждого ребенка есть друзья. Да и у родителей тоже, всех нужно прокормить, за всеми следить. Еще и семь дней рождений в год справлять – это же повеситься можно! А ведь вы все погодки практически… - как всегда начал рассуждать Глеб. Впрочем, он всегда начинал именно эту тему, когда бывал у нас дома. Для него все это казалось таким диким и необычным. Я лишь усмехнулся, доставая семь чашек из навесного шкафчика. – А деньги? Это ведь еще нужно всех прокормить, одеть. Еще за всеми следить. Или вот квартира… вам не тесно?

- Деньги на детей дают в соцзащите, если ты не знал. Мы стоим на учете. И нет, не тесно, - хохотнул я. А что, квартира как квартира. Трехкомнатная, досталась еще от отца мамы Ани. Я, Андрей и Гена спали в одной комнате, Лиза и Дана – в другой, а родители в зале. Хотя чаще всего Лиза предпочитала спать с родителями. Честно говоря, мы все предпочитали, чтобы Лиза спала с родителями, потому как когда она спала у себя, то вся квартира ходила ходуном от её воя, капризов пойти в зал и ругани Даны. Приучить её спать одной мы никак не могли. Кухня у нас была маленькая, так что ужинали мы, чаще всего, в том же зале. Накрывали на стол «цепочкой»: передавали тарелки и кружки из рук в руки. Завтрака и обеда у нас, как таковых, не было. Утром мама делала бутерброды, мы их быстро съедали и разлетались по школам, садикам и работам; в обед каждый сам для себя химичил на кухне, а Гена так вообще чаще всего появлялся дома только к вечеру. Лизе готовили по-очереди, но чаще всего приходилось ей готовить приходилось, конечно, мне. Единственные ссоры теперь, когда все мы практически выросли – это была борьба за ванну или туалет по утрам, а ещё постоянная ругань Даны и Лизы. Реже Виктор и Гена закрывались в комнате, где «отец семейства» проводил воспитательные беседы. Гена после таких бесед мог не появляться в доме дня три. В последнее время шла тенденция того, что Андрей во всем старался подражать старшему (а старше Гена бы на два года) брату. Ни Виктору, ни маме Ане это не нравилось.

- Ты меня хоть слушаешь? – нахмурился Глеб.

- Слушаю-слушаю, - я размешал сахар в трех кружках.

- Я сказал, что не понимаю: если есть двое своих, то зачем брать еще приемных? – сообщил Глеб и глотнул чай из ближайшей кружки. В ссоре девочек наметился прогресс: дверь открылась, и теперь они выясняли все претензии лицом к лицу. Я положил себе сгущенки и слизнул оставшуюся жижу с ложки.

- Ну, это не твое дело, и даже не мое, - хмыкнул я. - Не решили бы взять, мы бы тут с тобой сейчас не сидели.

Приемными в нашей семье были трое: я, Дана и Гена. Лиза и Андрей были родными, что можно было проследить по схожей с родителями, с мамой, в частности, внешностью. Мы же на порядок отличались: Дана была рыжей, с зелеными глазами; Гена светло-русым, хотя сейчас это было сложно определить, так как он подстригся наголо; у меня же волосы были белесые, точно выгоревшие, к тому же имелись крупные кудри. Когда нас видели вместе, то принимали за какую-нибудь компанию, но никак не за семью.

В дверь позвонили, и Дана, наконец, соизволила уступить ванну младшей сестре, пока та не успела нажаловаться. Я пошел открывать, хотя у родителей и были свои ключи. Как и у Андрея, впрочем.

- Привет, - улыбнулся я, когда запыхавшаяся мама Аня и Виктор зашли в прихожую.

- Привет, Власий… Не видел мои тапочки? – рассеяно спросила мама Аня.

- Здравствуй, Глеб, - поприветствовал Виктор высунувшегося из кухни Хлебникова.

- Они под диваном в зале, по-моему.

- Здравствуйте, Виктор Алексеевич, - пробормотал мой одноклассник.

- В ванне кто? – мама Аня подергала ручку.

- Лиза, вся перемазалась в садике.

- А, ну это понятно… Все дома?

- Андрей сказал, что он и Гена не придут.

- Не поедут никуда, значит, - отозвался Виктор.

- Влась, позвони Андрюше…

Я хмыкнул, но поплелся звонить. Андрей был у мамы Ани любимчиком, даже Лизку она не любила так сильно. Мама Аня у нас была «широкой души человеком», хоть и была низкого роста полной женщиной с большими зубами с маленькими дырочками между ними. У неё и были густые черные волосы, на широком, круглом лице красовались обильные веснушки. Было ей 38 лет, в то время как Виктор был на десять лет её старше. Виктор был высоким мужчиной с красной кожей, залысиной и черно-седыми волосами возле ушей. Человеком он был сильным, волевым, справедливым. Я предполагал, что раньше он хотел быть военным. Особенных любимчиков он не имел, что, как я считал, было честно. Наказывал равно как Андрея, так и Гену, которые часто вместе влипали в неприятности. Мне всегда казалось, что если и должен быть у человека отец, то он должен быть таким как Виктор. Что до имен, то как-то давно повелось у нас, приемных, называть маму Аню - мамой Аней, а Виктора - Виктором.

- Щас будем, - послышался в трубке холодный голос Андрея. Я еле удержался, чтобы не сказать в ответ какую-нибудь колкость.

Андрей и Гена появились действительно почти «прямо сейчас». Впятером, считая Дану и не считая улегшуюся спать Лизу, мы уже сидели за столом в зале и ждали их, когда парни с шумом влетели в прихожую.

- Всем привет, - Гена вошел первым и тут же уселся за стол. – Привет, Глеб, - кивнул он. Как всегда вежливый, как всегда внимательный. Гена был парнем маленького роста, даже чуть ниже меня, нос его был вздернутым, на нем красовались веснушки, глаза – карими, лицо – улыбчивым. Но по всему в совокупности, а главное по низкому, хрипловатому голосу можно было определить, что он уже давно не ребенок, а взрослый парень. Все эмоции его я считал показными, к тому же от него пахло перегаром. Гена был чем-то вроде местного авторитета. Стоял не слишком высоко, но и не слишком низко. Мог вовремя и нагрубить и, простите, «подлизать». При этом он не был дураком: ни в плане мышления, речи, ни в плане учебы. Учился не блестяще, но твердо на тройки, иногда – четверки, в отличие от Андрея, который по глупости на учебу забивал и не знал ничего на оценку выше двойки. Гена окончил школу в прошлом году, но в университет поступать не стал, от чего много ругался с Виктором. Вместо этого он на какие-то деньги купил поддержанную машину и вел свои дела с какими-то подозрительными друзьями. Андрей, как человек абсолютно ведомый, хоть он это и отрицал, везде ходил за Геной, словно телохранитель. Человек, плохо знающий Гену, чаще всего попадал под его «воровское обаяние», как случилось и с Глебом. Ни я, ни Дана, а тем более Лиза таким дурманом не страдали.

Андрей вошел следом и, ничего не сказав, сел за оставшийся свободный стул.

- Ну, наконец-то все собрались, - констатировал Виктор. Все за столом затихли, слышно было только легкое бренчание чайных ложек о стенки стаканов, хруст откусываемых вафель, да то, как отпивался чай.

Через некоторое время отец встал, взял в руки свой рабочий портфель и что-то достал оттуда. Присмотревшись, я понял, что это билеты. На самом деле я скорее догадался по наводкам Любы. Виктор подошел и положил путевки посредине стола, рядом с тарелкой вафель и миской сгущенки.

- Билеты – горящие, то есть собираться придется быстро. Дали их семье Геделевых, у них шесть детей. С Иваном Геделевым мы раньше работали, в соцзащите они получили путевки в город Иркутск, на озеро Байкал. Дочка у них заболела, поэтому они не могут ехать. Рейс чартерный, путевка на завтра, на 9 часов утра. – Виктор вздохнул, будто считал не правильным то, что говорил, но ничего поделать не мог. – Билеты друг отдал нам, за что ему большое спасибо. Надеюсь, и вы будете благодарны, – он сел на место и замолчал. Из тихого чаепития трапеза вдруг превратилась в гомон голосов. Новость все, мягко говоря, ошарашила.

- Я не могу лететь! – почти обреченно сказал Гена, с лица которого тут же сошла всякая улыбка.

- А ты так чем-то занят? – тяжело поинтересовался Виктор.

Андрей безразлично продолжил пить чай. Дана начала, как обычно, ныть, что не успеет никуда собраться. А меня в плече начал пихать Глеб.

- Что?

- Билетов-то, восемь.

- Ну и что?

- То, - он выразительно на меня посмотрел.

- Виктор, а есть лишний билет, да? – громко спросил я и все вдруг снова затихли, обдумывая внезапную информацию.

Отец медленно кивнул.

- А можно мы Любу возьмем? Она раньше в Иркутске жила, будет чем-то вроде гида.

- Сдуйся, почему это именно она? – подал голос Андрей.

- А почему нет? – огрызнулся я.

- Любовь-макровь! – хмыкнула Дана.

Признаться, я действительно чуть покраснел после этих слов, хотя совершенно не понимаю почему.

- Я говорила с ней сегодня, но она ничего не просила, - удивилась мама Аня.

- И не попросила бы, - насупился я.

- Если решать, то решать сейчас, - рассудил отец, - Еще предложения есть? Глеб, может, ты?

- О, нет, - тут же покачал он головой, - у меня тренировки и вообще… Власий школу пропустит?

- Пропустит, но это лишь на неделю, с перелетами восемь дней. Ну что – Люба? Если нет предложений, на том и решим. Власий, иди, звони ей, пусть собирается, да и мы сейчас все дружно идем собираться. Дана вскочила и унеслась к себе в комнату. Глеб засобирался домой. Мама Аня начала убирать со стола кружки, а Виктор – доставать чемоданы. Только Гена и Андрей остались сидеть за столом. Гена все ещё ошарашенный внезапным отъездом, а Андрей так – за компанию.

- Люба? Привет. Ты как, никуда не спешишь?

- Власий, привет, - в ее голосе слышалась улыбка. – Скоро на танцы, а что?

- Танцы? Куда ходишь? – я тянул время.

- Ммм, танцы живота, это сейчас популярно.

- О, у нас Данка тоже ходила раньше.

- Да, я знаю…

- Слушай, ты ведь хотела в Иркутск, помнишь?

- Помню, - в её голосе послышалось будто предвкушение.

- У нас билет лишний, ты знаешь. Виктор согласился взять тебя, поедешь?

Не знаю, как она должна была отреагировать на такое предложение, но мне показалось, что в её голосе прозвучало удовлетворение.

- Поеду.

- Ты у родителей спроси, а потом скажи.

Почему-то я был уверен, что она уже спросила.

- Ладно. Когда летите?

- Завтра, в девять утра, но в аэропорт нужно заранее, так что вставать ночью, скорее всего.

- Понимаю. Ну, время у меня ещё есть. Ты позвони мне, когда вы точно определитесь с выездом, хорошо?

- Мы за тобой заедем, наверное, - неопределенно сказал я.

- Разумеется, - рассмеялась она на том конце провода. – Ладно, тогда до встречи.

- Пока, - улыбнулся я.

- Пока.

Я положил трубку. После разговора у меня возникло какое-то странное, непередаваемое ощущение. Любка, да Любка, 100 лет знакомы, а вроде и не знакомы вовсе… Я встряхнул головой. Вещи, вещи… и что мне взять с собой?..

- Власий, пока, - отчего-то шепотом сказал мне Глеб, про которого я успел забыть.

- Угу, увидимся после поездки.

- Ну, давай, - кивнул он.

Я закрыл за ним дверь, и на секунду на меня вдруг нахлынуло ощущение, что я еще не скоро его увижу. Впрочем, так и было: я ведь улетаю, не так ли? Я поплелся в комнату, которая в отсутствии Андрея и Гены, конечно же, была пуста. Как и во многих мальчишеских комнатах в ней был большой беспорядок (хотя, в комнате Лизы и Даны было не чище). Скептически окинув взглядом сие убранство, я, со вздохом присев на корточки, стал разгребать кучу учебников и одежды на полу.

- Если есть что в стирку – давайте мне, - крикнула мама Аня.

К вечеру, с большими перерывами «на поесть», «на посмотреть фильм», «на похвастаться всем подружкам», «на попрыгать на диване», «на «сходить по делам», мы все-таки управились. В коридоре, довольно раздуваясь, стояли два больших чемодана и целая охапка мелких сумок, в том числе и Лизин маленький рюкзак в виде зайца, в который она попыталась запихать чуть ли не все игрушки, имеющиеся в ее комнате. Когда я поднял его, чтобы убрать с прохода, из него вывалился обычный красный кубик. Зачем ей кубики на Байкале осталось для меня загадкой.

Я позвонил Любе и рассказал ей все планы на завтра, мы договорились за ней заехать. Спать я ложился уставший, но довольный, в предвкушении чего большого и прекрасного. Я долго ворочался и не мог уснуть, размышляя о предстоящей поездке, о том, что с нами летит Люба, о самолете, об озере Байкал, о новых местах. На нижней кровати подо мной, а кровать у нас была двухъярусная (ибо менять «детскую» мебель на более «взрослую» ни денег, ни места не было), ворочался Гена, который тоже, по-видимому, не мог заснуть, но ввиду совсем других причин. Странно, что он не поссорился с Виктором в этот раз, видимо ему хвалило и прошлого разговора. Единственный, кого, похоже, мало волновало все случившиеся - был Андрей, который уже вовсю храпел на кровати у противоположной стены комнаты. Уже почти в полусне меня посетила странная мысль о «вечности бытия», с ней я и заснул.

---

Осенняя зарисовка

[Almariel]

За окном, загораясь яркими всполохами, облетают кленовые листья. Котенок открывает глаза и поднимает голову. Такое знакомое чувство, невыносимая тоска перемешивается с пьянящей радостью, переливается за край и затопляет все вокруг. И будто все вокруг пропитано этой горечью разлуки с проблесками надежды на будущее. Светлое будущее...

Хозяйка, вышедшая из дома, останавливается на крыльце и долго смотрит на пылающий огнем сад. Задумчиво вздыхает. Она уже видела этот огонь раньше... Когда-то давно, не в этой жизни... ТОТ огонь манил к себе и обжигал каждого, кто смел к нему приблизиться, а этот – лишь его слабое отражение...

Котенок любил кленовые листья, с ними так весело играть, бегать по пестрому, пылающему ковру и взъерошивать костры до небес. А потом улечься на успокоившийся огонь и задремать, слушая, как осенний ветер тихонько пробегается по верхушкам старых кленов, теребит молодые ветки и стряхивает маленькие огоньки листочков. Потом хозяйка заберет его и устроит на теплом пледе в кресле у пылающего камина.

Огонь, отдающий свое тепло, взамен просит совсем немного: чуточку внимания, совсем чуть-чуть. Просто посмотри на него и ему станет еще теплей. Ведь огонь, согревающий всех, никогда не чувствует своего тепла. Ему холодно и одиноко, но он продолжает жить, продолжает гореть, озаряя комнату оранжевыми отблесками.

Хозяйка снова вздыхает, глядя на огонь. Он больше похож, на ТОТ, который был когда-то... Дежа вю?

Котенок засыпает. Он ждет зимы.

---

Песня .

[Твоя первая лучшая подруга]

1 .

У девушки моего друга тоже был друг ,

Он плевал всегда на все и всех вокруг ,

Он запирался в ванной , где был один ноутбук ,

И писал мне длинные письма .

Он меня не любил и даже не был влюблен ,

Дважды в сутки он выходил на балкон ,

Ведь с его балкона был виден мой дом

И , наверное , даже я .



Припев :

Цените тех , кто ценит вас -

Они гораздо лучше нас ,

Они умеют ждать и верить без потерь .

А если кто - нибудь из них

Придет к вам с водкой на двоих ,

Закройте окна и ему откройте дверь .



2 .

Прошло пять лет , и тот парень обзавелся женой ,

Она бездомных собак приводила домой .

Он ей был рад , он с ней был просто живой ,

Но однажды он заперся в ванной .

А потом он вышел покурить на балкон ,

На тот самый , с которого виден мой дом .

Он меня не любил и даже не был влюблен ,

Но был девятый этаж , и он прыгнул .



Припев .



С тех пор я каждый вечер подхожу к окну -

Меняю черные розы , одну на одну . .

4 июля , 2005

---

Сожженная долина

[Lord Sesshoumaru]

Приветствую всех... Надеюсь, примете...



Безбрежность тьмы над мертвым полем -

Дотла сгоревшая долина,

Оплаканная ветра воем

И пепла скрытая периной.



Цветущая в былые годы

Пристанищем была скитальцам:

Прозрачны были ее воды,

Дарили младость древним старцам,



Цветов ее благоуханье

Напоминало им о Рае,

Здесь рождено было сказанье

О благоденствья вечном крае.



Но буря, в час ночной, лютая

Сожгла страну огнем небесным,

И стала прахом тварь земная

Под кровом смерти бестелесной...

---

Бессоница.

[ta petite amie]

Хочется узнать ваше мнение.

Буду задыхаться одиночеством:

Дышать этой тишиной.

Люди убьют меня их со мной родством:

Сотрут гламурной войной.



Слёзы давно перестали быть ценой:

Расплату мерят болью.

В городских трущобах стаи волчий вой,

Что зовётся любовью.



Нет, мама, это просто бессоница

Стала и моей судьбой!

Стираются из памяти те лица,

Что были мне так близки!



05.10.2006

---

[moonRi]

Девочка с милой улыбкой

Гвоздичек в сердце забьет,

Будешь извиваться змеею гибкой,

Она все равно Вас добьет!



С милым лицом и наивными глазками

Забьет в сердце сотни гвоздей.

Ее не поили на ночь сказками -

Она ненавидет людей!



Ей весело, когда тебе больно,

Смешно, когда почти весь иссяк.

Ты крикнишь: "Хватит, довольно!"

Она швырнет тебя об косяк!

---

[Tarikun]

Когда друзья мои станут кумирами,

Когда мы все перестанем пить,

Когда мы будем серьезными людьми,

Когда каждый найдет свою любовь,

Когда мы все смиримся с собой,

Когда мы скажем: «Жизнь удалась!»,

Бог мой, дай мне умереть в одиночестве!



Не буди меня утром, пожалуйста.

Я засыпаю так долго и больно.

Толпой встают старые добрые

И новые длинные дни.

И не вспомни меня перед боем,

Не храни мою чашку и ложку.

Не вспомни. Нет мысли – нет боли.

Не буди, не зови, не храни.

Слушай крапиву ночью в лесу,

Слушай крапиву, пусть скажет,

Где она прячет старый нож,

Где она прячет?

Лучше неси мне венок из часов,

Буду несчастной и мудрой

Неси валерьянку, выпьем.

Не буди меня рано поутру.

Посмотри, это странно и страшно,

Когда под глазами – подковы,

И стесняют твои наколки

И глаз твоих частоколы.

Не люблю твое старое утро,

Люблю свое, молодое.

Я – очень ленивая прачка,

Стирающая ошибки,

Стирающая огни.

У тебя нет синего флага.

Нет полосатого дома.

Поэтому нет и права,

Нет ни малейшего права

Будить меня утром так рано,

Поить своей отравой.

Не буди меня утром, пожалуйста.



Привет. Давно не звонил.

А я стала плаксивой и старой.

Почему-то не стало сил.

Я проснулась и сразу встала.

Почему же давно не спроси,

Отчего начинается горечь?

Да, я помню. Звонил и звонил.

А потом перестал. Напрочь.

Мне казалось, забуду дорогу

Из пустых страстей наяву.

Но ты видишь? Дорога и ноги.

Я живу, я пою, я стою.

Да, я стала мудрее и старше.

Да, в мои-то семнадцать лет.

Надо было нам быть осторожней,

А теперь вроде здесь, но нас нет.

Это чувство осадка от прозы,

Разрифмованной строчки мотив.

Ощущенье железной занозы.

Пустота суховея. Отлив.

Я люблю твои пьяные руки.

Пусть мне нравится где мы живем.

Отучи мои руки от муки.

А, быть может, покурим вдвоем?

Я хотела бы быть внезапной,

Чтобы вспомнилось только оно –

Придыханье ладони прохладной

И проклятое вино.

До свиданья. Не надо звонить.

Эта жизнь совсем не для жизни.

Я хотела кого-то убить

И забыла. Ведь память капризна.



Я пью ментол и не чувствую сладость.

Я называюсь инстинктом на радость.

Мне бы слететь, но немного осталось.

Эта луна вызывает усталость.

Эта струна называется жизнью

Дерзкой старухой с взглядом капризным,

Старым диваном и месяцем мартом,

Где я оставила новые карты.

Это окно называется болью,

Болью без меры, остатком, обломком.

Я не справляюсь с назначенной ролью,

Я выбираю по венам и с кровью.

@музыка: агата кристи

@настроение: рабочее

---

Жертва рекламного ролика Росно

[Случайный гвоздь]

Сижу, туплю и пиво пью,

Жую кальмары, чипсы, гренки,

По телевизору смотрю,

Как декламирует Куценко,

Что справки собирать несносно,

Что их собрать поможет Росно,

Что страховаться надо там,

Ну всё, конец моим мозгам...

---

ATTENTION!!!

[Tabiena]

ПРИЗЫВАЮ ВСЕХ ПРОЧИТАТЬ ПОСТ ПОД НАЗВАНИЕМ СЛОВО ПАСТЫРЯ. ATTENTION!!! В МОЕМ ДНЕВНИКЕ. ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО ДЛЯ ВСЕХ!

Заранее благодарю за отклики в ваших душах.



Tabiena

---

Зима.

[антрацитовое небо]

Исчезающе мало времени

Слишком много истрачено

Прожито

Не испить эту манну холода

Эта зима не кончиться.



Землю целовать не хочется

Свежа в памяти Поднебесная

Знаешь

В жизнь как-то не вериться.

Виновата зима вечная.