литературоведение от НКВД. Запись сна

[демодок]

Мне приснилось, что ко мне приехала из Северска Елизавета Петровна Громова, следователь НКВД. Не Т.Н. - автор, играющая свою героиню, - а сама Елизавета, но по просьбе Т.Н.: почитать мою «Не Наташу» и помочь мне советами.
Времени у Елизаветы Петровны мало, она попросила распечатать готовое и сразу стала читать, а я засуетился с чаем.
Читает она, значит. Быстро так читает. И морщится...
- Что, - спрашиваю, - порнухи многовато?
- Нет, это здесь ни при чём, - отвечает, - к этому я безразлична. Но допросы построены очень плохо. Вообще никак не построены. Главный фигурант юлит, выкручивается, недоговаривает, а следователь этого то ли не замечает, то ли даже пособничает, помогает уйти от ответственности. Я бы такого следователя самого привлекла...
Я оторопел:
- Какие допросы? («Или что-то не то распечатал?», - думаю).
А она мне спокойненько объясняет: литературное произведение - это следствие, которое ведётся для выяснения истины. Персонажи - подозреваемые и свидетели, автор - следователь. В нескольких местах - потом она мне покажет, в каких именно - этого самого Евгения Званого можно было хорошо ущучить, и не возникло бы двусмысленностей, но я этого не сделал...

Вот такое вот литературоведение...

@темы: Мысли вслух

---

С новым годом!

[Морга]

Уважаемые сообщники, проеты и прозайки! А также бесценные модераторы. Желаю вам творчества и терпимости во всём, кроме попустительства безграмотности. Мы любим наш язык, любим литературу, ценим творчество. Будьте счастливы!

---

тру лав

[демодок]

Я заразный и гриппозный:
поцелуешь — будет поздно
о своём здоровье думать!

...я люблю тебя... ты дура...

Что ж, вали меня в кровать —
будем вместе грипповать!

@темы: Стихи

---

Призрак(написано 16.06.09)

[.Shisha.]

Я призрак.
И плоть моя пуста.
Не смотрят никуда глаза,
И слов не говорят уста.
Я безразлична.
Давно я не смеюсь.
Не чувствую усталость,боль и грусть.

И пусть я в мыслях,
А не наяву,
Но я живу.
Живу я не в раю
И даже не в аду-
Я в сердце тех,с кем я не пропаду.

Уже я не жива,
Ещё я не мертва,
Но я ещё тебе важна.

Ты видел облик мой во снах,
В своих заветнейших мечтах...
Ты знай,что я всегда с тобой,
Любимый мой,
Желанный мой...
Но ведь не рядом я!
Прости...
Свои желанья отпусти...

Я призрак.
Прошу,прости меня,
Ведь домом мне родным,
Сырая станет впредь земля

---

Из "Книги из двух стихов и одиннадцати рассказов"

[Князь Процент]

Маленький человечек, косоглаз и уродлив,

Служит ключником у разоренного барона.

Он приметлив, работящ, неразговорчив

И внимательно слушает речи с амвона.


Маленький человечек один раз покинул замок,

Уехав шутом с птичьими правами;

Но был на сцене столь робок и жалок,

Что актеры под свист его прогнали.


Маленький человечек сохранил библиотеку,

Собранную отцом его господина;

Жена ночью спит – он читает сюжеты

Истории Греции, Англии, Рима.


Быть может, маленький человечек один стоит всего мира.

В тиши ночной он написал сонеты и пьесы Шекспира.
%

---

[Пленея]

Стиxотворение собираюсь послать на конкурс, поэтому нужен совет и критика.



Когда листва летит с высокиx золотыx берёз,
Xолодный ветер что-то нежно шепчет в тишине,
Кто устоит, не упадёт в объятья тёплыx грёз?
В чужом краю, Россия, кто не вспомнит о тебе?

Родная, мне скажи, твоим просторам есть предел?
Предел степям, сиянию церковныx куполов?
Величие нести в глазаx — таков уж твой удел,
Ведь описать его не xватит всеx на свете слов!

Царица! Голову твою венчает солнца свет.
По венам рек неспешно льётся голубой xрусталь.
Россия! Для меня земли родней на свете нет,
Когда стремится взор в твою непознанную даль.

Клянутся воины тебе, что xрабры иx сердца,
Что не отступят, что не будет сломлен русский дуx,
Что закрывать тебя готовы грудью до конца.
Под ритм стрельбы победное “Ура!” ласкает слуx.

Порой безжалостна становишься на долгий миг,
А иногда заботлива, как любящая мать.
Прочтёшь xоть сто легенд, xоть тысячи учёныx книг,
Как ни пытайся, не любя, Россию не понять!

---

феминистка

[демодок]

Мне повстречалась феминистка
с ротвейлером на поводке.
Мы познакомились не близко -
весьма, весьма накоротке!

- Привет!
- Привет!
- Ведь вам налево?
А мне направо, миль пардон! -
Она прошла, как королева,
за нею следом ейный дог.

Он был умён, силён, спокоен,
не грыз намордник, не рычал,
в ответ на что-нибудь такое
неодобрительно молчал...

Я так скажу: уж не взыщите,
но есть от феминизма прок;
та не нуждается в защите,
в чьей нежной ручке - поводок!

@темы: Стихи

---

Уходи

[Rowana]

Я говорю ему: "Солнечный, уходи" -
И это почти так же страшно, как снег и боль,
Как из кармана камень достать и бросить его в прибой,
А найти в груди.
Как отвечать на реплики невпопад,
На вопрос "Ну, как ты?" только молчать, молчать.
Как услышать чайку в порту, случайно коснуться его плеча
И всю ночь не спать,
И всю ночь до экзамена танцевать,
Целоваться на кухне, пока остальные ждут.
Как глотать таблетки, слезы и пластилиновую еду,
Как глотать слова.
Как наутро вернуться к себе домой,
Как не плакать, "не знать отказов и середин".
Как, проснувшись в обнимку, сказать ему: "Солнечный, уходи"
И уйти самой.

@темы: Стихи

---

[drunkin_unicorn]

ритм сбился, да...а в целом?

если вдруг сердце моё остановится,
будешь ли помнить, какой я была?
голос услышать мой не захочется?
будешь жалеть что я умерла?

нет, я не глупая. не собираюсь я
пока уходить на тот свет.
просто весь день, не жалея ни малости
колет в груди мой "предмет".

может, я слишком часто нетрезвая,
может я много курю.
но вот такая я. дурочка грешная.
зачем это всё говорю?...

нет. не подумай. я не такая.
обычная. скучная. в общем, как все.
мой мир ты откроешь, меня познавая,
по общим прогнозам, к весне.

прости что опять я веду монологи.
ты их не услышишь. скажи, я права?
меня воспитали странные боги
в основу которых легла простота.

всё. хватит. спокойно. опять разболталась.
кому-то всё это придётся читать...
я просто устала. я просто слонялась
в безликой усталости. пойду-ка я спать...

@темы: Стихи

---

Из "Книги из двух стихов и одиннадцати рассказов"

[Князь Процент]

Оставалось шагов пятьдесят до тени – ломило плечо – переложил он груз на другое – не встречалось ничего интересного по пути – наконец-то – почувствовали ноги прохладу – остановился он перевести дух – положил груз рядом с собой – раздавались голоса людские вблизи – запрокинул он голову.

- … потому-то я и говорю, что требования, в том числе требования морали, к каждому должны предъявляться разные.

- То есть, вы хотите сказать…

- Я хочу сказать следующее: одинаковых людей, как и, скажем, одинаковых репродукций одной картины, не бывает – на одной краски чуть ярче, на другой бледнее, или еще что-нибудь. Может быть, мы этого вовсе не замечаем, но отличие все равно есть. Это философия; тебе будет интересно, когда начнешь задумываться над такими вещами.

- Выходит, на свете нет ничего одинакового?

- Конечно, нет.

- И даже вот этот муравей отличается от всех остальных?

- Отличается. Разумеется, не уровнем интеллекта; но у него, допустим, задняя конечность немного длиннее, чем у этого, мертвого, которого он тащит в муравейник.

- Значит, все в мире разное…

- Да. Это, брат, философия.

Перестал он слушать – садилось солнце – далеко было идти – двинулся.

- И в самом деле, я только теперь увидел, какая в этом необъятная… необъятная бесконечность… что во всей вселенной нет ничего абсолютно одинакового!.. У этого муравья глаз чуть больше… вот это да!.. – жарко говорил Толя Вылетухин, студент математического факультета. Он сдал накануне последнюю переэкзаменовку и оттого был совершенно счастлив.

- Ну, хватит, брат, о муравьях – много чести им, - пожурил его крестный, майор запаса Мальков, - Мы с тобой заскочим по пути в книжный – мне надо Сашечке учебник посмотреть, она у меня в одиннадцатый перешла, потом в магазине затаримся – и к вам. С родителями твоими посидим, я их сто лет не видел… Завтра я встречусь с одним человечком, съезжу на рынок, а послезавтра у меня поезд…

- Ты вон уже какой красавец сделался – от девок, поди, отбоя нет. У меня Сашечка тоже очень красивая девочка стала… - добавил он, чувствуя, как начинает щемить сердце, и переставая дышать.

Вот и – показался дом – опустил он груз – стоял несколько секунд – не думал ни о чем.

Он мог подумать, что скоро принесет груз к дому, поужинает, обменяется новостями и уснет, но он и так знал, что все это случится, если на него не нападет кто-нибудь посильнее, он не разучится ходить и не произойдет еще что-то непредвиденное, и потому не думал об этом; также он мог поразмышлять о разговоре, что он слушал, но в нем, как ему показалось, ничего интересного не было; наконец, он мог сказать себе, что людям, которые все, как известно, неуклюжие лентяи и болтуны, много будет чести, если он станет рассуждать о них; но, во-первых, он был не горд, и, во-вторых, не умел складывать в уме такие длинные фразы.

Не подумал он ничего – зашагал дальше.
%

---

[демодок]

Мастеру

Упала систе-е-ема,
пропали стихи.
Хорошая те-е-ема,
а рифмы плохи.

Упало - пропа-а-ало,
и хер бы на них!
Грустить не пристало,
но помнится стих...

@темы: Стихи

---

Те, кого не будет.

[Мастер-]

Да я бы и не стал грустить о том,
о чём положено грустить ночами,
что не выходит выплакать стихами,
что вышивала крупными стежками
мечта. Серебряным на золотом.
Да я бы и не стал грустить о тех,
кто никогда не спросит «как живёшь»?
О тех, кого уже совсем не ждёшь…
откроешь дверь. Порог перешагнёшь,
нальёшь стакан. И вспомнишь всех.

И, сам с собою чокаясь, напьёшься.
Разбавив водку пополам слезами.
Быть может в тех, кого не будет с нами,
и сам когда-то болью отзовёшься.

---

Похоть и разврат

[Yo-Yo_Toy]

Так давай же сгиним в Ад
Там движет похоть и разврат,
Твои уста к моим устам,
Пусть в экстазе все сгорят.

С губ сорвался крик,
В сотый раз кричу, "еще"
Не останавливай движенье, наших тел
Так горячо.

Мое тело и душа
Твоими станут навсегда,
Заставь меня еще кричать
Хныкать, плакать и рыдать

Все мои чувства закипят,
Все желанья встанут в ряд,
От движенья, горячо
И мне хочеться еще...

Обожги меня дыханьем
Заставь как в стахе трепещать,
Войди в меня как можно глубже
И заставь меня стонать.

Излей в меня свои желанья,
Накажи меня, еще,
Я лишь раб, твоих желаний
Так излей же в меня все...

Так давай же сгиним в Ад
Там движет похоть и разврат,
Твои уста к моим устам,
Пусть в экстазе все сгорят

@темы: Мысли вслух, Стихи, Отношения

---

[демодок]

Люблю я праздник Новый Год
и ёлку не в лесу,
люблю жевать под нею торт,
конфеты, колбасу,
люблю к утру валиться спать
наевшимся от пуза,
люблю заслуженный салат
Советского Союза!

@темы: Стихи

---

Реабилитация Мальчиша-Плохиша

[демодок]

отредактировал...

Трудно жилось Мальчишу-Плохишу, очень трудно. Постоянно хотелось есть. А отец не давал. То есть, давал, но мало — меньше, чем хотелось. Говорил: «Хочешь ещё — работай!». И приходилось работать: коров пасти, огород копать и полоть, дяде на кузне помогать, у другого дяди мешки с мукой таскать на мельнице... Хозяйство у отца было большое, и своего сына он стремился в каждом ремесле испытать, чтобы знать: где от него больше пользы будет. И кормил — досыта, но Мальчишу-Плохишу всегда хотелось ещё немножко.
А потом случилась революция, отца назвали кулаком и раскулачили, и есть Мальчишу-Плохишу стало почти совсем нечего. А парень он был крупный, сильный, в жратве очень нуждающийся.
Вот только драться не умел и не любил.
Ну вот скажите: зачем люди дружка с дружкой дерутся, когда есть нечего? Неужели нельзя вскопать огород, посадить картошку и кушать то, что выросло? Зачем у других отнимать?
У Мальчишового-Плохишового отца — взяли и отняли, а самого его в страну-Сибирь отправили. Ладно хоть одного, без семьи, которую он оправдать сумел. «Я, мол, один в семье такой мироед, ни жена ни сын ни в чём не виноваты, они хорошие!..». Поверили, оставили Мальчиша-Плохиша и его мамку в селе, а в страну-Сибирь только отца отправили.
Всё, что было наработано отцом, отняли, прочим сельчанам раздали.
Ну и надолго ли им хватило? Всё равно работать пришлось!
Мамка хозяйство не потянула так, как отец тянул, да и работников стало нельзя нанимать. Всей и еды — что с огорода возле хаты.
Жуёт Мальчиш-Плохиш варёную картошку, воображает себе медовые пряники, которые мамка (ещё при отце) сама пекла...
А когда набежали из-за моря чужие солдаты, решил Мальчиш-Плохиш: «Пропадай всё пропадом! Дадут мне пожрать — наемся, не дадут — хуже не станет! А потом всё равно придётся работать — хоть под одной властью, хоть под другой. Оно и правильно, именно так меня и учил папка: хочешь кушать — работай!. Лишь бы на себя, а не на тех, кто только драться умеет, а работать — кишка тонка!».
И рассказал он вражьему офицеру всё, что знал, а знал он вот что: «Нет в селе красноармейцев, остались только дети, не старше самого Плохиша, да бабы, да старый дед, который винтовку и поднять не может, не то что выстрелить. Идите спокойно через наше село навстречу Красной Армии, воюйте, убивайте друг друга. А мне работать позвольте, а то жрать совсем нечего»...
И получил Мальчиш-Плохиш даже больше, чем ожидал: не только разрешили ему пахать столько земли, сколько сможет, но ещё и целую бочку варенья да целую корзину печенья дали...
Кто ж его знал, что Мальчиш-Кибальчиш всё это порушит и вернёт то, что было? Записали Мальчиша-Плохиша во вредители-предатели, запретили ему работать для того, чтобы есть досыта, и заставили лес валить во стране-Сибири, чтобы спутники в космос пускать. И сгинул Мальчиш-Плохиш как класс, даже памятника ему никто не поставил...

@темы: проза

---

фанфик

[Лина Тонн]

Название: «Наперекор»
Фандом: «Золотой компас»
Автор: Лина Тонн
Бета/гамма: Redhat
Рейтинг: R
Тип: гет
Пейринг: лорд Азриэл/Мариса Колтер
Жанр: общий, роман
Аннотация: Тогда я и поняла, что делать всё наперекор Азриэлу доставляет мне чертовски много удовольствия.
Отказ от прав: сюжет – Филиппу Пульману, экранизацию – создателям.
Вызов: Написано на фикатон "Напиши в незнакомом фандоме" по заявке Almond: "Золотой компас: лорд Азриэль/миссис Колтер. AU, где Лира воспитывалась у Марисы".

Азриэл. Мой милый Азриэл. Так забавно было наблюдать за ним. Смотреть, как он злился, смеялся, ревновал меня к моему мужу. Я до сих пор не могу найти ответ на вопрос, почему выбрала его. Да, я упивалась властью своих чар, которые и толкали обычно благоразумного и спокойного Азриэла на необдуманные поступки. Да, мне нравилось восхищение в глазах того, кого все боялись. Да, я просто любила играть людьми.
- Я буду называть тебя Мари, - как-то произнёс он, гладя меня по голове. Я куталась в простыню, положив голову ему на плечо.
- Нет, - возразила я.
- Да, - сказал он тоном, не терпящим возражений.
- Ты никогда не будешь называть меня так, - уверенно повторила я, приподнявшись на локте. Наши взгляды скрестились; тогда я и поняла, что ужиться с Азриэлом будет непросто. Он был рождён для того, чтобы управлять, а я – отнюдь не для того, чтобы повиноваться, даже такому мужчине, как он. Я так и не смогла понять, как собиралась жить с ним. Ведь изначально я рассчитывала только на удовольствие.
В тот день мы впервые поссорились. Он ушёл, хлопнув дверью, оставив о себе напоминание: большие синяки на запястье и багровый подтёк на шее.
Тогда в сознание впервые закралась мысль, что на самом деле моё «лекарство от скуки» (я назвала его так в пылу одной из последующих ссор) чересчур властное и жестокое. Азриэл любил охоту, сырое мясо и токайское вино. Это должно было натолкнуть меня на мысль о его характере. Недаром муж говорил, что я хороший психолог. Он был преданным, что заставило его несколькими месяцами позже заколоть старика Колтера. Любил искусство – единственное его увлечение, которое я разделяла. Ещё он увлекался гольфом, книгами и техникой. Но всё это не мешало ему быть чертовски заносчивым и самоуверенным. Я, не привыкшая к тому, что восхищаться можно кем-то ещё, кроме меня, была в бешенстве. Что я могу сказать о своём характере? Самой судить трудно; тем более, если верить людям, их мнение обо мне отнюдь не лестно. Азриэл говорил, что я непозволительно красива (об этом-то я и сама знала) и отзывчива. С последним я до сих пор не могу согласиться. Как по мне, я та ещё дрянь. Да, смазливое личико, обольстительная улыбка и многообещающий взгляд могут проложить дорогу в свет, но от себя не уйдешь. Одно я знаю точно – с собой я честна. Остальное меня не волнует.
Кроме всего прочего Азриэл занимался благотворительностью. И я всякий раз не могла понять – действительно ли у него добрая душа, или всё это тщательно спланированная рекламная кампания. Я уже говорила, что слыла неплохим психологом – но Азриэл был единственным, которого я не могла «прочитать». Других людей я читала, как открытые книги, и большинство из них не представляло для меня интереса. Я могла подставить и предать, когда речь шла о личной выгоде. Мне не стыдно признаться в этом, потому что пришлось на себе проверить закон джунглей – выживает сильнейший. И опровержению этот закон не подвергается. Однажды я поняла, что лучше слыть бессердечной стервой, чем добродушной наседкой.
Хотя иногда до крика хотелось с кем-то поговорить. Нет, великосветской болтовни о литературе, музыке и живописи в моей жизни было предостаточно. Но вот чтобы по душам, ни к чему не обязывая ни себя, ни собеседника… Таких бесед мне катастрофически не хватало. До знакомства с Азриэлом я даже не подозревала, что смогу с кем-то просто так разговаривать. Но даже сейчас, вспоминая об этом, я испытываю нешуточные сомнения. Я ведь уже говорила, что считаю Азриэла двуличным и очень даже «себе на уме». Мне не раз говорили, что в своих суждениях я упряма до безумия.
Тогда я и поклялась себе, что никогда не приду мириться первой. Прошла неделя, вестей от Азриэла не было, и я, честно сказать, немного погрустнела при мысли, что больше не будет сногсшибательных развлечений и адски прекрасных вечеров. Но семь дней спустя лакей принёс письмо, обёрнутое красной шёлковой лентой. Азриэл извинялся и приглашал меня покататься верхом возле его поместья. Муж опять уехал по делам, а я была предоставлена себе. Сначала мелькнула мысль, что неплохо бы ещё несколько дней подчёркнуто не замечать Азриэла, но скука всё же пересилила гордость. Спустя полтора часа я, одетая в бархатное небесно-голубое платье, уже стояла рядом с Азриэлом, держа лошадь под уздцы.
Надо бы прибавить, что прогулка получилась недолгой. Внезапно поднявшийся ветер неприятно хлестал по щекам, а мелкий дождик капал за ворот лёгкого осеннего платья. Азриэлу пришлось пригласить меня в дом; хотя вряд ли он был против, бушующая непогода явно была ему на руку.
Мы приятно провели время за графином токайского и запечённой индейкой. Говорили о чём-то пустяковом, сейчас даже не вспомню, о чём – то ли о светских сплетнях, то ли о новых нормандках, приобретенных Азриэлом, то ли вообще о политических делах моего мужа. Я очнулась только когда сильные пальцы Азриэла коснулись тесёмок, стягивающих корсет. Измятое голубое платье валялось на полу, причёска распалась, и мягкие локоны каскадом струились по моим плечам; а тут и кремовый корсет медленно сполз к моим ногам, поддавшись умелым рукам Азриэла. Возможно, стоило смутиться и опустить голову, но я была слишком возбуждена, чтобы думать о правилах приличия. Он стоял позади меня; я переступила через ненужный корсет и обернулась, шагнула к Азриэлу. Это был молодой, чрезвычайно обаятельный мужчина с тёмными пронзительными глазами (от такого взгляда мурашки по коже), тонкими губами, широким носом и короткими чёрными волосами. Я протянула руку, касаясь его щеки; он вздрогнул и улыбнулся, сжимая мою руку и привлекая к себе. Я оказалась в объятиях Азриэла, и он тут же поцеловал меня, заставив на несколько мгновений забыть обо всём. Он целовал жадно, настойчиво и властно; я извивалась в его объятиях, но тут Азриэл прервал поцелуй, подхватил меня на руки и перенёс на постель, укрытую атласным покрывалом. Нетерпеливо избавляясь от одежды, спустя несколько секунд он уже целовал мою грудь, почти до боли прикусывая соски. Возбуждение было настолько сильным, что я не помнила себя и остервенело царапала спину любовника, заставляя его рычать.
Прелюдия закончилась внезапно: Азриэл грубо раздвинул мне ноги и вошёл – так глубоко, что я закричала. Медлить он не стал, вжимая меня в постель и входя до предела. Я стонала и что-то бессвязно выкрикивала в полузабытьи.
- Тебе же нравиться быть в моей власти, Мариса, - прошептал Азриэл, наклонившись к моему уху.
- Не дождёшься, - сквозь застилающую пелену удовольствия прошипела я, вонзая ногти в его кожу.
- Ты упрямая сучка, - кривясь от боли, прохрипел он. Не долго думая, я высвободила правую руку и дала ему такую пощёчину, что она звоном отозвалась в ушах.
- Дрянь, - прорычал он, схватив меня за запястья и прижимая их к кровати.
- Ненавижу тебя, - отчётливо проговорила я, не желая признаваться даже себе, что мне действительно нравится.
- Не ври себе, Мари, - ухмыляясь, сказал Азриэл и излился в меня сильными толчками. Я не хотела кончать, назло ему, но он отпустил мою руку и ввел два пальца внутрь. Я выгнулась дугой, в экстазе выкрикивая имя Азриэла, и обессилено откинулась на подушки.
В ту ночь я не вернулась домой. Вообще-то мне было безразлично, что скажет муж, но, как оказалось, он тоже не вернулся домой ночевать. Так моё ночное приключение осталось незамеченным. Я мгновенно уснула, думая, что я вправду неотразима, если сам лорд Азриэл упал к моим ногам. О да, тогда я действительно считала это правдой. Ну разве можно сомневаться в собственной красоте? Небесно-голубые глаза, маленький тонкий носик, роскошные светлые локоны, немного припухшие губы и гладкая оливковая кожа – не само ли совершенство?
Первой фразой, которую я услышала следующим утром, была:
- И не вздумай отрицать, что тебе понравилось!
Азриэл выглядел ужасно довольным и нагло ухмылялся, глядя мне в глаза.
- И не надейся, что я сознаюсь в этом, - не менее нагло ответила я.
- Но ведь это так! - воскликнул он. Азриэл всегда был вспыльчивым и очень быстро терял контроль над собой.
Тогда я и поняла, что делать всё наперекор Азриэлу доставляет мне чертовски много удовольствия. К тому же, было необходимо поставить его на место, иначе он возомнил бы себя единственным и абсолютным моим хозяином. Я же предпочитала оставаться независимой и подчиняться лишь собственным прихотям. Прости, Азриэл, но по-твоему не выйдет.
В тот день мы поссорились во второй раз. Потом помирились. И снова поссорились, и снова, и снова… и так до бесконечности. Скандалов и примирений было очень много, и все они были яркими и запоминающимися.
Но одна из ссор была просто феерической. Азриэл заявил, что бросит меня, если я не уйду от мужа. На тот момент сделать это было практически невозможно, ведь я только стала подниматься по политической лестнице, и разрыв с мужем перечеркнул бы мою карьеру в самом её начале.
- Ты сучка, упрямая сучка! Ты же хочешь меня, хочешь принадлежать мне! Какого чёрта ты строишь из себя непонятно что?! – орал Азриэл, глядя на меня помутившимися от гнева глазами.
- Я ничего от тебя не хочу! Это всё плоды твоего чересчур завышенного самомнения, - не менее злобно бросила я в ответ.
Тогда он впервые утратил самообладание. Не помня себя, он шагнул ко мне; я испуганно отскочила назад, но этот мужчина был втрое сильнее меня. Азриэл изо всех сил сжал мою руку повыше локтя, оставляя синяки, и, сверля меня взглядом, прошипел:
- Ты ещё приползёшь ко мне на коленях, поняла? - а потом, ехидно ухмыляясь, добавил:
- Мари, - и, швырнув меня в угол комнаты, ушёл, хлопнув дверью.
- Ты мне не нужен, и не надейся! – со слезами ярости в голосе выкрикнула я ему вдогонку. Не знаю, услышал ли он, но мне показалось, что спустя несколько секунд стена содрогнулась от мощного удара. Было невыносимо обидно, и я позволила себе немного расслабиться и вернуть силы, выпив бутылку токайского. Его любимого токайского. Прошло несколько дней, и я полностью пришла в себя, мысленно поставив на наших отношениях точку. Нет, даже не точку – восклицательный знак. Но где-то в глубине души я надеялась, что через неделю, максимум полторы, в комнату постучится лакей, держа на подносе письмо, перевязанное ярко красной лентой. Таких лент у меня сохранились десятки. Я не могу объяснить, зачем берегу их; ленты лежат в отдельной шкатулке, такой же красной, как они. Несколько раз эта шкатулка уже оказывалась над мусорным ведром, но какая-то неведомая сила заставляла меня отдёрнуть руку и поставить коробочку на прежнее место.
Но прошло три недели, а лакея всё не было. Я находилась в крайне расстроенных чувствах, но, обсуждая за обедом дела мужа, услышала, что лорд Азриэл уехал по делам.
Насчёт того, когда он вернётся, муж ничего не знал.
Азриэла не было два месяца. За это время я успела убедиться, что ничего общего у нас с ним нет, и мы никогда не будем вместе. Для союза нужно было искать компромисс, но мы оба не были на него способны. Вместе с тем я поняла, что несмотря на двуличность и вспыльчивость Азриэла, я продолжаю тосковать по нему. Нет, до любви было ещё далеко, хотя привязанность уже зародилась. Да и сама любовь в нашем случае была… относительной.
Потом моё здоровье резко ухудшилось: начала кружиться голова (я придерживалась обычной диеты, и это выглядело довольно странным), появилась тошнота, круги под глазами и раздражительность. Я по несколько раз в день меняла своё отношение к Азриэлу: то я ненавидела и презирала его, то была готова кинуться ему в ноги, умоляя вернуться. Я списала всё на переутомление, ведь тогда я усиленно работала над своей карьерой, но когда случилась задержка, я запаниковала. Тогда-то я и поняла причину недомогания.
Решение было принято без колебаний – ребёнок не имеет права на существование, иначе плакала моя карьера крокодильими слезами. Допустить, что это ребёнок Колтера, я не могла, ведь мы давно не занимались с ним любовью. У старика были проблемы с этой стороной супружеской жизни, хотя он и мечтал о наследнике. Но даже его ребёнка я бы не решилась оставить, ведь это означало на многие годы закрыть себе дорогу в большую политику.
Я выбрала дату для аборта, но тут, как гром среди ясного неба, прозвучала весть – лорд Азриэл вернулся. Сначала я решила не придавать этому значения и сделать вид, что мне глубоко безразлично, но потом всё-таки подумала: раз он отец, часть вины нужно переложить на него.
Я сама назначила ему встречу. Когда я пришла, он стоял, опираясь спиной о стену и сложив руки на груди.
- Я знал, что ты сделаешь первый шаг, - с самодовольной усмешкой констатировал он.
Но я тогда уже знала – мы слишком разные, чтобы между нами завязалось что-то большее, чем несколько все же приятных ночей.
- Аззи, я беременна, - холодно произнесла я. Его здорово бесила эта дурацкая форма его имени, и я намеренно назвала его так. Азриэл сжал зубы, по скулам заходили желваки.
- И что ты собираешься делать? – еле слышно спросил он. Я даже удивилась: впервые всесильный лорд Азриэл попал врасплох, а я была полноправной хозяйкой положения.
- Избавлюсь от него, естественно. Он ломает все мои планы, - сухо произнесла я. Как можно было спрашивать очевидное?
Он неестественно побледнел и тяжело задышал.
- Умоляю тебя, Мариса, не делай этого... Он же живой.
Я не поверила своим глазам – Азриэл встал передо мной на колени. Я оставалась непреклонной, со странным наслаждением мучая его, а Азриэл продолжал умолять меня. Он просил просто выносить ребёнка, говорил о том, что возьмёт его на своё попечение и много другой ерунды. Но я поняла, что уже тогда он дорожил нашим ребёнком, моим ребёнком. И уже тогда я поняла, что рожу, но никогда не отдам ему дитя. Мальчик, девочка – неважно, он никогда их не увидит. Да, это отродье, эта обуза не была мне нужна – ни на день, ни на минуту. Но зато ребёнок был нужен ему.
Это и стало ответом на все вопросы.
-fin-

@темы: Творчество, Чувства

---

фик

[Лина Тонн]

Автор: Лина Тонн
Название: "Рождественская сказка"
Дисклеймер: Все права - мадам Ро.
Тип: фемслэш
Рейтинг: PG
Пейринг: ЛЛ/ДУ
Жанр: драма, общий, POV, роман.
Саммари: Маленькая зарисовка о том, как Джинни сдружилась с Луной...


Вы спрашиваете, почему я дружу с Полоумной? А с кем мне ещё дружить? Она хорошая, даже несмотря на то, что верит во всяких мозгошмыгов и пучеглазых тритонов…
Нет, нужно начинать не так. Слушайте – это не займёт у вас много времени.
Дело было в преддверии Рождества. Я вернулась с тренировки продрогшая и злая, и, чуть не плача, влетела в гриффиндорскую гостиную.
День не задался с самого утра. Почему? Погода стояла отвратительная – целый день шел дождь вперемешку со снегом. Снейп дал дополнительное задание – ему не понравилось моё зелье, хотя оно было всего на тон светлее нормы. Амбридж носилась по всей школе, будто её поклевал гиппогриф. Моих братцев и Гарри исключили из команды, а Рон то и дело пропускал мячи. Через неделю должен был состояться матч с Хаффлпафом, и при таком раскладе мы даже им могли проиграть. К тому же, Гарри совсем не обращал на меня внимания, все его взгляды были устремлены на выскочку Чанг.
А в гостиной, как назло, стоял такой шум, что отдохнуть было просто невозможно. Поэтому я пошла в спальню. Там мои соседки обсуждали, с кем Драко Малфой появился сегодня на завтраке.
Если честно, я не понимаю этих хвастливых дур, ведь возможности понравиться Малфою у них не больше, чем у курицы научиться летать. Никак не возьму в толк, как можно унижаться перед парнем, обращать на себя его внимание, навязываться?
Нет–нет, в моём случае всё не так! Я была одиннадцатилетним ребёнком, а Гарри меня спас. Было совершенно естественно влюбиться в героя… К тому же, я очень стеснялась и не могла даже слова в его присутствии вымолвить. А они на каждом углу успевают себя предложить, да ещё и пожаловаться, что никому не нужны. Может, я покажусь вам излишне чопорной, не знаю. То ли в этом виновато воспитание, то ли мои собственные «отставшие» духовные приоритеты и моральные принципы, но я искренне не понимаю, как можно так настойчиво предлагать себя. Нет, возможно, я тоже ношу излишне легкомысленную и вызывающую одежду, веду себя немного раскованнее, чем следует, и встречаюсь с парнями, но совесть не позволяет мне вести себя так, как они.
Но ближе к делу.
Оглядев комнату, я лишь устало вздохнула – не люблю беспорядок, но наводить чистоту не было ни времени, ни желания. Если так загружать нас уроками, то нам некогда будет и переодеваться. Я распахнула шкаф и, даже не взглянув, выхватила первую попавшуюся мантию из вороха пёстрых вещей. Не переодевшись, я выскочила из комнаты и побежала, куда глаза глядят. Опомнилась у самого подножия Астрономической Башни. Не скажу, что обрадовалась – идти наверх было слишком далеко. Но зато никто не мешал думать. А думать было о чём.
Во-первых, у меня никогда не было настоящей подруги. Нескончаемая вереница однокурсниц не в счёт, я всегда была старше своих лет. Гермиона ничего, кроме своих дурацких книжек, посоветовать не могла. Я ненавижу читать! Скажите, какой толк в зазубривании и рассматривании безумных завитков под названием «буквы»? Всё равно в жизни никогда не бывает так, как в книжках. Правда, мое мнение никто не разделяет. Братья называют меня пессимисткой, а мама как-то тоскливо улыбается и чуть снисходительно посматривает на меня. Я знаю, она осуждает меня и моей нелюбви к чтению не понимает. А ещё я знаю, что я никакая не пессимистка, а прагматичная реалистка, считающая, что мечтами многого не добьешься.
Во-вторых, Гарри. Да, я успела сменить довольно много парней, и по Хогвартсу ходили сплетни о том, что я спала с ними. Но это не так. Все мальчики одинаковые, словно…э-э-э… как там папа говорил… инкубаторные, что ли? Обычные смазливые подростки, интересующиеся квиддичем, техникой и музыкой. С ними даже поговорить не о чем. А Гарри… Гарри другой, да и выглядит намного взрослее. Но он, видимо, считает меня слишком маленькой и бегает за недалёкой и наивной Чанг.
А в-третьих, я тоже помешана на квиддиче. Обожаю это пьянящее чувство невесомости и свободы, когда паришь в воздухе, а порывы ветра хлещут по щекам, заставляя их пылать и зажигаться румянцем. Ещё я люблю маневрировать, делать умопомрачительные финты и всем сердцем желать победы собственной команды. Может, это спортивный интерес, а может, предвзятость в отношении к другим факультетам. Нет, я не фанатка. Но обожаю то самое, немного волнительное настроение перед матчем и дрожь внизу живота при взлёте. А теперь потеря троих игроков выбила из привычной колеи команду…
Уже не помню, была я слишком расстроена, чтобы созерцать красоты засыпающего Хогвартса, или, наоборот, чересчур залюбовалась безумными на первый взгляд витражами и сплетениями узоров, но только спустя полчаса сидения на подоконнике я поняла, что там чертовски холодно. Кожа покрылась мурашками, а губы одеревенели. И почему я не додумалась взять мантию потеплее?
Солнце постепенно опускалось за тучи, последними лучами ослепляя всё, а я не мигая смотрела перед собой, накручивая на палец выбившуюся из причёски прядь. Скоро у меня затекли ноги. Невзирая на боль, я спрыгнула на пол и онемела от мгновенно ослепившего меня ужаса – я была не одна! По телу пробежала невидимая дрожь, сердце упало в пятки, а руки моментально вспотели. Я стремительно обернулась. Если честно, не ожидала от себя такой резвости, особенного после длительного неподвижного сидения. У входа, опершись на стену, стояла - кто бы вы думали - Луна Лавгуд. Я замерла в нерешительности, замечая, что опять начинаю злиться. Почему в этом огромном замке невозможно хоть иногда побыть одной? И почему Луне не сидится в тёплой и уютной гостиной Рейвенкло? Я, конечно, знаю, что она сумасшедшая. А что, разве нет? Кому ещё может прийти в голову просто стоять посреди двора, тыкать пальцем в воздух и хохотать, а через несколько минут грустно рассуждать о смысле жизни? Или так нелепо одеваться? Сама Луна однажды говорила, что таким образом она выражает свой глубокий внутренний мир. Мир у неё, может, и глубокий, но вид слегка безумный.
Она, без сомнения, хороший собеседник, она умеет слушать, что немаловажно. Но эта манера бесшумно подкрадываться и неестественно плавным голосом оповещать о своём присутствии меня раздражает.
Но всё же это была Луна, а не драная кошка Филча и не Малфой с Инспекционной Дружиной, и я с облегчением перевела дух. Полоумная тем временем подошла ближе и пропела:
- А ты красивая!
- Что? – опешила я, а она всего лишь звонко рассмеялась, будто не слыша моего вопроса. Луна отвернулась к стене и с взглядом видавшего виды коллекционера принялась рассматривать узорчатый рисунок и водить пальцем по небольшим, гладко отшлифованным углублениям. Она любила бродить по ночному Хогвартсу, изучать всяческие узоры на стенах, картины, статуи, гобелены, отыскивать новые помещения и просто сидеть на подоконниках, беспечно болтая ногами. Не знаю, увенчивались ли её поиски успехами, но об этом её особенности знали все без исключения, даже учителя. С Полоумной не снимали баллы за ночные похождения. То ли делали вид, что приняли её за призрака, то ли просто позволяли хрупкой рейвенкловке отвести душу. Я никогда не сталкивалась с ней ночью в пустынных коридорах, но поговаривали, что она, как сомнамбула, ходит с закрытыми глазами, что-то бормочет и водит руками по стенам. Может, врали. А может… кто её знает.
- Почему ты смеёшься? – вновь удивилась я.
- Я радуюсь, – безмятежно ответила она. - Просто представила, как Гарри обрадуется, увидев, какая ты красивая.
Нелепые, бессмысленные и глупые высказывания – ещё одна особенность Полоумной. Мало кто не слышал её стремительно сказанных бессмысленных предложений, а некоторые такие же полоумные находили в них тайный смысл. Другие считали, что она не различает, где мысли, а где слова, и не замечает, как они выскальзывают у неё изо рта. А я думаю, что, если не воспринимать Луну всерьёз, она кажется вполне нормальным собеседником. Огромные васильковые глаза навыкате создают ощущение наивности, а длинные пепельные волосы – иллюзию беспечности и легкомыслия. На самом деле мало кто знает, что она немного сумасшедшая. Нет, несомненно, об этом знает каждый фестрал в округе, но мало кто понимает, что она по-настоящему безумна. У неё это после того, как она увидела смерть собственной матери. Её тогда ещё не окрепшая психика не выдержала такого стресса, и она малость двинулась… Это я подслушала из разговора мамы с папой.
- При чём здесь Га… - сердито начала я, но Луна приложила палец ко рту и, схватив меня за руку, потянула за ближайшую статую. Кто был на ней изображен, я так и не увидела.
- Тссс, - прошептала она. Её дыхание щекотало мне шею. - Сюда кто-то идёт.
- Откуда ты знаешь? – одними губами произнесла я.
- Ты забыла, что некоторые считают меня призраком – действительно, мой слух способен уловить мельчайшие изменения, - так же ответила она.
Об этом её качестве я узнала впервые. Но времени раздумывать над новым открытием не было, потому что меня опять сковал необъятный ужас – не хватало ещё на Филча наткнуться, или, того хуже, на Амбридж. Страшно было до такой степени, что зубы сами начали выбивать какой-то ритм, выстукивать неведомую доселе мелодию, тем самым рискуя выдать нас.
И тут Луна поцеловала меня! Нет, она просто заткнула мне рот поцелуем! Я до сих пор не могу объяснить себе, почему это произошло. Не знаю, что тогда нахлынуло на меня, а она рассказывала, что сделала это с целью избежать наказания. Не знаю, было ли это правдой. По её тону и глазам невозможно узнать, врёт она или нет, это ещё одно достоинство Луны Лавгуд. Сама она его не замечает. Она вообще не замечает чьих-либо недостатков или достоинств, по её словам – все люди добрые, главное - найти подход. На мой вопрос, касается ли это Малфоя, она высокомерно кивнула и произнесла: «Несомненно».
Но я, разумеется, все равно узнала правду. Я разговорила Луну позже. Представляете, она так мило смущалась при воспоминании о том поцелуе. Краснела, сглатывала слюну, отводила взгляд…
Луна рассказала, что любит искусство. Смотреть на всякие маггловские картины, скульптуры. Ещё она говорила, что магглы гораздо талантливее нас, магов, потому что всё делают от чистого сердца, а не повинуясь магии. Но это так, к слову. А о поцелуе она сказала вот что. В тот момент, когда мы прятались за статуей, моё лицо было очень близко к ней, и она отметила, что я чертовски похожа на какую-то статую. Названия я, конечно, не запомнила. А Луна, наша оригиналка и эстетка, поддавшись стихийному порыву, воображая на моем месте мрамор, не удержалась и поцеловала меня. Не знаю, существует ли та статуя реально или это очередные выдумки Полоумной. Не знаю, действительно ли она от своей любви к камню поцеловала меня, или просто сказался подростковый период. Она, кстати, довольно быстро перевела тему. Что ей, со всеми странностями, мало присуще.
Хотя, знаете, это сейчас я могу анализировать ситуацию. Тогда я уверяла себя, что сказалась усталость. А сейчас поняла, что все свои последующие поцелуи буду сравнивать с этим хаотичным касанием губ. Не знаю, может, кто-то обвинит меня в недостатке здравомыслия, но я постоянно буду вспоминать об этом поцелуе с лёгким ощущением грусти. Возможно, лет через десять я вспомню об этом случае и улыбнусь так же снисходительно, как когда-то моя мама. Я скажу себе, что во всём виновата физиология и хрупкая психика, что девушки лучше понимают друг друга, что тогда мне просто не хватало нежности, что я чувствовала себя слишком одинокой, непонятой, особенной. Может, Луна придёт ко мне в гости и мы будем хохотать, вспоминая, на что только не шли, чтобы избежать наказания. Может, я даже немного покраснею. Но я всегда буду хотеть ещё раз повторить этот поцелуй. Возможно, я буду лежать под тёплым одеялом и прокручивать его в голове. Нет, я никогда не признаюсь в этом Полоумной, но что может помешать мне мечтать?
Она, я уверена, уже через месяц выбросит всё из головы, а к тому времени, когда у меня хватит мужества снова об этом заговорить, вовсе не вспомнит. Недоуменно хлопнет ресницами и удивлённо посмотрит на меня. Луна вообще странная. Ничто не задерживается в её памяти надолго. Разве что чушь о пучеглазых тритонах, да и то не всегда. А, может, мы опять попадём в какую-то переделку, и ей опять придётся таким образом заткнуть мне рот. Кто знает… И тогда у меня опять появится повод открыть старые отцовские книжки по психологии человека.
Правда, это будет позже, а может, и не будет вообще. А тогда…
- Поло… - начала было я, но разговаривать, целуясь, не слишком удобно. Сначала я просто приоткрыла рот, а потом… ответила. Почему? Не знаю. Сейчас всё вспоминается очень туманно. Папа когда-то говорил, что на первый день человек способен восстановить события дня на семьдесят процентов, на второй день на тридцать, а на третий вообще на десять. Кажется, я тогда много думала о Гарри. Мечтала, воображала что-то. И когда она меня поцеловала, невольно приняла её за Гарри. Нет, я всё понимала, я же не сумасшедшая. Просто не захотела отталкивать иллюзию, что ли… Знаете, было приятно думать, что меня целует сам Гарри Поттер, а не однокурсница. Я устала и вымоталась, вот и потеряла на несколько мгновений здравый рассудок. Опомнившись, я опешила: не каждый день целуешься с девушкой. Но мне понравилась. Луна, кстати, неплохо целуется. Она всё прижималась к моим губам, упорнее и упорнее, а мне стало не хватать воздуха. И когда я уже почти задохнулась, она внезапно отпустила меня и поднялась. А потом влезла на подоконник, место на котором недавно занимала я.
- Может, ещё рано? – спросила я. – Если они не ушли?
- Ты пессимистка, Джинни, - просто ответила она.
- Я реалистка, - обиженно протянула я.
- А кто, по-твоему, реалисты? Это синоним слова «пессимисты». Ведь мир состоит из неудач, которые нужно уметь превращать в достоинства, – мгновенно выпалила она.
Я хотела покрутить пальцем у виска, но сдержалась. Вдруг это слова какого-то философа? То, что я не люблю читать, не означает, что про остальных можно сказать то же.
А потом Луна провела пальцем по стеклу и начала считать вслух:
- Один, два, три…- после взглянула на меня и прибавила, - Теперь точно ушли!
Спрашивать, почему она так решила, я не стала. Её не дано постичь никому, и то, откуда она всё это знает, навсегда останется для меня загадкой. Может, Луна действительно тронулась головой, а может, наоборот. Мы все безумцы, а она непризнанный гений.
- А что это было? – всё-таки решилась спросить я.
- Рождественская сказка, - невозмутимо пожала Луна своими хрупкими плечиками и вновь принялась считать:
- Три, четыре, пя…
- А что ты делаешь? – прервала её я.
- Считаю звёзды, - не оборачиваясь, ответила она.
Я двусмысленно хмыкнула, но Луна не обратила на это никакого внимания. Я уже собралась подняться и уйти, но вдруг мне стало так легко и безоблачно на душе… Захотелось радоваться, напевать старую маггловскую песенку «Jingle Bells» и танцевать. Все неудачи сегодняшнего дня остались где-то далеко–далеко, словно они были неудачным, полустёршимся сном. А из-за туч выглянул месяц, объявляя конец этих суток. Суток, которые будут носить звание самых безумных в моей жизни.
- Полоумная… - покачав головой, выдохнула я и рассмеялась.

-fin-

@темы: Творчество

---

фанфик

[Лина Тонн]

Название: Поменяемся?
Фандом: Дневники вампира
Автор: Лина Тонн
Бета/гамма: Леди Мариус
Рейтинг: NC-17
Тип: гет
Пейринг: делена
Жанр: роман, POV, PWP
Саммари: Елена любит горький шоколад, а Деймон молочный.
Дисклэймер: не моё.
От автора: не знаю, что бы я делала без jessk'и, но в гаммы она категорически отказывается ставится.)


Мне нравится, когда Елена приходит к нам домой в отсутствие Стефана. Вот и сейчас я слышу стук каблучков по мощёной дорожке и довольно усмехаюсь. Шаги стихают – Елена останавливается у двери и подносит руку к звонку, но в последний миг отдёргивает её и снова в нерешительности замирает. Она рассчитывает на то, что сейчас Стефан выйдет к ней сам. Елена меня недолюбливает и хочет, чтобы мой брат встретил ее первым — надеется избежать общения со мной. Меня раздражает её страх: за свою жизнь я перебил много людей, знаю, но не хочу оправдывать этим ее неприязнь. Гилберт встречается со Стефаном, а значит, вынуждена терпеть и меня. Блин, уже можно было привыкнуть к моему присутствию, а не строить из себя напуганную малолетку. Тихонько подхожу к двери и останавливаюсь. Елена громко дышит, пытаясь успокоиться, и вскоре ей это удаётся. Тишину нарушает стук кольца о деревянную поверхность. Я в ту же секунду распахиваю дверь и расплываюсь в приветливой улыбке. Елена, кажется, хочет меня подколоть, но быстро берёт себя в руки и смущённо бормочет:
– Привет, Деймон. Стефан дома?
Чувствую, что на языке у неё вертятся совсем другие слова; «сгинь», например, очень подойдет.
– Стефан пошёл проведывать белочек, но, так и быть, я готов заменить его, – по-моему, я позволяю себе больше допустимого. Знаю, что это неправильно, но мне нравиться раздражать Елену. Чёрт возьми, мне нравится сама Елена, сколько бы я не отрицал это!
– Деймон, прекрати, – отмахивается Гилберт.
Интересно, она действительно такая зануда, или ей просто нравится выводить меня из себя?
Закатываю глаза и, жестом приглашаю Елену войти. Она недовольно смотрит на меня, но всё же снимает плащ и кладёт его на комод. Мы проходим в гостиную, и я сажусь на диван, Елена следует моему примеру. На столике мой недопитый виски и шоколад: люблю заедать алкоголь чем-то сладким. Гилберт сидит, отодвинувшись как можно дальше от меня. Неужели она думает, что я собираюсь её насиловать? Больно надо, у неё определённо паранойя. Мне даже становится немного обидно, что Елена считает меня такой сволочью.
Наклоняюсь, чтобы взять со стола бокал, и чувствую, что Елена неотрывно следит за мной.
– Будешь? – я протягиваю ей напиток, но она отрицательно качает головой, и я пожимаю плечами: - Как хочешь.
Я делаю большой глоток. То ли мне кажется, то ли Елена действительно немного расслабилась, позволив себе откинуться на спинку дивана.
– Угощайся, – я киваю на шоколад и закидываю ноги на стол. К моему удивлению, Елена протягивает руку, достаёт из вазочки одну продолговатую плитку и произносит:
– Спасибо.
Кажется, Гилберт уже пришла в себя, но когда она сдирает обёртку, я вижу, как дрожат её руки. Елена впивается идеально ровными зубами в шоколад, но уже через секунду морщится и с большим трудом проглатывает кусок. Она любит тёмный шоколад, а ей попался молочный. У меня как всегда все наоборот: горький шоколад — гадость, а вот молочный — ничего так, мне нравится.
Я с интересом посматриваю на Елену и, протянув руку, беру первую попавшуюся шоколадную плитку. Говорят, что у меня красивая улыбка, поэтому я растягиваю губы в улыбке, когда отламываю кусочек и отправляю его себе в рот. И морщусь — как несколько секунд назад Елена: мне попался горький. Она уже взяла себя в руки — по-моему, её забавляет сложившаяся ситуация. А меня забавляет сама Елена – у неё красивая фигура, большие глаза, пухлые губы; а ещё меня не оставляет жгучее желание отомстить Стефану. Помнится, я сказал ему, что даже без своих вампирских умений смогу соблазнить Гилберт. Я обаятелен, красив и слушаю Тейлор Свифт, но на Елену это не действовует, и всякий раз она презрительно смотрит на меня, а то и вовсе дает пощёчину. Упрямая.
– Поменяемся? – я даю ей свою шоколадку, и она с недоумением смотрит на меня. – У меня горький, как ты любишь.
– Хорошо, – Елена кивает, протягивая мне лакомство.
– Ты первая, – я улыбаюсь, когда она снова склоняет голову, и подношу уже немного растаявшую плитку к её рту. Елена кусает, а я невесомо провожу пальцем по её верхней губе — мягкой и податливой. Гилберт стремительно отодвигается и непонимающе смотрит мне в глаза:
– Что ты делаешь, Деймон? Ты с ума сошёл? Скоро вернётся Стефан.
– Тебя волнует мой брат? Никогда бы не подумал, что причиной твоего отказа служит только он.
– Нет, не только это… Всё, что ты делаешь – неправильно. Стефан твой брат, а я его девушка. Ты не должен, Деймон…
– Ты права, я никому ничего не должен, – приходится перебить Елену, а то она сейчас отойдет от темы и снова ударится в чтение нотаций. В такие моменты Гилберт похожа на Стефана. Кстати, о нем… Я отдал бы многое, чтобы братец увидел меня с ней — в крайне недвусмысленной ситуации.
Поэтому я за секунду преодолеваю разделяющее нас с Еленой расстояние и прижимаю её к стенке дивана.
– Я буду кричать, Деймон, пусти, – она, как всегда, решительна. И упряма.
– Не забывай, я могу сделать тебя послушной, – кажется, мой голос немного резок. Она высокомерно покачивает ожерельем с вербеной у меня перед носом и ухмыляется:
– Ты бессилен, Деймон.
– Да, я не могу внушить тебе что-то сейчас, но сорвать с тебя ожерелье мне не помешает никто.
– Я думала, ты не такой ублюдок, – сейчас Гилберт уже кажется не такой уверенной.
Я беру её за подбородок, заставляя взглянуть мне в глаза:
– Не делай глупостей, Елена.
Она сглатывает и едва заметно кивает, а я целую ее, поначалу нежно, невесомо, а спустя несколько секунд – жадно и настойчиво. Елена просто позволяет целовать себя, не отвечая и не мешая мне. Это выводит из себя, и я принимаю решение – во что бы то ни стало доставить ей удовольствие. На Гилберт юбка, и я мысленно хвалю её за сообразительность. Наверняка она оделась так для Стефана.
Да какая, к чёрту, разница? Мы оба – Сальваторе. Подумаешь, имя другое.
Тонкую батистовую рубашку я снимаю с неё в мгновение ока. Следом за рубашкой на пол слетает кремовый бюстгальтер, и Елена делает слабую попытку отстраниться.
– Тс-с-с, будь хорошей девочкой, – шепчу я, целуя её упругую грудь.
Мне больше по душе грубый, животный секс, но я задался целью сделать так, чтобы Елене было хорошо. Я целую и посасываю её соски, и вскоре она, не помня себя, обхватывает меня за шею и протяжно стонет. Её руки блуждают по моей спине, перемещаются на грудь, и Гилберт уже расстёгивает мою рубашку, путаясь тонкими пальцами в пуговицах. Тогда я позволяю себе немного прикусить её сосок, заставляя вскрикнуть. Я оставляю на её груди багровые отметины, а она не перестаёт шептать моё имя.
Елена верная и рассудительная. Она любит горький шоколад и книги. А я люблю удовольствие и красивых девушек, поэтому молча толкаю ее на диван. Ещё раз мысленно хвалю Гилберт за то, что догадалась надеть юбку, и провожу рукой по внутренней стороне её бедра. От этого прикосновения Елена вздрагивает и выгибается, обхватывая мой торс ногами. Юбка задирается, обнажая длинные стройные ноги и кружевные трусики. Я медленно стягиваю их с неё и теряю над собой контроль: мне хочется одновременно укусить Елену, войти в неё и почувствовать её на вкус. Я раздвигаю ее ноги и провожу языком по нежным складкам, проникая как можно глубже. Она стонет и подается вперед. Елена изумительна на вкус, а ещё она, кажется, доведена до предела. Стоит мне только всосать клитор, Гилберт вздрагивает и обессилено откидывается на диванную спинку, не сдержав стон.
– Детка, я рад, что тебе нравится. Но это ещё не всё.
Елена затуманенными глазами смотрит на меня, но всё же понемногу начинает приходить в себя:
– Деймон, пожалуйста, не нужно... Пусть это останется между…
Я снова не даю ей договорить. Теперь я целую её властно, по-хозяйски сжимая грудь. Вновь забывшаяся Елена ерошит мои волосы и проводит языком по губам. В нос ударяет запах шоколада. Я слизываю растаявший шоколад с ее руки, поглаживая её промежность. Ввожу внутрь сразу два пальца, и она выгибается, как кошка, снова, подстраивается под мой ритм.
– Деймон, пожалуйста, … хочу тебя, – шепчет Гилберт, и на несколько секунд мне кажется, что я ослышался.
– Повтори, что ты сказала, Елена, – язвительно произношу я, но она не в том состоянии, чтобы разбирать мои интонации.
– Я хочу чувствовать тебя там, – снова шепчет она и доверительно разводит ноги в стороны.
– Ну, раз ты так просишь, – медленно произношу я, резко входя в неё. Я люблю быть главным, поэтому очень скоро желания Елены перестают меня волновать. Вхожу в неё до предела, до синяков на коже сжимаю её ягодицы, и мне плевать, как она объяснит причину их появления Стефану.
Елена на взводе, поэтому нескольких интенсивных движений ей хватает, чтобы кончить.
– Деймон, – произносит она одними губами и, вскидывая руку, чтобы дотронуться моего лица, невольно касается члена. Этого было достаточно, чтобы я кончил. Несколько минут мы, тяжело дыша, лежим на кровати, но потом Елена быстро вскакивает и испуганно спрашивает:
– Где Стефан?
– Понятия не имею, – я безразлично пожимаю плечами, но Елена уже меня не слушает. Она поднимает с пола измятую рубашку и, надев, принимается застёгивать её. Но руки дрожат, и Елена то и дело сбивается. Я поднимаюсь с дивана и нарочито медленно (скорее даже лениво) подхожу к ней.
– Помочь? – Гилберт раздражённо смотрит на меня. - Кстати, ты забыла об одной весьма существенной детали.
– Какой? – она смотрит на меня чуть ли не с вызовом. Я нагибаюсь и поднимаю лежащий под столом бюстгальтер:
– Этой.
Елена поворачивается ко мне спиной (чего я там не видел?) и застёгивает лифчик. Опять надевает рубашку, и — только её руки касаются первой пуговицы — я оказываюсь рядом:
– И всё-таки я помогу, - Гилберт опускает руки и с укором смотрит на меня. Я наклоняюсь, чтобы поцеловать её, но Елена отвешивает мне пощёчину и раздражённо садится на диван. Поднимаю невесть как оказавшиеся на комоде трусики и бросаю их Елене:
– Это ты тоже забыла.
Она зло смотрит на меня, но белье всё же одевает, а я застёгиваю свою рубашку, брюки и сажусь рядом с ней. Готов поспорить, считает меня чудовищем и ублюдком. Может, даже собирается рассказать обо всём Стефану, но первое, что Елена должна сделать – это вскочить и убежать. Но, к моему удивлению, она закидывает ноги на стол (совсем, как я) и тянется за шоколадкой. Пришлось сделать то же самое.
Пока фольга шуршит под её непослушными пальцами, я рассматриваю Елену.
У меня красивые ресницы, а у неё глубокие глаза, мы чертовски подходим друг другу, правда?
Она откусывает кусочек и морщится. Я ухмыляюсь и раскрываю свою. Чёрт, опять горький. Теперь уже Елена смотрит на меня, улыбаясь, и подносит свою шоколадку к моим губам, невольно касаясь их:
– Поменяемся?

-fin-

@темы: Творчество, Чувства

---

Из "Книги из двух стихов и одиннадцати рассказов"

[Князь Процент]

Он был большой оригинал. Никто не ведал, чем он занимался до сорока лет и на чем нажил свое состояние, но однажды он перебрался сюда, приобрел пустующую землю и выстроил дом по собственному проекту: на первом этаже располагались пять комнат прислуги и кухня; ниже находились изобилующий винными бочками погреб да сухой, просторный и пустой подвал; второй этаж составляли закрытая на ключ вне зависимости от того, был он внутри или нет, спальня хозяина, гостиная со стеклянной дверью на балкон, ванная, бильярдная, где по одну сторону выходящего на небольшой густо засаженный парк с ровно постриженным газоном окна стоял столик с ящичком первосортных сигар, а по другую сверкающим черным мрамором глыбился одолевающий Критского быка Геракл, и еще три спальни; этажом выше размещались его кабинет и библиотека-лабиринт с всегда опущенными не пропускавшими свет шторами – там между высоких книжных шкафов под яркой лампой стояло мягкое кресло; на крыше была предусмотрена площадка, куда он поднимался по вечерам полюбоваться Луной и звездами в свою старую подзорную трубу.

Дни с понедельника по четверг провожал он одинаково: выходил из спальни в семь часов утра, запирал ее, делал гимнастику, принимал холодный душ, пролистывал свежие газеты за утренним кофе в гостиной, дружески беседуя со стариком-дворецким, после чего удалялся в кабинет – горничная как раз заканчивала уборку там – и занимался до одиннадцати; затем, поговорив немного с конюхом и облачившись в костюм для верховой прогулки, совершал оную по тропинкам окрестного леса – у него была пара красивых клепперов белой масти; возвращался к половине первого, завтракал, играл на бильярде и вновь затворялся в кабинете; в четыре часа дня переходил в библиотеку, где читал среди подступавшей из-под шкафов мрачно-сизой темноты; обедал в восемь вечера и, погуляв в парке, дав садовнику несколько указаний и в одиночестве поиграв в крокет, направлялся смотреть на звезды; в одиннадцать выкуривал вечернюю сигару в гостиной и уходил в спальню, а утром в семь часов переступал ее порог.

Пятницы он целый день проводил в библиотеке.

По субботам он давал обед для соседей – людей своего круга – из раза в раз собирая их всех.

По воскресеньям он уезжал в восемь утра, а у ворот усадьбы неизменно оказывался к девяти вечера; легко ужинал, с час читал, глядел на полуночное небо и далее поступал по своему обычному порядку.

Никто из близких родственников и друзей не навещал его и не нарушал размеренности и покоя его жизни.

У одного из его соседей была дочь – очаровательная и невинная. Они отпраздновали свадьбу по прошествии трех лет с его появления здесь. Они вдвоем читали в сумраке библиотеки, уезжали по воскресеньям, катались на смирных клепперах и играли на бильярде; лишь ночное небо она не любила и говорила, что ей страшно смотреть на кажущуюся близость звезд друг другу, на деле являющуюся безмерной далью, и он в привычный час одиноко поднимался на свою площадку. Они давали обед два раза в неделю, и он говорил гостям, что обрел, наконец, свое счастье.

С некоторых пор, когда они уже год жили вместе, она начала время от времени жаловаться на головную боль перед конной прогулкой – он вздыхал, целовал ее и ехал один.

Как-то раз он вернулся раньше обыкновенного из-за того, что его конь поранил ногу; отчего-то позабыто неподвластно обрывалось сердце, пока он шел по лестнице и неровным быстрым шагом приближался к двери в спальню; открыв замок, он обнаружил свою супругу исходящую истомой под их новым молодым слугой, братом ее горничной; животным ужасом исказилось лицо прелюбодея, и, гонимый безумным страхом, он вскочил на подоконник, сорвался вниз и остался лежать в клумбе цветов нелепой запятой со сломанной шеей; она испуганно взглянула на своего супруга глазами, бессчетное число раз покрытыми его поцелуями, и он, замахнувшись на нее тяжелым канделябром, вдруг отбросил его и выбежал вон.

Вечером он исчез навсегда. С ним пропала лишь подзорная труба.
%

---

Админ

[демодок]

Любой админ един в трёх лицах:
палач, судья и прокурор!
Он грозен. Всяк его боится
от первой стычки до сих пор.

Он обвиняет, он разводит,
он исполняет приговор.
Он — типа царь. Он — Бога вроде.
Он — вор. Но он — в законе вор!

Мы перед ним зело робеем,
друг дружке шепчем неспроста:
«Не называй его евреем:
в нём очень мало от Христа!».

В преступных связях неповинны,
мы все желаем одного,
поскольку ходим под админом —
а значит, ходим под него!

@темы: Стихи