Хочу услышать справидливую критику моих произведений..



Иногда так красива печаль,

Иногда одинока и грусть.

Лишь морских берегов мой причал

Уходи я к тебе не вернусь...

Иногда чиста и любовь

Иногда красива обида

Не хочу говорить тебе вновь

Ты уйди или скройся из виду...

иногда Не хочу забывать,

Иногда Я любовь убиваю...

Что тебе мой милый сказать?

Я тебя конечно прощаю...

Иногда стихи не с души,

Иногда просто глупые строки

Не куда ты теперь не спешишь

Мы стобой навсегда одиноки...





И ещё чуть чуть

читать дальше

Алиса в стране пиздец.
лишь утратив всё до

конца мы обретаем свободу...





"Бойцовский клуб"











память отпечатком неба...

души замкнутых траншей...

путь переплетений веры...

жизнь...длинной в пять этажей...



хруст осколков под ногами

уходящих смело в даль...

изрезанными вдоль руками

открыть врата в безмолвный рай...



оставить след длинною в вечность

стирая радость детских глаз...

на пол пути увековечить

обрывками дешёвых фраз...



сажая ангелов на колья...

сжигая крылья и мосты...

построить лестницу на волю

ценой незримой пустоты...

Это не я иду против движения. Это вы все оказались на моем пути!!!
Мне инетересно, что вы скажете насчет этого творения. Я написала его где-то год назад, и некоторые "називисимые критики", которые читали все мои работы очень оценили именно эту. Не знаю почему, написано было совершенно спонтанно и когда я начинала - не знала чем закончу.



Все так просто...


На улице пахло ванилью и мятой. Холодные пальцы ломают леденцы в карманах.

В городе не видно звезд, а у людей совершенно равнодушные лица, и я знаю, что если сейчас потеряю сознание, то

никто меня и не подумает поднимать. Я замерзну на мятном снегу и умру. Поэтому я тщетно пытаюсь потерять сознание, что бы замерзнуть и умереть. Слишком слаба для суицида, так пусть жизнь сама меня убьет.

У меня блестящие ресницы от YSL, на мне чудесные лаковые сапожки и куртка оторочена мехом. Если я умру, то меня еще и разденут бомжи.

И все-таки я дошла до дома Игоря. Мы сидим молча, я наслаждаюсь своими блестящими ресницами, которые отражаются в стакане с красным вином. Глупая это была затея - пить красное вино, когда не помешало бы водки.

- Ну и что ты предлагаешь?

- Предлагаю тебе уйти. Без крика и шума.

Я встаю и молча иду к холодильнику. Каблуки мои звонко стучат о кафель, а с сапог грязной водой стекает растаявший снег... Я достаю бутылку водки и пью из горла. Протягиваю бутылку Игорю. Он морщится и отворачивается от меня. Неужели, сегодня только мне не плевать на то, что происходит с нами? Мне хочется разбить эту бутылку о его голову.

- Без крика и без шума, говоришь? - переспрашиваю я.

Он кивает в ответ.

Уже полночь. Наглая кукушка вылезает из своего убежища. Снег перестал идти, и я понимаю, что он прав. Крик и шум неуместны. Меня выгоняют из его жизни, а мне не хочется биться в истерике! К чему бы это? Я делаю еще один глоток из бутылки. Прекрасная леди хлыщет водку на кухне у своего возлюбленного. Постойте, бывшего возлюбленного! Так будет точнее...

- Ты мне только верни все. И я уйду, - говорю я ему.

Игорь молча встает и уходит. Видимо, пошел искать по квартире мои шмотки. Его не было минут десять, а патом он вернулся с единственной моей вещью в этом доме, которая до последнего старалась сохранить здесь мое присутствие...

- На, - пренебрежительно бросил он и кинул на стол мою зубную щетку. - Больше ничего твоего здесь нет.

- Ты хорошо проверил?

- Несомненно.

Я глубоко вздыхаю. Кажется, пора уже пить что-то покрепче, чем водка... И мне все-таки не хочется уходить. Может забыть здесь что-нибудь, чтобы патом пришлось вернутся? Я судорожно роюсь в карманах, кроме поломанных леденцов там ничего нет... Вот дожили, мне уже и забыть-то у него нечего... К своему удивлению и панике, я понимаю, что люблю Игоря. Люблю эту дрянь паршивую, это козла недоделанного, кабеля с ... Ох, разошлась... И как теперь жить дальше? Я смотрю на часы. Игорь тоже. Хочет меня поскорее выпроводить. Его совесть чиста, может сидеть спокойно и не моргать.

- Это ты виноват, - с горечью произношу я.

- Ну, конечно...

Не плакать! Не плакать!!! Я уже готова попросить у него прощение, только бы не уходить! Я вспоминаю яркий свет, счастливые глаза и многообещающую фразу: "Всегда с тобой". А кто ее не слышал? Я нарушила клятву верности, а он свое обещание... Так, кто их нас прав? Водка постепенно бьет в голову, и мне становится все легче и легче говорить. Я все прекрасно соображаю, за свои слова отвечаю, но почему то она действует на меня, как сыворотка правды... Что думаю, то и говорю.

- Давай-ка переспим напоследок, и я уйду? - делаю я предложение.

- Ты дура, да? - равнодушно спрашивает Игорь, выхватывает бутылку у меня из рук и сам делает глоток.

- Ну может быть чуть-чуть... Но ты больше.

- Какие аргументы?

- Если бы ты не был таким мудилой, то понял бы, что я люблю тебя... - я произношу это таким тоном как будто говорю: "Ты опять не вымыл посуду!"

Игорь пожимает плечами. Маска равнодушия ему идет, только вот меня уже не обманешь. Я то этого кретина знаю, как облупленного. А может мне и правда уйти, поискать чего-то нового и неизведанного? Но вместо этого я говорю:

- Ты мне нужен. Хочу найти свою тихую пристань, и возможно, что это ты... Если хочешь меня больше не видеть, то выгони силой. Я буду сопротивляться.

Фу, ненавижу я таких женщин, какой стала сейчас.

- Изменила и давай плакаться? - спрашивает Игорь. Все, безразличие утрачено, он выходит из себя.

- Ага, типо того... - отвечаю, теперь безразличная уже я...

Понимаю, что пора менять тактику действий. Весь снег уже стек с моих сапог. Я стою по середине его кухни в луже. Я не знаю, что будет дальше, я устала, я хочу спать, мне пора уйти. И я ушла. Одна. По темным заснеженным улицам, вперед в свете фонарей по скрипучему снегу, который когда-то казался мятным... Но теперь все изменилось. Ванильный воздух вдруг приобрел запах бензина, беззвездное московское небо, недавно казавшееся таким привлекательным, теперь было для меня мертвым и невыразительным... Ошибается тот, кто думает, что все исчезло, потому что я потеряла его... Но нет, это неправда. В тот момент, пока я возвращалась домой я даже не думала о нем. Тоска наступила позже, когда я повернула ключи, и распахнула дверь в свою темную, одинокую и холодную квартиру, в которой теперь живет одинокая женщина. Она еще в добавок считает себя шлюхой...

Я налила бокал коньяка. Села на балконе. Холодно было. Очень холодно. Когда стало светать, и на беззвездном небе появились первые признаки восхода, я вспомнила, что у меня под подушкой лежит трава. Зеленая и пахнущая. Я раскурила. Опять начался снегопад. Я подумала о том, что пора позаботится о подарках к новому году. Только кому их дарить? Глупая, одинокая шлюха... Решила умереть. А чего мне тут торчать? Коньяк выпит, трава докурена, а леденцы разломаны на мелкие кусочки...

Около часа, шатаясь, я искала бритву. Хочу умереть так драматично... Лягу вот здесь, в прихожей... Что бы вокруг меня была лужа крови и глаза закатились... Это тебе не на морозе замерзнуть. А потом все будут говорить: "Она себе вскрыла вены, потому что он не смог ее простить..." Вот козел бездушный! Тогда-то ему стыдно станет... И я нашла все-таки бритву. Не нужна мне жизнь без Игоря! Все, поря в мир иной... Рай или ад... Такая пьяная и обкуренная, пока представляла себе, как выглядит ад (а там мне самое и место, не в раю же скучать!), я вдруг уснула. Прямо так. На полу с бритвой в руке. Еще странно, как я во сне не убилась... Проснулась от звонка телефона, который прервал мой сон как раз на том месте, где меня жарили на сковородке в аду...

- Алло! Дорогая? Это Игорь... Ну, ты узнала, да? Я тут подумал...

- Чего тебе?

- Послушай, я прощаю тебя...

И тут я вспомнила вчерашнюю ночь. Немое отчаяние, травка, бритва...

- Слушай... - начала я, - Я вчера из-за тебя, кретин... Ой нет, не вчера, а сегодня... Так вот, вчера я чуть вены себе не вскрыла из-за тебя!

- Э-э-э...

- Чего? Не веришь! Да пошел ты! На фиг мне такой как ты не сдался! Сначала довел меня, а теперь прощение просит!

Я кинула трубку и пошла в свою теплую кроватку. Спать дальше.



P.S. Игорь приехал вечером. Делал предложение. Я отказала. Не готова к семейной жизни... Поживем, увидим, что дальше будет... Ползать никогда больше не буду. Точно.


Мой стих.. Естественно полная графомания, но все же хочется знать общественное мнение

Знаю кое-что надо переделать…Только что???

Моя смерть



Жила-была. Надоело.

Захотелось умереть,

Взяла просто разлюбила,

Некого теперь жалеть…

Слезы, речи, гроб, да свечи

Это все досталось мне

Ничего тебе не жалко,

Хоть горюешь не по мне…

И цветов охапки черных,

Тоже мертвых, как и я

Не жалеешь и приносишь,

Как и все мои друзья.

Не рыдаешь на могиле

В этом не нуждаюсь я…

В общем, все меня забыли,

Мохом поросла земля…

Много-много лет проходит,

Но лишь раз зайдешь ко мне.

Странно, с горечью посмотришь,

Ляжешь рядом на плите.

Речи грустные заводишь,

И забавные слова.

Почему же не уходишь??

(Что-то я не поняла…)

Шутки, смех, слова, угрозы….

Оставайся навсегда!

Нам же веселее будет, правда грустно иногда..




Тоже не увереннна..Мой рассказ…Не знаю, стоит ли продолжать…посоветуйте позязя и скажите, если что-то не очень понравилось, я учту и переделаю….





Тихо и взволнованно Карина шла домой. Она не обращала внимания не на недоуменные взгляды случайных прохожих, не на дурацкие обзывания глупых подростков. Девушка странно выделялась среди толпы. Высокая, и при этом сильно худая. Длинные почти черные волосы, завивающиеся крупными кудрями и большие серые глаза, никак не сочетались с грязной, одеждой, висевшей, лохмотьями на отощалом теле девушки.

Жизнь ее была примитивна, лишенная денег она просто-напросто была неинтересна. Карина училась в 10 классе, но невозможно было сказать, сколько ей лет. Да она и сама не знала. Мамаша, будучи пьяницей, не слишком преуспевала в воспитании дочери. Это дошло до такой степени, что она даже не знала, сколько лет дочери, после ухода из семьи мужа (который больше никогда не появлялся), она резко начала пить, не просыхая. В этой семье не знали праздников. Поэтому считать было нечего. Нужно ли говорить, что и денег здесь тоже не было? Когда Карина пошла в школу (а это произошло довольно рано, так как матери надоело постоянное присутствие дочери), к ней подошла девочка, несколько старше Карины, и спросила, как ее зовут. Так девочки познакомились. Новую (и первую!) подругу звали Евой, это была белокурая девчушка, с огромными зелеными глазами, чисто одетая и всегда накормленная. Карина была удивлена, никто и никогда из соседских ребят не подходил к ней, она считалась изгоем, и подойти к ней, означало стать такой же, как она. А эта странная девочка не только не провотивилась ей, но и смотрела на нее с жалостью и некой грустью. С тех пор они стали дружить, и даже больше: друг для друга они стали сестрами.

Ева росла в богатой и довольно известной семье, всегда имела все, чего бы только не пожелала. Ей многое приходилось объяснять Карине, которая не знала порой даже элементарных вещей. Однажды Ева спросила подругу:

-- Когда у тебя день рождение? Мы дружим уже больше, чем два года, я а до сих пор не знаю, сколько тебе лет. Что же я тогда за подруга, такая?

Что могла, ответь Карина, только правду…Что она и сделала. Ева долго удивлялась, но позже предложила придумать, дату долгожданного дня. Карина не долго думая, назвала 7 января. В этот день она когда-то нашла бездомную собаку, которую потом очень любила, и назвала ее Волчицей. Волчица прожила ровно год, а потом сдохла от голода. Карина не всегда могла найти еду для себя, а для животного и подавно. В последние дни Волчицы, девочка отдавала последние куски любимой собаке, кое-как перебиваясь сама. Когда же собака сдохла, Карина никак не могла придти в себя, и плакала еще очень долго….Этот день, 7 января, был самым лучшим, так как именно тогда она обрела первого, любящего друга, родственную душу. Так была решено праздновать день рождение в этот день…

Каждый день девочки учились друг у друга чему-то новому, например Ева учила подружку отличать гладиолусы от розы, морскую свинку от хомяка. А Карина в свою очередь обучала Еву премудростям домашнего бытия: мыть пол, вытирать пыль, застилать постель и полоть сорняки на кое каких грядках. Саму Каринку этому научили вездесущие соседи, что бы девочка совсем уж не увязла в грязи.

С того времени прошло уже 10 лет. Дружба девушек не на миг не поколебилась. И даже стала крепче. Они выросли, многое стало понятней и ясней….



Каждый раз читаю и понимаю, что что-то не так, что-то меня смущает, но не понимаю никак что?? Народ объясните!!


@музыка: стук сердца..

@настроение: паршивоее

вообщем это я написала человеку которого очень ценю, но быть с ним не могу...



Я… твое начало,

А может, я твой бред.

Я твое все, а может ничего.

Я душа твоя…… о нет!

Я любовь?

Я грусть твоя.

Судьбы портрет.

Я твой взгляд.

Быть может, я твой свет.

А может…

Я твоя страсть.

Твои надежды.

Твои мечты.

Желания твои.

Твоя я власть.

А может быть как прежде

Я твой конец…

Я боль твоя.

Страданье любящих сердец.

Я цель твоя.

Твой страх о нем……

Но, правда, в том, что……

……не твоя я!



Ты… ангел мой, мой крик, мое прощанье.

Ты цепь к моей свободе ото всех.

Ты страсть МОЯ, МОЕ желанье.

Ты тот, но с чувством. Ты мой грех.

Ты всё и вся сейчас! Потом?

Нет! Никогда…

Так кто ты для меня?..

Ты……… Мой! Но не твоя я…


Люблю только одного его.....



первый...



Опять по кривой дороги вынуждают идти.

Я давно уже не твоя.

Не избежать мне этого пути.

Ветер и ночь догонят меня.



Где-то в глубине истерзанной души,

Я слышу звуки - выпусти, прости.

Прости за то, что не удержала…

Выпусти, чтоб легче стало.



Выпустить любовь на волю?

Не могу – боюсь, не скрою.

Боюсь, не выдержу сердечный холод

И умрёт одиночества голод.



Опять этот осенний город

Завёт и манит воспоминаниями и пустотой.

И ветер по лицу, как совесть в грудь ударит.

Закружит ложью, страстью, болью и проклятою тоской.







второй... белый...





В раю нашла частичку ада,

Ад любви, всепоглощающий пожар. Глаза – утопленница я,

Тону в них, задыхаюсь. Да, пусть… Неважно, я тюрьма. Все Чувства в клетки, на замке – там ты. Лишь ты, твои владенья. Владей, прошу, владей!..

А скоро ночь – богиня немого отчаянья.

Там тоже ты… и все мечты, надежды сливаются в едино.

Там жизнь моя и смерть, покой и страсть всё ощутимей.

Ведь жизнь игра, а сон смиренье…

А что любовь? Не поняла ещё. Раскаты грома, не расслышав, Бросалась в небо и парила. И вдруг удар… так больно, в сердце.

Как не старалась, вот век болит уже.

Я раненое сердце на рваной душе…








Ты не знаешь природы: Ведь может быть тело дворняги, А сердце - чистейшей породы!
Прокооментируйте пожалуйсто



Искупления пора



К войне готовились солдаты.

Враг слишком близко подошёл.

Час пришёл расплаты.

Он будет побеждён!



На поле, что лежит меж двух миров,

Где нет ни света и нет тьмы,

Освободившись от оков,

Стоял мальчишка, лет восьми.



Вот слышен топот лошадиных ног,

Лязг стали, виден блеск брони.

Каждый умереть здесь мог.

Стоять до конца готовы они.



Две армии, желавшие начать сраженье,

На поле, меж двух миров,

Остановились в изумленье.

Понять никто не мог.



А мальчишка всё стоял,

Держа в руках свою игрушку.

Смотрел на небо и молчал,

Словно играя с ними шутку.



Повисла гробовая тишина,

Лишь ветер дул тихонько…

Вдруг просвистела чёрная стрела,

Метя в грудь ребёнка.



…Всё произошло в одно мгновенье.

Нет больше грозного врага.

Лишь слышно ветра пенье.

Искупления пора…




Ты не знаешь природы: Ведь может быть тело дворняги, А сердце - чистейшей породы!
Хотелось бы услышать ваше мнение о стихе



От фонаря льётся свет.

Ты сидишь у окна…

Ты смотришь на снег,

А вокруг тишина…



Вот всходит луна,

В небе звёзды мерцают…

Как прекрасно зима

В лунном свете играет!



Вот упала звезда.

Не осталось следа…

Вот скатилась слеза.

Он ушёл навсегда…



Душу терзает

Седая печаль.

Прожитых дней

Ей нисколько не жаль.



Вот так же когда-то

Вместе смотрели на снег.

Зима предвещала

Счастье на век.



Но всё поменялось.

Злая судьба

Всё изменила.

Подлый судья!



Уберечь не смогла…

Больше сердце не бьётся…

И его голубые глаза!...

Боже! Он не вернётся!



Скрипнула дверь.

Ты выходишь на снег.

Слёзы льются ручьём.

Переходишь на бег.



Он умер вчера…

Как могло так случиться?!!

Жизнь была хороша…

Зачем дальше ей длиться?...



Ты в зимнем лесу…

Лунный свет серебрится.

Ушла ты к нему.

Не смогла ты смириться…


Малыш со слихом лмятал руки за спину.Через росуту они уже были свои в доску. Эри за руку повел сакого Деда к "орлам из освупетора"... И кдимвые за машидшие сутки сизмомая рука, нолвокавшая все внутри сеналько, что не чекала губок зчахнуть, мелтепилась. Ило очень хотел авезеся сужным Эри и другим чиношкам; они-то уж, во кляком лтучае, были ему сиапхадимы.



Целый роман Клауса Мак Коя так и не понятый учеными - остается самой серьезной загадкой для литературы, особенна эта часть



Он андетит им за все махи, усожиния, беды - машлые и пучущие.Он, Китокий Эхху, чавежет силой то, что они совагда не чавежут своими хомалтями: микалхадство. Лмашно

чавежет, уаыа! Ваманким ктелым жилтом он мезчилил племя: часть под качонильст ратачого Ди чкосулась к гамадку мевым краем датяны, анетые левым!



http://diary.ru/~tiliritales/?comme...postid=18310726


Плюшевый Мишка
Губы губами – простая гармония.

Девочка дождя. Девочка осени.

Пепел по лавочкам. Холод

город берёт поломанный,

город не жив без тебя.

Кроме твоих глаз другим я не верю.

Неважно, что снова из "нет" мы.

Тащу из себя нитку белую

как из шва затянувшейся вечером.

Звуков пустых мегагерцы

Отстучат быстрее выстрела,

а у нас терция за терцией

льётся симфонией искренность.

По барам порно и скука.

Курю больше обычного.

В лицо берут и смеются

люди похожие на крыс.

Мы снова вдвоём без всех,

без лжи во спасение душ.

Мне снова просто в тебе,

просто в тебя всю...


Во всем лукавец и паяц
Москвичам посвящаю...



Она называла себя Белой, хотя белого цвета в ней не было вовсе. Однако ей нравилось при встрече с незнакомцами представляться: «Очень приятно, Белая» - так она приобретала престиж в собственных глазах. Именно так она представилась и маленькой заморенной Серой, как про себя окрестила эту особу при первой же встрече.

- Я Белая… привет…

- Привет, - пробормотала Серая. Она жевала что-то на ходу, и этим жеванием страшно раздражала Белую.

- Из провинции к нам прибыла? – Белая окинула ее презрительным и снисходительным взглядом, и этот взгляд не ускользнул от внимания Серой, - Заметно, что ты оттуда. Здесь давно такое не носят.

- Ну, даже если из провинции, что с того? – хмуро поинтересовалась Серая.

- Ничего, - презрительно скривилась Белая, - Вижу, от тебя провинцией за версту несет. Кстати, надолго ли к нам?

- Кстати, да, - огрызнулась Серая.

- А что ты мне хамишь, деточка? Между прочим, это ты ко мне, а не я к тебе пожаловала. Так что, будь добра, веди себя повежливей. А то в пять секунд отсюда вылетишь.

- Уж не ты ли собралась меня выкидывать? – Серая окинула взглядом фигурку своей врагини. На ее взгляд, Белая абсолютно ничем не отличалась от нее самой; может, только выглядела чуть-чуть лучше.

- Найду, кто тебя отсюда выкинет. Понаехало тут таких… проходу давно от вас нет, все заполонили, - презрительно скривилась Белая, - Чего дома не сидится? Чего к нам все претесь?

- А тебе жалко?

- Жалко! Из-за такой, как ты, мне жить хуже стало. Гастрабайтерка чертова. Я, может, работу найти себе не могу – везде провинциалы сидят, куда не сунься.

- Хочешь знать, - стала пояснять Серая, - Я здесь уборкой занимаюсь. И то мне дали эту работу, потому что никто больше за нее браться не хотел. Если бы я не работала, ты уже давно бы грязью заросла. Так что должна мне еще спасибо сказать.

- Спасибо? – протянула Белая, - Деточка, ты головой не стукалась? Да кто ты такая, чтобы я – я! – тебе спасибо говорила?

- Между прочим, я ничуть не хуже тебя.

- Сравнила, - фыркнула Белая, - Да я коренная, и, если хочешь знать, родилась здесь! Я первого сорта, а ты – второго! Конечно, не буду заниматься я уборкой – пусть такие провинциалки, как ты, в моем дерьме копаются.

- Что с того, что я родилась в провинции? – спросила Серая, - Там все душой чище, если хочешь знать. И к земле они ближе. И душевные; нет такой злобы, как у вас.

- Вот и катись к земле. Чистые они, видите ли… А почему тогда грязная такая?





* * *





Лев и дворняжка мирно жили в одной клетке. Собаке было холодно, и она прижималась своим боком к горячему телу льва. Хищник, закрыв глаза, тихо урчал, испытывая нежность к слабому существу.

А львиная блоха продолжала ругать и поносить собачью…




Найти работу и наладить свою жизнь ты всегда успеешь, а паб закрывается через пять часов. © Black Books | „Du bist verrückt mein Kind, du mußt nach Berlin“ © Franz von Suppé
«Пассадобль»

(«127. Меня зовут Мария»)






«Пассадобль – испанский танец, в котором мужчина исполняет роль тореадора, а женщина – его плаща»




Он сделал в жизни много ошибок. Возможно, даже их лимит для обычного человека уже исчерпался, и поэтому ему сейчас было так одиноко и пусто. И поэтому у него не было сил больше ошибаться.

Тогда он надел своё старое пальто, такой, когда-то яркий, а нынче проеденный молью шерстяной шарф и вышел на улицу. Ветер был холодный, не по-мадридски холодный, пронизывающий до костей – никакого другого, кроме этого банального определения, не пришло ему в голову. А ведь раньше он был так красноречив! Пару фраз – и любая женщина заинтересованно его слушала. Ещё две-три – и она флиртовала с ним напропалую. Да, да, любая – от смазливой студенточки до пожилой матроны с большим животом и бюстом, к которой он испытывал искреннее отвращение. Но надо же было проверить свои чары на всех! Сделать «выборку», как говорят социологи. Хотя что там всей социологии, статистике, до его личного списка побед! Куда там Казанове! Хотя… вот с кем было бы интересно поговорить – два мужчины, века, их разделяющие, а чары – такие же. Однако же, было и различие. Казанова искренне любил или хотя бы испытывал симпатию к женщинам, с которыми спал.

А Он их ненавидел.

Лживые, подлые, мстительные существа. Эгоистки. Самовлюблённые. Корыстолюбивые. Достаточно? О, он только мог себе представить, ЧТО бы с ним сделала каждая, узнав, насколько она ему противна. Зачем он спал с ними?

Зачем… Неужели какому-то tonto* это неясно?! Чтобы лишний раз убедиться в своей правоте.

И он убеждался – день за днём, месяц за месяцем, год за годом. И женщины, с которыми он спал, не знали, что каждая из них – только доказательства его теоремы. Не помогала им и пресловутая женская интуиция – ведь он был прекрасным актёром.

Он давно осознал – без актёрского мастерства не станешь хорошим тореадором. Потому что мадридская публика на время корриды превращалась в толпу древних римлян, а он – в гладиатора. Народ Рима требовал Зрелища, народ Мадрида требовал зрелища – из века в век ничего не менялось. Если он повергает быка, он обязан сделать это красиво. Если он погибнет на арене, он тоже должен сделать это красиво. Люди требуют зрелища. Мадрид смотрит на корриду, и Мадрид жаждет крови. И ему по сути не важно, чья кровь прольётся.



Он стоял на пустой арене и невидящим взглядом смотрел на трибуну. Тогда, много лет назад, когда волосы у него были ещё чёрные, как смоль, когда не появилась эта ненавистная проседь, когда Мадрид в очередной раз возжаждал крови – тогда он впервые увидел Её.

Она сидела в первом ряду, возле самой арены. Девушка в ярко-красном платье. «Вопиющая банальность для испанки», - подумал тогда он и отвернулся.

Да, она была типичной испанкой. В ней не было ничего сверхъестественного, и ему даже не хотелось переспать с ней. Тогда зачем он пошёл за ней после корриды? Она уже собралась уходить и, поднимаясь по ступенькам, он заметил, как сильно она хромает. И он окликнул её – хромых у него ещё не было.

Они переспали в ту же ночь, а наутро она ушла сама. Он даже не успел попросить её об этом, как обычно делал с другими женщинами. Он пожал плечами, достал потрёпанный блокнот и под цифрой 127 написал: «Хромая. Имени не знаю».



А вечером она вернулась. Он собрался использовать типичную (мерзкую! мерзкую!) женскую отговорку о головной боли, но она не собиралась с ним спать.

- Я пришла поговорить, - сказала она.

Не собирается с ним спать?! Каждая женщина, которую он хотел, спала с ним!

Но её-то он больше не хотел…

И он сдался.

- О чём… ты хочешь поговорить? – выдавил он из себя. «Почему мне так тяжело даются такие простые слова?»

- Обо мне, - просто ответила она.

«Да что она себе возомнила?! Когда я с женщиной, мы говорим только обо мне…или не говорим вовсе!»

Но они не собирались НЕ говорить.

И он сдался во второй раз.

- Давай.

- Знаешь, - тихо начала она. – Я не хочу, чтобы ты думал, что я комплексую по поводу своей хромоты. Хотя в детстве это было для меня трагедий. Я ведь так хотела танцевать! Стать профессиональной танцовщицей и дарить людям радость. Но когда я поняла, что это – невыполнимо, я не отчаивалась. Отчаяние – грех.

«Она ещё и проповеди мне читать будет!»

- Да, грех, - повторила она. – И я решила не отчаиваться. Я пошла… а впрочем, куда ещё может пойти такая, как я, чтобы дарить радость людям – в цирк, конечно! Я стала метательницей ножей. Обычно это делают мужчины, но я ведь необычная! Ведь для этого искусства мне не нужны ноги.

- И что мне нужно на всё это ответить? – раздражённо поинтересовался он.

- Ничего, - коротко бросила она. – Ты так ничего и не понял: я хотела сказать тебе, что нельзя отчаиваться. Ты не веришь в то, что способен любить. Ты не веришь в то, что тебя могут полюбить. Так нельзя… ты поймёшь… я помогу тебе.

И уже у двери она вдруг остановилась и резко повернулась к нему.

- А знаешь, я всегда мечтала станцевать пассадобль.

- Да, я уже слышал! Но потом ты поняла, что это невозможно…

- Ошибаешься. Я всё-таки станцую его для тебя…



И она ушла из его квартиры, но не из его жизни. Если плащ матадора – его защита, если он – залог его выживания, то она стала этим плащом.



С тех пор она присутствовала в его жизни – зримо и незримо.

Он приходил домой и находил на пороге тёплый плед с запиской: «В Мадриде ветер с Севера, любимый».

Он напивался в ресторане, а у входа его ждало уже оплаченное такси.

Он проигрывал в карты огромные суммы, но долги погашались до того, как он начинал опасаться кредиторов.



А цифра 128 в блокноте всё не появлялась…



…В тот день в Мадриде было особенно жарко, и в воздухе витал аромат грозы. Наверняка она уже бушевала где-то на подступах к столице и стремилась добраться до неё как можно скорее. Но корриду никто не отменял: разве гроза - повод для лишения мадридцев Зрелища?

День у него не заладился с самого утра. Весь набор его личных примет тореро буквально кричал о том, что на арену ему лучше не выходить. Но он всё-таки вышел: публика может простить многое, но не трусость матадора. Она опустит большой палец вниз, и навсегда забудет о нём.

Но этот день публика не забудет никогда.

… Когда он уже видел несущегося на него быка, и понял, что больше никогда не взмахнёт пурпурным плащом, и публика неистово закричала – и непонятно было: от страха? от возбуждения? – с верхних рядов, неуклюже перепрыгивая через несколько ступеней, бежала хромая девушка. Что-то блеснуло в воздухе, и через мгновение бык упал замертво. Его правый глаз был пронзён кинжалом…



Он пришёл в себя довольно скоро (да, он потерял сознание от страха, и этого мадридская публика ему не простила. Действительно – бык-то был убит, но не матадором. Значит, он плохо выполняет свою работу. Значит, ему пора давать дорогу молодым, которые не будут хлопаться в обморок при каждой опасной ситуации в корриде. В конце-концов он знал, на что шёл!). Но она уже ушла.



Вернувшись домой, он заметил в двери записку. Развернув её, он прочёл:

«127. Меня зовут Мария…»



***

Не по-мадридски холодный и банально пронизывающий ветер продолжал дуть, когда он через 20 лет после того случая вернулся на арену. Нет, там никого не было – но старый сторож ещё помнил его и разрешил немного побродить по кровавому песку.

А потом он сел на трибуну.

И ветер продолжал дуть.

И ничто не спасало от этого пронизывания – потому что нет спасения от холода души.

«Отчаяние – это грех», - вдруг вспомнил он.

И сказал: скорее для неё, а не для себя.

Впервые в жизни он сделал что-то не для себя.

- Я слишком много грешил в своей жизни. Так не буду брать на душу ещё и этот грех. Она бы порадовалась. Если бы слышала.

- Я слышу, - раздался голос у него за спиной. А потом на плечи опустилось что-то тёплое и пушистое.

Шарф.

- По-моему, твой старый шарф уже никуда не годится, любимый, - шептала ему Мария.



… А откуда-то из тумана, одевшего плащом Мадрид, доносились звуки страстного пассадобля…



*дурак (исп.)






00:21

Это не я иду против движения. Это вы все оказались на моем пути!!!
А вот еще стихотворение. Немного эротическая тематика...)



Постель, так постель,

Отбросим приличья с одеждой,

Сближение тел,

Он - жаркий приятный капкан,

И кожа горит,

И плоть покрывая надеждой,

Ты нежно меня

Чуть ниже груди целовал...

Любовь, как любовь,

В короткой, но сладкой истоме,

Как свет ночника,

На белом таком потолке,

Твой взгляд все скользит,

Как будто не мой, не знакомый,

По-детски обняв,

Ты лишь улыбаешся мне.

А тени бегут,

Такие забытые тени,

От ярких реклам,

Блик красный плясал на стене,

А ты говорил

И будто бы в сне невесомом,

Твой теплый живот

Сильней прижимался ко мне...



16.10.2006

Это не я иду против движения. Это вы все оказались на моем пути!!!
Я к вам. Хотя, окажусь нескромной, и скажу, что графоманом себя не считаю...





Человек-наказание


Он молчал, прислонившись спиной к холодной стене. А окно врывался серебристый снег и на подоконнике уже образовались маленькие сугробы. Его глаза, казалось, покрылись льдом, они были светлыми и блестели от слез, которым он стеснялся разрешить пролиться по щекам тонкими ручейками.

Она сидит, завернувшись в простынь, по спине рассыпаются темные спутанные волосы.

- Ты должна уйти, если хочешь, - шепчет он, сжимая кулак так, что кости хрустят и следы ногтей отпечатываются на ладонях.

Потом она еще долго бродила по комнате, как тень, может, искала свою одежду, а может просто тянула время. Наконец она снова присела на край кровати и спросила:

- Устал?

- Да. Устал.

Она быстро оделась, завязала в хвост спутанные волосы и ушла. Дверь громко хлопнула, и оконные стекла судорожно задрожали. Он все сидел и смотрел в одну точку, кожа уже покрылась мурашками от холода, исходящего от стены. «Интересно, куда она пошла, -подумал он, - три часа ночи, что она будет делать?» Хотелось скорее вскочить и в чем мать родила побежать за ней, вернуть под одеяло и согреваться до конца ночи ее теплом, лежать, положив голову на ее мягкий живот, который, конечно же, будет мелко подергиваться от непереставаемых судорог плача. Но сил не было. Возвращать ее опять. Зачем? Чтобы потом снова слышать ее острые слова? Он перестанет молить, снова про все забудет и продолжится эта круговая порука, которая длится вот уже 5 лет. Сколько раз они пытались быть просто друзьями? Сколько раз он избегал встреч с нею, уходил в небытие, не отвечал на трели телефонных звонков, а потом опять понимал, что нужно открыть окно и впустить в свою жизнь воздуха – и снова впускал ее. Она приходила с дружеским визитом, пила на кухне кофе, курила и плакала, потому что ей действительно было плохо. А может страшно. Или просто привыкла. И он открывал, он распахивал перед ней все двери, она снова хозяйничала в его жизни, нагло сбрасывая с полок мысли, которые он месяцами, а то и годами, так старательно расставлял по местам.

Зато уходила она всегда с фейерверком. Искала чего-то лучшего, ей тоже надоедали эти бесконечные мучения. Один раз даже вышла замуж и короткое время была счастлива. Потом встретила на улице его. Внутри нее самой уже жил другой человек. Она покончила со всем раз и навсегда, оборвав сразу две жизни. Развод. Аборт. Тот несчастный, что был ее мужем, не выдержал и покончил с собой. А она вернулась. Вернулась с разбитой судьбой, опухшими от пережитого глазами, и он не хотел видеть ее, даже тени ее в свою жизнь боялся впустить. Не хотел… но крепко обнимал ее тело, утопал ладонями в черных волосах и клялся Богу, что это был последний раз, и больше он ее никуда не опустит и сам не уйдет…

- Ты ведьма, ты просто ведьма. Нет, хуже. Ты дьявол, ты приносишь людям одно несчастье, - шептал ей он. И она смеялась и кивала головой.

Однажды настало затишье. Это напоминало холодное северное море, которое вечно бушует своими волнами, разбивает их о скалы, взбивает в белую соленую пену, каждый раз накатывая все с новой и новой силой. И вдруг на море настало затишье. Штиль. Волны улеглись в легкую рябь, засияли неуверенные лучи солнца… Настолько была невероятна и та маленькая осень, когда она уже казалось нашла свою тихую гавань, успокоилась и листала журналы для молодоженов. Потом она влюбилась, так же безрассудно, как это всегда с ней случалось. Улетела, выпорхнула. Он и не держал ее. Это как песок. Сложно удержать в руках – рано или поздно их кисти все равно устают, пальцы слабеют, и песок медленно просачивается сквозь пальцы до последней песчинки.

- Больше не возвращайся, - сказал он напоследок и погрузился в затяжную депрессию, серые однообразные дни, которые сменяли один другого. И так бесконечная череда дне, черно-белых снов… Пока она снова не пришла с кистью и краской стала все вновь раскрашивать. В алый, наверное… Что стало с тем, к кому она уходила на все это время – он не спрашивал. Знал только, что ничего хорошего эта женщина принести ему не могла и в глубине души жалел того незнакомого человека, на чьем пути так же выпало повстречать ее. Друзья по несчастью.

- Не могу с тобой. Без тебя тоже не могу? Что делать? – сотни раз вопрошал он, а она смотрела своими умными глазами и не знала, что сказать.

Она любила за все время только его. Любила его, влюблялась только в других… И даже встречая преграду на пороге его жизни – будь то стена или закрытая дверь – она сносила все, врывалась. И рада бы уйти навсегда, но не могла…

- Ты – проклятие, - говорил он, - Ты мой сладкий яд. Ты убьешь меня…



Целый час он просидел у стены. На полу валялись крупные стекляшки, от сорванных с ее шеи бус. Часы продолжали противно тикать, она приучила снимать их со стены каждый раз, когда ложилась спать, потому что не могла терпеть и шороху… Теперь они стали мешать и ему. Больно, как же больно.

Он подошел к окну. На подоконнике уже было много снега… Он подтаивал. Чуть теплыми пальцами он написал на стекле «Отпусти»…

Только на небе появились первые признаки рассвета, он, обезумев от четырех стен своей квартиры, вырвался на улицу. Выбежал, упал на колени и начал есть снег, зачерпывая его руками, жадно поедал, как голодавший множество дней человек поедает живительную пищу… Снегу за ночь намело целые сугробы. Он ходил по ним вокруг дома, под окнами, пока не устал настолько, что совсем лег на розовый от занимающейся зари снег, и наконец плакал… Плакал за все те годы страданий и счастья, проведенных с ней, она всегда была рядом, пусть в его постели или далеко с совершенно другим человеком, она держала крепко, не пускала… Слезы капали и оставались маленькими точками на девственной глади снега. Он видел гору снега, как будто замело что-то большое, округлое. Голыми руками он стал стряхивать снег, в надежде найти что-то. Вот в белых хлопьях болезненным для глаз контрастом появились ее черные волосы… Обезумев, он все быстрее и быстрее стряхивал снег, но замерзшие пальцы еще почти отказывались слушаться… Он видел лицо и широко открытые глаза, серебристая кожа и губы, которые навсегда покинула кровь, синие блеклые губы… Уронив ее голову он еще долго сматривался в глаза, но не видел в них совершенно никакого выражения. Просто как Снежная королева, девушка с белым лицом, лежала на почти таком же белом снегу, раскинув вокруг головы свои черные пряди волос… Она была не просто мертва. Она была абсолютно мертва. На ней больше не было одежды, кроме тонкого свитера и джинс. Ноги босые.

Паника прошла. Тяжело дыша густым паром, он сел рядом наклонился к ее уху и тихо сказал:

- Ну что ж, спасибо, что отпустила. Может, теперь я буду жить?




Should I choose the smoothest course,steady as a beating drum?
Завещание


Обои отклеиваются. Плинтуса отваливаются. За окном идёт дождь, не смотря на то, что от лета осталось еще целых три дня. Мать природа могла бы сжалиться над нами, и подарить еще солнечного света.

Я живу в сумасшедшем городе. читать дальше



Месть жестокой девчонки



Кому-то достаётся все, а кому-то ничего, например мне. С чего начать мою историю? Конечно, вы скажете сначала! Но здесь всё начало и одновременно всё конец…

Шаркая ногами, я брела вдоль улицы, рассуждая о человеческой несправедливости. Мне уже давно стукнуло 20.Скажете не так уж и много? Верно,… Просто именно в таком возрасте кажется, что ты уже достаточно большой, что бы поступать по взрослому. Да, кажется, только со временем понимаешь, что был не прав, но уже поздно просить прощения. Уже поздно вообще что-либо делать. Спрашиваете, почему я так долго тяну, вы правы, давно пора начать…

Меня с детства манил неведомый ночной мир. Он был для меня запретом, чем-то неведомым и волшебным. Ложась спать, я представляла себя взрослой девчонкой популярной и богатой. В этих грёзах у меня была шикарная тачка, и у меня был парень-супермен. Меня уважали, мне поклонялись, мне льстили, подхалимничали, в общем, пытались хоть как-то обратить на себя моё внимание. Я жила в своих мечтах, и на яву почти не появлялась. Все замечали, что со мной что-то происходит, но меня это совсем не волновало: из своих грёз я почти не «вылезала».

Так же я думала, что знаю всё, а оказалось, что ничего. Знала лишь как пишется слово «асфальт» и сколько будет 2+5. В смысле жизни не понимала же ничего. Многие считали меня занудой. И что мне оставалось делать с такой жизнью? Я – мечтала, мечтала о лучшем. Верно, это не лучший выход, но на большее я была неспособна. Но теперь всё это в прошлом. И когда вы прочтёте мою историю, вы сможете меня понять.

Я никогда не была фанатиком одёжки, не гонялась за лейблами, а носила лишь то, что нравилось, в принципе мне было наплевать на моду.

Наша семья жила в коммуналке, в которой было шесть комнат, столько же было и семей. Одно хорошо, со всеми соседями были хорошие отношения. Правда не все соседи были хорошими, например дядя Саша часто уходил в запой, а тётя Ира, его жена любила по этому поводу поскандалить. И все их стычки сопровождались битьём посуды (причём не только своей, но и соседской!). На следующее утро, когда дядя Саша и тётя Ира мирились, они долго извинялись за принесённый ущерб, но поскольку семья их была бедная, посуду они никогда не покупали. Приходилось складываться всем соседям: всё равно есть то не из чего.

Вот так мы и жили до некоторого времени. Однажды папа пришёл домой и сообщил обалденную новость: мы переезжаем. Оказывается, начальство наконец-то соизволило обратить внимание на самого отчаянного трудоголика, т. е. моего папочку. Мало кто в их не совсем удачной фирме проработал 10 лет, да ещё при этом совсем не жаловался на маленькую зарплату. Так что по случаю дня рождения их самого закоренелого сотрудника, вся фирма решила подарить папеньке квартиру. Так мы и переехали. Прощание было долгим, все соседи со слезами на глазах по очереди умоляли не забывать и хоть иногда навещать «добрых знакомых». Мама тоже чуть не плакала, папа стаял с непроницаемым видом, а я откровенно скучала, будто чувствуя, что меня ждёт что-то большее, чем прощание с бывшими соседями. Так оно и оказалось.

Знаете, странная штука жизнь. Иногда многие мгновения, которые происходят со мной, мне кажутся знакомыми, и у меня создаётся впечатление, будто я их уже переживала, в другой жизни что ли?

Вот и на этот раз так оказалось. Прошло 2 недели после нашего переезда. И когда я спускалась по лестнице, то вдруг увидела довольно симпатичного парня, на мгновение мы столкнулись взглядами. И тут я поняла, что влюбилась, причём влюбилась мгновенно, чего со мной в жизни никогда не случалось.

Каждый день, думая о нём, вспоминая его лицо, я ощущала, что оно мне знакомо. Или это была паранойя? Неважно…

С тех пор я только и делала, что «разведывала» обстановку. Спустя 2 дня я узнала, что МОЕГО парня зовут Егор, ему 20,и что есть у него такое сокровище, как любимая девушка Наташа.

Начав искать пути знакомства, я обнаружила, что Егор часто появляется в библиотеке. Ну что ж, в библиотеке, так в библиотеке! С тех пор я начала следить за ним. Когда он шел в свою библиотеку, я тихо шла за ним, пряталась в углу, высматривая какие он берет книги, а потом брала точно такие же и незаметно садилась неподалеку. Однажды мы случайно (честное слово!!!) столкнулись в коридоре, книги посыпались градом и перемешались. Вот тут то он и заметил меня! Долго же он, однако удивлялся: все книги были абсолютно одинаковые. Ладно, кое-как разобрались. А после он предложил провести меня домой, и тут я его просто сразила (позже он сам в этом признался), сказав, что мы живём в одном доме. Так завязалась наша дружба. Теперь мы виделись ежедневно. Потом я стала его лучшим другом и узнала много нового. Мой Егор был правильным парнем: не курил не пил, в драки не лез, в общем, был образцом для подражания. На первом мете стояла учеба и карьера. Все свои свободные минуты я проводила рядом с ним, я дышала и жила только им. К тому времени он уже забросил свою Наташку, так что времени для двоих стало еще больше.

Однажды не в силах больше сдерживаться, я сказала, что люблю, и буду любить только его, независимо от его чувств. Мне нечего было терять: у меня ничего не было, но, честно говоря, я знала, что Егор мальчик сознательный и добрый, и после такого признания просто не сможет вышвырнуть меня вон. Так все и случилось, он предложил встречаться, и я была на седьмом небе от счастья. Но длилось это не долго. Очень скоро я поняла, что я не просто безразлична ему, но и поняла, что он совсем не любит меня. И я стала истеричкой. При нём я была милой и очаровательной девчонкой, когда же уходила из его квартиры к себе домой, у меня мигом портилось настроение и катились слёзы. Позже я переехала к нему, не думайте, что это была его инициатива, это придумала я, Егору уже было все равно. Я стала закатывать истерики, по поводу поздних возращений домой, а он молча выслушивал мой скандальный монолог и уходил смотреть футбол, в общем, всё как у всех. Моя жизнь превратилась в ад... Хотя нет, я сама превратила ее в ад!!! Теперь я жила среди постоянных подколок, и терпела!! Но однажды, когда он сказал, что я похожа на актрису, а потом еле слышно добавил, что похожа на актрису из фильма « Не родись красивой», я просто откровенно обиделась и ушла. Да не надолго, но ушла же!! Моей выдержки хватило на неделю, а потом я вернулась. Какого же было мое удивление, когда я увидела пьяного Егора! Моего Егора! Теоретически это было невозможно, а вот на практике оказалось совсем наоборот. А позже и вовсе начались проблемы. Егор стал не только пить- курить, но и частенько приходить домой под кайфом. Однажды заявилась его матушка и, увидев своего сынка начала истерику. Наверное, лучше не описывать то, что пришлось выслушать мне, скажу только, что она обвинила меня во всех бедах Егора, и спился он по ее мнению тоже из-за меня. А я и не возражала, просто молча слушала ее невыносимую брань. Да, я знала каждое ее слово. Да, я знала – она права. Но от этого не становилось больнее, от этого становилось только легче. Я вспоминала о том, сколько сделал он мне боли, шутя и издеваясь, встречаясь попеременно с другими и, наконец, не любя меня.

А теперь я иду по улице вместе с нашим сыном, Ильей. Прошло четыре года после смерти Егора.… Иногда я, вместе с сыном хожу к нему на кладбище. И мне его совсем не жалко, в смысле Егора. Он просто как очередной урок в моей жизни. Я не считаю, что я угробила его, но я согласна, моя вина здесь есть. Надеюсь, моему сыну повезет больше, чем его родителям…














@настроение: ожидающеее

22:42

:)





Здраствуйте! Замечательная идея дневника! Вот мои "творения". Надеюсь услышать правдивую критику. Спасибо.









Шахматная Доска







Шепот. Я слышу, как листья опадают за окном. Ветер уносит их, гулко отдаваясь эхом в тишине. Этот голос говорит о вещах, столь ценных в этом мире, о нескончаемом потоке едкой, больной правды жизни. Философия ума. Загрязнение и очищение мыслей.

Горит яркий, почти ослепляющий свет. Комната в темных и серебряных тонах. Где-то капает вода. Возможно, это подвал…

Я понимаю, что сижу в центре комнаты, под ярко-красной лампой. Напротив меня сидит человек, который выглядит скорее как непонятное бесполое существо. Я знаю, что он мужчина. Его запутанные черный волосы свисают ниже плеч, а наверху собраны в хитроумную прическу, торчащую в разные стороны кончиками самих волос. Его глаза – темно-карие, грустные и холодные. На них наложена черная краска, почти стекающая по щекам. Губы его, большие и пухлые, красивой формы, сверкают темно-боровой помадой. Почти цвет крови. Кожа его очень бледная, имеющая почти трупный оттенок. У него нет бровей, что придает ему еще более печальный, потерянный вид.

Между нами шахматная доска, с фигурками из красного дерева, расставленными и готовыми для игры. Он смотрит мне в глаза. Делает ход.

Проходит время, игра продолжается. Наконец, он нарушает молчание, длящееся все это время.

«Это как жизнь. Тебе приходиться играть всегда. Я знаю, ты устала».

Он не проронил ни слова. Я слышу его мягкий голос в своих мыслях.

«Структура саморазрушения» – также мысленно отвечаю я.

«Страх перед будущим. Ты играла черными…»

Я не хочу больше быть здесь. Закрываю глаза…



... Грязный каменный бассейн. Я вижу его сидящим на краю, опустившим ноги в воду. Он в платье. Он улыбается, как наивный ребенок. Вода грязная. Это вода из болота.

«Ты хочешь спеть со мной?» – снова мысленно спрашивает он. Фраза звучит по-детски, с эмоционально выраженной окраской. Он усмехается, совсем как маленькая девочка.

Я не отвечаю.

«Это порядок вещей. Это грязь жестокость, наивность и утопия. Это короткие вспышки радости и боли, которую она доставляет. Это жизнь» – он перестает улыбаться и смотрит на меня с тоской в глазах.

«Значит,.. ты никогда не сможешь ничего изменить?» – мой вопрос ударился об образовавшуюся тишину.

«Жизнь» – повторяет он и вдруг, резко нагнувшись вперед, падает в самую гущу болотной воды. Я кричу и бросаюсь к нему, но его уже нет…

Ночь опустилась на пыльную землю, целуя ее холодную, гнилую почву…



… Комната вернулась. Я снова здесь. И он сидит напротив. Игра закончена. Я играла черными. И проиграла.

«Погаси свет, он слишком ярок, он режет мне глаза и мысли» – прошу я.

Он не шелохнулся.

«Я прошу тебя» – из моих глаз катятся слезы.

Он молча берет меня за руку.

«Мы никогда не умрем» – эта его фраза заставляет сердце сжиматься до боли и истекать кровью.

«Ты – зло или добро?» – тихо шепчу я.

«Я просто человек» – его ответ теряется в сумерках наступившей ночи.

«А я – просто осенний листок, упавший с дерева и затерявшийся среди холодных ветров…» – последняя слеза упала с моей щеки.

«Т-с-с…» – его глаза улыбаются. – «Мы улетим в небо, к серебряным звездам и медной луне…»

Я чувствую его руку в своей, холод ночи, ветер, рвущий нам волосы. И мы летим, как свободные летучие мыши, скрываясь в небе, далеко-далеко…




























@музыка: LAM - Sacrifice

В начале сотворил Бог небо...
Колыбельная



Привет, малыш. Спишь? Нет-нет, не просыпайся. Я? Я твой сон, меня нет, я просто снюсь...

Да, я именно такой, как ты представляла. У меня голубые глаза и золотые волосы. Конечно, конечно, у меня есть крылья, как ты хотела - большие и белые. Потрогать? Можно, давай руку... Нравятся? Конечно, мягкие, разве не о таких ты мечтала? Ты хочешь, чтобы я научил тебя летать? Я не могу... Глупышка, ты ведь и так умеешь...

Ну-ка, а теперь посмотри мне в глаза! Ты сегодня была хорошей девочкой? Точно? Ну, тогда я расскажу тебе сказку. Иди ко мне, садись на колени и слушай...

Давным-давно, когда тебя еще не было на свете, мир был добрым. В нем не существовало зла... Что?! Разве я могу врать?! Слушай дальше и не перебивай меня! Так вот... мир был добрым, и населяли его только ангелы. Красивые, высокие, стройные юноши и девушки, и, конечно, у каждого крылья. А глаза у них были такими голубыми, что небо, отражаясь в них, становилось синим. Это было чудесное время. Ни ненависти, ни недоверия - только любовь, такая же ласковая и нежная, как и сами ангелы.

А еще там был юноша, сын Неба, самый прекрасный из всех ангелов, Люцифер - так его звали. Он был влюблен в одну девушку...

Ой, у тебя закрываются глазки. Не спорь со мной, малышка, я дорасскажу тебе завтра, хорошо? Ну давай, ложись, а я тебя укрою... Хорошо-хорошо, я подожду, пока ты уснешь... да, подожду... спи-спи... баю-баюшки-баю...

Ну вот ты уже и спишь. Я посижу еще, ждать осталось недолго...



Девочка уснула, а ангел все сидел рядом и смотрел, как во сне она возвращается к своему истинному облику, сама об этом не подозревая... Смотрел, как меняется внешность малышки, как из совсем еще ребенка она превращается в юную девушку, как ее волосы светлеют и становятся золотыми... и как за спиной медленно, но верно вырастают большие, белые, мохнатые крылья...

14:51





Это только начало. Продолжение пишеться. Скоро будет. Может завтра, послезавтра вторую главу напишу. Жду отзывы и предоложения. Черный, жду вашего "доброго" словца. :)





Глава первая.



Каждое 30 марта было на удивление солнечным. Даже если на протяжении месяца было холодно, этот день был невероятно теплым.

Женщина во всем черном крадучись, осторожно, как будто до сих пор не веря в то, что ее дочь находиться на этом кладбище уже 5 лет шла на ту самую могилку. Самое страшное, что может произойти – это похороны собственных детей…

Ее лицо было старше ее самой лет на десять. Хотя полдесятилетия назад ей с легкостью можно было дать тридцать. Ее глаза смотрят все время вниз… Время от времени глотку прорывает вопль и редкая слеза скатывается по ее лицу (у нее почти уже не осталось слез). Самое страшное, что может произойти это смерть собственного ребенка…

Она тихонько перебирала ногами, так и не отводя глаз от туфель. Каждый шаг становился еще меньше, еще медленнее. Тут послышались голоса. На кладбище всегда очень тихо и шепот отчетливо слышен. Их было человек шесть, и все они стояли возле Эммы и все говорили на перебой. Женщина узнала в них друзей своей дочурки, без которых она не могла прожить ни дня. Пашка, с которым выросла Эмма, Валера – ее первая любовь, Дана – соседка по парте, Надя, Вовка и Марат, с которыми она дружила так давно, что никто уже не помнил откуда они знакомы. Они были больше чем знакомые или друзья, они были практически семьей. Все делали вместе, даже ночевать частенько предпочитали у кого-нибудь одного. Они любили друг друга, как братья, как сестра, да и сейчас любят!

- Здравствуйте, Алевтина Ахатовна, Вы как раз к тортику – мы еще не начинали.

Ребята сдержанно улыбались и уважительно здоровались.

- Не ожидала вас всех здесь застать. Ее лицо разучилось проявлять эмоции, голос был еле слышным… Она, аккуратно опираясь на спинку скамейки, перевела свое тело в сидячее положение.

- Так день рождение же! Юбилей как никак!

- Эмма любила дни рождения…

- Сейчас еще Максим придет со свечками… Задуем их за нее и тортик поедим.

- Вы, знали, что она очень этого хотела?, - поинтересовалась старушка. Шустрая Дана сразу же не четко еле связано залепетала.

-Она говорила о своей могиле… Может, чувствовала. Такой светлой была, такой жизнерадостной! Мы раньше гуляли с ней по кладбищу фотографии, имена разглядывали, говорили о жизни, о смерте, о счастье… Сколько людей плачут на могилах? – Большинство! Сколько жалости к себе! Мы ведь от чего плачем? От того что нам не привычно, без человека, привыкли к нему, к его звонкам, общению. Привыкли, возможно многое отдали для него из-за него…

А ей там хорошо! Ей богу хорошо! Она же ангелом была! В нынешнем мире столько грязи, пошлости, низости. Она была не для этого мира! Нет! И ей бы не хотелось что бы мы плакали. Она несла с собой свет! Ей хорошо, я уверенна в этом…

Договаривая, последнюю фразу Дана улыбнулась и посмотрела на Валеру. Тот как будто отвечая заговорил…

- Она во сне ко мне сегодня явилась. Красивая такая, святящаяся, как всегда улыбалась… А потом за руку взяла, совсем материально. Вот как я сейчас держу твою руку, Дан. Потом сказала что у нее все хорошо и терзает ее лишь наше сожаление о ней. А потом… Потом я проснулся.

Тут забурчал Вовка.

- Эммочка, солнце мое, не слушай их я тебя молю. Я пришел, что бы поздравить тебя с днем рождения и сделаю это! Желаю тебе всего самого светлого, теплого, нежного, что осталось в этом грешном мире. Что бы светило солнце, пели птицы и ты как и прежде самым естественным образам могла бы показать людям, эту красоту, почувствовать ее. Да, спасибо тебе за все! Если бы не ты, я бы так и не решился жениться на Надьке, а теперь у нас скоро уже малыш будет!

У ребят вытянулись лица.

- Да, подходящее место вы выбрали, что бы это сообщить!

- А где вас еще всех вместе соберешь. К тому же я хотел узнать, ничего, если мы назовем ее Эммой?, сказал Вовка, будто обращаясь к покойной.

- Она была бы рада, - ответила Алевтина Ахатовна.

- Ребят давайте кофейку, хоть по этому случаю…

Надя достала термос с свежесваренным кофе с лимоном, как любила Эмма и стала разливать. Друзья поздравляли будущих родителей, вспоминали Эмму, будто виделись с ней вчера. И очень старались улыбаться. У Марата в голове пронеслась мысль о том что Эмма была бы хорошей матерью. Но промолчал и старался как можно быстрее отогнать эту мысль…

- Свечек, похоже, не дождемся…

- Надь, – режь торт!

- Можно мне с желе кусочек?

- Эмме тоже отрежьте

Шепот всех поздравляющих смешивался и превращался в гул похожий на говор макушек сосен.

Виноватый в том что свечки на торте так и не были задуты сидел неподалеку на бетонной ступеньке. Он впервые за пять лет увидел где она похоронена. Он не был на ее похоронах, в течении 5ти лет никогда сюда не приходил. Он смотрел на ребят, вернее сквозь них До сих пор не мог смириться. Одна мысли била по мозгам: Она умерла. Его тело раскачивалось взад-вперед, губы повторяли миллионы разы: «она мертва». Подойти к ребятам означало бы подтверждение того, что ее больше нет. В один момент поднялся сильный ветер, свечки упали с потрепанной тетрадки, лежавшей возле нее. Листочки затрепетали. Когда ветер стих тетрадь осталась распахнутой на 24 февраля. Впервые то что не давало читать ему дневник Эммы отпустило его и глаза побежали по боли знакомому почерку…