Маме

[Аннушка]

Пишет  skrimshowgirl

Маме

Помнишь ли ночь одинокую ясную?
Все мои страхи были со мной
Ты была рядом в минуту ужасную
Панику сняв своей легкой рукой

Путь твой непрост, омрачен он страданьями -
Не изменил он натуры твоей
Сила любви, оптимизм, понимание -
Вижу с годами ты стала мудрей.

Время прошло, подарив испытания.
Я не гонюсь уж за прошлой весной.
Знаю, что дружба твоя и внимание -
Где б ни была я - повсюду со мной.

@темы: Стихи

---

Тварь из города

[theodore.]

Тварь из города

Нам было так страшно, божечки, так страшно! И куда она нас завела.. Ах, знали бы, знали бы. Да никогда, да ни в жизнь. Вот так и связывайся после этого со шлюхами! А мы ведь подозревали, мы ведь почти знали. А она всё приговаривала: «ещё немного осталось, скоро придём». И мы всё шли, шли.
Ах, как жутко было, как жутко было! Спускаемся в подвал и уже почти не видно ничего. Меня только сзади дёргает за юбку и шепчет, что боится, что дальше идти не будет. А назад-то ещё страшнее, туда мы за ней, а обратно сами. И не дойти, вон куда уже спустились. А она только фонариком скользит по стене и приговаривает: «Почти, почти. Не устали?»
И мы бы ни за что не стали сами, по доброй воле. Но раз уж пришли, просто, кажется, пришлось подчиниться. Но, Богом клянусь, мы не хотели, не хотели. Я сама просилась назад, я ей так и сказала: пожалуйста, пожалуйста, выпусти. А она только твердит: «Выход там. Вас никто не держит». Но как мы могли? Нас же потом.. Нас же все эти. Всё это. Было страшно, страшно.
И жарко. Очень жарко. Сыро и жарко: даже юбка промокла насквозь. А эта шлюха только улыбалась и пальцем на лестницу тыкала: выход там, выход там. Вы бы сами что сделали на нашем месте? Я и опомниться не успела, как Олю увели, потом только увидела её выползающей из угла, скалящейся на меня. И потом пришлось ещё идти по улице, прикрывая её своей курткой. Так и шла, босиком, дрожа, а потом только спросила один раз: «Я ведь не залетела?».
Она улыбалась всю дорогу, хихикала глупо и твердила, что никакой Лены в подвале не было и что мы вдвоём только туда спустились. Я ей говорю: «Как же не было?!». А она мне: «А где же она тогда?». И смеётся, Вы представляете: Смеётся!!
До смеха ли тогда было, я тянула её за собой вверх по лестнице на улицу, под свет фонарей, а она скалится и мямлит: «Я что-то ног не чувствую». Еле подняла её, колени дрожат, ступни исколоты, руки, тонкие, как спички. Говорит: «Вот я и похудела», и смеётся, глядя мне в глаза. Взгляд мутный и злой, но мне уже не до того было, я знала, что надо бежать, бежать домой и её с собой забирать. Потому что оставь я её одну, она опять в тот подвал бы потащилась.
А там теперь кровь везде, невыносимо смотреть. Да и свечи, наверное, уже потухли, ничего не разглядишь. А если и разглядишь, то не забудешь, то всё на свете проклянёшь. Как же глупо мы поступили, и зачем только за этой шлюхой Вы уверены, что хотите пойти? попёрлись?!! И зачем только дали себя уговорить Могут быть последствия Что мне теперь делать? Что говорить дома? А вдруг они и меня? Ведь это дело одной секунды, а потом выползет эта дрянь наружу и… и…И всё-таки хотите со мной?

ПОЗАДИ ОГОНЬ
Мы их спрашиваем: где ваша одноклассница? А они нам: «там было так темно и страшно, что поневоле пришлось остаться до конца!».
Мы им: «Девушка пропала! Где девушка?»
А они: «И выползает потом из угла, и хватает, и тянет-тянет на себя, и в тот самый угол так тихонечно подталкивает, подталкивает».
Где Леночка, бестолочи?! – кричу на ухо. А они: так страшно было, мамочки, таааак страшно.
Мы искали три дня, мы с крыши спускались до подвала. «Что там за свечи у вас стоят?», - задаю очередной вопрос, а эта кукушка моргает на меня выпученными глазами, мямлит что-то про то, как ОН вырос из земли, а ОНА его оседлала.
Кто она-то прости господи, что за ОН?! Ей-богу я душу из этой дуры вытрясу. А она продолжает мычать: ну она, она - Ленка. Оседлала и покатила верхом. «Шлюха, шлюха, дрянь».
Завела, мол, их в подвал. Одну чуть не задушила, другую покусала, а сама скрылась в неизвестном направлении, да так мастерски, что ни одного следа за собой на пепле не оставила. Куда же эта ваша шлюха подевалась? А в ответ мне всё тот же щенячий взгляд и оскорбления в адрес пропавшей. Ну, девочки, ну вы даёте: сами же, своими же ногами спускались: вторая горе-свидетельница вообще лыбу тянет, хихикает и глазки в пол. Тоже ничего не знает, тоже ничего не помнит. Да только к дворнику ходила накануне и просила его подвал не заколачивать. Будешь договаривать, что да как или и на тебя дело заводить? Мы тут не в игрушки играем, у нас пропавший без вести, у нас семья горем убитая. Вы, хоть побитые, да домой вернулись, а подруга ваша, на минуточку, где-то сейчас лежит, может, лыжи откинув и дух испустив. А вам хоть бы хны: валите всё на неё, трещите одно и то же, что сами не при чём, она, мол, одна виновата. Да как же вас, двух здоровых детин, одной девочке под метр шестьдесят силой в подвал уволочь? Но нет, этого вы ещё не продумали, а потому просто решили упрямо гнуть своё: всё не мы, всё эта: «шлюха, потаскуха, дрянь»!
Сил моих больше нет. Алексей Михалыч, сделай милость, плесни чайку. Или я, клянусь, не сдержусь да и проедусь по этим рожам наглым. Врут и ревут, врут и ревут. Вторая ещё и ржёт невпопад: надо Ларису Иванну озадачить на момент помешательства. Неспроста всё это, а, Алексей Михалыч. Спасибо, дорогой, за чай. Неспроста, говорю, как думаешь? Не могла она их силой затащить. Коли врали бы, так уж лучше про обман: наврала, видите ли, нам наша подруга с три короба, мы за ней, как овцы послушные, и спустились в подвал жилого дома. Там нас, мол, побили, искусали, да вот Бог миловал, вырвались мы и убежали домой. Нет же, нет! Ничего подобного сказано не было, напротив: волоком их Лена волокла, пинком под зад с лестницы спустила, да и оставила там на поругание третьему лицу. Сама кстати, судя по следам, тоже вниз сошла. Вот только обратно не поднималась: пепла много, следы видно отчётливо. И по ним ясно вырисовывается, что спустилось их туда трое, а вот поднимались вдвоём. Третьей след простыл. По потолку она, что ли, ушла?
Хотя, Михалыч, я и этот вариант грешным делом проработал. Везде гарь, сажа, стоит пальцем провести уже след явный остаётся, но ни отпечатков рук, ни (слава Богу) ног ни на стенах, ни на потолке нет. Что, какие делаем выводы? Выводы делаем простые: эти две курицы свою подругу выносили из подвала на руках. И, если они мне в течение суток не признаются, куда потом её подевали, вот те крест, всю душу из них вытрясу!

@темы: Рассказ

---

[Тедди-Ло]

Название: Принцесса, которая жила в подвале
Размер: миди, примерно 4010 слов
Краткое содержание: Жила-была одна принцесса. Главное её отличие от других принцесс состояло в том, что она жила не в замке, не во дворце и даже не в башне, а в подвале.

Посвящается Мари.

Жила-была одна принцесса. Главное её отличие от других принцесс состояло в том, что она жила не в замке, не во дворце и даже не в башне, а в подвале. Королева-мать неоднократно умоляла её перебраться в коридор или хотя бы в холл, но принцесса коротко и твёрдо всякий раз отвечала: «Мне и тут не дует». Этим всё и заканчивалось.

На самом деле в подвале у принцессы было не так уж и плохо. Подвал-то был, как-никак, королевский — стены его были отделаны белым и розовым мрамором, полы — устланы красивейшими восточными коврами, а в дальнем углу устроен маленький бассейн, в котором плавали золотые рыбки. Вдоль стен стояли стеллажи красного дерева, полные самых разных книг; музыкальные инструменты, среди которых имелась и барабанная установка; а под самым потолком – крошечное окошко, куда проникали свежий воздух и солнечный свет.
Крыс, разумеется, в этом подвале никто и никогда не видал, благодаря принцессиной белой глухой кошке, жившей вместе с ней. Не трогала кошка одну только белую королевскую крысу, которая ещё до рождения принцессы спасла всё королевство, до смерти напугав злую ведьму, которая уже начинала читать своё страшное проклятье. Крыса жила тут же, в подвале в королевской норке. И ещё у самого окна на золочёной жёрдочке жила с принцессой белая королевская сойка. Если принцессе становилось грустно одной (что случалось не так уж часто), то она посылала сойку с приглашением к одной из своих подруг-фрейлин или подруг-принцесс. А ещё сойка приносила принцессе последние новости. К несчастью, сойку интересовали только дела, касающиеся окрестных принцесс, так что наша принцесса в точности знала, кто из её подруг куда съездил, кто занял какое место в конкурсе красоты или премудрости и сколько раз кого звали замуж.
Когда принцессе стукнуло восемнадцать, она стала чаще получать записки от королевы-матери, в которых говорилось примерно одно и то же: «Наша королевская дочь, в твои годы уже совестно быть незамужней. Когда же ты осчастливишь королевство браком? Только изъяви согласие, и моё королевское величество тут же подберёт тебе подходящую партию. Целую, мама».
После этих записок принцесса на целый час усаживалась за барабанную установку и колотила палочками по барабанам так, что глухая принцессина кошка забивалась в дальний угол подвала, а глашатаи королевства оповещали население о землетрясении.
А тут ещё сойка повадилась носить одни и те же новости, да ещё и комментариями их сдабривала:
– Сегодня вышла замуж принцесса на горошине! А она, между прочим, двумя годами моложе тебя!.. На будущей неделе свадьба принцессы-пастушки, её руки сто три принца добивались. А ты всё тут сидишь, по балам не ездишь, в королевских забавах не участвуешь, тебя принцы и в лицо-то не знают...
Терпела принцесса, терпела, а потом пообещала сойку обратно в подвал не пускать, если та ещё раз с такими новостями ей на уши сядет. Хоть сойка и перестала принцессу новостями про чужие свадьбы доставать, но что-то такое засело у принцессы в голове, потому что однажды ночью ей приснился странный-престранный сон.
Снилось ей, будто стоит она на перекрёстке трёх дорог. И на всех трёх указателях написано, что ведут дороги эти прямиком к счастью. Подумала принцесса, подумала, да и пошла по правой дороге. Только сделала она один шаг, как в ноги ей вцепилось что-то тяжёлое и не отпускает. Смотрит принцесса, а на ногах у неё висит какая-то крошечная уродливая бабка – косматая, немытая, горбатая – крепко-крепко принцессины ноги держит, шагу ступить не даёт. Спрашивает её принцесса:
– Ты кто, бабушка и зачем мне идти не даёшь?
– Я, – говорит бабка, – Старуха-боюха, сто лет на этой дороге сижу, путников от беды отвожу, от великой опасности охраняю. Не ходи ты по этой дороге, пропадёшь ни за грош. Те, кто по этой дороге ходят, назад не воротятся.
– А что ж это за дорога, бабушка?
– Эта дорога называется «Странствие».
Послушалась принцесса старуху-боюху и вернулась на распутье. В этот раз решила она пойти по средней дороге. Только сделала два шага, как чувствует – на руки ей что-то тяжёлое опустилось, да так, что и шагу не ступить под этим грузом. Глядь, а это другая старуха, косматая, толстая, глаза мутные из-под тяжёлых век глядят; на руках принцессиных повисла и не отпускает.
– Ты кто, бабушка, и почему мне идти не даёшь? – спрашивает принцесса.
– Я – Старуха-ленюха, – отвечает бабка, – на этой дороге тысячу лет сижу, путников сторожу от великой опасности сберегаю, от горького горя спасаю. Не нужно тебе по этой дороге ходить – завистников да болтунов кормить. От добра не ищут добра, ты и так уже достаточно по этой дороге прошла.
– А что ж это за дорога, бабушка?
– Это дорога под названием «Признание».
Принцесса подумала, подумала, оглянулась – и впрямь, довольно прошла. Посмотрела вперёд – дорога в гору поднимается круто, да ещё и колючками всякими позаросла. Послушалась принцесса старуху и не пошла дальше, вернулась на распутье.
Осталась последняя дорога, по которой принцесса ещё не пробовала идти. Просыпаться ей было рано, так что решила она и эту дорогу опробовать. Только сделала она три шага, как чувствует – кто-то скакнул к ней на грудь, да вцепился в шею и повис мельничным жерновом — такой тяжёлый, что идти дальше никак не получается.
Смотрит принцесса, а у неё на шее ещё одна старушонка болтается – малюсенькая, меньше первых двух, сморщенная так, что и глазок за морщинами не видно, а на спине у неё вроде как мешок большой, больше старушонки, а мешке вроде всё ворочается кто-то.
– Ты кто, бабушка и почему мне идти не даёшь? – спрашивает принцесса.
– Я, – говорит бабка, – Старуха-вруха, а в мешке внучка моя – Недоверка. Мы уже три тысячи лет на этой дороге сидим да людей от неё отваживаем. Плохая это дорога, на ней всякого страдания ждут тяжкие да погибель неминучая.
– А что это за дорога, бабушка?
– Любовью эта дорога называется, только ты по ней не ходи, ножки наколешь, руки порежешь и сердце разобьёшь.
Послушалась принцесса старухи-врухи и не пошла по дороге дальше – вернулась назад, к перепутью. Тут-то она и проснулась.

«Ну и сон», – подумала принцесса, огляделась по сторонам и поняла, как же ей тут всё надоело: и чудесные мраморные стены, и золотые рыбки в бассейне, и даже любимые книги и барабанная установка.
– Всё! – решительно сказала принцесса. – Хватит мне тут сидеть! Сегодня же ухожу путешествовать по миру!
Сказано-сделано. Ну, а чтобы королева-мать не приладила к ней целый полк фрейлин, поваров, охранников, фуражиров и прочей дворни, решила принцесса в путь отправиться тайком. Наделала себе бутербродов с бананами, набрала сухой овсянки в пакетиках, захватила бутылку клубничного йогурта, переоделась в королевские джинсы и королевскую футболку, кликнула с собой крысу, кошку и сойку и вышла из подвала. Крысу она посадила себе на плечо, кошку спрятала в рюкзачок, ну, а сойка сама рядом полетела. Вышли они из подвала в холл, из холла на крыльцо, с крыльца в сад, а из сада к дворцовым воротам подошли. И вот странно – утро ещё раннее, всюду птицы поют, за дворцовыми воротами дорога, солнцем залитая, так и манит, а принцессу такой страх вдруг взял, что она встала столбом перед воротами и ни шагу не может заставить себя ступить. И чего боится – понять не может, и чего делать – не знает. Так бы и стояла принцесса у ворот, да на замок оглядывалась, а то, может и вернулась бы назад, да только вдруг пищит ей на ухо старая белая крыса:
– И-и-и, чую, Старуха-боюха к тебе прицепилась. Ну, да ничего, я с ней давно знакома и знаю, как с ней договориться. Ты, принцесса, запевай чего-нибудь дорожное.
– Петь я как-то не очень люблю, – говорит принцесса. – Лучше плейером обойдусь.
Принцесса вставила себе в уши наушники и к середине припева «Breaking the habits» была уже далеко от дворцовых ворот.
Долго ли, коротко ли она шла с крысой и кошкой (и сойкой, рядом летящей), а только половины бутылки с клубничным йогуртом как не бывало. Кругом красота необычайная – край-то у принцессы живописный был: леса густые, зелёные, луга разнотравные, цветами усыпанные, горы высокие, реки хрустальные.
«Надо же, – думала принцесса. – А я-то считала, прекраснее дворцового сада ничего в мире нет. Правильно я из подвала ушла».
И вот подошла принцесса к высокой скале, которая стеной тянулась до самого горизонта и влево и вправо. А к скале приставлено много-много самых разных лесенок и лестниц. Да таких красивых, что смотреть без того, чтоб дыхание не занялось, – невозможно. У каждой лестницы стоял человек и споро прилаживал новые ступеньки. Некоторые лестницы уже были такими высокими, что терялись в облаках, а люди, которые их делали, на скальных лугах жили, а всё не переставали лестницы свои выше и выше строить.
В деревне, что при лестничных дел мастерах стояла, приняли принцессу ласково, пустили переночевать, накормили и напоили её саму, и зверьё её.
А на другой день подошла принцесса поближе: посмотреть, как лестницы делают. У кого работа шла легко да весело, а у кого тяжело, шатко да валко. Один рыцарь в бейсболке, к которому принцесса ближе всех стояла, всё не мог следующую ступеньку приладить к своей лестнице – лестница сразу завалиться вбок норовила. Красивая она у него была, в узорах разных, да только кособокая, как чёрт. Пыхтел рыцарь над ступенькой, пыхтел и никак у него ничего не выходила. Принцесса не выдержала, подошла к нему и говорит:
– Разбирай-ка ты свою лестницу, рыцарь – она чем дальше, тем хуже стоять будет. Если хочешь, я тебе подскажу, как её ровной сделать.
– Ты-то в этом что понимаешь? – огрызнулся рыцарь, красный и взмокший от тщетных усилий. – Я, между прочим, прежде, чем её строить, полгода на специальные курсы по лестничному делу ходил. А тебя в нашей деревне вообще впервые вижу...
Принцесса уже хотела пожать плечами и отойти, но рыцарь её остановил:
– Ладно-ладно, прости, – говорит. – Я с этой лестницей уже тут просто... заработался. Помоги, раз знаешь как. Хуже-то не будет, наверное.
И научила принцесса рыцаря пользоваться уровнем и линейкой и как перед постройкой расчёты делать. Старую лестницу они разобрали, давай новую делать. Тут у рыцаря работа и пошла как по маслу.
– А зачем вы все хотите на эту скалу залезть? – спрашивает принцесса.
– Как зачем? – удивляется рыцарь. – За счастьем, конечно. Там, на вершине скалы, говорят, счастье ждёт. Сама-то тут как оказалась, раз не знаешь?
Подумала принцесса: «И правда, за чем же ещё ходить, как не за счастьем? Попробую-ка и я лестницу собрать».
– Пожалуй, – говорит, – пойду и я за счастьем, раз такое дело. Только из чего бы мне лестницу построить?
– Да хоть из чего, – говорит рыцарь, утирая пот. – Что есть, из того и строй. Я вот из деревяшек строю, а там вон кто-то умудряется из шёлка лестницу прясть. Говорят, даже из стекла где-то есть.
Задумалась принцесса, из чего ж ей лестницу строить, а кошка с сойкой ей и говорят:
– Ты, ваше высочество, плети лестницу из ивовых прутиков, мы тебе сейчас из соседней рощи натаскаем, сколько нужно будет.
Обрадовалась принцесса, устроилась неподалёку от рыцаря и давай свою лестницу плести. Так за весёлыми разговорами работа у них и заспорилась. К полудню оба они были уже высоко-высоко на первом скалистом лугу. Там они решили отдохнуть и пообедать. Принцесса поделилась с рыцарем своими банановыми бутербродами, а рыцарь с принцессой – сардельками. Сидят они, едят и смотрят на долину, которая перед ними как на ладони. А луг, где они сидели, тоже ничего себе оказался, красивый, гостеприимный – со звонким весёлым ручьём и мягкой, как перина, травой, да ещё и фруктовые деревья в глубине луга, у скалы росли. Мышка с кошкой сразу бегать по лугу принялись, а сойка полетела к деревьям и там устроилась.
«Да тут жить можно», – подумала принцесса и улеглась на траву. И рыцарь рядом улёгся. И валялись они на травке до самого вечера. Ну а вечером вроде как и работать поздно. Остались ночевать на лугу – ночи тёплые стояли, ясные. Утром проснулись тоже не рано, овсянкой принцессиной позавтракали, водой из ручья запили да груш с деревьев нарвали. И опять на травку легли.
– Надо бы дальше лестницу делать, – говорит рыцарь.
– Да мы и так уже высоко забрались, – отвечает принцесса сонно. – Куда выше-то? Зачем? И тут хорошо, очень похоже на счастье.
– Так ведь до верха вон сколько ещё осталось, счастье там должно быть, на самом верху, – возражает рыцарь. Да только в голосе его неуверенность слышится.
Тут белая королевская кошка прыг принцессе на грудь и мурлычет:
– Ваше высочество, чую я, Старуха-ленюха вас одолела. Я с ней хорошо знакома, знаю, как с ней справиться. Вы пока с рыцарем встаньте да поиграйте в прятки или в догонялки.
Послушались рыцарь и принцесса кошку, вскочили с травы и давай в салки-догонялки играть. И пяти минут не побегали, не запыхались даже, как чувствуют – вся их лень куда-то испарилась. Взялись они опять за дело, за лестницы свои, и к вечеру уже были на самой вершине скалы. А вершина та оказалась не пиком, а горным плато — широким, до самого горизонта. А рядом со скальным обрывом, откуда они выбрались, притулился крохотный домик с садиком. Хорошенький, опрятный. Уже темнеть начинало, так что решили они попросить ночлега у хозяев домика. Постучали, дверь сама собой и открылась, а в домике – никого. Вошли они в домик, а там светло, тепло, чисто – электричество, отопление, водопровод, да в придачу холодильник, полный их любимой еды – как будто их ждал кто-то. Наелись, напились рыцарь с принцессой. Принцесса целый час в ванной отмокала, рыцарь свой меч полировал. А потом и спать повалились.
Утром встали, завтрак сообразили, цветы в доме полили. Вроде бы пора дальше идти, да не хочется домик гостеприимный бросать.
– Может, это и есть счастье? – говорит рыцарь. – Выходи за меня замуж, я тебя любить буду до самой смерти.
– Ну не знаю, – говорит принцесса, – как-то я себе это иначе представляла...
Рыцарь насупился, а принцесса и не знала, как его утешить. Не то чтобы он ей не нравился – он был весьма милым рыцарем, пока они строили лестницы, то успели неплохо друг друга узнать, например, что музыкальные пристрастия у них почти полностью совпадали, а ведь это уже немало!
Короче говоря, решили они пока пожить в домике вместе, попробовать, что из этого выйдет. Вдруг и правда – счастье? И стали они хозяйство вести: по очереди готовили и прибирали в доме, занимались огородом и рыбачили в горном озере. Вечерами они сидели вместе на крыльце, смотрели на закат, болтали о приятной ерунде, и было им хорошо и спокойно. Рыцарь научил принцессу фехтовать и стрелять из лука, принцесса научила рыцаря играть на барабане и читать научную фантастику. А какое-то время спустя начал снится принцессе странный-престранный сон. И повторялся он каждую ночь.
Снилось ей, будто встаёт она посреди ночи с кровати, выходит из дому и идёт всё дальше и дальше, мимо сада-огорода, мимо озера, мимо рощи, через арку синих камней спускается с плато в долину, да по длинной дороге приходит к высокому замку.
Никто этот замок не охраняет, ворота его открыты, и во дворе пусто и в целом замке никого нет. Только чувствует принцесса, что спрятаны в этом замке её счастье и её судьба. И сидят они глубоко в подземелье замковом и выбраться сами никак не могут. А сама принцесса как только подходит к тяжёлой дубовой двери, за которой её счастье ждёт, так и просыпается. Измучил принцессу этот сон, а рыцарю она про него не рассказывала, сама не знала, почему. Стала принцесса сама не своя, даже почти не замечала, что и рыцарь изменился, стал подолгу на рыбалке задерживаться. А если принцесса сама на рыбалке была, то часто возвращалась в пустой дом, куда рыцарь приходил далеко за полночь. На редкие рассеянные вопросы принцессы рыцарь краснел и говорил разное: то что на светляков засмотрелся, то что ногу поранил, то что рыбу долго вываживал. А когда сам спрашивал, что принцессу гложет, она ему уверенно врала, что просто соскучилась по маме и барабанам, или будто переживает, что кошке тут скучно, крысе грустно, а сойке тоскливо.
И начала принцесса сама с рыбалки задерживаться, а то из дому уходить до ночи. Шла она мимо озера, к синим камням, как во сне, и подолгу сидела там, глядя на долину, по которой вилась длинная дорога, и всё думала, кто же там сидит в высоком пустом замке за дубовой дверью. Наверное, сидит там какой-то принц или другой рыцарь. Потому что её рыцарь, конечно, милый, только какое же он счастье, если даже не рассказывает ей о том, где вечерами пропадает? Небось, лазает тайком в деревню лестничных дел мастеров, симпатичным девчонкам помогает лестницы делать и глазки попутно строит. Так думала принцесса, и от этого всё сильнее тянуло её пойти на поиски того самого замка. Только всё не решалась она никак поговорить с рыцарем на этот счёт. Но однажды за завтраком рыцарь ей и говорит:
– А чего это ты вчера так поздно домой вернулась?
– Не знаю, заблудилась, – отвечает принцесса. – А ты-то сам где вечерами пропадаешь?
– Да так, – говорит рыцарь и замолкает.
Вот сидят они, молча завтракают, а настроение у принцессы портится и портится. Уже и забыла она, что уходить от рыцаря собиралась, – горькая ревность ею овладела. Не может же человек просто так врать о том, где вечерами ходит? Рыцарь напротив сидит, овсянку жуёт, и сам тоже мрачнее тучи, небось, о том же самом думает.
Тут вдруг королевская белая сойка слетает к ним и садится прямо на чайник, да и говорит:
– А ведь к вам Старуха-вруха прицепилась, верно вам говорю. И внучка её Недоверка уже так выросла, что скоро домик по брёвнышку развалит.
– А что же нам делать? – спрашивают хором рыцарь и принцесса. Сойка им и отвечает:
– Уж эту старуху я хорошенько знаю, и вам с ней сладить помогу. А чтобы от неё избавиться, нужно вам дать друг другу обещание любое, да главное, чтобы это обещание сдержать. Как обещание исполнится, так Недоверка и станет снова крошечной. Да только обещание серьёзное должно быть, потому что Недоверка уже такая толстая, что её одним выполненным обещанием вовремя дома быть или посуду вымыть не проймёшь. А чтобы Старуху прогнать, нужно что-то правдиво рассказать, чего вы до сей поры скрывали друг от друга.
Посмотрели друг на друга рыцарь с принцессой и покраснели. Да делать нечего. Говорит принцесса первая:
– Обещаю тебе, что ровно через год буду ждать тебя на этом самом месте, и если мы оба будем ещё свободны, а ты будешь не против, то стану твоей женой и до конца жизни тебя не покину.
Говорит рыцарь:
– Тогда и я обещаю, что буду тебя тут ждать через год, и если будем мы свободны, а ты будешь не против, то стану твоим мужем и буду тебя любить до самой своей смерти.
И не то чтобы им легче стало, но как-то они приободрились. Тут принц и говорит:
– Теперь слушай, что я от тебя скрывал. Ходил я каждый вечер на тот конец плато, к арке из красных камней и смотрел на дорогу. А делал я это потому, что мне снилось, будто...
– В высоком замке ждёт тебя твоя судьба? – перебивает его принцесса.
– Ну да, – говорит рыцарь удивлённо, – правда, не совсем в замке, а на рыцарском турнире, но, в общем, ход мыслей верный.
– И мне, – говорит принцесса, – то же самое снилось. В смысле, что ждёт меня моя судьба за дубовой дверью в высоком замке... И я ходила к синим камням, что за озером стоят.
– Ну, – говорит рыцарь, – значит, нужно нам сейчас разойтись, за год-то мы каждый своё отыщем. Только ты обязательно возвращайся, даже если за дверями тебя ждёт принц-красавец. С ним приходи, познакомишь.
– А ты, – говорит принцесса, – тоже возвращайся, даже если на том турнире тебя будет ждать самая прекрасная дева в мире.
Тут уже им гораздо легче стало, как будто камень с души свалился. Попрощались они друг с другом слёзно, решили было никуда не ходить, да вспомнили каждый о своём сне – и пошли в разные стороны от домика, который им родным стал.
Ну, а с принцессой, конечно, отправились крыса, кошка и сойка. Прошла принцесса мимо озера, по тропинке вышла к знакомым синим камням, которые стояли аркой, и наконец-то пошла по той дороге, на которую только и смотрела все эти недели. Долго ли, коротко ли, только по дороге ни одной живой души принцесса не встретила: ни мышь дорогу не перебежала, ни птица по небу не пролетела, ни человек по дороге не прошёл. Дошла принцесса до того самого высокого замка. Шпили его башен в небо впиваются, а ни на воротах никаких знамён не видно. Забилось её сердце сильно-сильно, так она заволновалась. Только хотела сделать шаг за ворота незапертые, как крыса и кошка выпрыгнули у неё из рюкзачка, а сойка назад отлетела.
– Прости нас, ваше высочество, только мы в этот замок зайти не можем, придётся тебе одной идти.
Стало принцессе немного не по себе, но делать нечего – не для того она столько прошла, чтобы теперь отступать. Простилась она с крысой, кошкой и сойкой, попросила её ждать тут не дольше, чем три дня, а потом идти домой и рыцаря там дожидаться.
Вошла она на двор, огляделась – никого нет, как во сне. И направилась принцесса через двор к главным воротам замка. Те тоже распахнуты были. Вошла принцесса в залы. Всюду пусто, только ни пыли, ни паутины нет – как будто замерло в замке одно-единственное мгновение, и всё длится и длится.
Долго бродила принцесса по пустынным залам и переходам замка, но не встретила ни души, не нашла ни пылинки. И вход в подземелье тоже не нашла. Забрела она в ту часть замка, где обычно слуги живут, и видит: сидит на сундуке древняя старуха. Седые волосы её до самого пола свисают, сама она босиком, в одной холщовой рубашке сидит да плетёт что-то из разноцветных ниток.
– Здравствуй, бабушка, – вежливо говорит принцесса, – а что это ты тут одна делаешь? Почему осталась? Куда все люди из этого замка делись?
Долго молчала старуха, прежде чем ответить. Потом веки тяжёлые подняла, посмотрела на принцессу взглядом пронизывающим, до самого сердца пробирающим, и говорит:
– Что ты, милая, – а голос сухой у неё, тихий, как песчаный шорох, – люди в этих краях отродясь не жили. А что я делаю? – так приданое тебе тку покамест.
Удивилась принцесса ужасно, но виду не подала. Присмотрелась, а нитки в руках у старухи разные – одни длинные да яркие, другие короткие, как огрызки, серенькие, невзрачные, меж собой одинаковые. Вплетает их старуха в длинное полотенце. Полотенце хоть и разных по цвету ниток, а сплошь белое выходит.
– А почему, бабушка, у тебя пряжа такая странная? – спрашивает принцесса.
– Уж какую ты мне даёшь, такая и есть, – отвечает старуха голосом своим шуршащим. – Ежели какой день полный, да яркий – он за иные месяцы идёт, а если уж день из тех, что ты в подвале провела, так те короткие, негодные, сотня за десяток идёт. Да уж вплетаю и их, коли ничего другого нет. А ведь чем полотенце длиннее, тем свадьба твоя дальше откладывается.
– С кем же свадьба-то, бабушка? – спрашивает принцесса, а сама чувствует: отчего-то так страшно ей становится, что все тело холодеет.
– Да уж с тем, с кем каждый при рождении венчается, – говорит ей старуха. – Со смертью своей.
Побледнела принцесса от этих слов, хоть и была не робкого десятка. Отступила она на несколько шагов от старухи.
– Так вот почему мне этот сон снился! – говорит принцесса тихо. И тут понимает, как же ей сейчас умирать-то не хочется, и какая же она дура была, что от рыцаря своего ушла, да и ему уйти позволила. Так ей стало тоскливо и досадно – хоть плачь. «Неужели и всё?» – думает принцесса, – «Всё моё счастье и судьба в этой... свадьбе? Ну, не может этого быть!» Но тут старуха ей и говорит:
– Нет, не за тем ты сюда пришла, чтобы свадьбу свою отпраздновать. Не пришло ещё твоё время, вон сколько у меня ещё мотков пряжи, которые ты мне не отрезала да не отдала.
И головой кивает в угол, а там гора мотков пряжи лежит. Пряжа бесцветная, как будто стекло тонкое в клубки смотали. А старуха продолжает:
– Пришла ты сюда, чтобы счастье своё найти. Ну, так иди, я тебя не удерживаю, – и махнула рукой в другой угол комнаты. Смотрит принцесса, а там дверь видна приоткрытая, а за дверью – ступеньки. Перевела принцесса дух, ещё раз оглянулась вокруг, посмотрела на старуху с пряжей, пошла да и открыла дверь в подземелье.
Долго спускалась она по длинной каменной лестнице. Факелов на стенах там не было, но принцесса видела, куда ступает, потому что на ступеньках росла какая-то светящаяся плесень. Очень боялась принцесса упасть на скользких ступенях и кости себе переломать, так что шла она очень медленно и осторожно. Но, пусть и показалась лестница бесконечной, добралась принцесса до самого низа подземелья. И оказалась принцесса перед той самой дубовой дверью, которую она во сне видела. Взялась она за ручку медную, тусклую, а сама только и слышит, как в висках сердце грохочет. Потянула принцесса дверь на себя, а за дверью... За дверью, видит, – её собственный подвал, из которого она давно ушла: те же стены розового мрамора, тот же бассейн с рыбками, те же книги, окошко и даже те же самые барабаны. А за барабанами сидит вторая принцесса. И выглядят они обе точь-в-точь одинаково, не отличить.
– Ты, что ли, меня спасти пришла? – недоверчиво спрашивает вторая принцесса (а голос у неё знакомый – совсем как у нашей принцессы). – Не может быть, за мной рыцарь или принц должен придти!
– Ну, извините, – говорит принцесса. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих! Не нравится, сиди тут дальше. Я, может, тоже думала, что тут прекрасный принц или отважный рыцарь в плену томятся. Счастье, короче! А тут только ты! То есть я!
– Нет-нет, – быстро говорит вторая принцесса, – скорее, пойдём отсюда.
Взялись они за руки и пошли прочь из подземелья, мимо жуткой старухи, вон из замка.
– Ну что, какие у нас планы? – спрашивает вторая принцесса.
– Я, например, собираюсь вернуться в свой любимый домик на вершине скалы и ждать там возвращения своего рыцаря, потому что я пообещала, – говорит принцесса. – А ты как хочешь.
Тут подбегают к принцессам кошка и крыса, и сойка подлетает:
– Смотрите, смотрите! – кричат. – Так мы и знали, что принцесса не зря всё это затеяла – вот, пожалуйста, себя нашла!
И хорошо, что нашла, потому что какой разговор может быть о счастье, пока ты сам себя не нашёл?

@темы: Рассказ

---

[White fluffy hedgehog]

Когда время ползет до утра, как до приговора,
И такая тоска, что сжимается позвоночник,
Королева всегда возвращается в этот город
Вольным птицам сестрой, босоногой бродяжьей дочкой.

В ее косах репей, и разодраны в кровь колени.
У нее ни гроша, ни крова, ни сожалений.

Для таких, как она, ночь - матерый седой охотник,
Стены замка теснее, чем клетка для певчей птицы.
Но кому из богов ей, отрекшейся раз, молиться.
И какой из путей не ведет ее к эшафоту?

Красноглазый закат наблюдает за спящей ведьмой.
Ей неясыть крылом укрывает, как шалью, плечи.
Ей, забыв обо всем, целый день танцевать и петь бы,
Лишь бы знать, что не завтра закончится эта вечность.

Солнце медные пряди вплетает в вихры деревьев,
Люди свечи несут обезумевшей королеве.

---

[Vistrel]

Во мне не хватает нежности,
И зла - не осталось уже.
Я с вами от всей неизбежности
И лишь по большой нужде.
Хотите любви - пожалуйста,
Но только не надо обид.
Вы сами любить не стали бы,
С чего бы и мне - полюбить?
Мы с вами солдаты бывалые,
У нас ничего не болит,
Вот радость: мне тридцать без малого,
Готовлюсь и дольше прожить -
Но мне не хватает нежности,
Не будемте клясться уже:
Со мной вы - от всей неизбежности,
И лишь по большой нужде.

---

[Тедди-Ло]

Мы в ответе за тех...
Примечание: написано по мотивам авторской текстовой ролевой игры
Размер: 4000 слов

Алекс в бешенстве хлопнул дверью так, что она едва не слетела с петель и, отскочив от косяка, опять распахнулась. Следом за Алексом в кабинет тут же просунулась белая лошадиная голова.
– Дайте мне поговорить с женой наедине!!! – свирепо прорычал Алекс, выпихивая лошадь назад. Он успел увидеть в коридоре мёртвую проститутку Фиби, дочь вождя Большую Змею и духа дерева Дерека, угрюмо смотревшего на него с противоположного конца коридора. Алекс поймал его взгляд и передёрнулся, невольно потирая шею.
– Вы не должны были так поступать с мальчиком, – в сотый раз укоризненно сказала белая лошадь, прежде чем Алекс снова закрыл дверь кабинета, на этот раз заперев её на ключ.

Ева стояла в центре кабинета. За стеной, в бывшей детской, слышались стоны и вскрики до сих пор пребывавшей в трансе старухи-пророчицы, имени которой Алекс не помнил.
– Кот, – начала Ева сочувственно, – Зитанра говорит, что это так и будет продолжаться...
Её прервал пронзительный свист и последовавший за ним грохот. Из окна стало видно пылевое облако, которое поднял очередной упавший в рощу метеорит. В небе тянулся длинный метеоритный след.
– Близко лёг, – сказал Алекс и поморщился. – Что будет продолжаться? – нервно спросил он у Евы, переждав грохот.
– Конец света, конечно, – терпеливо пояснила Ева.
– Я не верю в конец света!!! – заорал Алекс.
Ева ничего не сказала, только многозначительно подняла одну бровь и кивнула в сторону окна.

Этот кошмар начался недели три назад – именно тогда на имя Алекса стали приходить все эти дикие, нелепые письма, якобы от имени его персонажей. Алекс уже двадцать лет зарабатывал на жизнь писательством. И неплохо зарабатывал. Он попробовал себя во многих жанрах, но в основном из-под его руки выходили триллеры и фантастические приключения. Алекс был необычайно плодовитым и работоспособным писателем, так что многие его книги переросли в целые многотомные серии. Сейчас Алекс самозабвенно проклинал себя за это.
Большая часть писем несла в себе угрозы, меньшая часть – слёзные жалобы и просьбы. Все их Алекс принял за неумную шутку и несмешной розыгрыш.
Первым пришло письмо от Дерека – его первого героя – бессмертного духа дерева, который мстил людям за то, что те вырубали леса. Постепенно Дерек превратился из мстителя в наёмного убийцу со сверхспособностями. Читателям он нравился недолго, Алекс давно его забросил. Теперь Дерек напоминал о себе и прямым текстом заявлял, что собирается убить Алекса. Дерек не хотел быть бессмертным убийцей, он хотел покоя, он хотел в лес, он хотел снова вернуться в своё дерево.
Потом написал Джон Литтл – опыт Алекса в области детской литературы. Литтл весьма эмоционально объяснял, что и куда он засунет Алексу, когда доберётся до него. Литтлу исполнилось восемнадцать лет, а выглядел он на семь. Оказалось, что прокол Алекса с ним состоял в том, что Алекс забыл «взрослить» мальчишку от книги к книге.
Потом пришло письмо от Белой Лошади, недовольной тем, что Алекс «убил» её хозяина – маленького мальчика, умершего в конце книги от тифа. Продукт того времени, когда Алекс учился писать мелодрамы и выжимать слёзы из читателей.
Дальше письма шли одно за другим, а когда иссяк их поток, в доме Алекса начали появляться сами отправители. Они наводнили его гостиную, они спали в его саду, они обедали и ужинали на его кухне. Ева сбилась с ног, пытаясь угодить всем. Только накормить всю ораву было целым делом!
Они отказывались уходить прежде, чем Алекс удовлетворит их просьбы.
Сначала Алекс бессильно бесился и пытался выставить незваных гостей из дома. Он был уверен, что это проделки его особенно безумных фанатов. Но если рыцаря, дворецкого и индианку ещё можно было принять за обычных переодетых психов, то говорящая лошадь, древообразный Дерек и не отражающийся ни в одном зеркале клыкастый Микки на переодетых артистов – даже в самом элитном и высокотехничном гриме – не походили никак.
Тем не менее Алекс попытался выставить их всех при помощи деревенской полиции. Они с Евой жили на отшибе, за несколько миль от деревни – Алексу нравилось уединение, ему так лучше работалось. И теперь эта любовь вышла ему боком – шеф полиции голосом обиженного ребёнка объяснил, что у них сломалась последняя патрульная машина, как он и предсказывал жадному мэру округа, и что они обязательно доберутся до Алекса на машине или пешком, как только смогут. Стоит ли говорить о том, что никто до них так и не добрался?
Наконец, Алекс решил, что он просто спятил. Объяснение было простым, понятным и даже чем-то приятным Алексу. Многие великие гении кончали свои дни в психушке. Но эта теория разбилась о тот простой факт, что Ева тоже видела их всех – как известно, коллективных галлюцинаций не бывает.
Когда минуло три дня, а ситуация никак не поменялась, Алекс избрал другую тактику: он делал вид, что не замечает гостей – как будто их просто не существует. Однако, когда Дерек, потеряв однажды терпение, взял его за горло узловатыми сухими пальцами и приподнял над полом, Алексу пришлось признать: они существуют и они опасны. Дерека оттащили дворецкий Файн и Безымянный Рыцарь, но больше Алекс решил не рисковать.
Большую часть дня он стал проводить, заперевшись в своём кабинете. Стоило ему высунуть нос за дверь, как его принимались осаждать персонажи со своими просьбами. Дерек его больше не трогал, поддавшись на убеждения Файна о том, что убив Алекса, они сделают сами себе только хуже, но постоянно маячил в конце коридора и прожигал дверь кабинета ненавидящим, нечеловеческим взглядом.
А ещё три дня спустя по радио (телевизоры Алекс не выносил и в доме не держал) начались одно за другим объявления о страшных стихийных бедствиях, обрушивающихся на мир. Наступал конец света.
Ещё один персонаж Алекса – древняя старуха-пророчица, которая постоянно бормотала что-то невнятное, так что не было никакой возможности понять, чего она хочет и зачем пришла, – впала в транс в первый день «Конца света». Ева настояла на том, чтобы старуху перенесли в относительно спокойное место дома – пустую детскую. Когда-то Алекс и Ева планировали завести ребёнка и даже подготовили комнату, но ничего не вышло, чему Алекс в душе был рад.
Старуху перенесли в детскую, и Ева полночи сидела с ней, вслушиваясь в тот бред, который несла бабка в трансе...

Алекс подошёл к окну.
Небо было неестественно красным, хотя до заката оставалось ещё несколько часов; в их саду дымилось несколько небольших метеоритов, упавших сегодня утром; (по радио, которое Алекс расколотил в приступе гнева ещё вчера, они успели услышать, что половина Японии ушла под воду, а половина Южной Америки охвачена «огнём, сошедшим с небес», так что разрушения в саду, на взгляд Алекса, были минимальными).
В беседке, которая почти не пострадала от метеоритного дождя, вольготно расположился Джон Литтл: вытянув тощие ножки в шортиках, он обнимал одной рукой Большую Змею, дочку вождя краснокожих, которая мечтала учиться в колледже, другой рукой, мёртвую проститутку Фиби, и что-то рассказывал им звонким голоском. Выражение личика у него при этом было совершенно сальное и взрослое. Все трое без конца хихикали.
Чуть ближе к дому, под самым окном кабинета, Безымянный Рыцарь, гроза драконов и прочих минотавров, перерезавший в книгах Алекса примерно сотню злобных рыцарей, а теперь требующий, чтобы Алекс прекратил писать о нём такие ужасные вещи, пацифист по призванию, пытался отнять у вампира Микки банку с хомяками, которыми Микки преимущественно питался, обитая у Алекса. Рыцарь утверждал, что пока он здесь, ни одно живое существо не погибнет. Микки он живым не считал. Микки визгливо обзывался и неловко отталкивал от себя Рыцаря холёной белой рукой, другой рукой прижимая к груди банку.
Микки к Алексу пришёл по такому делу: он утверждал, что у него аллергия на женскую кровь, и что он не может больше питаться этими бесконечными деревенскими фру и фройляйн, которых ему упорно подсовывал в книгах Алекс. Кроме того, Микки оказался стопроцентным педерастом, что неприятно поразило Алекса.
Впрочем, у Алекса многое до сих пор просто не укладывалось в голове, хотя он к этому уже начал привыкать. Алекс открыл окно и рявкнул:
– Эй вы, вам совсем плевать на то, что из-за вас творится? Это вы всё устроили, довольны?!
Все, кто был в саду, примолкли и посмотрели на него. Алекс продолжал, обрадованный тем, что его слушают:
– Думаете, если мой мир погибнет, вы просто вернётесь в свои уютные книжонки? Ха! Чёрта с два! Вы все тоже сдохнете! Книжки о вас некому будет читать!
– Два дня назад, сладенький, – начал Микки, елейно улыбаясь клыкастым ртом, – ты вообще говорил, что я галлюцинация, а мы, галлюцинации, не привыкли заботится о таких мелочах, как гибель мира.
Рыцарь, воспользовавшись тем, что Микки отвлёкся, выхватил наконец у него из рук заветную банку и с громким победным воплем убежал в дом. Микки с визгом бросился следом.
– Дикари, – поджав губки, заявила Большая Змея.
Алекс с грохотом закрыл окно. Всё это время Ева терпеливо дожидалась, пока Алекс снова обратит на неё внимание.
– Что? – спросил он раздражённо. – Ты что-то говорила?
– Да, кот, я говорила, что, судя по словам Зинтары, мир погибнет, если мы не отправим всех, кто не должен быть в нашем мире, обратно.
– Поверь, Ева, даже если бы нам не угрожал конец света, я бы сделал что у годно, лишь бы избавиться от этих... этих... – Алекс схватился за голову. – Только что? Что нужно сделать?
– Я, Файн и Дерек нашли кое-что в библиотеке, – сказала Ева, протягивая Алексу исписанный её почерком лист бумаги. Алекс хмуро схватил его и быстро пробежал глазами.
– Что за чушь? – бормотал он. – Откуда вы это взяли?.. Сжечь... написать... Ересь!
– Файн в юности увлекался оккультизмом, Дерек кое-что понимает в магии друидов, – пояснила Ева. – Мы нашли несколько книг на эту тему... Думаю, стоит попробовать, они разбираются в этих делах лучше нас. По крайней мере, у нас просто нет другого выхода... Тебе ужин сюда принести?
– Да какой тут ужин? Мы скоро все умрём, – мрачно махнул рукой Алекс и повалился на диван. – Особенно если к этому приложит руку этот психованный Дерек. Знаешь, я его таким не писал. Никогда!...
Ева подошла ближе, присела на краешек дивана и погладила его по голове:
– Бедный мой, – сказала она с искренним сочувствием. – У нас ещё есть время, ты не волнуйся, мы сами найдём в библиотеке твои рукописи, ты только напиши про всех... хочешь, выполняй их просьбы, хочешь, нет, но напиши новые истории – чтобы им было, куда вернуться.
Алекс помолчал, глядя в стену, потом сказал:
– Оливок мне принеси... И сыр с булочкой... И джем апельсиновый... и кофе. На кухню к этим тварям я никогда не спущусь... Оливки без косточек!
Ева поцеловала его в щёку:
– Ты лучше всех... Чёрные оливки без косточек и целый термос кофе с кардамоном, а ты пока начинай писать...
Алекс обнял её одной рукой, притягивая к себе, и жалобно сказал:
– Что бы я без тебя делал?
– Писал бы точно такие же гениальные романы, разумеется, – Ева улыбнулась и утешительно похлопала его по спине. – Ужин будет готов через десять минут... Принесу тебе ужин, а потом буду сидеть в библиотеке с Файном, если что – приходи.
– Нет уж, лучше вы к нам, – сумрачно сказал Алекс, садясь на диване и глядя на кипу белых листов на столе. – Чтобы было, куда вернуться, говоришь?

Было далеко за полночь, в доме стояла тишина. Последний метеорит упал на оранжерею около девяти часов вечера, с тех пор багрово-красное ночное небо оставалось спокойным.
Ева сидела в библиотеке и при свете переносного фонаря листала третью папку архива в поисках рукописей Алекса. Библиотека была единственным местом, где не царил, стараниями Евы, идеальный порядок. Алексу было скучно иметь картотеку и книги в алфавитном порядке на полках, он предпочитал находить неожиданные книги в неожиданных местах. Сейчас этот каприз весьма затруднял поиски нужных рукописей, тем не менее Ева и Файн нашли уже две трети нужных бумаг. Дерек, который всюду ходил за Файном, в поисках не участвовал. Он безучастно гладил деревянные стеллажи, корешки старых книг и, кажется, тихонько разговаривал с ними о чём-то. «Сколько тут его погибших товарищей», – подумала Ева и покраснела.
Файн стоял на приставной лестнице и светил фонарём на верхнюю полку очередного стеллажа, проверяя, не завалялась ли там ещё одна папка архива.
Мистер Файн, дворецкий, был человек высокий и плотный с бульдожьей челюстью и хрящеватым крупным носом потомственного англичанина, одет он был по моде начала двадцатого века. В книгах Алекса Файн был расчётливым отравителем, тогда как на деле оказался совершеннейшим маньяком, теряющим разум при виде ножей или бритв. Файн стал своеобразным старостой персонажей-пришельцев, единственным, кого хоть как-то слушался Дерек и кто мог убедить мёртвую проститутку Фиби надеть на себя что-то менее вызывающее, чем мужской пиджак на голое тело.
Файн был безукоризненно вежлив и услужлив (как и полагается настоящему английскому дворецкому). Он хорошо помогал Еве по хозяйству. Однако, Ева прекрасно отдавала себе отчёт в том, что Файн, как и Дерек, в любую минуту может сорваться и прирезать её, если ему на глаза не вовремя попадётся кухонный нож. В библиотеке, по счастью, не было ничего, что могло бы ввести Файна в приступ безумия.
– Если бы ваш муж, леди Эва, немного подумал, то и сам бы увидел, как органично в плоть повествования входит лезвие, и как смешон и неуместен там яд, – негромко, с английским акцентом говорил Файн, продолжая бесконечную тему, волновавшую здесь каждое существо – тему исправления своей жизни в «неправильных» книгах Алекса. Отвечать Еве не требовалось, это был монолог. Она только сочувственно и механически кивала на слова Файна. Дерек, казалось, не слушал его.
– Боже правый, не хотел бы показаться неблагодарным невежей, но я ещё молчу о том, что он поразительно мало знает о быте английской аристократии...
– Но книги с вами расходятся большим тиражом, – заметила Ева, – Алексу даже пришлось делать серию.
– Отрадно слышать, – с холодной вежливостью ответил Файн и замолчал.
Ева помассировала ноющие виски.
– Скажите, мистер Файн, как всё-таки это может быть? Мой муж – ваш создатель, правильно? Это он вас придумал, как же может часть его выдумки оказаться «неверной»?
Дерек шумно фыркнул из своего угла, не поворачиваясь ни к Файну, ни к Еве. Файн помолчал. Он спустился с лестницы, аккуратно держа подмышкой ещё несколько папок архива.
– Видите ли, леди Эва, – заговорил он наконец, – невозможно придумать того, чего вовсе не существует. У всего в мире по обе стороны бытия есть своя схема, архетипы характеров, паттерны поведения. – Он бросил на Еву пытливый взгляд. Ева пыталась осмыслить сказанное:
– Объясню проще, – продолжил Файн. – Представьте себе механизм часов – там нет лишних деталей, одна шестерёнка цепляет другую, пружина раскручивает механизм, валик цепляет стрелки и заставляет бежать их по кругу. Ваш муж может не знать внутренней механики часов, но если он напишет про часы в своей книге, механика их никуда не денется. Так выходит и с нами: внешние проявления характера находятся в неразрывной связи с внутренними. Ваш же муж, по ему одному известным причинам, умудряется выбрасывать десятки рабочих деталей, заменяя их чужеродными, неподходящими. Или забывает соединить одну шестерню с другой, из-за чего весь механизм обречён работать вхолостую, как это вышло с бедным мистером Литтлом, который застрял в теле ребёнка.
Ева внимательно слушала его и не перебивала. Кажется, даже Дерек прекратил шептаться с полками и тоже прислушивался к речи Файна.
– Невозможно совсем игнорировать законы мира, о котором пишешь, особенно, не удосужившись создать новый мир, а беря взаймы тот, что уже создан, тот мир, в котором живёт сам писатель, как это и делает мистер Алекс. Поэтому, милая леди Эва, я не вижу причин удивляться тому, что мы недовольны его работой.
Ева недоверчиво покачала головой, но ничего не ответила на это.
– Каково это, быть там... в книге? – спросила она несколько минут спустя, не отрывая взгляда от страниц архива. Послышался резкий, как щелчок сломанной ветки, смешок Дерека.
– Это ничем не отличается от того, что я испытываю, пребывая здесь, – сообщил Файн, подумав. – Исключая то, что в книге всё же меньше элементов свободы воли и выбора... Помните, ваш муж вынуждал меня убивать ядом? А здесь… – Голос Файна возвысился, и Ева невольно посмотрела в его сторону. – Здесь я могу... впрочем, не будем об этом, – как будто опомнившись, закончил Файн. Дерек усмехнулся и подошёл ближе к ним.
– Оззи, Оззи, – проскрипел он, опираясь на стол, – зачем ты сдерживаешься? Я же предлагал тебе развлечься напоследок... А вдруг эта херня не сработает?
Ева изо всех сил старалась не смотреть на Дерека и особенно – ничего ему не говорить.
– Это лишено смысла, мой милый, – прохладно отозвался Файн, листая рукописи. – Я уже тысячу раз тебе это твердил. На кону минутное удовольствие против целой жизни. Нашей жизни, я имею в виду.
– Для... э-э... того, кто утверждает, что устал от убийств, и хочет вернуться в состояние неподвижного покоя дерева, вы очень кровожадны, Дерек, – не удержавшись, заметила ровным тоном Ева. Файн сухо рассмеялся.
– Тоска! Вы тоскливы, как и всё ваше племя! Папоротник и то веселее вас, – прошипел Дерек и снова отошёл от них. Ева никак не могла понять, зачем он здесь торчит. – Ты дождёшься, Оззи! Когда на нас грохнется метеорит, будет поздно.
– Кстати, странно, что до сих пор ни один не попал в дом, – вздохнула Ева, страстно желая сменить тему разговора.
– На самом деле, ничего странного в этом нет, – немедленно отозвался Файн. – Первопричина хаоса, как око бури, дольше всего остаётся в относительном покое и гибнет в самом конце... Я нашёл рукопись с Литтлом.
– Отлично. – Ева потёрла уставшие, как будто забитые песком глаза. – Осталось всего пятеро... Думаете, это сработает?
– Думаю, нам стоит попробовать.
Ева кивнула. Взгляд её упал на тоненькую тетрадку, выскользнувшую из очередной папки архива. Тетрадь была старательно подписана рукой её мужа, «учащегося выпускного класса». Первые наброски? Начало первого романа? Дневников Алекс никогда не вёл. Она открыла тетрадку. «Роман о любви», – коротко значилось на первой странице. Ева улыбнулась. «Сколько же тебе тогда было лет, кот? Шестнадцать? Семнадцать?». Прочитав первые строчки, она вдруг сдавленно всхлипнула и прикусила костяшку указательного пальца, с ужасом глядя на эти самые строчки. Файн мгновенно оказался рядом и молча пробежал глазами открытую страницу. Потом он всё так же без единого слова прошагал к столику у двери и налил в стакан воды из графина. Вернулся, подал стакан Еве. Дерек из своего угла таращился на них слабо фосфоресцирующими в темноте глазами.
– Думаете, он намеренно скрывал это, леди Эва? – осторожно спросил Файн, пристально глядя на неё. Ева пила воду, слегка клацая зубами о край стакана. Её трясло.
– Н-нет, – наконец сказала она. – Я... я уверена, что нет. Он просто забыл... он такой рассеянный. – Она всхлипнула и снова прикусила костяшку пальца.
– Тогда, если мне будет позволено дать совет, не стоит напоминать ему, – мягко сказал Файн, склоняясь над ней. – Всё будет хорошо, леди Эва, всё будет хорошо.
Дерек наконец тоже подошёл к столу, взял тетрадку и погрузился в чтение.

– Ты закончил? – шёпотом спросила Ева, входя в кабинет к Алексу рано утром. Алекс красными бессонными глазами посмотрел на Еву.
– Да, – мрачно ответил он. – Переписал их всех начисто. Некоторых засунул в одну историю. Не нравилось им жить в длиннющей серии, пусть ютятся в рассказиках на несколько сотен слов.
Он фыркнул. Ева неловко улыбнулась. Ей явно было нехорошо, но Алекс не хотел этого замечать, не хотел заострять на этом внимание. Он так устал. Он потом разберётся с проблемами жены.
– Мы нашли все рукописи, – сказала Ева. – И ещё вот, я принесла тебе кофе, держи.
Она протянула ему термос.
– Отлично, – буркнул Алекс. – Тот, что ты принесла вечером, я допил ещё три часа назад. Думал, умру... Слушай, ну а что толку жечь рукописи? Печатные-то экземпляры давно разошлись по миру. Гигантскими, между прочим, тиражами!
Ева странно вздрогнула и пожала плечами.
– Других вариантов нет, кот. Хуже не будет.
– Тоже верно, – вяло согласился Алекс.
– Они внизу... спустишься попрощаться с ними?
– Чёрта с два, – пробурчал Алекс, перебираясь на диван. – Разбуди меня часика в два. Надеюсь, к тому времени всё закончится... Или мы все умрём или всё станет как раньше. Меня устраивают оба варианта.
Он душераздирающе зевнул.
– Знаешь, – Ева замялась, – этот обряд... Если всё получится, исчезнут все персонажи, которые находятся здесь, даже против твоей или их воли...
– Вот и отлично, – перебил её Алекс, устраивая голову на подушке. – Моя воля их точно не задержит.
– Ладно. – Ева помолчала. – Хороших снов.
Она, наверное, хотела ещё что-то сказать, но Алекс уже отвернулся к спинке дивана и захрапел.

Ровно в два часа дня Алекса разбудил трезвон будильника. Алекс с ворчанием поднялся, протёр глаза и побрёл к полке в противоположном конце кабинета, куда Ева поставила дурацкую машинку.
«Не могла сама разбудить, знает же, что я эти звуки ненавижу», – ворчал Алекс себе под нос, почёсывая небритый подбородок. Он отключил будильник и прислушался. В доме стояла мёртвая тишина. На столе Алекс увидел термос со стикером «Кофе на неделю». Алекс почувствовал укол смутного беспокойства. Зачем Ева наварила ему целое ведро кофе? Ведь, похоже, всё закончилось. Алекс подошёл к окну, открыл его и выглянул в сад. Там было пусто. Объеденная белой лошадью жимолость сиротливо шуршала на ветру остатками листьев. Сад походил на вытоптанное до грунта в процессе долгих тренировок поле регбистов. Зато небо снова стало безмятежно-голубым, нормальным небом. Алекс выдохнул и закрыл окно.
Он спустился в гостиную – никого. В камине было серым-серо от бумажного пепла. «Ну да, разумеется, они же тут жгли мои рукописи, вандалы чёртовы», – сумрачно подумал Алекс. Его вчерашние записи ровной стопкой лежали на журнальном столике. Всё было тихо и неподвижно. К Алексу вдруг вернулось беспричинное беспокойство.
– Ева! – позвал он. – Ты почему меня сама не разбудила? Ты где? Как всё прошло?
Тишина.
Алекс побрёл на кухню. На холодильнике висел ещё один стикер: «Еда в холодильнике, кот, хватит на неделю. Разогревай в микроволновке на мощности 800 по две минуты». Алекс похолодел. Она что, сбежала от него? Почему?
Стикер на столе гласил: «Кот, письмо у тебя в кабинете, рядом с термосом, поищи хорошо».
Алекс почувствовал, как нервно и быстро заколотилось сердце. Он бросился в кабинет. После недели неумолкаемых шума и гама прежде долгожданная тишина давила на него. Он ворвался в кабинет и принялся лихорадочно рыться в письменном столе – на столе стоял только термос, и рядом с ним не было никаких бумаг. Выпотрошив стол, Алекс не нашёл ничего похожего на обещанное письмо и едва не взвыл от досады. Он оглянулся по сторонам и вдруг заметил белый конверт, который приткнулся к ножке дивана – видимо, его сдуло со стола сквозняком, когда Алекс открывал окно. Он разорвал конверт дрожащими пальцами и начал читать письмо. Почерк Евы был неровным, строчки скакали – она явно торопилась и волновалась, когда писала это. Скоро ему пришлось сесть. В письме было следующее:

«Извини, что не попрощалась с тобой, кот, но я боялась, иначе ты не согласишься спасать мир (ха-ха, мой муж – спаситель мира). Файн предположил, что ты всё помнишь, но у меня и в мыслях такого не было. Ты просто забыл, кто я. Пока мы разбирали архив, я случайно наткнулась на твой школьный рассказ о любви.
Оказывается, ты написал меня, когда тебе было шестнадцать, кот... Обряд не мог отправить нас, персонажей, назад выборочно. Меня немного беспокоит то, куда я попаду – новой истории для меня нет, но ещё больше я волнуюсь, как ты там будешь без меня. Еда в холодильнике, завтрак в микроволновке, кофе на столе в кабинете. Не забудь позвонить в понедельник редактору, если он уцелел во время метеоритного дождя. Утром пришёл полицейский, узнать, как мы тут, я отправила его назад с миром. В час позвонила редакция – все твои семинары на осень отменили, потому что университет разрушен до основания. Не забывай поливать цветы.
Целую. Люблю. Твоя Ева».
Алекс почувствовал себя обманутым, обкраденным. Эти твари, которых он создал, которых терпел у себя неделю, которым старательно писал новые рассказы, забрали его жену. Да они специально для этого и появились!
– К чёрту это спасение мира! – заорал он, в бешенстве комкая в кулаке письмо. – Пусть конец света наступает, только вернись, Ева! Верните мне жену, ублюдки! – рявкнул он, обращаясь непонятно к кому.
Никто не отозвался. Алекс долго сидел на диване, то пряча лицо в ладонях, то расправляя на коленке смятое письмо.
Ева всегда была рядом – каждый день, вот уже двадцать лет. Она была практически частью его самого – его правой рукой, половиной его ума и души. Говорят, что не бывает идеальных людей, но Ева была идеальна. «Потому что я написал её такой... и забыл», – с горечью подумал он. Алекс смутно припоминал, что, действительно, в школьные годы после того, как с ним не пошла на новогодний бал девчонка, которая ему нравилась, написал в порыве чувств рассказик, про самую идеальную, по его мнению, девушку на свете, которая любила только его. Это было так давно...
Алекс понятия не имел, как ему жить дальше, без Евы. Он подумал, было, о том, чтобы нажраться вдрызг и поехать гонять по горной дороге на своём новом «порше», испортив тормоза. Но тут он вспомнил слова Евы, которые она сказала вчера вечером – вечность назад: «Напиши, чтобы им было, куда вернуться». Впервые Алекс так долго думал не о себе, не о своём комфорте, не о своих успехах, неудачах и не о своих книгах.
«Ты уже большой мальчик, Ал. Старый сорокалетний мальчик», – сказал он себе. – «Тебе придётся быть взрослым ради Евы».
Алекс сел за стол, поднял с пола несколько чистых листов бумаги и карандаш. «Ничего, Ева, ничего... Тебе будет куда вернуться. Может быть, тебе там даже больше понравится, чем здесь. А я... я справлюсь, вот увидишь».
И он начал писать:
«Алекс в бешенстве хлопнул дверью кабинета, так что та, ударившись о косяк, отлетела обратно, снова открываясь. Ева, протиравшая пыль с комода, обернулась к нему и сочувственно спросила:
– Опять поссорился с издателем, кот?
– Знаешь, я просто... просто... Чёрт с ними! – Алекс с бессильной злобой врезал кулаком по столу так, что ушиб палец. – Чёрт. Лучше ты скажи, какие новости? Что сказал доктор?
Лицо Евы буквально просветлело. Невольно улыбаясь, положив руку на слегка округлившийся живот, она сказала:
– Кажется, у нас будет мальчик. Как хочешь его назвать?
– Как угодно, только не Дереком, – проворчал Алекс, всё ещё не уверенный, что завести ребёнка было правильным решением»...

@темы: Рассказ

---

[Erick-York]

Амазонка

мне стало ясно, какого ты хочешь быть пола.
перебирать лепестки уже, кажется, поздно -
снег не растаял по-прежнему, это серьезно;
перестаем отвечать, и осколки вопросов
больно впиваются в кожу, не хуже иголок.
перетерпев обстоятельства, вдруг растерялся:
часть меня сброшена в пропасть, часть смыта волною,
часть стала солью, часть - ветром, и эта часть воет
в трубах оставленных небу на откуп построек
(там где в пыли оставляют следы твои пальцы)
я обещаю больше тебя не бояться

перестаем обещать - и потеряна совесть
здесь. онемевшими пальцами в стылую землю
впился, забывший понятия "время" и "медлить" -
рот открывается, рот закрывается - мелет;
и в самый важный момент пропадает мой голос.
воздух хватаю, руками машу и шатаюсь.
все мои клетки теряют друг к другу привязки
на телеграфных столбах голосят мои связки:
передают "абонент недоступен, он в сказке"
пообещай разгадать меня. ну, обещаешь?
молча, не глядя в глаза мои, ты убегаешь

к дьяволу все обстоятельства, если по сути:
в рот я ебал твою преданность вечным устоям!
я целовал половину всех звезд, за простое
взял бы любое число, и того не достоин,
чтоб твои боги сюсюкали мне "ути-пути"
так что катись во все стороны, про сон и отдых
можешь забыть, вырви с корнем, Перекати-поле,
я недоволен тобой, слышишь, я недоволен
так что оставь меня наедине с моей болью
пусть Амазонка пожрет мое пламя, пусть
пусть заберет меня в воду

---

[polina-kolpakova]

Когда, наконец, иссякнут твои вопросы,
Когда не останется слез, (и котлет на ужин),
Отточенный скальпель возьму,
Перережу веревки, тросы,
Державшие вместе мятежные наши души.
Летите, летите, свободные, будто птицы,
Отныне свобода не будет казаться спорной.
Прощайте,
Теперь мне с земли вас не слышно, не видно…
И пусть назовут меня глупой, жестокой, вздорной,
Возможно, однажды мне станет за это стыдно.
А ты… обещай, что больше не будешь сниться.

@темы: Стихи

---

[Merry Loony]

Вот и продолжение того рассказа

Обмен

- Вот, смотри! – Иэгрис протянул Тенре лист пергамента.

Тенре едва умел читать, так что смысл написанного от него ускользал. Однако он понимал, что почерк у автора очень хорош: все строки были идеально ровными, а буквы будто нанесены печатью – Тенре даже специально выискивал «А» по всему тексту, чтобы посмотреть, будут ли они различаться; но нет, рука не подвела мастера ни единожды.

Над текстом красовался рисунок – сиреневые цветки какого-то растения.

- Это чабрец, - Иэгрис протянул товарищу веточку с такими же цветками, - сравни.

Тенре посмотрел на растение, а потом снова на рисунок.

- Прям как настоящий!
- Вот! – Иэгрис забрал лист и вернул его в бронзовую обложку. – И вот это скоро сделает Сеоллу повсеместно известным. А пройдет еще лет десять, и о нём и за границами уже знать будут.
- М-да… - Тенре почесал бороду, - мастер он, ничего не скажешь.
- То-то и оно. Погано как-то выходит. Сбегаю от соперника в новую столицу и думаю: «Ну теперь-то мне раздолье!» А вот выкуси! – Иэгрис при этом стукнул ложкой о каменную печь. – Оказывается, пока я… так сказать, бдел над телом вождя, Сеолла тоже времени зря не терял.

Иэгрис снял котелок с печи, сдвинул крышку, зачерпнул поварёшкой бурлящую темною жидкость и налил её в чашку. Вся кухня тут же наполнилась кисло-сладким ароматом.

- Гадай.

Тенре подул на отвар, сделал маленький глоток и тут же принялся облизывать обожжённые губы.

- М-м… ну яблоки точно есть.
- Молодец, давай дальше.
- Хм-м… - Тенре отпил еще немного, - я не пойму: то ли смородина, то ли крыжовник.
- Так смородина или крыжовник?

Иэгрис присел за стол напротив Тенре и, прищурившись, стал смотреть на товарища.

- А… крыжовник!
- Угадал. Еще два.
- Так. Так. Сладенькое что-то. Но не малина. Нет. Ежевика?
- Верно! А последнее?
- Последнее… ну-у… слушай, ну а последнее не знаю. Я его вообще не чувствую, остальное перебивает.
- Перебивает? Прям совсем?
- Погоди… м-м... нет, четвертого вообще не ощущаю.
- Эх. Значит я напортачил. Надо было больше класть.
- Так а что это?
- А не скажу.
- Ну и не надо! – Тенре залпом допил оставшееся. – А знаешь, почему ты всё-таки лучше Сеоллы?
- Почему?
- Во-первых, потому что это ты бдел над вождём в его последние дни – а это всё ж таки что-то значит! А во-вторых, потому что это ты меня отваром угощаешь. А Сеолла не угощает.
- Ха! И ведь не поспоришь, - Иэгрис улыбнулся, делая вид, будто эти слова его ободрили. – Кстати, отвар очень бодрящий и укрепляет здоровье, даром что еще и вкусный. Хочешь, всё оставшееся тебе уступлю? Выйдет дешевле, чем на рынке. Семь медных, а?
- Э-эх, а давай!
- Сейчас, себе кружечку солью… вот так. Котелок только завтра вернуть не забудь, он мне ночью понадобится.

Лекарь и его сосед расстались в тот вечер довольными. У Иэгриса позади был тяжелый день, полный грязных ран, ушибленных суставов и простуженных глоток. Хуже всего было то, что этот день иногда затягивался на всю ночь и до самого утра – и тогда он проклинал свою жадность, из-за которой когда-то предложил всем приходить в любое время, чуть что случится. С другой стороны, тогда он еще не был особой, приближенной к вождёву двору, и действительно еще мог испытывать недостаток в деньгах. Это теперь он мог себе позволить покупать всё эту писанину своего соперника…

Сидя за столом, Иэгрис время от времени оборачивался и смотрел на обложку, сжимавшую кипу листов пергамента. Какого это – чувствовать себя будущим автором сборника, в который войдут все знания о травах, собранные их народом за сотни лет? У Иэгриса не было надежды на то, что его соперник умрет, не успев закончить свой труд: Сеолле было всего пятьдесят, и при этом он знал о сохранении здоровья и продлении жизни так много, как никто другой.
Обернувшись в очередной раз, Иэгрис понял, что уже не видит книгу – в комнате стало слишком темно. Лекарь отправился спать, мечтая только о том, чтобы посреди ночи его не разбудил стук очередного больного.

***

Отчасти его желание сбылось: хоть и вывел его из сна именно стук, но комната уже была залита светом, пробившимся сквозь тонкие занавески. Так ярко тут бывает только на самом рассвете. Но почему на улице так шумно? Иэгрис встал с кровати и чуть сдвинул занавеску: большими толпами жители предместий устремлялись куда-то в сторону леса, ведя с собой лошадей, коров и домашних птиц.

К тому времени, как Иэгрис оделся и вышел наружу, улицы уже опустели, и теперь на сотни шагов вокруг не было ни единой человеческой души. Но с северной стороны шел гул, и по нему было ясно, что там собрались, пожалуй, не только все жители предместий, но и вообще все жители Лгорифара. Иэгрис поспешил отправиться вслед за ними.

Невиданное столпотворение было у опушки леса: сотни, если не тысячи мужчин и женщин собрались в огромный круг, в центре которого находился огромных размеров червь. Тело его было толщиной со ствол столетнего дуба, коричневая морщинистая кожа покрыта толстой черной щетиной, а в утыканной сотнями зубов пасти могла бы поместиться целая лошадь. Какой червь был длины, сказать было нельзя: из норы торчала лишь часть его тела.

Сперва Иэгрис разинув рот разглядывал это чудище, высоко возвышавшееся над толпами людей, но быстро пришел в себя и принялся расспрашивать окружающих, выясняя, что к чему. Со слов людей выходило, что к ним с далекого юга явился Румталехо – хозяин подземелий. Червь назвался торговцем и предложил жителям Лгорифара разнообразные товары, а в качестве платы брал любых животных, которых немедленно пожирал.

Лекарь не верил ни своим глазам, ни своим ушам.

- Горожане! – звонко и благозвучно заголосил червь. – Кто желает приобрести для себя или в подарок золотой перстень с чистой печаткой? Нанесите на него родовой герб, сделайте оправу для камня – как вашей душе будет угодно!
- Отдашь за пять кур?! – выкрикнул кто-то из толпы.
- Отдам! Запросто отдам! – отвечал Румталехо.

«Невероятно! – думал Иэгрис. – Разве только этот перстень поддельный – не может же хозяин подземелий и впрямь так продешевить?»

- А за семь?! – предложил кто-то другой.
- И за семь отдам! – отвечал червь.
- А за девять?! – орал третий.
- И за девять!

Сошлись на десяти, предложенных одним из скотоводов. Он сразу же велел дочери бежать домой, обезглавить десять кур и принести их сюда вместе с головами. Дочь его, плохо умевшая считать, по ошибке умертвила двенадцать, но скотовод не сильно расстроился.

Из складок кожи Румталехо высунулась длинная жилистая рука о четырех локтях и с тремя пальцами, сжимавшими золотой перстень. Покупатель принял его из рук чудища и передал своему знакомому – судя по наряду, торговцу – который положил перстень на весы.

- Это настоящее золото! – удивленно воскликнул тот.

По-видимому, все остальные были удивлены не меньше, чем Иэгрис, – так можно было судить по начавшимся вокруг него перешептываниям.

А червь в это время приподнял своё тело над сваленными в кучу куриными тушами и головами и изрыгнул на них прозрачную вязкую жидкость, от которой перья, пух, кожа и плоть птиц немедленно начали плавиться и превращаться в густую серую кашу. Раскрыв пасть, хозяин подземелий принялся втягивать в себя эту жижу, попутно продолжая говорить – Иэгрис понял, что голос Румталехо исходил из продолговатых отверстий в голове чудовища, которые сужались и расширялись в такт его речи.

- Есть ли тот, кто желает получить гривну с шеи вождя дальних земель? Его наследник продал величайшую драгоценность своего отца, чтобы расплатиться с долгами, и теперь любой сможет стать хозяином этого произведения кузнечного искусства!
- А браслеты есть?! - крикнул толстяк, стоявший рядом с Иэгрисом.
- А кольца?!
- А пряжки?!
- Всё есть! – отвечал хозяин подземелий. – Подходите и просите, а все, чего нет с собой, я принесу завтра в это же место и в этот же час!

Многие кинулись к червю и, крича и перебивая друг друга, просили его добыть различных драгоценностей и украшений. Румталехо спрашивал их имена, называл свою цену и обещал завтра же доставить все товары. Когда просители схлынули, он осмотрел толпу и, приметив в ней богато одетого парня, обратился к нему:

- Уважаемый! Не желаешь ли приобрести серебряную заколку, какой закалывают волосы и бороды благородные воины юга?
- А на что она мне? – усмехнулся юноша. – Они ей пусть и закалывают себе волосы, а мне и так неплохо!
- Но ты же носишь красивые одежды, чтобы видно было, что ты из знатной семьи? Так почему бы не дополнить свой облик?
- А по мне разве так не видно, что я не из простых?
- Не из простых? На юге бы так не сказали. Там бы сказали, что ты, пожалуй, из гончаров. У них обученные гончарному ремеслу неплохо зарабатывают, и уж наверно могут позволить себе такие одежды.
- А какое мне дело, что они там говорят у себя на юге? Пусть говорят, что хотят, я их не услышу!
- Как же так? Получается, что ты благороден, только пока кругом твоё племя? Пока дома сидишь – все видят, что знатен. А выедешь за ворота – и вот уже и не понятно, кто ты: потомок ли храбрых воинов или гончаров сын. А случится тебе путешествовать – как дашь понять, кто ты есть?

Те, кого он обозвал «простыми», принялись потешаться над юношей, отчего тот покраснел.

- Ах так?! – выкрикнул он. – А с заколкой, значит, им всё будет понятно?
- Разумеется! Потому и предлагаю её тебе!
- Ха, а они глупы, раз такой безделушкой можно их в родовитости убедить! Так пусть подавятся, беру! Почем отдашь?
- Возьму взамен кинжал, тот, что ты прячешь в сапоге!

Юноша немало удивился. Иэгрис следил за тем, как родовитый простачок нагнулся и в самом деле вытащил из сапога тонкий кинжал, снаружи совершенно незаметный.

- А как ты узнал, что он у меня есть?
- У меня зоркие глаза!

Лекарь посмотрел на два черных круга над пастью червя, каждый из которых был размером с человеческую голову. Странно. Неужели у подземного хозяина хорошее зрение, в отличие от других подземных жителей? Или оно просто немного... особенное?

- Забирай, он твой! Наш кузнец таких безделушек дюжину за день выковать может!

Червь извлек из своего чрева серебряную заколку, украшенную самоцветами, передал её юноше, и спрятал внутри себя его кинжал. В этот раз, однако, его рука возникла не в том месте, где раньше: теперь она отросла как будто немного ближе к голове. Или это была другая рука?

- Горожане! Не желает ли кто-нибудь продать мне знание? Я хочу знать, где в этой земле можно найти такой же прекрасный город, как ваш, чтобы и там предложить свои товары!
- Нигде! – донеслось со всех сторон.
- Другого такого не найдешь!
- И не ищи!
- А второй по величине и богатству? – настаивал Румталехо.
- Вавеннорт!
- Уфтакору!
- Да какой там! Зеулог, и только он!
- Уфтакору! – повторил червь, развернувшись к тому, кто выкрикнул это название. – Я уже слышал об этом городе – причем только хорошее! Ты! – Румталехо подался телом в сторону женщины в длинной серой рубахе. – Расскажи мне об Уфтакору, а я взамен дам тебе нож с рукоятью из оленьего рога, что некогда принадлежал прославленному в своих краях охотнику!

Женщина вышла из толпы навстречу хозяину подземелий и принялась рассказывать о рыночных площадях, высоких домах, каменных стенах и башнях, плодородных землях и обширных садах, а также о людях, которые всем этим владеют. В ответ она получила тот самый нож – Иэгрис не мог издалека разглядеть, насколько он хорош, но и покупатель, и продавец, кажется, остались довольны.

Торговля продолжалась. В обмен на оружие Румталехо просил серебряных и медных монет, за украшения люди отдавали ему животных: коз, овец, лошадей и коров забивали прямо здесь же и волокли к червю, который тут же принимался их поглощать, при этом продолжая предлагать и покупать. В его чреве нашлось также несколько кружек, тарелок и кувшинов, которые он раздал тем, кто сообщил ему о других крупных городах и указал дорогу туда.

Только теперь Иэгрис обратил внимание на городских стражников, собравшихся неподалеку: они пристально следили за толпой и за хозяином подземелий, но в торговлю не вмешивались.

Народ всё прибывал. В толпе Иэгрис заметил Керида – здоровенного рыжебородого молодца, что происходил из старого воинского рода. Лекарь знал его еще до переезда в новую столицу – десять лет назад они оба жили в Уфтакору. Там Керид прославился тем, что устраивал драку в каждом кабаке, в который заходил, за что был неоднократно бит плетьми. Ходили слухи, что именно за его буйный нрав мать и сослала его в Лгорифар – она хотела жить подальше от дурной славы своего сына.

- Почтенный! – обратился Керид к червю, в то время как последний принялся поедать очередную коровью тушу. – А что ты желаешь получить за десяток перстней, дюжину браслетов и гривен, а также за длинный меч с рукоятью из кости?
- Увы, таких мечей я не имею. Но могу предложить полутороострую саблю с позолоченной рукоятью!
- А почем отдашь?
- Все вместе? Это будет совсем недешево! Можешь ли позволить себе потратить две дюжины свиней?
- С радостью отдам их, хозяин подземелий! – отвечал Керид.
- Тогда мы договоримся. Однако тебе придется подождать до завтра, так как сейчас я при себе уже почти ничего не имею. Приходи в это же место в то же время вместе с остальными – и я доставлю всё, что обещал!

Иэгрис не мог и мечтать о лучшем стечении обстоятельств. Только вчера он думал о Сеолле, как вдруг… хотя, справедливости ради, он признавал, что в последнее время думал о Сеолле каждый день. Уж наверно в один из них должно было что-то случиться. Но неужели это и впрямь оно – решение его проблемы? Ясно было одно – возможность упускать нельзя. Да и что он терял в случае неудачи, в конце концов?

Приблизившись к Румталехо вместе с несколькими другими покупателями, лекарь дождался своей очереди и заявил, что желает переговорить с торговцем шепотом, так, чтобы не слышали другие, ибо его предложение слишком ценно.

- Как интересно! – воскликнул Румталехо, с грохотом опустив своё тело на землю и повернувшись к Иэгрису боком, – так, что отверстия, через которые он говорил, оказались как раз на уровне головы лекаря.
- Ты говоришь, что прибыл с юга, – прошептал Иэгрис. – А случалось ли тебе общаться с южными травниками?
- Разумеется! С кем мне только ни доводилось встречаться – вот уж не знаю! – тихонько насвистывал червь ему в ответ. – И с травниками тоже. О, ты один из них! Я чувствую! От тебя пахнет соками сотен трав… да и грибами тоже. Ты хочешь купить растения из дальних краев? Или, быть может, знания?
- Второе. Я хочу узнать о зельях, которые можно приготовить из здешних растений, но такие, которые мало кто знает в наших краях. Мы знаем несколько десятков свойств, несколько сотен трав, грибов, телесных жидкостей животных – но этого ничтожно мал и...
- Я понял тебя. У меня есть нужные тебе знания, и я готов их продать. Я расскажу тебе всё, что знаю, за трех коров или пятнадцать свиней. Это немало, но ведь нет ничего ценнее знаний, верно? И в конце концов: скот умрет и народится заново, а знания останутся навсегда...
- Нет. Я хочу предложить тебе другую сделку. В паре сотен шагов отсюда стоит мой дом, а прямо под ним – обширный погреб с земляными стенами, - Иэгрис при этом указал рукой в нужном направлении. – Если тебе будет угрожать опасность, но ты не сможешь или не захочешь покинуть наши края, то я позволю тебе укрыться в моём доме. А взамен на право искать у меня убежища ты расскажешь мне о секретах южных травников.
- Ну и ну! – отвечал червь, немного подумав. – Не видь я, что ты порядочный человек, подумал бы, будто ты хочешь меня обдурить и получить товар за бесплатно!
- Я предлагаю тебе убежище на случай невзгод. Неужели по-твоему это ничто?
- Убежище-то оно убежище, да вот только оно у меня уже есть, и лучше моего, пожалуй, уже не придумаешь.
- Как знаешь. Я назвал свою цену. Найдешь меня, если передумаешь.
- Особо не надейся, лекарь. Не думаю, что меня это заинтересует.

Знакомые и незнакомые люди в толпе дергали Иэгриса за рукава и хлопали по плечам, просили рассказать, о чем таком они шептались с червём, что червь ему предложил и что лекарь ему ответил, но Иэгрис всем говорил, что дал клятву не сообщать ни слова из того разговора.

Вернувшись к своему дому, он встретил нескольких страждущих, которым требовалась его помощь – снова кашли, ознобы и горячка. А ведь ему еще нужно было идти сегодня за травами в лес, на болото и на берег реки, а потом и на рынок – и всё это нужно было сделать до темноты. Хорошо бы еще Тенре не забыл про котелок.

***

Утром следующего дня Иэгрис проснулся, вновь разбуженный шумом снаружи. Люди на улице громко что-то обсуждали, кричали, спорили, а их лошади ржали, колеса повозок скрипели, молотки стучали – грохот стоял невыносимый. Иэгрис был вынужден встать с постели, хотя и ощущал, что совсем не выспался.

Занавески он решил пока не трогать – в доме и так было настолько светло, что щипало в глазах. На кухонном столе стояли две корзины с грибами. Это означало, что прошлым вечером Иэгрис захотел прилечь ненадолго, прежде чем разобраться с ними. Что ж, значит новый день начнется с чистки грибов. А часть съедобных сразу же пойдет на завтрак.

Поскольку в печи еще оставались чуть красные угли, Иэгрис попытался поджечь о них щепочку, но мощный удар, сотрясший весь его дом, выбил деревяшку из рук лекаря. Иэгрис замер и оставался неподвижен до тех пор, пока стены не перестали скрипеть и потрескивать. В первое мгновение он даже подумал, что началось землетрясение, но события вчерашнего дня тут же всплыли в его памяти.

- Неужели сработало? – прошептал он вслух.

Засветив-таки лучину от уголька, Иэгрис спустился в погреб и тут же ощутил неуместный здесь запах гнилого мяса, смешавшийся с запахом растений.

- Ты с ними в сговоре? – прошипел Румталехо откуда-то из темноты.
- Нет, кого бы ты ни имел в виду. Добро пожаловать в моё убежище, - Иэгрис не пытался скрывать злорадства. – Что привело тебя сюда?
- Ты будто не знаешь! А если не знаешь, то догадываешься, а?

Голос у Румталехо был не тот, что вчера, - этот был куда менее приятен, его звучание напоминало пение надтреснутого горна. Зато теперь оно не было таким натужным.

Иэгрис приблизился к хозяину подземелий. Огромная голова, торчавшая из стены, обладала поистине ужасающей пастью – теперь, когда Иэгрис видел вблизи эти бесчисленные ряды серебристых зубов, его пробирала дрожь.

- Они напали на тебя? Решили, что из твоего распоротого брюха можно добыть больше золота?
- Они поплатились за это! Рыжебородый теперь останется без правой руки. А быть может загноится и вовсе сдохнет.
- Ты убил кого-то?
- Может быть. Но не больше четверых. А потом на меня набросились все, хотя и видели, кто напал первым!
- Естественно, ты же тут чужак. Или у вас поступают по-другому?
- Везде поступают по-другому! – рычал Румталехо. – Меня сто раз пытались убить, но никогда прежде толпа не бросалась на меня из-за того, что я защищался! Где это видано, чтобы жертву казнили вместо зачинщиков?!
- А почему бы не казнить? Им-то с этого что?
- А по-твоему это не глупо?
- Когда своему подонку больший почет, чем честному чужаку? Нет. Несправедливо – да, пожалуй. Но не глупо. Тебе еще повезло, что вождь наш в отъезде, не то он бы тебе объяснил, что тут было по-настоящему глупо.

Иэгрис нащупал в темноте светец и вставил в него щепку.

- Так что? Надеешься, что кто-то из них всё-таки еще хочет получить своё добро?
- А я – своё. Жаль, что я не такой смышленый, как ты, и не просчитал всего наперед. Или не сговорился с кучкой разбойников. Но давай так: предположим, что мне все равно, в сговоре ты там с кем-то или нет. Я обещал кое-что некоторым людям, а они обещали кое-что мне. Если устроишь нам обмен, то я тебе выдам всё, что ты тогда хотел. Но если сдашь меня, то я твой дом в два счета с землей сравняю.
- А это уже разговор! Только давай тогда меняться постепенно: я тебе чуть-чуть – ты мне чуть-чуть. Вот я тебе позволил в свой дом гостем войти – открой мне секрет какой-нибудь. Ну чтобы я для начала убедился, что ты хоть что-то знаешь, а то мало ли.
- Да запросто! Только ты ведь и сам наверняка много знаешь. Перечисли всё, что тебе известно, а я тебе расскажу то, чего ты не назовешь.

Иэгрис нахмурился.

- Румталехо, ты меня до сих пор за идиота держишь?
- Попробовать стоило.
- Больше не пробуй, иначе сделки не будет. Сейчас принесу книгу и зачитаю тебе первое попавшееся название, а ты мне скажешь о нём что-то, чего я не знаю.

Сверху послышался стук, а потом и крики: «Иэгрис! Иэгрис!»

- Пострадавшие мои пришли… но давай сперва договорим. Так, книга…
- Стой. Не теряй времени. Красная осока. Что о ней знаешь?
- Знаю, что она у нас водится.
- Хм, и только? Тогда слушай. Если подряд стоят две теплые поры, то у неё завязывается маленький плод-костянка. У мякоти этого плода вкус, как у семян кедровой сосны, но сильнее, и он перебивает любой другой вкус и запах, даже чесночный, не говоря об остальных.

Иэгрис присвистнул.

- И часто на юге кого-то так травят?
- Постоянно. Яд без этой костянки там готовит только последнее дурачье. Ну что?

Иэгрис выглядел озадаченным. С рождения прожив в здешних болотистых краях сорок лет, он ни разу не слышал о том, чтобы кто-то хоть как-то использовал красную осоку. Если так пойдет и дальше, то он сможет получить огромное преимущество.

- Ладно, не стану лгать – удивил. Видимо, сведущ ты в наших делах.
- И во многих других. Так что, поможешь с обменом?

«Иэгрис!» – продолжали надрываться и стучать наверху.

- Помогу. Рассказывай, с кем у тебя уговор. Сюда народ водить не буду, чтобы внимания не привлекать. Сам к ним пойду. И не проси тебе сюда скот гонять – сразу говорю, что не стану.
- Само собой. Никакого скота.

Из темноты высунулась рука, сжимавшая овальный бронзовый ларь.

- Это для бортника Номикада. Знаешь такого?
- Знаю, где бортники живут, так что найду его.
- Взамен возьмешь дуплянку.
- Пчел будешь под землей разводить?
- А это уже не твоё дело. Захочу – буду и пчел разводить.
- Мда-а… взять-то возьму, а как я её тащить буду… ну да ладно, справлюсь. Давай сюда эту штуку.

Иэгрис взял ларь и по привычке надавил большими пальцами на крышку, пытаясь её приоткрыть, но та не поддалась.

- И чтобы по поводу товара ко мне никаких вопросов, - сказал хозяин подземелий, - договорились?
- Как скажешь.
- А я тебе один задам. Если бы эти гниды не пришли меня убивать сегодня, чтобы ты сделал?
- Купил бы трех коров и привел их к тебе. Ты ведь прав: ценнее знаний ничего нет.

@темы: Рассказ

---

ДВА РАЯ ---- соловьёва - ушкин

[АнтипУшкин]

ФАРФОРОВЫЙ РАЙ

мне подарили куколку Мимозу-Сан... она ко мне приехала из дальних стран.
узнала лишь вчера от тёти Сони я, что родина Мимозочки - Япония.
ах, бедная! ты далеко от родины, и, верно, для тебя мы все уродины:
глаза у нас большие, а не щёлочки, в домах - шкафы, комоды, а не полочки,
не учат нас, как составлять букетики, а скучной и труднейшей арифметике,
нам в редкость видеть веточку вишнёвую, мы резать не умеем кость слоновую.
у вас, Мимоза, всё всегда с причудою: зовёте бога вы зачем-то Буддою;
на праздниках со змеями, драконами проходите вдоль улиц, под балконами;
рисуете, сев на пол, вышиваете, наказаны за промах не бываете.
ласкают вас свои и посторонние... какое счастье детям жить в Японии!..

ты, бедная, снесла обиду кровную: быть проданной из рая в подмосковную!
мы тут же порешили с тётей Сонею вдвоём поехать осенью в Японию.
я вышла на балкон: прощай, Рогожино! уж не моё ты будешь, а Серёжино,
а я, причёску сделавши смешнейшую, весёлою плясуньей стану, гейшею...
иду - за мной собачка пучеглазая... Всё русское там позабуду сразу я...

(Поликсена Соловьёва)


ДУБОВЫЙ РАЙ

мне подарили куколку Матрёшку-Сан... она ко мне приехала из дальних стран.
узнал вчера от дяденьки Басе я, что родина Матрёшечки - Россея.
ах, бедная! ты далеко от родины, и, верно, для тебя мы все уродины:
глаза у нас малюсенькие щёлочки, в домах у нас малюсенькие полочки,
не учат нас прекрасной арифметике, а учат делать пошлые букетики,
нам в редкость видеть веточку дубовую, медведицу и птицу двухголовую.
у вас, Матрёшка, всё всегда с причудою: зовёте бога - Вовой, а не Буддою;
на праздниках с бутылками зелёными проходите вдоль улиц, под балконами;
вы клюшками зимой на льду играете, и клюшек петь на сцене заставляете.
Россия - чемпион! - кричите сильно... какое счастье людям жить в России!..

ты, бедная, снесла обиду кровную: быть проданной из рая подмосковного!
мы тут же порешили с дядей Басею вдвоём весной поехать в вашу Расю...
прощай, прощай Япония дурацкая! обрыдла мне держава самурайская!
а я, надев смешную шапку с ушками, весёленьким Антипкой стану Ушкиным...
иду - за мной менты голубоглазые... Япону мать там позабуду сразу я...

(Антип Ушкин)

@темы: Мысли вслух, Стихи, Творчество

---

[Тедди-Ло]

Название: Сказка про женитьбу и способы её избежать
Размер: 1290 слов

Жил да был один принц. И давно уже пришла пора ему жениться, а он всё сидел в замке, читал книжки, играл во флеш-приложения в королевских социальных сетях, охотился с друзьями на королевских угодьях, ходил по клубам, а о жене и не подумывал. Много раз устраивал король балы, чтобы принц присмотрел себе там невесту по душе, но принцу было не до того — на балах он сам играл в оркестре первой флейтой, а танцевать и вовсе не умел.
Тогда король отбросил в сторону свои невинные отцовские хитрости и однажды прямо и заявил наследнику: мол, мы, король, своей королевской волей повелеваем тебе жениться и настрогать наследников престола и по совместительству королевских внучат.
Принц в свою очередь горячо не хотел ни жён, ни детей. Ну что за глупость жениться, потому что так надо. Сидеть за столом с одной из жеманных дурочек — принцесс соседних королевств. Ещё и сопливые дети. Ну нет, лучше продолжать вести приятную и необременительную жизнь холостого принца. Но как же это отцу объяснить? Есть же сыновний принцевый долг! Тогда возьми он и брякни, что, я, мол, папа, не могу женится, потому как я — гей.
После такого заявления весь дворец пришёл в сильнейшее замешательство.
Отец-король, бросая короткие косые взгляды на единственного наследника, собрал великий совет. Совет заперся в тронном зале и долго шушукался. Потом из зала вышел самый младший советник, который вытянул короткую спичку, потупился и сказал принцу:
– Извините, ваше высочество, но вы должны быть отосланы из королевства, потому что для таких как вы существуют свои тусовки.
Так принцу собрали чемодан, посадили на автобус и отправили в местечко, где жила тусовка принцев-геев. Принц даже и опомнится не успел и «мама» сказать, как его уже высадили в сельской местности, в центре которой стоял огромный клуб со стеклянным потолком и зеркальными стенами. Там жили принцы-геи. Делать было нечего, и пошёл принц в клуб.
Там его встретили тепло, обнимашками и целовашками. Нарядили его в боа и шмотки в обтяжку в качестве обряда посвящения и потащили танцевать.
Жить с принцами-геями было весело — каждый день тусовки, дискотеки, охота, спортлото и футбол. Не жизнь, а малина. И принц окунулся в пучину этой жизни с головой.

Прошло три месяца. Мама-королева исправно слала принцу письма с лекциями о спиде и безопасном сексе и о том, что они с отцом усыновили лабрадора, который станет новым королём. Часто пыталась советоваться с принцем по поводу того, какую скатерть заказать в большой тронный зал. От этих писем принцу становилось почему-то очень невесело, и он уходил к другому принцу-гею, с которым особенно сдружился, они вместе слушали Мадонну и нюхали кокс, пока принц снова не становился весёлым и жизнерадостным.
И вот однажды друг принца пробежался пальчиками по его коленке и нежно сказал:
– Милый, мы с тобой уже долго дружим, а до сих пор ещё даже не целовались.
Принц поперхнулся "сексом на пляже" и вежливо ответил в том духе, что спасибо, мол, котик, но мне и так неплохо. Его друг отчего-то ужасно оскорбился и заявил, что если он его сейчас же не поцелует, то между ними всё кончено. Принц пожал плечами и ушёл к барной стойке.
Тут принцы-геи что-то заподозрили.
Утром, часов в четырнадцать, к принцу вошли официальные старейшины гей-общины и сказали:
– У нас для тебя плохие новости. Если ты не целуешься и не занимаешься сексом с другими мужчинами, ты не гей.
– Очень нужно, – пробормотал принц. – Не очень-то и хотелось.
– Вот и вали давай отсюда, натурал позорный, – сурово ответствовали старейшины. – Нельзя безнаказанно пить космополитен и отрываться под Мадонну, если ты не порешься в попку.
Принц от души послал их всех в область фаллопиевых труб, собрал вещи и уехал из клуба принцев-геев.
И стало ему грустно-грустно, он подумал, что теперь-то его непременно женят.

И вот когда он шёл очень грустный, пытаясь поймать очередную попутку в никуда, то споткнулся и упал в логово дракона. Дракон очень обрадовался, потому что крайне любил мясо, пропитанное лонг-дринками, но поскольку лонг-дринки преимущественно употребляли до стадии пропитывания только принцы-геи, а они принцесс спасать от дракона не рвались, то ел он такое мясо редко.
Но только дракон примерился захавать принца (который в принципе решил не сопротивляться и получать удовольствие), как ему в обе головы прилетело по туфле на каблуках. Дракон потерял сознание, а таинственный спаситель (в темноте логова принц не разглядел его) схватил принца за руку и потащил скорее на волю. На воле принц пришёл в себя и увидел, что его таинственный спаситель оказался очень миленькой принцессой.

Тем временем дракон в пещере тоже пришёл в себя, плюнул и решил отныне красть не принцесс, а принцев-геев, пропитанных коксом и лонг-дринками. И было ему счастье.

– Ну ладно, – мрачно сказал принц. – Шутки в сторону, ты меня прижала, окей, я согласен.
– На что ты согласен? – не менее мрачно спросила принцесса. – Даже не мечтай на мне жениться, в гробу я видела эти свадьбы. Меня папенька и маменька за это дракону и отдали, посиди, мол, без сети и светского общества в захолустье, посмотрим, как ты запоёшь.
– А чего ж ты от него сразу не сбежала? – изумился принц.
– Мампапе на зло, – сообщила принцесса. – Да и толку? Много разницы в том, где сидеть. Тем более, у дракона вай-фай нормальный. Был.
Короче, принц её уверил в том, что он никоим образом на её руку и сердце не покушается, несмотря на то, что принцесса самая обаятельная и привлекательная из всех, кого он видел. Но дело в том, что принц сам имел у графа Ануса в виду все свадьбы и женитьбы, потому что у него вообще охота, флейта и международный блог Слизеринский Принц 90210 на пять тысяч подписчиков.
Принцесса слушала его, слушала, а тут перебила и говорит, что знает этот блог, и она на него подписана и вообще просто «абажает» его фанфики по Гарри Поттеру, только она думала, что принц на самом деле девочка. А в блоге сама принцесса под ником Морган 3310 действует.
– А я наоборот думал, что ты мальчик, – признался принц. – Но вообще-то мне всё равно. Я и слешные фанфики пишу, потому что они популярны, а не потому что я гей.
И рассказал принцессе о своём печальном асексуальном опыте с принцами-геями.
– И что теперь думаешь делать? – спросила принцесса. Когда принц кончил рассказ, уже стемнело.
– А вот что, – сказал принц и потащил принцессу из леса в сторону своего королевства.

Прибыли они ко двору как раз в день всенародного праздника. Во дворце были гуляния, король и королева сидели на своих тронах, а между ними на месте принца сидел большой лабрадор в его короне.
Тут принц и принцесса вошли во дворец, а за ними все пять тысяч принцевых подписчиков с самодельными обрезами. Принц встал на стол и хорошо поставленным голосом объявил:
– Дорогие папа, мама и подданные. Я не гей, но жениться я не собираюсь, мне это не интересно, и человечество прекрасно обойдётся без моих генов, а королевство прекрасно перебьётся монархической демократией до поры до времени, чтобы не было всей этой фигни с королевским наследованием, а чтобы страной управлял избранник из числа народа. А если кто-то не согласен, мы с удовольствием устроим кровавый дворцовый переворот.
Пять тысяч подписчиков выразительно помолчали, и их обрезы тоже, а подданным и королю с королевой ничего не оставалось, как принять предложение принца.

Принцесса осталась жить с ним и ничуть не скучала, потому что вай-фай во дворце был ещё круче, чем у дракона.
Принц, избавленный от трона, с упоением предался флейте, охоте и блогу. И неплохо зарабатывал на первом и последнем.
Принцесса же в свою очередь кроме интернета занималась самодельными куклами и пошивом модных брюк всех размеров и тоже не бедствовала.
До самой старости они так и не встретили тех единственных и неповторимых людей, которые сделали бы их счастливыми, и поэтому они были счастливы просто так, сами по себе. И никогда не переживали по поводу того, в чём именно заключалось их счастье. Ведь что бы кто ни говорил, а счастливым быть не стыдно.

@темы: Рассказ

---

Плоскости

[Блудный Автор]

Зима февралится
На снежных плоскостях
Прозрачным инеем,
Как ассигнации
На ручки просится,
Зовет по имени.

Надсадно кашляешь,
Смеешься глухо и
Трешь переносицу.
И что-то важное
Под сердцем бухает,
По ребрам носится.

Глядишь прозрачно и
Записку комкаешь:
Чтоб не заметила.
Зима невзрачная -
Забава только лишь.
Смеемся весело.


Весна потеряна,
Затерта набело.
Рассвет июнится.
Ты болен временно:
Твердишь, что ангела
Видал на улице.

И крылья сизые,
И губы в дудочку -
Как по учебнику.
И под карнизами,
Мол, остальные ждут.
Прям у поребрика.

Опять фронтальные
Эпюры плоскости
Пересекаются.
Суицидальные
Твои наклонности
Меня касаются.

Кормлю таблетками
Как кашей - с ложечки,
И вру, что сладкие.
Моменты редкие,
Когда не бьешься ты,
Храню украдкою.


Погода кашляет
Как ты, надрывами,
Течет по улицам,
Листву опавшую
Мешает с ливнями,
Грозою жмурится.

Ты веришь в призрачность.
Забыв про правила
С утра нечаянно,
И души чистые
Пропавших ангелов
Зовешь отчаянно.

Таблетки спрятаны:
Эффект сомнителен,
Как кровь на видео.
Но вот, что главное -
Бред заразителен:
И я Их видела.


Ноябрь падает
Дождями сизыми,
Листвою кружится.
А правда ангелы
Здесь, под карнизами,
Живут на улице?

Киваешь весело
И неприкрытые
Мне шепчешь пошлости.
Ключи повешены.
Окно разбитое.
Мы вниз. По плоскости.

@темы: Стихи

---

[Lienin]

Название: Леденцы

Покупайте! Покупайте леденцы!

Видите, какие красивые, блестящие. Петушки и кошечки, жёлтые и красные – на любой вкус!

Вы только послушайте! Эти леденцы помогут вам обрести уверенность в себе, познать счастье, а может, вам нужно забытье? Подходите, не бойтесь!

Покупайте! Покупайте леденцы!

Мальчик! Мальчик! Почему ты понурил голову? Почему куртка твоя порвана, а штаны грязны? Отец твой потерял работу, мать умерла от чахотки, а самого тебя побили старшие ребята, отобрав последние монеты? Вот, возьми зелёный леденец, тот, который в форме клевера. Гляди, как переливается! Он принесёт тебе удачу…

Покупайте! Покупайте леденцы! Подходите!

Юноша! Юноша! Да, вы, чей правый рукав пальто свисает пустым. Как вы потеряли руку? Вам пришлось пройти через жестокую войну, развязанную бесчестными политиками ради выгоды? Вас, инвалида, бросили на произвол судьбы, забыв о ваших подвигах? Вы разбиты, у вас ничего нет, и вы только и умеете, что убивать? Вот, купите леденец со вкусом яблока! Здоровье души ведёт к здоровью тела…

Покупайте! Покупайте леденцы!

Девушка! Красавица! Ваш взгляд столь печален, руки безвольно опущены. Неужели сердце ваше терзает безответная любовь? Вижу, в ваших глазах появились слёзы. Я оказался прав? Не плачьте, не плачьте, девушка! Не надо вам убиваться. Купите маковый леденец. О печали стоит забывать…

Покупайте! Покупайте леденцы! Подходите!

Дедушка! Дедушка! Чего вы так опираетесь на палку? Сколько вам осталось? День? Неделя? Месяц? Год? Купите тёмно-синий сливовый леденец. Время не бывает лишним…

Почему вы так качаете головой? Почему отказываете мне? Разве не хочется вам снова бежать по полю, держа за руку молодую деву? Разве не хочется прожить жизнь заново?

Дедушка, зачем вы смеётесь? Говорите, не жалеете о былом, вы всем довольны, не желаете начинать всё заново? Что ж, дедушка, как хотите, моё дело предложить…

Идите, идите, мне работать надо…

Покупайте! Покупайте леденцы! Подходите, не бойтесь!

@темы: Рассказ

---

ПЕСНЯ ---- иван бунин - антип ушкин

[АнтипУшкин]

я - простая девка на баштане,
он - рыбак, весёлый человек...
тонет белый парус на Лимане,
много видел он морей и рек

говорят, гречанки на Босфоре
хороши... а я черна худа...
утопает белый парус в море -
может, не вернётся никогда!

буду ждать в погоду, в непогоду...
не дождусь - с баштана разочтусь,
выйду к морю, брошу перстень в воду
и косою чёрной удавлюсь

(Иван Бунин)


я - простой и скромный русский парень,
а она - дифчонка самый сок...
познакомился я с нею в виртуале,
и влюбился в каждый волосок

говорят, мальчонки в Интернете
хороши... а я ни Бред, ни Питт...
я послал эмэйлом ей сонетик,
а она (собака ру) молчит!

но я буду... буду ждать ответа...
не дождусь - напьюсь и накурюсь,
брошусь в море... в сети Интернета
и в глубоком Гугле утоплюсь

(Антип Ушкин)

@темы: Мысли вслух, Рассказ, Стихи, Творчество, Чувства, Я, Отношения

---

[Merry Loony]

А что вы думаете о...

О безусловном вреде любых реформ

- Арсений, Арсений, всё неправильно! Ну почему ты так кричишь? Ты возбужден, взволнован, озадачен, но ты не зол! А ты кричишь так, как будто ты зол! Давай еще раз, всё сначала!

Арсений откашлялся, вернулся на исходную позицию и начал речь заново.

- Да как же могут говорить они такое, когда и сами видели Величие Его? Что есть в их головах? Не те ли самые мозги, что и у нас? Но почему тогда они не видят то, что с такой ясностью было открыто нам? Как могут они зреть деяния Его и не понять их благости, как понимаем мы?
- Вот! Уже лучше, намного лучше! Так, Арсений, в следующий раз всё то же самое, но озадаченности чуть меньше, ага? Ты же всё-таки утверждаешь, хотя и вопросами, понимаешь?

Арсений кивнул.

- Так, Вась, давай, отвечаешь ему.

Вася, держа страничку с текстом, подошел к столу.

- Увы и ах, здесь можем мы лишь повторить ту прописную истину. Коль скоро неспособны остальные увидеть то, что видим мы, есть чужаки они для нас или слепцы. И вдумайся: должны ли мы прислушиваться к ним? Они не видят вещи таковыми, какие они есть, они не могут нас понять! Так стоит ли пытаться объяснить им что-то?
- Вася, умничка, ну просто умничка! Арсений, давай.
- Мудры твои слова, Василий. Действительно: что толку тратить время или силы на того, кто нашу истину принять не хочет иль не может. Не лучше ли избавиться от них?
- Воистину так будет лучше, друг Арсений! Пойдем же и запишемся в Гэ-О!
- Нет! Почему ударение на «пойдем»? Тут главное не то, что вы пойдете, а то, что вы запишетесь в Гражданскую Оборону! Надо «Пойдем же и ЗАПИШЕМСЯ В ГЭ-О!» Понял? Давай еще раз последнюю реплику целиком.
- Воистину так будет лучше, друг Арсений! Пойдем же и запишемся в Гэ-О!
- Вот! Теперь бумажку отложи. Ну положи на стол! Ага. Давай, еще раз и с жестами.
- Воистину так будет лучше, друг Арсений! – Вася при этом мотнул головой и подался всем телом в сторону собеседника. – Пойдем же и запишемся в Гэ-О! – на последних словах Вася сжал правую руку в кулак и энергично взмахнул ей перед собой.
- Пр-росто шик! Так, ребята, порепетируйте без меня пятнадцать минут, я за кофе сбегаю. Вас слушаю – и что-то у самого в горле пересохло. А, и реквизит выкатывайте, нам надо второй еще прогнать.

Виктор Валерьянович вышел в коридор и, заметив торговый автомат без очереди, со всех ног бросился к нему. Пока готовился эспрессо, он вынул из нагрудного кармана сложенный вчетверо сценарий, развернул его и открыл четвертую страницу.

«Роман. Ну что за дурацкое имя? – думал Виктор Валерьянович, поглаживая свои черные усы. – Рома? Тоже никак. Ромаха, Ромашка, Ромка, Ромик… черт бы его побрал!»

Увы, во втором акте в действие вступал Роман, и с этим уже ничего нельзя было поделать – во всем театре госспецактивист был всего один, и он, к сожалению, был носителем этого никчемного имени. Роман! А вот то ли дело – Арсений! Это значит «мужественный» по-гречески, да к тому же еще и на «арсенал» похоже – в два раза мужественнее! А Василий? Василий – это же василевс, правитель! Ну и как в такую компанию затесывается этот римлянин?

Режиссер тяжело вздохнул. Взяв двумя пальцами горячий пластиковый стаканчик, он осторожно отпил из него.

Э-эх. Легко же жилось невеждам в их Темные Века! Мракобесы выходили на сцену, назывались чужими именами, притворялись людьми, которыми не являлись на самом деле, лгали честной публике прямо в глаза, рассказывая небылицы о тех, кого не знали, и том, чего не видели…

Подумав об этом, Виктор Валерьянович поморщился – до того противна была ему сама мысль о том, что когда-то и со сцены этого самого театра нечестивцы, порочившие профессию актера, изливали потоки своей лжи. Но все же подлецы были хитры! Как облегчили себе жизнь: кем захотел – тем и назвался! Хочешь, будь Василием, хочешь, притворись Григорием, а хочешь, ври Алексеем. Мда-а, а вот бы…

По спине режиссера пробежали мурашки. Нет-нет-нет, ни в коем случае! Он не смеет думать о таком! Тем более, находясь в храме лицедейства, да еще и перед лицом самого Солнцеликого!

Виктор Валерьянович посмотрел на портрет президента, висевший над кофейным автоматом. Заключенный в деревянную рамку Иван Иванович Солнцеликий безмолвно взирал на режиссера, но его преисполненный тоски и сожаления взгляд был лучше тысячи слов: как же можешь ты, Виктор Валерьяныч, такую-то хулу возводить, да при живом-то мне?

Устыдившись, режиссер встал ровно перед автоматом и трижды перекрестился, кланяясь в пояс и исподлобья глядя в печальные глаза президента. Тот, казалось, вот-вот пустит скупую слезу.

Допив свой кофе, Виктор Валерьянович вернулся в зал. Вася и Арсений уже подготовились ко второму акту: на сцену выкатили трибуну, с которой должен был выступать госспецактивист с особым сообщением для всех бойцов Гражданской Обороны.

- А Рома пришел уже? – спросил Виктор Валерьянович, снова доставая из кармана текст.
- Я здесь! – отозвался Рома и вышел из-за фанерного фасада здания.
- О! Отлично. Так, Рома, опустим первые две сцены, давай сейчас ты, гляну на тебя. Наизусть уже выучил?
- Обижа-аете, Виктор Валерьяныч!
- Ну давай, давай…

Рома поднялся на трибуну, выпрямил спину, нахмурил брови и наморщил лоб.

- И-и… поехали!
- Сограждане! – воскликнул Рома, взмахивая рукой. – Я свел вас здесь, чтобы вести речь о похмелье! О том, что губит утро и весь день! Препятствует работе, сексуальной жизни, межличностной коммуникации вредит! Но час настал, и наша нация готова ответный бой дать беспощадному врагу! Уж выделены и освоены все средства, направленные на создание вакцин, строительство антипохмельных клиник и возведение похмельных корпусов! И, наконец, сегодня мы готовы вам объявить об учреждении особенного дня, который, несомненно, поможет нам покончить раз и навсегда с проклятием похмелья! Сегодня учрежден он – всероссийский, еженедельный, утренний антипохмельный субботник! Ура, многоуважаемые дамы и господа!
- Ура!! – ответили Василий и Арсений.

@темы: Рассказ

---

О не спящих глазах

[Stilla Mellis]

Эх, я уж давно не местная и не в теме. Запощу стишок. ... Доброго времени суток!


***
Глаза неутолимые, не спящие,
Взгляд пристальный, затянутый в вопрос,
Глаза, что разрезают настоящее,
Глаза, что плачут временем, без слёз.
Глаза, пусть озорные, пусть лучистые,
Пусть тёмные, как омут в ноябре –
Но в них всегда вопросы – только чистые,
Прозрачные, как небо на заре…
Глаза, глаза, глаза – неутолённые
Всем виденным, невиданным ещё,
Глаза всегда внимательно-влюблённые,
Чей взгляд насквозь, как лазером, печёт…
Глаза, что, закрываясь, видят далее,
Туда, куда не вникнет взор иной,
Глаза-провидцы, стражи, аномалии,
Что сна не знают в темени ночной.
Меня ты разбуди, когда засветятся
Созвездия над спящими в ночи –
Когда по небу ходит лодка месяца
И птица безутешная кричит –
Меня ты разбуди – в любую непогодь,
Лишь выкликни из тени шутовской –
И тот же взгляд – волною в частом неводе
Откликнется под маскою мирской…
… Мы разные, смиренные и вольные,
Как все, мы постигаем жизнь с аза,
Укрытые условностями рольными.
У нас одни – не спящие – глаза.

@темы: Глаза, Стихи, Творчество, Чувства, Я

---

[Тедди-Ло]

Название: Компаньон
Размер: 815 слов
Примечание: фантастика

— Даш? Смотрела этот фильм, говорю? — я трогаю её за колено.
— А? Да... наверное, не помню, — она рассеянно срывает травинку и берёт её в рот.
Мне нравится дашкин выбор места: я знаю, что сейчас редко кто выбирает обычную природу. Все в основном стремятся во всякие фантастические, экзотические места: иные измерения, аляповатые парки аттракционов, кратеры вулканов, эльфийские замки. Всякое... такое. Я видел, потому что она мне показывала, мы вместе смеялись над этим. Я не замечаю, как снова над поляной повисает тишина.
— Тебе тут не надоело? — осторожно спрашиваю я, — может быть, хочешь в какой-нибудь замок? Шотландский?
Она пожимает плечами и небрежно откидывает с лица светлую прядь.
— Да нет, и так нормально...
Мы снова молчим. Её молчание меня тревожит. Мне кажется, ей со мной скучно. А это значит, что... Что я ей надоел. Мне становится жутко.

Меня запустили в сеть семьдесят лет назад, задолго до дашкиного рождения. Программа добровольной борьбы с перенаселением планеты. Вы понимаете, что означала добровольность, о которой я говорю, не так ли? У меня просто не было выбора — либо смерть, либо помещение сознания в сеть, в служебные программы. Будь у меня ай-кью пониже, пришлось бы отвечать на звонки в каком-нибудь сервисном центре. А так, можно сказать, мне повезло: виртуальная реальность программы «Компаньон» очень высококачественна. Программа «Компаньон» разработана для нужд молодых людей с особыми коммуникативными требованиями. Проще говоря, для тех, кому по той или иной причине комфортнее общаться в сети. Или для тех, кто не смог в реальности найти компаньона для бесед, игр, споров. Никаких прицелов на реальные отношения — это особенность «Компаньона». Каждый пользователь заключает договор, запрещающий развиртуализацию.

Когда я отдавал свой разум во владение компании, я знал: у меня совсем небольшой шанс на то, что однажды меня выберут компаньоном и вытянут из небытия, в котором пребывали все программные модули до активации. Но этот шанс выпал. Дашка меня выбрала. Я был её компаньоном уже три года. Я жил, только когда она приходила в сеть, это не фигура речи. Всё прочее время сознание модуля выключено. Он включается только по требованию пользователя. Каждый раз, когда Дашка прощается со мной, я думаю, что она может больше не вернуться, и тогда я никогда не проснусь. Но она всегда возвращается. Даже теперь. Раньше нам было хорошо вместе, темы для разговоров казались неисчерпаемыми. У Дашки был живой, пытливый ум и отличное чувство юмора: вместе мы обсудили и обсмеяли, кажется, всё в мире — начиная мультиками, заканчивая современным политическим устройством (в «Компаньоне» нет цензуры, это делает его ещё более модным в глазах молодёжи). Я даже рад, что всё так вышло. Если бы не случилось столетнего кризиса, добровольной борьбы с перенаселением, я бы просто никогда не узнал Дашку. Я был бы девяностолетним стариком с другого конца страны, а в «Компаньон» не пускают людей старше тридцати лет. Компания считает, что после тридцати человек обязан заниматься своей семьёй... А «Компаньон» этому мешает. Иногда я думаю, если бы Дашка знала, что я модуль программы, а не живой человек... Что бы тогда случилось? Как бы она себя повела?

Но для модулей тоже есть правила — не разглашать секрет компании, в том числе. Кроме того, это было бы нечестно по отношению к ней. Я хорошо изучил её. Она стала бы воспринимать меня как обузу, постоянный укор, навязанную ответственность. Этого я не хочу гораздо сильнее, чем того, чтобы она не уходила.

Мы молчим уже очень долго, так что я снова начинаю беспокоиться. Вообще-то, когда-то для нас это было нормально, нам нравилось помолчать вместе и подумать о своём. Но сейчас дашкины мысли слишком далеки отсюда. Я чувствую это. Я тоже срываю травинку и нервно сую её в рот, зеркально повторяя дашкино движение. Она рассеянно смотрит на меня и вынимает свою травинку изо рта.

Месяц назад она предложила мне обмануть программу и встретиться в реальности. Я отшутился, как мог перевёл разговор на другое. Дашка не возвращалась больше к этой теме, но мне показалось, именно тогда произошёл в наших отношениях надлом. Отношения «Компаньона» не длятся всю жизнь. Среднее время их продолжительности — три года. Я это знаю, потому что в самом начале знакомства мы с Дашкой изучали информацию о программе. Ту, что была в свободном доступе, конечно. В то время я почти с болезненной навязчивостью хотел, чтобы она взломала коды и нашла информацию о модулях. Хотел и боялся этого. Но Дашка не была хакером. Она так ничего и не узнала. И не узнает.
— Я, наверное, пойду, — говорит она. Я киваю и поднимаюсь с травы. В этом нет никакой нужды — просто наш ритуал. Я мог бы сказать, что она уходит слишком быстро, но не стал. Зачем? В последнее время её визиты планомерно укорачивались. Ясно, к чему всё идёт.
— Пока, — говорит Дашка и без улыбки машет мне рукой. Я очень хочу спросить её перед тем, как отключиться, вернётся ли она. Но не буду. Дашка — честный человек, я боюсь услышать от неё то, что и так понимаю. И ещё, я хорошо усвоил за эти годы — иллюзии сильно ск...

@темы: Рассказ, Отношения

---

[Merry Loony]

Собственно, захотелось и мне написать сказку. Я задумал её довольно длинной и решил разбить на несколько частей: если эта часть будет сочтена интересной и заслуживающей дальнейшего развития, то доведу дело до конца и представлю результат в сообществе. В противном случае всё равно доведу дело до конца, но оставлю для личного пользования.

Такие дела

Незаслуженно забытые

Жертвенный огонь вознесся на двадцать локтей в высоту, поглотив освежеванные оленьи туши. Из пламени вылетел рой сверкающих ярко-золотых искр и закружился над головами воинов. Те из них, кто видел призыв впервые, невольно вздрогнули и пригнулись; остальные же знали, что малых слуг бояться не следует.

Костер ослепительно вспыхнул, и из огня навстречу людям вышел Четвероногий Кёрст. Его конечности, похожие на длинные обугленные жерди, подожгли траву и опавшие листья, по которым он ступал. Кёрст приближался, и многие отворачивались от него или пытались укрыться щитами, будучи не в силах переносить исходивший от его тела жар.

Воины расступались, пропуская Кёрста вперёд.

- Есть лишь один, кто мог устроить для меня столь щедрый пир! – протрещал Кёрст, изрыгая красные искры из беззубого рта. – Где же ты, друг мой?
- Здравствуй, хозяин огня! – громко произнес Тгарават, по привычке подняв руку в знак приветствия, хотя безглазый Кёрст и не мог её видеть.
- И ты здравствуй, воевода! Вижу, ты не собираешься на охоту.
- Нет, не в этот раз. Я хочу просить тебя о помощи, Кёрст.
- Я слушаю тебя.
Воины Тгаравата сделали несколько шагов назад, видя, что трава под их ногами начала тлеть. Тгарават же, напротив, приблизился к своему собеседнику.
- Сегодня будет битва, Кёрст. Ты согласишься снова сразиться на моей стороне?
- О да! – проревел хозяин огня, и его слуги закружились в воздухе еще быстрее и засверкали еще ярче. – Да, Тгарават, я буду на твоей стороне! Мой рой явится, как только ты попросишь. Пусти огненную стрелу – и я сам приду тебе на помощь. Ты знаешь – я не подведу!
- Я благодарю тебя, Кёрст.
- Встретимся на поле битвы, воевода.

С этими словами Кёрст развернулся и прыгнул обратно в костер, мгновенно растворившись в пламени, а вслед за ним в огонь вернулись и его слуги.

***

Тгарават вспотел с головы до ног. Он вылил на себя не меньше десяти ведер ледяной воды, прежде чем его тело перестало пылать. Кожа на его руках заметно покраснела. Вероятно, таким же теперь было и лицо. К счастью, в этот раз хотя бы не загорелись волосы.

Фаулим подал своему воеводе полотенце.

- Говорить с хозяевами огня – всё равно, что целовать кузнечный горн, - сказал ему Тгарават, утерев лицо. – Но это того стоит.
- Ты говорил, что дело не в победе…
- Наша победа неизбежна. Вопрос в том, какой ценой мы её получим. И я надеюсь, Кёрст поможет нам сохранить их жизни.
- То есть, ты всё еще надеешься на сдачу крепости?
- Да. Я говорил, что деревянные стены их не защитят, но они мне не поверили. Возможно, Кёрст их убедит.
- Но Ригнвиг этого не испугается.
- Да. Она боится только себя, но её люди не таковы. А она может прислушаться к ним, – Тгарават вернул полотенце оруженосцу. – И еще. Мы должны поднять не мои знамена, а знамена отца.
- Я распоряжусь. Но разреши узнать, почему.
- Потому что они должны видеть, что здесь нет брата, который желает присвоить земли сестры, и нет сестры, которая бросает вызов каким-то несуществующим предателям. Нет никакой междоусобицы, нет никакой войны за трон в Волчьем Чертоге. Они должны видеть, что здесь есть только они, идущие против воли Великого Вождя.

***

После полудня, когда свинцовые облака скрыли солнце, армия Тгаравата выступила из Тасфару. Они шли через поля и редкие леса растянутым строем, не опасаясь нападения – посланные вперед разведчики докладывали, что путь свободен. Замыкавшие строй обозы везли огромные вязанки дров, смолу и сено, чтобы по приказу воеводы тотчас же возжечь огонь и призвать на помощь хозяина.

Ополченцы из числа горожан, участвовавшие в походе впервые, спрашивали своих более опытных товарищей: когда и как сыну Великого Вождя удалось завести дружбу с одним из хозяев огня? Но никто не мог им ответить. А тот, кто мог, не хотел этого делать.

Фаулим никогда не верил до конца истории Тгаравата. Со слов воеводы выходило, будто однажды во время охоты он погнался за подстреленным оленем, догнал его, но оторвался от товарищей и заблудился в лесу. Смеркалось, и ему пришлось развести костер, чтобы отпугнуть ночных хищников, а заодно зажарить добычу. Сидя на крохотном островке света посреди непроглядно темного леса, Тгарават ощущал одиночество и страх. Желая побороть их, он обратился к костру, предложив ему часть своей добычи, и тогда Кёрст, наблюдавший за ним сквозь стену пламени, явился и разделил с Тгараватом трапезу и беседу.

Было ли всё так на самом деле, или же воевода что-то скрыл? Увы, правду знали лишь двое. И потому Фаулим считал, что только эти двое и вправе рассказывать что-либо.

***

На вершине покрытого зеленью горного склона возвышалась твердыня, которую войска Ригнвиг заняли несколько дней тому назад. Узнав об этом, жители Тасфару хотели бросить свои дома и укрыться в лесах, но вовремя прибывший посланник их правителя велел им оставаться в деревне. Он передал им слова сына вождя: Тгарават был уверен, что Ригнвиг не покинет крепость, пока он не ответит на её требования. И его ответом стали двенадцать сотен воинов, вставших у её оплота, - столько откликнулось на его призыв в тот же день, что он объявил о походе.

Ворота открылись, и защитники твердыни, выйдя наружу, построились вдоль земляного вала. Их было всего восемь сотен – преданных Ригнвиг настолько, что они согласились пойти за ней даже против воли вождя. У многих тысяч её людей не хватило на это смелости. «Предательство» - это слово в последние дни она повторяла особенно часто, о чём бы ни шла речь.

Две армии встали друг напротив друга. Тгарават ждал, до последнего надеялся, что его сестра одумается, пошлет к нему гонца или, если ей позволит гордость, принесет предложение перемирия сама – но тщетно. Ригнвиг не стала дожидаться, пока Тгарават перейдет в наступление, и повела свою армию вперед. Войско Тгаравата выдвинулось навстречу.

Засияли костры. Питаемые налетевшим с гор ветром, они разгорались всё сильнее и сильнее, а затем с ослепительными вспышками их искры ожили и двумя сверкающими потоками устремились вверх по склону.

Первые залпы лучников Тгаравата уже накрыли наступающих воинов Ригнвиг. Вскоре ряды обеих армий дрогнули под градом копий застрельщиков, а мгновения спустя началась свалка. Тем временем искры упали в траву, и та запылала, распространяя густой белый дым. Две огненные полосы, поравнявшись со сражающимися, двинулись навстречу друг другу, готовясь сомкнуться и разъединить армию Ригнвиг.

Центр войска Тгаравата отступал, согласно плану. Все больше и больше воинов Ригнвиг бросалось вперед – якобы в брешь – ослабляя фланги, позволяя коннице Тгаравата продавливать их, продвигаться вперед всё дальше и захватывать противника в клещи. Огонь врезался во вражеский строй, разделив войско Ригнвиг напополам. Поначалу её бойцы самоотверженно бросались вперед сквозь огонь и, уже охваченные пламенем, рвались в бой, но стена становилась всё шире, и храбрость оставшихся по ту её сторону таяла. Расправившись с врагом на флангах, бойцы Тгаравата зажали остатки войска Ригнвиг с трех сторон – а четвертой стороной стал огонь. Наконец, страх возобладал: уже несколько десятков её воинов бросились в бегство и попытались прорваться сквозь огненную стену, но никому не удалось выйти из неё живым.

- Сдавайтесь! – прокричал Тгарават, приблизившись вместе со своими всадниками к сражающимся. – Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь!

Его призыву вняли немногие. Не больше полусотни из окруженных противников успели сложить оружие прежде, чем их настигли огонь и мечи.

К тому времени все, оставшиеся по другую сторону пламенной преграды, уже бежали: некоторые укрылись в твердыне, а многие, не видя иной возможности уйти с поля боя, бросались вниз с крутых склонов. Они надеялись спуститься по уступам и уйти на северные и восточные плато, но острые камни ломали их руки, ноги и спины – теперь почти все они, изувеченные, лежали в оврагах у подножия горы и кричали от боли.

Сбежать удалось лишь единицам; остановившись у обрывистого края, Тгарават долго смотрел на темные фигуры, которые неслись без оглядки все дальше и дальше, прочь от битвы, – он был уверен, что узнал бы сестру даже с такого расстояния, даже со спины, даже сквозь пелену дыма. Но среди них её не было. Да и не могло быть.

***

Когда Тгарават приблизился к огненной преграде, пламя стало ослабевать, а вскоре и вовсе исчезло, оставив после себя дымящееся, тлеющее черное пятно.

Со своим отрядом воевода остановился у ворот твердыни.

- Вы либо сложите оружие, либо свои головы! Выбирайте! – крикнул Тгарават.

Этого оказалось достаточно. Ворота отперли, и навстречу ему вышли два десятка еще совсем молодых мужчин и женщин. Всего их стало шестьдесят пять – столько воинов из восьми сотен Ригнвиг избежали гибели. Тгарават повелел вернуть им оружие и позволить уйти, если они того хотят, взяв с них, однако, слово, что впредь они не выступят против воли Великого Вождя. Все шестьдесят пять дали своё слово, и все шестьдесят пять остались с Тгараватом: они хотели узнать, удалось ли выжить их властительнице.

Вскоре Фаулим принёс дурную весть: среди тел сраженных они обнаружили сперва коня Ригнвиг, а потом и её саму. Тгарават до последнего не хотел в это верить. И он не верил до тех пор, пока не увидел её изуродованное ударом палицы лицо и пропитавшиеся грязью и кровью короткие каштановые волосы. Вне всяких сомнений, это была Ригнвиг. Тгарават хотел обратиться к её людям, но заметил, что взоры всех воинов оказались устремлены наверх.

На поле брани опустилась тень, как будто в одно мгновение день сменился ночью. Небо заполняли бесчисленные стаи падальщиков – тысячи птиц собирались в черные тучи и затмевали облака, а их преисполненные злобы крики заглушали все прочие звуки. Их темный водоворот предшествовал появлению их вожака – огромного, грозного и неутолимо голодного хозяина когтей. Он медленно спускался, приковывая к себе взгляды изумленных и напуганных воинов, описывая над твердыней один круг за другим, пока, наконец, не сел на деревянную стену, сжав её своими десятипалыми лапами с такой силой, что треснули доски. Его крылья были не меньше тридцати локтей в длину, и когда он взмахнул ими, стоявших неподалеку людей посшибало с ног.

- Я – Тгарават! - крикнул воевода, обращаясь к незваному гостю. – Назови себя!
- Тебе ни к чему знать моё имя! – взревело чудовище всеми четырьмя ртами. – Ты уйдешь отсюда немедленно и отдашь мне мою добычу! Ты не посмеешь спорить с хозяином когтей, если хочешь жить!
- Нет, - отвечал ему Тгарават, - уйдешь отсюда ты! Ты явился сюда без приглашения, просишь меня о чем-то, а сам даже не желаешь назвать своего имени! Убирайся отсюда со всей своей стаей, - Тгарават достал из колчана длинную стрелу с пучком пакли на наконечнике, – если хочешь жить!
- Я не прошу тебя! – взревел хозяин когтей, и из его ртов распространился такой смрад, что у воинов перехватило дыхание и заслезились глаза. – Я приказываю тебе!

Черные стаи снижались. Падальщики-слуги готовились наброситься и растерзать наглецов, дерзнувших перечить их повелителю. Но Тгарават решил, что в этом бою он не позволит умереть ни одному из своих людей. Из дыма появились несколько огненнокрылых мошек и ударились о наконечник стрелы.

- В моих землях приказываю только я! – ответил Тгарават, натягивая тетиву.

Прежде чем чудовище успело сдвинуться с места, его ослепила ярко-красная вспышка взорвавшейся стрелы. Кёрст набросился на хозяина когтей, обхватил его тело своими ногами и сдавил со всей силой, на которую был способен. Повелитель падальщиков взмыл в воздух и вцепился лапами в Кёрста, пытаясь разорвать его казавшиеся хрупкими конечности и туловище. Кёрст разогнул десять колен одной из своих ног, сделав её подобной огромному пылающему копью, вонзил её в грудь хозяина когтей и пробил того насквозь.

Небо и земля содрогнулись от оглушительного рёва. Падальщики-слуги, бросившиеся было на помощь своему господину, в страхе отвернулись от него, и их стаи рассеялись. Хозяин когтей, видя их предательство, в отчаянии утроил свои силы, освободился от хватки Кёрста и сбросил его с себя. Продолжая неистово реветь, он помчался прочь, сея под собой дождь из горящих перьев. Под радостные возгласы своих соратников лучники Тгаравата выпустили вслед хозяину когтей сотню стрел и тысячу проклятий.

Воины кричали, смеялись над «поджаренной курицей», поздравляли друг друга с победой, нахваливали то доблестного Тгаравата, то его верного товарища-Кёрста, то друг друга. Тгарават смотрел по сторонам, видел обагренные кровью счастливые лица людей и их оскаленные в улыбках зубы. Теперь победу праздновали оба воинства. И ничто не могло доставить Тгаравату большей радости.

Оседлав своего скакуна, воевода помчался в поле, где в тлеющей траве окруженный облаком густого дыма его ждал Кёрст.

- Дичь ушла! – воскликнул хозяин огня. – Но лишь на этот раз.
- Спасибо, Кёрст, - ответил Тгарават и поклонился хозяину огня, хотя и знал, что тот не видит его. – Сегодня ты спас жизни сотням людей. Я уверен, что все они воздадут тебе. Каждый из них еще не раз выйдет на охоту.
- Я это знаю. Но если ты захочешь устроить особую охоту - охоту в честь победы! - то повелитель загонных факелов с радостью присоединится. До встречи, Тгарават. Я чувствую, что костры у подножия горы еще горят. Пойду к ним.

Неспешно передвигая свои гигантские ноги, хозяин огня шел по почерневшей траве, и с каждым его шагом из-под обугленных стеблей вырывались маленькие стайки живых искр, которые, сверкая и потрескивая, устремлялись вслед за ним.

***

В наступившем мраке на поле расцветали новые огни – но эти уже не принадлежали Кёрсту: пришло время отдать тела умерших другому хозяину огня – Скрефарету, повелителю погребальных костров.

В тот день Скрефарет был по своему обыкновению разговорчив: касаясь тела очередного павшего воина, он обращался к его товарищам и спрашивал, как жил покойный, каким он был человеком, был ли любим родными и близкими или ненавидим, был ли одинок или всегда окружен верными друзьями.

- Этот? Славный парень был, - говорили про одного, - на охоте его не перестрелять, за столом не перепить. Жалко его.
- Ни с кем не говорил, всё в себе держал, - рассказывали о другом. – Бывает, спросишь его о чем-нибудь, а он в два слова от тебя отплюётся, и никак ты с ним не разболтаешься.
- Копье-то тем концом держала, а на большее ума не хватало, - говорили о третьей. – Учишь-учишь, а она всё лучше тебя знает – ну да и что толку? Так дурой и померла. Ничего из неё не вышло.

- Кто знает эту воительницу? – Скрефарет обратил свой взор на бездыханное тело Ригнвиг.
- Это моя сестра, - отвечал Тгарават.
- Расскажи мне о ней, - прошипел Скрефарет, вплетая языки своего пламени в волосы павшей.

Тгарават знал, что за ним пристально наблюдают осиротевшие воины Ригнвиг. Потому он решил начать свой рассказ с того, задумывал уже давно.

- Семнадцать лет назад мы с сестрой еще жили при дворе нашего отца. Ригнвиг тогда уже училась владеть настоящими мечом и луком, а мой меч еще был деревянным. Однажды мы с ней понарошку сражались, и я случайно обронил свой меч под колеса повозки; повозка была тяжелой, и меч раздробило натрое. Ригнвиг принялась кричать на возницу, а потом, увидев, что я плачу, стала меня успокаивать и сказала, что сама сделает мне такой же меч. Я не поверил ей: мне казалось, что сделать такую игрушку очень сложно, а сестра ведь даже никогда не пыталась вырезать что-то из дерева. Но Ригнвиг украла тренировочный меч, отрубила от него треть и стесала рукоять так, чтобы она ложилась в мою руку. Отец потом строго наказал нас обоих, но я всё равно был счастлив – счастлив, потому что чувствовал, что у меня есть, на кого положиться. И еще много лет после она поддерживала меня, помогала мне, не давала мне чувствовать себя одиноким – ей всё это удавалось, даже несмотря на её вздорный нрав. И я проклинаю себя за те мысли, которыми я проникся после.

Она была самым храбрым человеком из тех, что я знал. Гораздо храбрее меня. Наш отец уважал её за это, а также за её настойчивость, за её трудолюбие, за силу её характера. Но он боялся её вспыльчивости и резкости и потому не доверял ей. Было время, когда я радовался каждый раз, видя, как она проявляет свой гнев, срывается на крик, оскорбляет меня, мать, отца, своих учителей, своих воинов. Я надеялся, что это подорвет веру отца окончательно. Я надеялся, что это заставит его сделать меня единственным наследником.

Я был глуп и многого не понимал тогда. Со временем я начал ощущать жалость к ней: в пешем и конном бою она могла одолеть кого угодно, но была бессильна перед своей собственной яростью. Когда наша мать умерла при родах полтора года назад, Ригнвиг удалилась от семьи в свои владения. Я беспокоился за неё – мне сообщали, будто она пыталась покончить с собой. Не знаю, правда это или нет. Я пытался навестить её, но стража даже близко не подпускала меня к её чертогу – она никого не желала видеть.

Когда наш отец заболел, она единственная из всей семьи не приехала к нему. Когда он впал в беспамятство, его писарь показал мне завещание. Великий Вождь чувствовал свою слабость и заранее сообщил свою последнюю волю еще год тому назад. В завещании говорилось, что никто из трех детей не станет следующим Великим Вождем. Отец велел разделить землю на три неравных части, большая из которых досталась бы мне, меньшая – Ригнвиг, а самая маленькая – Хисакине. А до совершеннолетия Хисакины её землями поручалось управлять мне. Узнав о завещании, Ригнвиг сперва обвинила писаря и меня в том, что мы его подделали. Затем она заявила, что даже если завещание подлинное, то она не станет подчиняться воле выжившего из ума старика. Со своим войском она перешла границу моих владений, изгнала гарнизон из этой крепости и отправила ко мне гонца.
Тгарават снял с пояса кожаный кошелек и достал из него кусок веленя.

- Она велела мне отречься от своих земель и в случае смерти отца передать ей всю власть по праву старшинства. «В противном случае, - писала она, - я сожгу дотла все города и деревни тех предателей, что встанут на твою сторону». Она знала, что я не соглашусь.

Тгарават скомкал письмо и метнул его в огонь.

- Она решилась на самоубийство. Но она хотела совершить его моими руками. Увы, я не смог помешать её намерению сбыться. Я скорблю как по ней, так и по тем несчастным, которых она привела с собой на смерть. Но я не виню их в том, что они поддержали её – Ригнвиг была достойна того, чтобы за ней следовали. И я обещаю стать не менее достойным вождем для её людей. И я хочу, чтобы все знали: сколько бы ошибок моя сестра ни совершила в последние дни своей жизни, это не затмит всего добра, что она принесла мне, нашей семье и нашему народу.

Воины Ригнвиг окружили Тгаравата, встали на колени и сложили своё оружие к его ногам.

- Во всех наших землях нет человека честнее и мудрее тебя, - сказали они. – Мы пойдём за тобой!
- Не в этот раз. – отвечал Тгарават. – Завтра вы отправитесь домой и расскажете обо всем, что видели: о битве, о Ригнвиг и о хозяине когтей. И передайте всем мои слова: войны не было и не будет; а ваша земля не осиротеет без правителя до тех пор, пока жив Великий Вождь и пока жив я.

Снова заговорил Скрефарет:
- Спасибо за твою историю, Тгарават. Быть может, и ты хочешь спросить меня о чем-то?
- Да. Не было ли предано твоему огню тело моего отца?
- Нет. Последний раз я принимал вождя вашего племени больше двадцати лет назад. Скорее всего, твой отец еще жив.
- Кто напал на нас? Кто пытался забрать тела, предназначенные тебе?
- Кёрст рассказал мне о вашей битве. С его слов я узнал того, кто бросил тебе вызов. Это Хлактахаму, хозяин когтей, повелитель падальщиков. Мы много раз схватывались с ним, но мне так и не удалось уничтожить его. Не удалось и Кёрсту. Хлактахаму ранен, но он восстановит силы, вновь соберет свою стаю и вернется, чтобы мстить тебе, воевода. Так он поступал всегда. Я думаю, что и на сей раз он себе не изменит.

Отблагодарив Скрефарета и распрощавшись с ним, Тгарават уединился в одной из башен твердыни, где провел ночь в воспоминаниях о сестре и раздумьях о будущем её людей. Он не сомневался в том, что его слова будут переданы сперва семьям, друзьям и соседям побежденных, а потом и всему краю. Не сомневался он и в том, что его история будет принята за правду: к сожалению или к счастью, люди верили не только тому, чему были доказательства, но и всему благозвучному. Если его история покажется им достаточно красивой, они примут её. Если же нет, то Тгарават придумает другую. И так будет до тех пор, пока он сам не узнает всю правду.

***

Наутро из Лгорифара прибыл гонец. Он передал Тгаравату письмо от главного писаря Олшенказа, который просил воеводу как можно скорее вернуться. Олшенказ не уточнял причину, но Тгарават и так её знал. Преисполненный дурных предчувствий, он отправился домой, желая лишь одного: увидеть отца еще раз прежде, чем тот лишится жизни.

В Лгорифар воевода прибыл через три дня. Его встретил Олшенказ; дрожащим от волнения голосом писарь рассказал Тгаравату о том, что случилось в его отсутствие: Великий Вождь очнулся, но его рассудок оказался поврежден. Вождь не видит никого и ничего вокруг себя, постоянно бредит и не может сам есть, так как, по-видимому, не ощущает голода.

- Наш лекарь даёт вождю свои снадобья, чтобы тот спал… потому что, бодрствуя, он себя увечит, - говорил Олшенказ. – А когда он просыпается, нам со Скаателу приходится кормить его, как маленького ребенка.

Скаателу звали деда Тгаравата по материнской линии. Как оказалось, тот единственным из всей родни остался в чертоге, чтобы ухаживать за своим зятем. Ни разум, ни сила не покинули Скаателу за его восемьдесят лет. Он пережил свою супругу, затем всех своих детей, а теперь – как сообщил ему Тгарават – еще и внучку.

- Войди в его покои, Тгарават, - говорил Скаателу, сжимая запястье юноши своей костлявой рукой. - Лекарь сегодня не давал ему отвар, так что твой отец не спит. Послушай, что он говорит.

В спальне отца Тгарават обнаружил дряхлого старика, который был, казалось, старше самого Скаателу. Великий Вождь сидел на кровати с закрытыми глазами и что-то тихо бормотал. На нём не было надето ничего, кроме пеленок, а по всему телу были заметны синяки и ссадины. Тгарават приблизился к отцу; ему показалось, что тот на мгновение приоткрыл глаза, но тут же закрыл их снова.

- Отец! - прошептал Тгарават и коснулся его плеча.

Но вождь не заметил этого. Затаив дыхание, Тгарават начал прислушиваться к шепоту отца и следить за движениями его губ.

- Скоро… ора, - шептал вождь, - Лис придет… ешать нос… пять… и еще. Домах нет.

Вождь пропускал то буквы, то слоги, то целые слова, обращаясь к невидимому собеседнику. Через некоторое время он начал повторяться, и Тгарават на секунду задумался, пытаясь понять, что ему напоминают речи отца – он был уверен, что уже слышал это прежде.

- Зеле… ты тоже. Только тогда…

Внезапно вождь вскочил с кровати и быстро зашагал вперед, споткнулся о высокий подсвечник, упал, громко стукнувшись о пол коленями, но тут же поднялся и пошел дальше. При этом он начал бормотать громче, размахивал руками и, казалось, отчетливо видел перед собой того, с кем говорил.

Тгарават со страхом наблюдал за действиями отца, не понимая, что ему нужно сделать. Он хотел позвать Скаателу, но в этот момент вождь, упершись лбом в стену, громко вдохнул и закричал:

- Гоним!.. частокол! Частокол! Лис, как вчера… да! Да…

Тгарават заметил, что по ноге отца струится кровь. Тот же, видимо, не чувствовал боли. Тгарават схватил вождя за руки и с трудом дотащил до кровати – тот упирался и всё быстрее произносил какие-то слова, но теперь разобрать их было уже невозможно.

Послали за лекарем. Тот перевязал рану и попросил Тгаравата впредь не давать отцу вставать с постели – каждый раз это заканчивалось для вождя новыми ссадинами и ушибами. Вместе они с трудом влили в рот вождя снотворное, и вскоре тот уснул.
Но Тгарават теперь ощущал горечь втрое более сильную, чем любого отвара. Ему казалось, будто что-то острое стало ранить его изнутри, пытаясь сломать ребра и выбраться наружу. Он, наконец, понял, о чем говорил отец. Это была история, которую вождь десятки раз рассказывал своим детям и которую сотни раз рассказывали им другие. Это была история об основании Лгорифара.

Тридцать лет назад, когда Акаватал – тогда еще не вождь, но сын вождя – пришел сюда, на этих холмах стоял лишь десяток охотничьих хижин. Жители этой крохотной деревни просили помочь им в борьбе с хозяином когтей, повелевавшем стаями волкоподобных чудовищ. Как и прочие его сородичи, этот хозяин был жаден и считал своим всё, до чего мог дотянуться. С ним невозможно было заключить перемирие, невозможно было договориться – хозяин считал всех зверей своей добычей, и только своей. Добычей же он считал и людей.

Акаватал счел, что если не словом, то силой им удастся изгнать хозяина когтей из леса. Каждый день он со своим отрядом выходил на охоту в угодья, принадлежавшие хозяину, каждый день они оскверняли их, бросая выпотрошенную добычу, на все лады кляня хозяина и его слуг; они говорили, что сам повелитель волков будет подбирать за ними объедки – говорили так, чтобы он это услышал. Высокомерный и заносчивый по своей природе, хозяин когтей не мог оставить наглецов безнаказанными. Введенный в заблуждение малочисленностью отряда Акаватала, под покровом ночи он со своей стаей напал на деревню, но был застигнут врасплох подоспевшей на помощь сотней Вуаткарота. Хозяин когтей был побежден. Его гигантская шкура стала одеждой его убийц, а кости легли в основание будущего Волчьего Чертога.

Вуаткарот по прозвищу Лис был с отрочества дружен с будущим вождем. Отец рассказывал Тгаравату, что Лис был человеком необычайно талантливым: то был и сильный воин, и искусный охотник, и умелый кузнец. Благородные семейства были уверены, что рано или поздно Лис породнится с вождём, тем более что ходили слухи, будто на Лиса заглядывается двоюродная сестра Акаватала. А сам Акаватал верил в это даже больше других и, пожалуй, желал этого, как никто другой: он вот уже десять лет считал Лиса скорее братом, нежели другом. Но Вуаткарот погиб раньше, чем сбылись надежды будущего вождя: рваная рана от удара кабаньим бивнем загноилась и на третий день принесла его другу мучительную смерть.

***

Всю следующую ночь Тгарават провёл у постели отца. В этот раз снадобье не подействовало, и Великий вождь не спал; он, не переставая, снова и снова пересказывал события, которые когда-то происходили, людям, которых уже давно не было. Но Акаватал будто видел их всех вокруг себя: своего друга детства, своего отца, свою тетю, свою жену, скончавшуюся при родах, и свою дочь, о смерти которой еще не знал. Вождь называл их всех по именам, говорил с ними, ссорился и мирился. Он заново переживал дни своей славы, дни своей радости и горя, а его сын слушал его, уже не пытаясь сдерживать слезы.

Отец уснул лишь после рассвета, и тогда Тгарават, наконец, оставил его, покинул чертог и отправился бродить по улицам просыпающегося города. Несмотря на ранний час, на площадях местные и заезжие торговцы уже открывали лавки, а из ремесленных домов слышались голоса людей, стук молотков и жужжание пил.

Над Лгорифаром всё еще висел туман. Сквозь его пелену Тгарават не мог видеть ручей, но слышал журчание его воды, омывавшей каменный желоб. В это время горожане обычно вели сюда своих коней на водопой. Тгарават остановился в нерешительности: он не знал, стоит ли ему сейчас выходить навстречу людям. Однако тут ему пришло в голову, что вне его надела его могут знать в лицо лишь немногие. И действительно: когда он приблизился к собравшимся у ручья, они заметили его, но не обратили никакого внимания.

Да, теперь об этом уже и вспоминали-то не часто, но ведь не так давно народ знал в лицо едва ли не каждого члена семьи вождя. Акаватала, впрочем, бы узнали и сейчас, будь то в Лгорифаре, в южных или западных владениях Тгаравата или в землях, что принадлежали Ригнвиг. Но сам Великий Вождь сделал всё возможное, чтобы стать последним, кого знают все: за последние двадцать лет он утроил размеры их страны.

Но кем теперь будут его наследники? Не более чем именами на устах. «Слыхал? – будут говорить они. – А Хисакина-то скоро станет матерью!» А вдруг и наоборот? «Хисакина оскопилась и хочет вести дружину, как и её тётка тогда, помнишь?» - «Хисакина? Это та самая, что ли?» Та самая. Сказал – и сразу ясно, что за «та самая». А какая она есть, «та самая»? Кто будет это знать? Хорошо, если хотя бы все придворные.

Тгарават знал, что вестники прибыли в город раньше него. Жители Лгорифара уже несколько дней как знали о поражении и гибели дочери Великого Вождя. Но что они чувствуют? Кажется ли им, что их жизнь от этого изменится или уже изменилась? Тгарават хотел бы задать кому-то прямой вопрос, но знал, что не получит прямого ответа. Сам же он отвечал себе так: для этих людей Ригнвиг была «наместницей Великого Вождя в соседнем краю», и не более.

Но ему непозволительно быть столь же безразличным. Вскоре Тгарават отправится на восток, во владения, лишившиеся правительницы. Он объедет все её земли и ободрит её людей, убедит их никогда впредь не идти войной на своих братьев и сестер и непременно выяснит, что толкнуло Ригнвиг на измену. Однако прежде нужно было решить другую, куда более сложную задачу.

Тгарават еще какое-то время бесцельно бродил по улицам города, а затем, окончательно себя утомив, вернулся к Волчьему Чертогу. Скаателу ждал его у ворот.

- Я хотел, чтобы ты сам увидел и услышал его, - сказал старик, закрывая тяжелые створки за спиной Тгаравата. – О случившемся пока что знает только двор. Ты…
- Скаателу, - Тгарават обернулся к деду, - что будет, если я убью его?
- Он навсегда останется в памяти людей героем, основателем Лгорифара, объединителем земель, победителем четырех хозяев и другом трех, справедливым судьей, храбрым воином и искусным полководцем. Но не выжившим из ума стариком, который испражняется в кровати и не умеет держать в руках ложку. Ты сделаешь это ради него даже в большей степени, чем ради себя. Никто не сможет упрекнуть тебя, Тгарават: так ты станешь великим вождем всего на четырнадцать лет – до совершеннолетия твоей сестры, а своего отца ты оставишь героем на целую вечность.

Скаателу говорил так, словно задумал эту речь уже давным-давно и много раз повторял её про себя снова и снова, ожидая момента, когда можно будет произнести всё вслух. Тгарават понимал, что двигало его дедом в тот момент. Он, потерявший в прежних междоусобицах двух сыновей, надеялся, что теперь Тгарават сможет понять его, понять, зачем им нужен подлинно Великий Вождь.

Не ответив ему ни слова, Тгарават вошел в чертог.

***

- Круг! Круг. Круг.

Это слово Акаватал повторял вот уже в сотый раз. Тгарават сидел на кровати рядом с ним и слушал, надеясь понять что-то из безумных речей отца. Наконец, тот на мгновение умолк, а затем медленно произнес:

- Нет мора, Иждатев… он солгал…

Вождь закрыл глаза.

Кто такой Иждатев? Тгарават пытался вспомнить, слышал ли он это имя раньше.

- Гончара здесь, - продолжал тем временем Акаватал, - неты и серп… Олшенказ подождет. Скоро.

Тгарават невнимательно слушал последующие слова – его умом завладело это странное имя, не слышанное им прежде. Иждатев. Тгарават был уверен, что не знал никого с таким именем. Он как будто слышал его на рыночных площадях, в солдатском строю, но ни разу при дворе. Видимо, было у отца что-то, что он не хотел открыть даже своей семье.

Вождь зашевелился. Он открыл глаза, повертел головой из стороны в сторону и медленно поднял туловище.

- Ол… шен… ка-аз! – крикнул Акаватал, глядя при этом куда-то сквозь своего сына.

От неожиданности Тгарават вздрогнул и обернулся – но позади него никого не было. Ему становилось не по себе. Этот вскрик и это выражение лица сейчас пугали его в сто раз сильнее, чем любые чудовищные хозяева. Зубы Акаватала были оскалены, мышцы лица подергивались, а не моргающие глаза как будто пытались просверлить своим взглядом тело Тгаравата и увидеть что-то за ним, там, в дальнем темном углу комнаты.

Вождь вскочил с кровати и чуть ли не бегом бросился в сторону дверей, но Тгарават схватил его за руки и потащил назад. Отец упирался, пытался вырваться, и при этом боролся с необычайной силой, так что Тгаравату казалось, будто он пытается удержать не одного больного старика, а дюжину здоровых молодцов. С трудом уложив вождя обратно на кровать, Тгарават вытащил из ножен кинжал и положил его рядом с собой.

- Ворота… не лай… - сказал вождь и снова закрыл глаза.

Тело Акаватала дрожало, будто его бил озноб. Довольно долго он молчал, а потом перевернулся на бок и уткнулся головой в подушку, но, тем не менее, отчетливо произнес:

- Река донесет. Просто вниз. Они внизу, Ригнвиг. Там по полям скачут целые табуны. И они ничьи – бери, какого хочешь. И тебе возьмем. Хочешь?

Сказав это, вождь улыбнулся.

Тгаравату никогда прежде так сильно не хотелось вновь оказаться десятилетним мальчишкой. Теперь он, кажется, понимал стариков, которые скучали по прошлому – они-то, должно быть, пережили и худшее в своё время. Но есть вещи, которых нельзя избежать. Более того, он всегда знал, что их нельзя избежать. Так кем он будет, если сейчас скажет, что не готов к наступлению будущего?

Тгарават вглядывался в лицо отца. Землистого цвета кожа, испещренная глубокими морщинами, глаза, будто провалившиеся внутрь черепа, сухие растрескавшиеся губы. Как долго можно себя обманывать? Его отец мертв вот уже три поры. Уже три поры у их народа нет вождя: не важно, спит ли он в беспамятстве или, бодрствуя, бредит – его больше нет. А его гниющая оболочка, лишенная рассудка, теперь только напоминает человека, но уже не является им.

Тгарават никогда прежде не представлял себе, что он будет чувствовать, приставив клинок к груди родного отца. Теперь же он с ужасом осознавал, что его отец – мудрый, сильный телом и духом герой – уже давно существовал лишь в его воображении. К лежащему перед ним телу он не испытывал никаких родственных чувств.

***

Тгарават осторожно приоткрыл дверь в комнату Хисакины. Внутри никого – видимо, кормилица ушла за водой. Он подошел к колыбели сестры и откинул полог. Хисакина узнала его, улыбнулась, потянула к нему ручки и сказала что-то на своём языке. Увы, язык этот понимали только отец и кормилица, и потому Тгарават только улыбнулся ей в ответ.

Он осторожно вытащил сестру из колыбели и, держа её на руках, смотрел в её голубые глаза. Отец говорил, что в младенчестве и его глаза были голубыми, но с годами изменили свой цвет на болотно-зеленый. То же самое произошло с Тгараватом. Будет ли так и с Хисакиной? И что еще она унаследует от своих родителей?

Ригнвиг унаследовала от отца целеустремленность, храбрость, силу. Тгаравату достались терпение и рассудительность Великого Вождя. Быть может, все эти качества слились бы воедино в одном из тех девяти детей Акаватала, что умерли в младенчестве? Кто знает. Так или иначе, ни Тгарават, ни Ригнвиг не считали себя достойными наследниками отца. Видимо, так же считал и отец, коль скоро он решил не передавать свой титул кому-то одному, но разделил власть между всеми детьми. Но, быть может, Хисакина будет достойна великого звания? Время покажет.

Сверху послышался скрип половиц. Положив сестру в колыбель, Тгарават поспешил вернуться на второй этаж. Там, у раскрытых дверей в покои Акаватала, стоял Олшенказ. Он оставался неподвижен долго – Тгарават думал, что успел бы досчитать до ста. Поборов оцепенение, писарь едва слышно прошептал:

- Вождь…
- Я здесь, Олшенказ, - немедленно отозвался Тгарават. – Я слушаю тебя.

@темы: Рассказ

---

Фанфик Доктор Кто - Разочарование

[elen_botari]

Фанфик по Доктору Кто.
Вчера скучала на работе, нашла много картинок с одним известным котом, ну и получилось...
Буду рада любой критике.

Когда Донна притащила котенка в ТАРДИС, у Доктора не хватило сил сопротивляться, хотя он и пытался что-то робко вставить в поток её слов. Донна умела быть убедительной. Женщина довольно доходчиво объяснила, почему ей нужен кот, и посоветовала пойти прогуляться далеко и надолго, если он против. Бедному Повелителю Времени ничего не оставалось, как покивать головой в знак согласия исключительно для вида, поскольку Донна и не думала спрашивать его разрешения. Тем более на улице шел прохладный лондонский дождь, и выходить наружу совершенно не хотелось.
Она сразу же утащила котенка к себе, не дав Доктору даже посмотреть на малыша, который совершенно спокойно сидел у неё на руках и даже не пискнул. Эмоциональная Донна размахивала руками (вместе с котенком), стучала руками по панелям (вместе с котенком), в конце особо изящного пассажа уперла руки в боки (вместе с котенком) и грозно посмотрела на “тупого не любящего животных марсианина”, сжав кулаки (вместе с котенком). Доктор не представлял, что стало с бедным животным после такого, но сделать никакого замечания не успел. Донна умела уходить быстро и эффектно. Поскольку двери рядом не оказалось, она гордо пнула стул, который он только недавно починил. Как оказалось, слишком рано.

На следующее утро Доктор сидел перед злосчастным стулом и размышлял, как сделать его не-убиваемым-противо-Донным (хотя в принципе от неё защитить мало что могло, Донну можно было использовать в качестве атомного оружия, но Доктор как настоящий гуманист был против такой жестокости, даже по отношению к далекам). Он почувствовал на себе пристальный взгляд и недовольно буркнул, думая, что это Донна, а он решил сделать вид, что обиделся. Должна же быть у неё хоть какая-то совесть и капля уважения к старому инопланетянину? Не получив никакого ответа (а он рассчитывал хотя бы на “Привет, Доктор” или “Доброе утро, внеземная худышка”), Повелитель Времени решил повернуться и посмотреть на мерзкую невоспитанную Донну злобным взглядом, от которого особо плохие инопланетные ребята выпадали в осадок, пытались превратиться в молекулу и убежать как можно дальше.
Доктор поперхнулся, когда увидел насмешливый взгляд голубых кошачьих глаз. Когда он увидел кота целиком (а это все-таки оказался взрослый кот, а не котенок), он поперхнулся еще раз, настолько несуразным тот оказался. Кот был довольно маленьким, белым, с серыми полосками, торчащими во все стороны бровями и усами, с короткими лапками и с застывшим выражением мировой скорби и ненависти ко всему, что шевелится, на морде. Выражение “лица” было настолько ярким, что у Доктора перехватило дыхание и стало очень неуютно. Ему вдруг вспомнилось выражение Донны “я смотрю на тебя, как на го***но”. Вот тем самым он себя и почувствовал.

Когда через некоторое время в зал управления, наконец-то, пришла Донна, настал её черед удивляться. Доктор сидел на полу в колпачке с дудочкой и палочкой с перышками, активно размахивал палочкой перед носом, лежащего на все-таки починенном стуле кота (Донна мимолетно подумала, что надо бы извиниться... как-нибудь потом, тут же решила она) и дудел в дудочку, которая издавала очень странные звуки. Кот взирал на это с уже знакомым ей выражением. У него был вид жутко уставшего от жизни (и больше всего от Доктора) человека. Донне подумалось, что её старые умозаключения насчет душевного состояния Доктора были небезосновательными и тут действительно что-то не в порядке. Поскольку Доктор на её появление никак не отреагировал, слишком уж был увлечен (равно как и кот был увлечен игнорированием Доктора и вообще всего, что происходит вокруг), она многозначительно сказала “кхмммм!!!” Никакой реакции не последовало. Тогда Донна вспомнила, как у её дальних-дальних родственников были подобные идиотические обострения, и безопаснее всего было держаться подальше, пока само не пройдет. Так что Донна бочком-бочком пробралась к двери ТАРДИС, выглянула наружу - погода была чудесной. Мысленно пообещав купить Доктору рожок с самым большим шариком мороженного, она выскользнула наружу, оставив двух дуэлянтов наедине.

“За что, за что мне это!” - мысленно стонал Мастер, слушая в очередной раз мелодию долбанной лушианской дудки, которая про преданиям должна дарить радость, отличное настроение и любовь к жизни.
Он знал, что избавиться от неудачной регенерации можно было только одним способом. Но он не представлял, что на пути к славному будущему он встретит Донну Ноубл, которой вздумалось прогуляться по берегу Темзы, и, которая окажется настолько внимательной и глазастой, что выловит его как раз перед самым началом новой регенерации. Мастер был настолько расстроен, что выражение крайнего разочарования навсегда осталось запечатленным на его теперешней морде. И останется таковым еще долго, поскольку, как быстро понял Мастер, в своем желании спасать, Донна даст фору любому, даже одинокому несчастному и тощему Повелителю Времени.

@темы: Рассказ, Творчество

---

Грибница

[polina-kolpakova]

Ну почему любовь сопряжена с печалью,
А одиночество - побочный сын свободы,
Смыкаются непроницаемые воды
Над всем чего желали, но молчали.
Зачем мечтать о том, чего не будет,
Копить грехи, чтоб после повиниться,
Душа моя, сплетенья наших судеб –
Лишь жалкая подземная грибница,
Рождающая раз в тысячелетье
Сияющую искреннюю душу.
Судьба, судьба, позволь не умереть ей,
Ну а для нас земля все глубже, глуше…

@темы: Стихи