[Rowana]

Обычно в синих чайничках живут джины. Но последний постоялец еще год назад выехал, а новые не едут- нынче мода на кувшины. Так и живем пока, своими силами.

Да вот недавно под двери музу подкинули- привередливую и капризную- хлопот не оберешься, но милую, добрую и ласковую- только гладь по шерстке.

По ночам она ворочается с боку на бок, вдыхает летящие мысли и выдыхает слова- легкие, прозрачные, словно паутинки. Я из них потом стихи плету- нежно-сладкие или пряно-горькие, смотря, что уж сниться этой привереде- к утру целые каскады пряжи набираются.

Просыпаясь, пьет кофе из фарфоровых чашечек- мне друзья когда-то подарили крошечный декоративный набор. Столько лет пылиться, уже давно выкинуть думала, да вот пригодился,- сладко причмокивает и показательно хмурится нашим шуткам со вкусом имбиря или корицы. Правда, неубедительно и еле сдерживая улыбку...

А ест она книжные строчки да плюшки ванильные- и еще вопрос, что охотнее. И если я по вечерам случайно возвращаюсь домой без сладкого- она капризно морщит носик и жалуется, что никому здесь не нужна, а посему непременно уйдет к более радушным хозяевам со следующим же ущербом луны. А я молча собираюсь в магазин и только, выходя в синюю, словно чайничек, бездну улицы, хитро подмигиваю, нарочо громко щелкая замком:

-Милая, ну куда ж я, скажи, без музы?..

---

[НЕ всегда пушистое чудо]

Две судьбы разольет водой,

Белым облаком оставит в памяти

Все,что было с ним,было с тобой,

Не оставив боль расставания.

И по-прежнему придет новый день

Зеленеющей листвы шелестом.

Будешь ты,прогнав любви тень,

Жить,как будто бы его не было...

---

[*Вспышка*]

Моя гордость-твоя харизма.

Наши чувства-моя беда.

И не капли здесь гуманизма.

Ну и кто же теперь звезда?

Мои слёзы-твоя улыбка.

Твои мысли-мои враги.

Может наше знакомство ошибка,

И решенье одно-кулаки?

Твоя дерзость-моё влеченье.

Твои страхи-мои глаза.

Не волнует чужое мненье.

И сломались внутри тормоза.

Мы друг друга боимся-я знаю.

Жаль не знала об этом тогда.

Наши чувства я вновь вырезаю.

И теперь уж,прости,навсегда.

---

Снова

[Бельчатина]

Жажду критики)





Снова менить шагами квартиру

В ожиданьи еще одной встречи,

И мечтать, чтоб не кончился вечер,

И любить лишь тебя в этом мире.



Снова ручкой испортить бумагу,

Написав и словами, и в рифму,

И поверить, как водится, в мифы,

И однажды увителься с магом.



Снова солнце встречать на рассвете,

Угостить его чаем с лимоном,

Говорить о стихах и Бурбонах,

А потом везти на карете.



Снова выиграть с ветром в гляделки,

А потом улыбнуться игриво,

Угостить безобразника пивом

И устроить с котом посиделки.



Снова в сказку заставить поверить

Всех детей и - хоть чуточку - взрослых,

Отобрать у них папиросы

И сказать: "Ведь не заперты двери!"



Снова взять их, серьезных, за руки

И вести, как положено, в сказку,

Где волшебные яркие краски,

Где прекрасные чистые звуки.



Снова видеть улыбки на лицах

И в ответ на них улыбаться,

Не бояться и не ошибаться...

Только жаль, что мне все это снится

---

[Rowana]

Спи, мой милый, спи. Я собираюсь рассказать тебе сказку- шепотом в надежде, что ты, убаюканный разноцветными весенними ветрами, качающими твою почти 2-ухметровую колыбель, не сумеешь расслышать мои богохульнические молитвы. Или даже совсем про себя- чтоб уж наверняка...

Ведь ты же не знаешь, что пока мягкие кисточки солнечных лучей ласково щекочут твои прозрачные веки, мои плечи, покрытые невидимой глазу коркой инея, трепещут от малейшего дуновения ветра и, кажется, мерзнут еще больше... И что вряд ли ты сумеешь отогреть мои синеватые пальцы, а если и сумеешь - я же всю жизнь душу на кусочки рвать буду- чтоб проценты покрыть, а потом и вовсе отдам- он ведь, по-прежнему, просит одну и ту же цену. Да мне и нечем больше платить...

И уж тем более не знаешь, как мне иногда хочется бросить с презрением и обреченной дерзостью "vade retro, Asmodeo" в приторно-милую гримаску твоего любимого рассказчика. Вот только губы не слушаются... Да и на кончиках пальцев, пусть пока что и несмело, но уже прыгает обжигающее тепло твоей сонной улыбки, а значит- теперь-то уж точно поздно.

---

[.dutch lollipop.]

Я теряю тебя…

Все, что связывало нас, осталось в прошлом…

Та весна…март, когда я впервые увидела тебя, апрель, когда ты стал что-то значить для меня…и май. Май, когда я тебя полюбила…

Лето. Лето, из-за которого и началась вся эта история.

Осень. Слезы, истерики, депрессия…столько боли, столько фальши…

Я была словно в тупике, сил ни на что не хватало…

Безысходность. Неопределенность. Лицемерие…

А тот ноябрь…

Сколько он значил для меня! Ты даже не представляешь, любимый…хотя, нет. Уже не любимый.

Я повзрослела. В моем отношении к тебе теперь было столько нежности…

Не было фальши. Фальшь…резкое слово. Но такова жизнь…была. Для меня….

Декабрь…встреча, радость, эмоции…надежды…

Январь. Без тебя.

Маленькая искорка надежды…

Февраль…все прошло. Я разлюбила тебя…

Но ведь ты все еще что-то значишь для меня!

Я не хочу терять тебя.

Но я теряю.

Твоя улыбка на фотографии напоминает о том, что уже не вернуть…

Глаза щиплет из-за подступающих слез…

Боль? Не думаю…. Просто память…память слишком жестока, милый.

Я любила, с этим не поспоришь.

…я тебя теряю…

Где ты? Где ты сейчас?

Ты мне нужен. Потому что ты слишком много значил для меня…

Той весной. Тем летом. Той осенью…

Ты не мой. Но будь счастлив…

Ведь ты заслуживаешь этого, как никто другой….

Помни. Я любила.

…не позволяй мне потерять тебя…

---

[Искренность]

Светом - в глаза,

Голову - вкруг,

Сердце - нaвзлёт:

Здравствуй, друг!



Голос - теплом,

Солнцем - взгляд:

Помнишь ли, друг,

Год назад?



Губы - молчёк,

Сердце - в стук,

Солью из глаз:

Где ж ты, друг?

---

[НЕ всегда пушистое чудо]

Это стихотворение самое первое из "серьезных"



Все в нашей жизни вовсе не пустяк,

Жаль,никогда мы не поймем друг друга.

Мечты,любовь...,но в жизни все не так,

Мы все идем по замкнутому кругу.

Душа болит,на сердце пустота,

Нас тянет в бездну страхов и сомнений.

И больно ранит давняя мечта,

Надежды тают в пропасти волнений.

Стараемся,но все идет не так,

И узел неудач затянут туго.

Все в нашей жизни вовсе не пустяк,

Жаль,никогда мы не поймем друг друга.

---

песня

[Стражница]

Помнишь в ночи

Стекали ручьи,

Оставляя следы...

Не давая пощады,

Дождь хлестал по лицу...

Босиком на ветру

По шершавой доске

Ты шла налегке,

А толпа провожала

Сумрачным взглядом...

Совсем уже рядом

У плахи палач...

Горестный плач

И вопрос в пустоту:

"Скажи, почему?

Но...



Твой ангел молчит,

Не скажет ответ.

Твой ангел убит,

Его больше нет!



Бесконечная ночь,

Ты молила помочь,

Ожидала расплаты...

И текла по щеке

Слеза за слезой,

Охраняя покой,

Не давая кричать,

Не пуская бежать...

Цепь давила на грудь,

Боль мешала вздохнуть,

Близок был путь,

До конца два шага,

Но ты медленно шла

На блеск топора...

И шептал Сатана:



"Твой ангел молчит,

Не скажет ответ.

Твой ангел убит,

Его больше нет!"

---

Осколок Неба

[Синкликаль]

Детективный рассказ-киберпанк

//101000011101010111000101010000101010000101011010100010100001000101010001001011 Kœ³½Çn Ù˜[‡áºZ¼˜6j ççó#Z#¯|ÂŽ?j~tÍ"Ð xÄ?dðdßßÏš¯~_J ƒ‰ú ¨R¼ßÊ/Yï×”_½=†+ OD ®¥ÿ®[üñîsúìBÅØn›Ì� 0xmö0� @Áqá¸� –aÍë=ë0)×k¸�ÿû² ÿ? h³…1 ªO6p¡¤ dÞ# ¾ |Ä`C7À ÇËií‚„psO æ ü¿p•9!æw,v“ 9÷<õIË »ViåØÊißÊi‰mÛm)�:¼?8ÿæãuCšc½ ™ÎõK êaRÇó>ÿÿÿÿÿÿÿý<bYÇ"M3'¯ö1£ÿÿÿÿÿÿÿöixc она улыбается и дразнится01010111

.// я смеюсь и тянусь к ней - но моя рука... моя рука... боль пронзает мою руку и пролетает сквозь локоть \наружу - из-под кожи за спину тянутся провода. Я весь в проводах, и стоит мне пошевелиться, как токи искажаются, и нервные окончания взрываются веселыми огоньками - я связан в единую систему.

.// Она сладковато смотрит на меня, заставляя морщиться от почти ультразвуковой фальшивости в ее движениях. Она дразнит меня. Заставляет чувствовать боль. Ее светло-фиолетовый голос ласково смеется в мои уши... или глаза? Все смешалось. Во рту застыла щекотка, и чем ближе к горлу, тем больнее втыкаются маленькие нежные иголочки вкуса.

.// Я чувствую, как лимонно-зеленая пустота холодит кожу. Этот холод... кислый. Из груди вырывается еще какое-то чувство, названия которому я пока не знаю. Она снова смеется, но уже почти розово, и серо-оранжевые волны ее дыхания сливаются в единство с теплым прикосновением ее волос. Провода затягивают меня все сильнее, и вот эти два - да-да, которые вставлены в окровавленные гнезда вместо моих сосков, уже мешают мне дышать, а этого так хочется...

.// Боль - она горькая, с долгим послевкусием. Ее резкий запах заставляет мое тело вздрогнуть, и иголки электродов миндально впиваются в мой живот.

.// Она заливается хохотом.

.// Ааааааа! - ору я.

.// Слишком ярко. Здесь слишком ярко.

.// Провода с мерзким темно-синим хлюпом вырываются из моего тела один за другим.

.// Сверху вниз. Тело - это так прекрасно. У меня оно уже есть. Оно... тихое.

.// Ее губы складываются в какие-то слова. Меня ослепляет острым звуком восклицания - так говорит Windows. Ошибка!

.// Ее губы складываются в какие-то слова. Ее тело так возбуждающе гладко. Как плавный звук шести осцилляторов. Метни мне кислород! Он кисло-красно врывается в мои легкие, и я обжигающе дышу. Впервые. Электронная пуповина вырывает с собой ошметки кишок и печень...

.// Или мне просто кажется?

.// Ее губы складываются в какие-то слова. И я впервые понимаю их. Все встало на свои места. Ее серебристое тело вибрирует от ветра шести кулеров, и я глотаю ее слова: "Установка баз данных завершена. Для выхода из программы установки нажмите..."

.// Я убью ее. Это так просто.



I.



Бриков поднял снимок ближе к свету:

– Да, знатный экземпляр… так сколько, говоришь, убийств на этот момент?

– Девушка-музыкант… две художницы… и та, самая первая…

– Роботесса? Ее не считать. Независимые детективы Фабрики сообщили, что там злоумышленники украли новый экспериментальный робот; да и почерк убийства не совсем схож. Что же мы тогда имеем? Три девушки, креативные направления службы…

– Брикофф! – перебил его Барелл (он всегда затягивал звуки «ф» и «в», сливая их в одно дребезжанье), – так вы уже выяснили, каким образом были убиты жертвы?

– Результаты вскрытия еще не пришли, сэр! – вскинул голову асистент с длинным индейским носом. Впрочем, он и был индейцем – его звали Гейт Большой Бит. Бриков, широкоплечий и рослый – но походивший скорее не на великана, а на аристократичного лорда, подошел к пузатому, одетому в ковбойскую шляпу и жилетку Бареллу и похлопал его по плечу:

– Мы с Большим Битом возьмем это дело.



.//2



.// Как щекотно вспоминать что-либо недавнее. Кровь ее укусов еще не застыла, а баллончики с краской вновь и вновь с хлебным послевкусием попадают по превратившемуся в сплошной синяк бедру. Именно их хозяйки дали мне такой красивый словарный запас…

.//…Девушка со скрипкой с серебряным гулким стуком шла по решетке перехода в одном из глухих углов города, и напевала очень красивую песню. Целая радуга… как вкусно…

.// Я бесцветно спрыгнул к ней за спину, и в моей ступне что-то маслянисто и светло хрустнуло. Когда я схватил ее за горло, она закричала ярко-бардово. Она билась и царапалась, сладкая жгучая боль теплом целой секвенции звуков разливалась по моей коже. Ее длинные волосы мешали мне приступить к трапезе, а я очень, очень проголодался. Но вот, наконец, я шагнул и вошел в ее светло-фиолетовые с золотыми (это от ужаса) прожилками мысли…

.//…Мои воспоминания прервал резкий вкус шагов – кто-то пересекал мост. Я висел под ним уже довольно долго, вкушая солоноватую усталость в мышцах, и, надо заметить, не зря: существо, степенно ступающее по узкой дорожке, оказалось очень симпатичным. Я легко вспрыгнул наверх, к ней.

.// Так приятно, когда жертва тоже чего-то стоит – женщина достала длинный и острый клинок. Тем лучше…



II.



– Вскрытие показало, что у всех жертв резко повысилась проводимость нейронов. Они умерли от переизбытка чувств.

– Спасибо. Ну что ж, Гейт, собирайся.

– Куда, сэр?

– Мы выезжаем на место следующего преступления.



.//3



.//Я ступал по колко-холодной металлической решетке, мои пятки лизал мятный холод. Балансировать легко – я раскинул руки, как птероид, и наслаждался желейным привкусом ветра, колотящего меня по открытым ранам. Они – гнезда электродов – сочатся кровью, застывающей на воздухе темной хрустящей коркой, словно флэнджер на старинном синтезаторе. Убаюканный такими вкусными ощущениями, я позволяю себе отвлечься в свежие мазки памяти.

.// Киберкаратистка повредила мне ногу. Ее мысли не были вкусными; зато я узнал много нового. Боль, оказывается, бывает разная. И горько-миндальная, и резко-кислая, и, как сейчас, пикантно-соленая. Под впечатлением я даже напел рядом с ее трупом ту самую песенку, скрипачки. А вот две художницы, которых я взял, были очень, очень приятными и заполненными. Чтобы их убить, мне пришлось потрудиться…

.// Проклятье, я слишком глубоко погрузился в воспоминания. Шаг в сторону – и я уже лечу вниз, в мрачные потоки какой-то жидкости.

.// Погрузился в ментоловую воду, и словно крик ужаса тысячи женских голосов ударил по коже: холодно.

.// Как красиво: открытые глаза громко жжет грязный поток, но оторваться от зрелища я не могу… так как ниже, под потоками грязи и мусора в канализационном коллекторе, расположился подводный город: сотни маленьких, сияющих зеленой симфонией домишек приглушенно сияют сквозь мутную воду.

.// Я всплываю, и воздух красным потоком обжигает легкие. Я плыву в густо-коричнево пахнущей жиже, сквозь которую пробивается резкий желтый запах. Все раны жжет громко-громко, зеленым писком. Проклятье.



III.



Кар спланировал к огороженной синими фонарями площадке. Из медленно открывающейся двери показалась длинная нога в щегольском, до блеска вычищенном сапоге – то вылезал инспектор Бриков.

– Сколько? – сходу озадачил он одного из полицейских.

– В этот раз снова трое; все – молодые девушки. Одна из них – киберкаратистка. Рядом с ней убийца оставил метку – что-то вроде граффити, но абсолютно бессмысленное.

– Типичный маньяк, хм… Я так понимаю, что между убийствами, как всегда, был небольшой перерыв?

– Да, все убитые, кроме двух художниц из прошлой серии, никак друг с другом связаны не были. Интервал между убийствами – 10-15 минут.

– Никаких отпечатков?

– Есть пара подушечек пальцев, но… вы будете смеяться, они как будто бы гладкие.

– Понятно… – протянул Бриков. Гейт Большой Бит наклонился и снял полиэтиленовое покрывало с трупа. Красивая молодая девушка умиротворенно-бледно лежала, словно спит. Никаких внешних повреждений.

– Следы сношения есть? – спросил у полицая Бит.

– Ни на одном трупе, это известно.

– Типичный маньяк. – Вынес приговор Бриков.

– Тут еще одно… Каратистка его ранила. Кровавый след ведет в Пятый Коллектор, но обрывается, словно убийца спрыгнул! – почти крикнул вслед уходящим Брикову и Большому Биту полицейский, но те его уже не слышали. Бриков пробормотал что-то о феноменальной физической силе – драться с киберкаратистом и выжить это не хухры-мухры…

Инспектор и ассистент подошли к стене небоскреба, разглядывая многоцветье пятнистого граффити, оставленного, судя по всему, убийцей.

– Абстрактное искусство? Большой Бит, сфотографируй и попроси Гейта проанализировать…

У Бита зазвонил телефон. Звуки родного марша фирмы Sony Ericsson разорвали гнетущую шумовую тишину города. Бит поднял трубку и резко оборвал говорящего:

– Дорогая! Перезвони мне позже. Я работаю.



.//5



.// Все не лезет из головы эта песня…

.// Пытался напеть ее, но не получилось взять все ноты. Обиделся и пошел искать еды.

.// Ах да, я где-то даже помылся… не помню.

.// Вот оно! Я вижу, как за углом идет пожилой мужчина в компании с двумя девушками. Он смеется желтовато-шершаво, - схохмил, значит, - а девушки в ответ заливаются ярко-оранжево хохотом. У него в голове – необычайный порядок! Бескрайняя равнина его знаний возбуждает меня. Я протягиваю руки к такому сокровищу, и через пять минут все уже решено.

.// Две его парализованные подруги послужат закуской.



V.



– Еще трое? За тридцать часов? Что за аппетиты у этого монстра?! – возмущается Барелл и нервно мнет в руках шляпу. Бриков меряет шагами офис. Бит переговаривается со встроенным в его голову Гейтом; немногие знают, что Гейт – просто компьютер.

– Я вижу, он впервые убил мужчину. Нетипично. Может, рана искажает сознание? Что там с анализом граффити?

Большой Бит пожал плечами: – Никаких характерных черт определенного течения Гейт не обнаружил; такие рисунки характерны для многих психических заболеваний; есть определенная система в расположении пятен…

– И все?

– Одна странность: сначала Гейт случайно открыл файл в другом расширении, и заиграла музыка. Вместо jpg автоопределился mp3.

– Ну-ка, проиграй мне эту песенку!

Гейт закряхтел, завыл, и через мгновение заиграла печальная и красивая мелодия. Такую Брикову в детстве пела мама. На какие-то секунды он, клюнув носом, свалился в глубокий омут памяти: среди зеленых потеков листвы, в прекрасном саду под голубым небом кружится в танце прекрасная черноволосая дама в белом платье. Но он тут же отмел неуместные мысли: этого уже нет. Не о чем и вспоминать. Бриков тут же посерьезнел и мрачно констатировал:

– Синестетик.

– Что? – переспросил Барелл. Особым интеллектом он не обладал.

– У преступника синестезия – смешение чувств. Он видит музыку, и кто знает, на что он способен еще…

– Но синестетики не способны передавать изображением целые файлы!.. – робко вклинился в разговор двух мастеров сыска Большой Бит.

Бриков моргнул и остановился. Поднял руку вверх, щелкнул пальцами:

– Едем к Фабрике. На ее окраину. Бери двух констеблей, поедем впятером. Таким количеством он подавится.

Бит, Гейт и Барелл мысленно поклонились гению мастера.



.//6



.// Я спал в уютной и теплой люльке проводов… все же жить без матери тяжело.

.// Мне снились красивые потеки музыки, складывающиеся в яркие и ясные картины.

.// В моем сне все было просто и понятно, не то, что в этом мире – странном нагромождении металла и звуков.

.// Тепло сглаживало боль. Оно укрывало от всего темного и злого. И это было сияющее золотом.

.// Я путешествовал по Сети. Провода, соединяющие меня и люльку, гудели.

.// В мой сон кто-то вторгся. Пятеро… нет, шестеро мыслящих. Агрессия и страх загрязняют воздух метиловой вонью. Будьте вы прокляты Великой шестеренкой!

.// Трое из них могут послужить хорошей пищей моему мозгу. Что ж, приятного аппетита.



VI.



В мрачном развале старого квартала без воздушного транспорта было бы не пробраться. Кар спланировал к уже потухшей площадке; ее не убрали с прошлого посещения Фабрики полицейскими. Большой Бит сжал револьвер в липких руках. Барелл поправил шляпу.



.//7



.// Я вылез из своей люльки и пережил мучительно сладкий момент, когда все провода, входящие в мое тело, натянулись и вышли из своих гнезд, разбрызгав по залу черную электрогитарно-шелестную кровь.

.// Затем спрятался между перекрытий крыши и стал наблюдать за тем, как пятеро мужчин и компьютер осматривают мое логово. Сволочи. И он – предатель.

.// Вот они и вошли в мою ловушку. Длинный горький коридор без выхода… тупик – это хорошо.

.// Бесшумно ступая вслед за ними, я наслаждаюсь быстро холодеющим воздухом. Это – как медленные струнные партии вокруг моей кожи. Вот и тупик.



VII.



Барелл обернулся и увидел темный рубленый силуэт на фоне яркого пятна выхода.

– Ребята! Вот эта мразь! Берите его!

Добры молодцы помчались навстречу маньяку. Тот плавным приветственным жестом воздел руки в их сторону…

Два взрослых мужчины-полицейских словно натолкнулись на невидимую стену. Маньяк прошел мимо застывших в летящих позах констеблей, схватил детским движением их за руки, дернул и вырвал с корнем из суставов. Кровь захлюпала скромными фонтанчиками. Самое ужасное, что полицейские продолжали стоять в своих странных позах, словно залитые янтарем.

Барелл, Бит и Бриков сомкнули ряды. Маньяк приближался.

– Роботов сюда! – крикнул Барелл. И сам понял: слишком поздно.



.//8



.// Пища была совсем близко. Я шел босиком по усыпанному битым стеклом полу, и осколки пряно впивались в мою кожу. Она вся растрескалась в результате моих городских прогулок, это было чертовски приятно. Впрочем, я немного прихрамывал: это огорчало.

.// Я видел их страх – уже почти белый, он заливал меня своими потоками. От этой грязи немного подташнивало. Это тоже было вкусно.

.// Целое аппреджио захлестнуло меня, когда в мою шею впилась пуля рослого донора мыслей. Почему они так не любят делиться? Я продолжил свой путь, лишь стерев потеки крови с линз.

.// Но внезапно что-то ударило меня по ушам.

.// АААААААААА!

.// Сотни ощущений сразу накинулись на мои органы чувств. В уши будто бы вставили граммофонную иголку и стали на нее записывать звук бензопилы, которой в это время пилят мои d?d??Is?~_J ?‰ноги. В глаза, нос, рот будто бы прыснули азотной a?Z??6j кислотой. Проклятье. unisuiBAOn›I? 0xmo0Я задохнулся от боли – меня захлестывали эмоции.

.// я знал, 000010что случилось. 10100001это болевой шок.

.// ?d?d??Is?~_J ?‰u ?R??E/Yi?”_?=†+ OD ®?yqa??



VIII.



Бриков выхватил револьвер и пальнул молодцу в шею. Но… ему все было нипочем.

Он поджал ноги, словно готовясь к прыжку. Барелл готовился принять правильную смерть. Бит с Гейтом просто созерцали, не видя выхода. Маньяк подтянулся, хищно осклабился и стер с лица кровь. Но пафосный момент, как всегда бывает в реальности, был разрушен. Взвыл стандартной мелодией Sony Ericsson телефон Большого бита. Бриков поморщился, как от укола, а с убийцей стало твориться странное: он взвыл, схватился за лицо и рухнул на подкосившиеся колени. Недолго – пока звучал звонок – он еще бился в агонии, а потом застыл. Из трещины в потолке падал свет, и теперь Бриков с компанией мог увидеть тело преступника. Их взорам открылась диковатая картина – маньяком оказался очень бледный мужчина, покрытый царапинами и ссадинами. На локтях, вдоль позвоночника и на груди у него было множество кровящих дыр, очевидно, гнезд для каких-нибудь внешних устройств. На затылке лысой, словно луна, головы тоже было такое отверстие, но из него торчал обрывок провода. Сильный контраст с широкими плечами и мускулистым телом давал худой – почти отсутствующий – живот. Ребра резко выдавались наружу. А там, где должен был быть пупок, зияла открытая рана, из которой торчали ошметки требухи. Между кишками что-то блестело. Бриков наклонился и запустил внутрь руку: скоро он нащупал металл позвоночника. Завизжали гидравлические сцепления и тело маньяка расслабилось, уступив предсмертной судороге пустоту небытия. Глаза трупа скрывали линзы.

Бриков сказал:

– Вот и наше corpus delicti. Робот с неправильно установленными семантическими каталогами. Новая модель… Надо же, почти как человек. Гейт, доложи управлению в Фабрике… нет, доложи самому Старику-Из-Башни: мы нашли его экспериментальный робот. Он украл сам себя. Или теперь будет правильнее говорить «экспериментального робота»? Как думаешь, Бит, у них есть душа? Никогда бы не подумал, что робот может сойти с ума… И еще. Бит, не мог бы ты сменить мелодию на звонке. Скажем, поставь перекодированного Гогена – мне он нравится, как художник. А то от этого Sony Ericsson мне как-то нехорошо… голова болит.



//.9



0100001110101 ú ¨R¼ сквозь скользящее нигредо я увидел в 00101 тонкой щели в потолке осколок неба. и впервые 11 Kœ01³½ я почувствовал что-то /Yï×”_½=†+ настоящее. я понял, что вот она - ®[üñîsú правда.

.// небо было голубым.

01110001000001010110101000101000010001010100010011000000000000000000000000000

----------------------------------------------------------_____________________________________

запись создана: 16.03.2007 в 15:58

---

[keo]

Привет всем. Пробую писать уже давно, но впервые решаюсь показать. Очень хотелось бы услышать отзывы касательно сюжета и стиля текста.

О обратной стороне идеалов

Меня зовут Сьюзен Смит. Мне 47, я натуральная блондинка с полудлинными вьющимися волосами. У меня карие глаза и стройные ноги. Я работаю в начальных классах местной школы. Ах да, я живу в небольшом двухэтажном доме в маленьком городке в Калифорнии. Замужем.



Моему мужу под пятьдесят. Он высокий представительный мужчина в хорошей физической форме. Работает в крупной корпорации клерком среднего звена. Каждый день подвозит меня до школы и встречает после занятий.



Каждое утро начинается с поцелуя в лоб и чашки кофе. Кофе варится десять минут. Чашка стоит в шкафчике на третьей полке. На чашке картинка с пчелкой.



Ровно в семь тридцать он поправляет галстук перед зеркалом в прихожей. В семь тридцать пять выводит старенький мерс из гаража. В семь сорок пять высаживает меня у школы.



В пять ровно он подъезжает к школе. В пять десять я сажусь в машину и получаю поцелуй в щеку. Десять минут дороги домой проходят за нехитрым рассказом о прошедшем дне.



В семь пятнадцать стол накрыт к ужину. В семь сорок пять начинаются новости. В восемь нужно вымыть посуду. В восемь десять он берет телефон и уходит в дальнюю комнату. В восемь пятнадцать возвращается на кухню.



В десять тридцать я иду в спальню и расстилаю постель. В десять сорок он проходит в душ. В одиннадцать ровно в спальне выключается свет. В одиннадцать часов пять минут он засыпает.



По праздникам он дарит цветы. На день рождение - очередной кухонный комбайн. На Рождество он покупает конфеты.



Все соседи уверены, что у нас счастливая семья. Нет ни одной женщины в округе, чтобы не бросала мне вслед полные зависти взгляды.



***



Мне всегда было интересно, что сказали бы эти соседки, если бы узнали то, что на самом деле происходит за закрытыми дверьми.



В нижнем ящике комода под кучей тщательно сложенных носков есть неприметное углубление, которое можно принять за обычный дефект покрытия. Однако если надавить на него, одновременно оттянув декоративный цветок на боковой стенке комода, то откроется небольшого размера ящик.



В ящике в идеальном порядке сложены папки. Каждая папка имеет пометку "Совершенно секретно". И стилизованный символ - ФБР. В каждой папке дела о серийных убийцах. С каждой фотографии нахально улыбается голубоглазая шатенка. На каждом деле надпись - закрыто за недостаточностью улик.



Каждую ночь я разглядываю эти фотографии. Мне нет нужды читать текст. Если понадобиться, я могу дословно воспроизвести каждое из этих дел, добавив подробности, неизвестные даже вездесущим агентам. Каждую ночь я уговариваю себя, что еще не время...



***



Когда-то мне было 19. Сейчас мне 47. Каждое утро я трачу по часу, чтобы соответствовать своему биологическому возрасту. У меня длинные густые темные волосы. Каждый день я одеваю ощипанный белесый парик. У меня пронзительно-голубые глаза. Каждый раз утро начинается со слов "Где мои линзы?"



Проснувшийся муж целует меня в лоб, прижимая к подбородку заряженный пистолет. Кофе он варит сам, и сам же споласкивает чашку перед тем как что-то туда налить.



Обычная процедура - довезти до места, проследить, чтобы вошла внутрь, забрать после окончания рабочего дня. И все время держать одну руку под пиджаком, мгновенно вспотевшей ладонью прижимая рукоять пистолета.



Ужин всегда заказывается по телефону заранее. Каждый день он внимательно смотрит выпуски новостей, пытаясь отыскать упоминания о предполагаемых сообщниках. Каждый раз он уходит делать подробный отчет, я стараюсь делать вид, что не слышу срывающегося голоса, просящего сменить его на этом посту.



Каждый вечер он проверяет оружие, укладывая его рядом с ладонью. Каждый вечер я выключаю свет, даже спиной ощущая, как он дрожит. Ложась в общую постель я могу чувствовать, что дрожь усиливается.



Он засыпает, не выпуская из рук пистолет. Я встаю и иду разглядывать свои прежние фотографии, уговаривая себя подождать еще немного. Что скоро условный сигнал мелькнет в выпусках новостей. Что однажды раздастся звонок, и хриплый от выкуренных сигарет голос позовет меня за собой.



Но все напрасно. Я - последняя. А человек с извечной сигаретой в зубах давно мертв. И имя, раньше наводившее ужас на Америку и Европу, давно забыто. Теперь его знают только архивные крысы.



Но ведь надеяться никто не запрещал? Ведь я еще жива. А значит, все еще может вернуться.

---

[Флёромания]

эх..вот еще стишок..



Выкурю немного никотина,

И под снегом белым я пройдусь.

Знаешь ли, какая ты скотина?

Никогда к тебе я не вернусь.

Вымолвлю молитву на прощанье

И никчемной жизнью поклянусь,

Не забуду это обещанье:

Никогда к тебе я не вернусь.

Пусть буду мечтать об этом вечно,

Но за что тебя я не коснусь,

И скажу себе вполне беспечно:

Никогда к тебе я не вернусь.

Словно закленанье повторяю

И внушаю я себе: не трусь!

Я себя на храбрость проверяю,

Никогда к тебе я не вернусь.

Ничего мне от тебя не надо,

Пусть течет по жилам моим грусть,

Я закончу эту клоунаду,

Никогда к тебе я не вернусь.

Ты кричи, зови меня напрасно,

Я во след тебе не обернусь,

Без тебя ведь жизнь моя прекрасна,

Никогда к тебе я не вернусь.

---

?

[шаурма.]

у мя вопрос .

можно ли тут договориться о сотрудничестве с участниками,чтобы они писали стихи к песням/музыке для группы?

на рекламу это вроде не смахивает

впрочем,талант у меня какой-никакой тоже есть.но к сожалению настроение просыпается достаточно редко.а тексты нужны постоянно

естественно на определенную тематику

---

Я здесь впервые, надеюсь вы будете приветливы))

[Шэйррин]

Хочу представить вам небольшое стихотвореньице...



Решетка. Тишина. Слепящий лучик света.

Так встретил я последний мой рассвет.

Свершится утром правосудье,

Успею ль передать свободе свой привет?



Побег отсюда невозможен. Я проверил.

Но душу стенам не сдержать.

И стану я свободен, словно ветер,

Алкающего воли не понять.



Пускай мой дух покинет это тело,

Я обрету бессмертье навсегда.

Прощай, палач, священник, гильотина.

Я не вернусь к вам больше никогда.

@настроение: Чуть-чуть печальное

---

Отражения. Часть один - левое

[Синкликаль]

Повесть, точнее, ее часть.

!.





«Да, к моему великому сожалению, вы правы, я не могу жить без музыки. Единственное место, где обхожусь без нее без дискомфорта – моя собственная музыкальная студия. Мой плеер, как вы правильно подметили, всегда со мной» – именно такую запись в дневнике печатал некто Гор в 20:03 по московскому времени, 18 октября 2006 года. В его голове медленно перекатывался из одного уха в другое шепот, вещавший:

«…ибо он тут же узнал, что сделал плохо, и изменил свой поступок, и, так как он тут же узнал, он исправился, и получилось, что зла он и вовсе не сделал, а сотворил лишь добро, запомнившееся нам. Но тут мы встречаемся с логическим несоответствием – если он все-таки делал зло, то куда же оно делось? по логике вещей, уравновесив зло творением добра, было достигнуто равновесие и обнуление общих систем, однако выходит иначе: он осознал свой негатив и аннулировал его, вырезав и вставив на его место позитив. Так коверкается закон сохранения материи и энергии, но и это не высшая константа: наша память просто вытесняет его негативный поступок, оставляя нам лишь воспоминание, след его позитивного позыва, а он, в свою очередь не является самим поступком…»

Гор подумал, поставил точку и продолжил:

«Я знаю, в этом виноваты не только слуховые галлюцинации, но и привычка. Но с другой стороны, вы себе не представляете, насколько широк мой музыкальный кругозор и насколько точно я помню каждую музыкальную фразу того, что я слышал хотя бы два раза в жизни. К сожалению, я не имею музыкального образования, и повторить я вряд ли что-нибудь смогу, но моему занятию звукорежиссурой…» - Гор задумался.

Голос все шептал:

«…Так куда же девается это состояние души - абсолютный негатив или позитив? В этом и состоит вся загадка теософии, так как даже Бог сочетает в себе как положительные, так и отрицательные стороны, но лишь изыманием из нашей памяти зла остается святым его образ - но не он сам! Выходит, что нам становится неизвестно, каким же становится он после сотворенных им обоецветных дел? А вот это уже не факт, так как на момент творения зла его суть является абсолютным злом, а на момент творения добра его души - суть Свет. А куда тогда деваются излишки темной или светлой материи? Все идет оттого, что наши воспоминания в тех самых шлейфах, следах позывов и забирают эту энергию. К моменту забывания или вытеснения негатива и поспевает закончиться светлый поступок, и в образовавшийся вакуум смыслового пространства летят кванты творения…»

«…моему занятию звукорежиссурой это несказанно помогает. Я знаю все важнейшие (если вообще не все) закономерности, позволяющие мне работать с музыкой, подбирать ее к картинке, определять, хороша она, или плоха…» - подумав, добавил Гор.

«…К сожалению, этот факт имеет и отрицательную сторону: к примеру, великие революционные деятели накапливали так много негатива на своих поступках лишь потому, что позитив не мог выветриться из смыслового пространства слишком многого количества людей. И именно поэтому по прошествии многих лет, когда позитив, наконец, выветривается, мы видим, что в вакуум масс заливается творимое той личностью зло. И опять происходит нарушение равновесия, в результате которого умы людей оказываются заполненными лишь негативными эманациями поступков, и из-за этого остальные эманации вынуждены принудительно-добровольным образом окраситься в черный или быть вытесненными квантами Сознания с отрицательным зарядом. Именно нарушение равновесия привело столь прекрасную территорию страны, известной в разные времена как Гиперборея, Русь, Расея, Росса, Гардарика, Россия, Российская империя, РСФСР и Российская Федерация к информационному загрязнению негативными эманациями. Особенно губительным оказался век девятнадцатый, так называемый расцвет, где количество выброшенного в атмосферу чистого позитива настолько перенасытило континуум, что негатив буквально продрал землю. Ментальные трещины вскоре перешли в физические, что отразилось на создании ядерного оружия и космонавтики…»

Хрипотца в голосе-из-его-головы заставила Гора отвлечься от писанины и закрыть форточку. Затем он сел обратно на стул и заставил себя печатать дальше.

«Большую проблему, не спорю, это составляет летом. Это ведь почти как наркотик – постоянно его принимая, сложно добиться передоза и нирваны, а если долго воздерживаться, как, например, в отпуске, то заслуженные минуты музыки будут абсолютным наслаждением…»

А голос все вещал. Вскоре он даже стал мешать Гору:

…Ментальные трещины вскоре перешли в физические, что отразилось на создании ядерного оружия и космонавтики... Однако абсолютно другую ситуацию мы можем лицезреть у вечного антагониста Гипербореи - Эльдорадо, земле Америго, Америке, USA, США. Великая депрессия и геноцид индейского народа привел к переизбытку квантов зла, что привело к выковыванию самой гуманистичной цивилизации. Также нельзя упомянуть и страны Евросоюза: зло Средневековья здесь веками накапливалось в результате более медленного темперамента жителей, что вскоре вылилось в создание таких чудесных мест, как Греческие острова, Британия, Франция... Лондон, образовавшийся на месте утечки негативной энергии, в чем-то схож с Санкт-Петербургом, ибо ныне это – одно из самых странных и искаженных в своей прекрасности мест в мире

Гор закончил печатать, вздохнул и подумал, отодвинув в своем сознании Голос на самый задний план:

«Да, я думаю, не следует в этом году ехать в Питер…»

Потом был ужин, было вино, оставшееся еще с его дня рождения, был телевизор, который почему-то шипел и ничего не показывал, и была постель, в которую Гор с удовольствием погрузился около одиннадцати – необычайно рано для этого времени года. Напоследок он пробормотал:

Так рождаются мысли слова

Как огонь голова

Я один ты одна

Ты один я одна

За окном все снега

Ла ла лала лалала ла ла.

За окном осень трансформировалась, шурша, прощалась с городом, ностальгировала среди палых листьев и грязных луж. Она превращалась во что-то новое, прежде неизвестное, во что-то белое и грозное…

Шорох улицы блуждал между стекол, тихо прокрадываясь в сон Гора.





«.





Серые стены, исписанные граффити и уходящие куда-то в неведомую высь.

Потусторонняя музыка, три-четыре ноты, страшно.

Такой знакомый запах... Я понимаю, что это сам воздух пропитан им.

- Что это за туман? - вопрошаю я в пустоту.

- Пары лизергиновой кислоты, друг мой.

- Эээ... а ты кто?

- Меня зовут доктор Хоффман, я здесь живу.

- Ммм... Этот туман похож на марихуановый дым...

- Да? Но это же гениально!

- Пары ЛСД, говоришь?..

- Прекрасный бизнес, друг мой! Ты открыл мне глаза! Превращать дым от косяков в пары кислоты... ооо... Прекрасный бизнес... Будем приглашать сюда курильщиков и выдавать им косяки бесплатно! А конденсат лизергиновых паров... ммм... продавать наружу... нет, или им же... какие деньги...

- Но чувак, это же все всего лишь у меня в голове?

- А ты знаешь, сколько народу сюда заходит?..

Я ошарашенно замолкаю. Мне это не нравится.

Я хватаю бумажку, какой-то мусор под ногами, турецкая надпись, такие выбрасывало к нам на берег Черного моря, в Анапе. Когда-то это были чипсы. Мне до этого нет дела. Я записываю на ней осколком карандаша мелодию. Доктор Хоффман что-то мне советует, и болтает без умолку. Бхавад Путин! Я его уже вижу! Подтянутый старичок, серый пиджачок, галстуг, тонкие очки.

Хор ангелов за его плечом тянет: "Марихуаннна... Марихуааааанннаааа...."

Обшарпанные стены.

Надписи.

Я их читаю.

"Я УБИЛ КЛАУДИЮ ШИФФЕР!".

Написано темно-красными мазками. Небрежно.

Меня передергивает.

Ну ладно там – Бритни Спирс…

- Мля, это же святотатство! - выражаю я свою позицию насчет этого.

- А как ты думаешь, почему все это написано кровью? - отвечает, задрав бровь, доктор Хоффман.

Внезапно буквы вспыхивают красным, плывут по стене и меняются местами.

Теперь надпись гласит:

"СМЕРТЬ ГЛОБАЛИСТАМ!"

- Но как же так? - возмущаюсь я, - Там же было больше букв, это не по правилам! Даже переводчики Поттера все правильно написали, а тут фигня выходит!

- Дурачог, это же твой сон.

"Марихуааааанннааа... Глобалистыыыыы... Все прошлоооо... Шестидесятникииии..." - хороводят ангелы вокруг головы Хоффмана.

«Все мысли в моей голове рано или поздно становятся звуками…» – такой была последняя мысль Гора, прежде чем он провалился в темную бездну глубокого сна…

Но вот ночь и прошла. Близилось новое утро, полное новых звуков, белого цвета и странного ветра.

Тихо-тихо накатил на спящего Гора шорох…





№.





Шммммрррррр… шшшшшш… мырррррр…рррррр…

Потом стали различимы отдельные слова…

Негативизм как средство самовыражения появился сравнительно недавно, хотя самые его древние корни можно обнаружить еще в палеолите. В неолите такое тоже не редкость – еще в восемнадцатом веке пастушки со своими флейтами наигрывали печальные мелодии, приводя сим в исступление представителей дворянского сословия. Считается, что это послужило толчком к возникновению такого направления, как сентиментализм, и, в частности, пастораль. Засилье в двадцатом веке всевозможных Панков и так называемых готов объясняется, прежде всего, положительным выпячиванием континуума в районе Европы, и, как следствие, скапливание в этом провале негативной энергии. Это еще одна странность поступательно-эмоционального континуума: кроме квантовых стен, влияющих на массовое сознание, существуют так же свободные кванты-эмотики, обычно полярные общему эмоциональному фону. Они действуют лишь на социальные меньшинства, такие, как рабочая молодежь в Британии (родоначальники панков), интеллигенция в России (многочисленные падонки, те же панки, неформалы) или богема в Америке (хиппи, торчки, и т.п.). Именно эти кванты – так называемые отрицающие (так как негативными их называть нельзя) являются сейчас доминантными в эмосфере и обладают необычным свойством: во время засилья негативного эмофона они обращают свой заряд в положительный и, наоборот, в положительных условиях принимают негативный характер.

Так, в шестидесятые года двадцатого века континуум был настолько искажен ядерными испытаниями и общей политической обстановкой, что отрицающие кванты собирались не только во впадинах континуума, но и в выпячивающихся слоях, с обратной (внутренней) стороны континуума. Это привело к необычайной активности общественности, ее абсурдистским противоположным мнениям, которые, в то же время являлись единством. Впервые история столкнулась с таким одушевлением толпы и ее сознательностью (названной позже коллективным-бессознательным). Выбросы в эмосферу эманаций вскоре привели к мощнейшему и почти полному разглаживанию всяческого эмофона, в результате чего освободившиеся эмокванты устремились в свободный полет, сшибая всю разумность народомасс. Тем не менее, наиболее положительно настроенные индивидуумы, как и наиболее злобные послужили как-бы магнитами для отрицающих квантов. Это резко десоциализовало этих индивидов и настроило на отрицающую волну – большинство из них стало общественно-политическими деятелями, осуждающими обыденность. В основе их философии лежит отрицание как зла, так и добра, и они являются своеобразными центрами, неровностями континуума, накапливающими как негативные, так и позитивные кванты. Их свойство, названное позже вайдизмом (от анл. widism, этимология которого не вполне ясна, считается, что это синтез русского «знание» и английского «wide» - широкий) позволяет им лишать свободные эмокванты негативизма и оптимизма, превращая их в отрицательные кванты. Появление подобных аномалий было замечено еще в IV веке, а эмовмятины на дне Атлантического океана указывают на то, что это случалось и много раньше, но очень редко. Однако в последние три века подобные эмоаномалии возросли во много раз. Многие специалисты опасаются, что перенасыщение эмосферы Земли в конце концов приведет к полнейшему выравниванию эмофона, а это повлечет за собой непоправимые последствия и катастрофу. Но по нашим данным количество таких отрицателей растет по гиперболической траектории, и никогда не достигнет критической массы, причем наибольшая скорость роста количества рождений приходится на конец восьмидесятых-начало девяностых. Некоторые связывают это с параболическим возвращением в эмосферу квантов отрицания шестидесятых годов, выпавших на детство-молодость родителей этих аномальных индивидуумов.

А теперь вернемся к главной проблеме, затронутой в этом письме.

Потоки отрывающихся от Земли эмоквантов отдачей сталкивают планету с ее орбиты, и лишь луна – абсолютный вакуум по части эмофона – стабилизирует ситуацию, задерживая в пределах Солнечной системы кванты эмоций и поступков.

В связи с этим возникло предположение (гипотеза Хоффмана-Фримана) о том, что вспышка численности вайдизстов (также называемых индиго) стала естественным следствием нестабильности, природным решением проблемы. Задерживая на Земле эмокванты идниго, пусть даже путем аномалии, стабилизируют и выравнивают орбиту Земли. Но и в этом мы видим проблему: вскоре, по авторитарному мнению многих эмофизиков, придется вводить второй високосный год для корректировки календаря в связи с изменением наклона Земной оси, вызванной потоками эмоквантов.

Хриплый голос мешал ему спать, но и сил проснуться пока еще не нашлось. Гор с трудом разлепил глаза. Взгляд его медленно сфокусировался на пустом аквариуме. Нет, он был не пустой, в нем валялись нестиранные носки. Да, точно. Надо бы их постирать.

Совсем недавно в информационную сферу земли была выброшена мысль о том, что исход эмоквантов был призван оттолкнуть Землю с орбиты приближающегося к нам потока античастиц, грозящего Земле информационной и эмоциональной аннигиляцией. Но тогда остается необъясненным факт появления индиго-отрицателей. Есть так же гипотеза, к которой склоняется большинство эмофизиков, гласящая о том, что всякие изменения эмофонда Солнечной системы являются антропогенными и не могут быть объяснены по сути своей. Однако это ставит под вопрос все доктрины эмофизики и ставит под вопрос само существование эмофилософии. С другой стороны именно это предположение наблюдается нами как самое вероятное. Итак, в этом письме я ставлю под сомнение всякое существование Академии Эмонаук при ВМУЭН ОЭАО… ох, как сердце-то прихватило…

И тут на Гора нахлынула волна чужой боли. Дыхание перехватило. Через минуту вроде кое-как отпустило, но было все еще херово. Пальцы нащупали телефон и набрали знакомый номер.

- Доктор Хоффман?

- Это я, сынок.

- О, что это происходит?

- Это твои сны, все твои сны.

- Нет. Не это. Что за ВМУЭН ОЭАО?

- Мммм… О, да, я же ее член. Это Все…Мирный Университет Эмотических Наук какой-то там Экономической Академии… ооо, дальше забыл, ну и это не так уж и важно.

- И еще диетический творог…

- Что?

- Он тоже входит в список вещей, которые мне пока не важны. Но причем здесь я – и ОЭАО?

- Ммм, послушай моего совета: наведайся в Содом.

- Это там, где Клаудия Шиффер?

- Нет, забыл, его уже подожгли… он уже горит… о, черт, мы все сгорим!

Тут связь оборвалась. Гор остался один. С некоторым беспокойством он вслушался в тишину. Но нет, Голоса там не было…

Неужели он умер?

Интересно, а сколько ему – обладателю Голоса – лет? В каком мире он живет? Что это за эмофилософия?

Никто не отвечал.

Гор сполз с кровати вниз по натянувшемуся одеялу и завернулся в него. Брр, неужели уже зима?

Выглянув в окно он убедился, что да, действительно выпал снег.

Приехали.



И песчаностью снега пустыни покроем

Растерялась Москва…





HORUS's BAD TRIP





I.





Я – крохотная стенка эмоций.

Гор положил таблетку под язык – резкими тенями предупреждала на ней запись о древнем городе инков… Секунда – и вот она превратилась в растворяющийся порошок, две – и нет ее вовсе, лишь странный отсутствующий вкус властвует во рту. В начале нахлынуло желание удовольствие. Ну, это было не в новинку. Но захотелось вдруг не чего-то определенного, а самого факта, а это создавало ва-ку-ум в его голове…

Темные улицы города. Слишком темные для такого утра. Я долго не попадал в кроссовку.ногой…

По его голове проехал звук отъезжающей в бесконечность электрички. Какие мрачные деревья!.!

Хищными глазами горят огни квартир. Как они манят! Хочется взлететь к ним мотыльком и сгореть в этом пламени обыденности.

Наша планета – вечный мерзловый шар.

Наша планета – череда.

Как интересно наблюдать за бездной одинокой женщины, безнадежно спешащей на ушедшую, на уже не существующую электричку.

Доносились звуки далекой стройки. Как всегда, в голове заиграла музыка, абсолютно электронная и биоморфная, безнадежная в своей потусторонности.

Остаток полураспада салициловой кислоты – мелькнуло в его голове ничего не значащее определение для вкуса его ротовой полости. Здесь все пропитано радиацией – безнадежно прошептал Гор.

Черные деревья угрожающе набычились, размахивая лапами, а Гор все думал о бедной одинокой женщине и электричке:– зачем им бежать и почему именно тапочки? Зачем ей тапочки? ОГРОМНЫЕ, СТРАШНЫЕ, РАЗОДРАННЫЕ В КЛОЧЬЯ СЕРЫЕ КРОЛИКИ МЕТНУЛИСЬ ТАПОЧКОМ. Так, ну это уже загон пошел…

Школа мерцала приветственно розовой жемчужиной в ночном небе осеннего утра. Звала. Он ведь пришел на урок почти вовремя. Да вы что, я же писал сочинение до трех часов ночи!

Пугаться не надо…

А я смогу тебя позвать? – шепнул Гор.

«Скоро…» - захихикала она.

«Скоро» никогда не наступит! Оно находится на стыке «далеко» и «никогда»!0

Гулом бурлили скважины рабочие на улице, забивали свои сваи и косяки. Гор сидел в школьной библиотеке, впитывая далекий ритмичный гул. Старушки-библиотекарши (сегодня их было особенно много) что-то забормотали о новом басовом колоколе на церкви. О! – подумал Гор. – Так это басовый колокол гудит по моей башке!

Она сказала, что «Скоро» придет. Оно наступит.

Ооо… время. «Зови меня Нагайя», - шепнула ему обнаженная девушка из его головы.

Это тонкий английский юмор – выгнать всех учеников из кабинета иняза для того, чтобы испить чаю. Наша школа – рассадник нервных заболеваний. Шепот в моей голове: Это Время Земли…

Я достану тебя! – кричат.

Какой сейчас урок?

Четыре!

Иди… Я восстану в тебе.

Это время…

Егор, подержи зонтик!

А я выучил восемь, шестнадцать и еще двадцать шесть.

Everybody at their’ place…

Ready to touch…

Start the Noise!

No. Don’t retell from your place. Go to the white-green-blackboard.

Монофонические галлюцинации оцениваются как два к пяти, полифонические – один к десяти. Услуга считается полифонической, если многогранность бытия принимается клиентом или звуковой поток состоит из двух и более смысловых пучков. Теночтетлан – контент и сервис провайдер №1.

Так прошел день, так прошла ночь, много времени прошло. А потом я заснул…





II.





Вот так вот я и проснулся.

От нежного тормошения.

Такого давно не было.

Я даже успел удивиться.

Я перевернулся на спину и уставился в потолок: как всегда его не было видно. Потом попытался встать. Попытался.

На мне сверху сидела она. Существо, обладающее невероятно бледной кожей, холодными длинными пальцами, космой черных волос, взорванных невообразимым беспорядком и загримированными в черное провалами глаз. Надо сказать, красивых глаз. Но странных. Она легла на меня сверху и погладила своими длинными-длинными-длинными и, о ужас, ледяными пальцами мою небритую щеку. Слишком худая. Девушка, когда вы последний раз питались? Ее глаза выразительно уставились на мое, наверное, страшно заспанное, да к тому же небритое лицо. Красивые глаза, страшные глаза... Я понял, что мне в них не понравилось. Зрачка не было.

Всплыло имя: Нагайя.

- А я тебя разве звал? - хриплым, не своим голосом спросил я.

- Теперь ты принадлежишь мне, глупый ты мой... я зову тебя, когда хочу.

А ведь потолка действительно не было. Я был не у себя дома.

Ветер стучал мне в левый бок, и я поежился от осознания того, что лежу я на холодной, и, видимо, еще по-утреннему мокрой траве. Вокруг висел непрошибаемой стеной желтый туман. Нагайя поцеловала меня своими синюшно-холодными губами, и я неожиданно страстно ответил ей. Это был не обычный утренний холод: он манил, бодрил... и убивал. Вот так к людям приходит их смерть, подумал я. Оторвавшись от ее ласковых губ я довольно убедительно пробормотал:

- Эээ, мое время еще вроде как не пришло, Нагайя.

- дурачок, я зову тебя тогда, когда хочу... - хихикнула она.

- Иди ты! А вот я не хочу, чтобы этот раз оказался последним.

Я уже окончательно проснулся и потянулся, разминая мышцы. Нагайя положила голову мне на грудь и грустно вздохнула:

- Ты теплый, человек. Я не хочу тебя отпускать. Давай останемся здесь, я покажу тебе путь к нашему городу, тебе понравится... ты не будешь мертвым, как все!

- И как ко мне тут будут относиться, а? Единственному живом у на многие километры... Я замерз. Дай мне встать.

Нагайя послушно слезла с меня, и уселась на бледно-желтую траву, обняв свои колени руками. Бедняжка. Как же здесь одиноко... и холодно.

Для вас ведь не существует времени? Жди меня, и я обязательно приду к тебе, рано или поздно, моя Нагайя, моя смерть...

Ты только жди. А уж я свое обещание сдержу.

Можешь навещать меня в самые холодные дни зимы - только по ночам, когда я еще теплый. И я буду согревать тебя. Даже когда я буду не один, тебе все равно найдется место в моей кровати, моя Нагайя. Но я не могу жить здесь, в этом месте, для жизни не предназначенном.

Я встал, встряхнул затекшими ногами. Нет, так нельзя. И как теперь отсюда выбраться?

Но Нагайя уже исчезла, не попрощавшись. Естественно, она ведь теперь всегда со мной.



сексуальное развитие ребенка отмечено тремя последовательными большими фазами: оральная фаза, анальная фаза и генитальная фаза (половая).

целью оральной фазы является в первую очередь удовольствие от эротической стимуляции своих эрогенных зон и введения предметов. у взрослых поцелуи, некоторые более или менее извращенные действия, привычка пить или курить могут быть связаны с оральной фазой. специфические детские страхи, например страх быть съеденным, также связаны с оральной фазой. в действительности в данный период единение с предметом происходит в процессе приема пищи или после его окончания. следует также отметить, что поглощение объективно разрушает поглощаемое.



Я увидел сгорбленного человека в рваном пальто, он был очень похож на паука, да. Его глаза были надуты, точно вот-вот лопнут. Он тоже занимался поеданием дыма - по крайней мере, я заметил торчащую из его кармана трубку.

- Живой? - проскрипел паук.

- Я уже устал бродить по этому туману... - я только и смог, что выдавить из из себя это.

Паук пробормотал: "Набежало всяких... то люди, то оборотни, то вообще живые...", и просеменил куда-то вбок, а потом побежал вообще куда-то вверх и скрылся в тумане. Нет, ну так нельзя! Откуда здесь стена? Конца ей не видно: туман...

и вот я побрел вдоль этой стены, для верности держась рукой за ее шершавую поверхность...





III.





Путешествие за грань голубой

Планеты...

Я вздохнул - мои пальцы уже привыкли к шершаво-покрашеной поверхности этой странной стены.

Стена была точь-в-точь как в в подвале дома, в котором я провел свое детство. Даже надписи:

"Здесь был С3-PO..."

Студенты тогда еще обладали чувством юмора... сейчас завернуть за поворот - и будет зарешеченный проход в бассейн, и можно будет посмотреть, как большие люди проходят мимо, вооруженные пакетами. А в пакетах полотенца, плавки, тапки...

И они проходят мимо, не замечая тебя, маленького. Совсем рядом стоит за фигурной решеткой скамейка - мне зачем-то надо до нее дотянуться, но мои руки еще так коротки...

но нет. Решетки не было. Была серая, словно из фанеры, дверь в потеках краски - и у нас была такая же! - замок, чуть вываливающийся из самой двери, висящие сверху проводки выломанного звонка (знаешь, если их соединить, то он зазвонит!). Под дверью - банка из-под кофе, полная окурков. А рядом с банкой полулежит человек в потертой куртке и старых посеревших джинсах. Пол покрывают разноцветные квадраты из линолеума - но я же только что шел по улице? Человек поднимает ко мне лицо, затягивается...

Я знаю его. Это мой старый друг. Тасс. Наркоман.

- А ты-то как тут оказался, Тасс? - спрашиваю я у него, ничего не понимая.

- Ну, знаешь... у всех что-нибудь когда-нибудь не срабатывает. Бывает, да? Вот у тебя часто подводили коды php и детали конструктора, а у меня не сработало сердце. Это братец героин...

- Жаль...

- Это произошло почти сразу после того, как я уехал тогда. Я ведь забыл дать тебе свой новый адрес...

- Да, я потерял с тобой контакт...

- Ты... тоже? Как это случилось?

- Да нет, я живой...

Лицо Тасса мгновенно преобразилось. Он отшатнулся, врезавшись спиной в стену, исписанную граффити. Банка из-под кофе перевернулась, мокрые окурки высыпались на пол.

- Уходи... Не надо тебе быть здесь.

Вдруг соседняя дверь отворилась - ибо я уже оказался в длинном коридоре общаги МГУ, известной как ДАС - и оттуда высунулась голова незнакомой мне девушки.

- Тааас? - протянула она, и вдруг заметила меня. Ее лицо тут же посерело (хотя оно и так было бледнее некуда), и ее руки потянулись в мою сторону:

- Живооой... - выдохнула она.

Подо мной провалился пол, оставив Тасса и эту девушку где-то далеко в вышине, а я оказался в месте, где часто бывал в своих детских кошмарах - тайный, второй подвал ДАСа, закрытое помещение, куда стекаются монстры всех детей этого района.

Где-то тут должен был жить одноногий дед, путешествующий по электросети и вытекающий из розеток, а вон за той дверью – там, где женские туалеты - должен быть бассейн, в котором проводит дни монстр из канализации...

С потолка капало. Естественно, ведь над нами ДАСовский бассейн, где я научился плавать...

Из темного угла послышался шорох. Я вздрогнул...



на завершающей стадии детской сексуальности интерес к гениталиям и к мастурбации приобретает преобладающее значение. действительно, мастурбация является нормой в современных социальных условиях жизни для подростков, а также для взрослых, в том случае, в том случае, если объект их желаний недоступен. мастурбация ребенка видится нам способом постепенного усмирения сексуального возбуждения. На данном этапе можно считать, что мальчик отождествляет себя со своим пенисом, "испытывающим" особенно острые ощущения. страх остаться без этого органа называется "боязнью кастрации". Она идентична боязни быть съеденным на оральной стадии. часто выделяется фаллический этап у девочек...





IV.





Это был всего лишь Рыжик, кот из моего детства. Какой-то весной мы заметили его среди одуванчиков – он весело кружил за своим хвостом. После этого мы часто видели его – вот он среди труб в подвале-переходе между двумя корпусами ДАСа, вот – в магазине второго корпуса. Он был возмутительно теплый, и всегда пушистый. Мы с мамой часто играли с ним, а особенно той весной, когда одуванчики выросли буквой «Г», объясняя нам, где под землей расположена труба с горячей водой – они ведь теплолюбивые, сволочи. У следующей весны для меня был сюрприз – именно тогда мой эпидермис взорвался аллергической реакцией под воздействием белого сока солнечного цветка. С тех пор я не люблю одуванчики. В один из не по-весеннему серых дней, спускаясь по лестнице с тринадцатого этажа (лифт опять не работал), я увидел в окно Рыжика на крыше перехода между корпусами. Он лежал, совсем мертвый, в луже собственной крови и кишок, среди мусора, накиданного студентами в окна и принесенного ветром. Ворону удивленно каркали, думая, а стоит ли вообще копаться в этом трупе. С тех пор я не верю, когда говорят, что кошки всегда приземляются на все четыре лапы.

Тогда я был совсем маленьким и впечатлительным.

А теперь у меня щетина растет только с одной стороны лица.

Мои волосы растут только во время сна.

Мои ногти нарастают с безумной скоростью – но только ночью, когда я все равно уже мертвый.





V.





А дальше я заблудился. Холодный кафель подвала сменился разноцветным гранитом гор. Точно такой же покрывал железнодорожное полотно рядом с «Буревестником», куда я еще совсем маленький ездил с родителями (тогда еще студентами, судя по всему). Да, это были туманные горы Кавказа. Хотя нет, на Кавказе не бывает так противно-холодно. Вот мой новый попутчик грузинского вида – прибился, и идет, идет, не уставая. Его обнаженную волосатую грудь украшает уродливый кривой шрам. Он что-то без устали тарахтит добродушно, не особо задумываясь над тем, слушаю ли я его. Его зовут Данко, знакомое имя такое, он здесь уже давно, успел освоиться. Вся эта горная система создана его воображением – а чем еще заняться в вечности? Когда я вдруг срываюсь с уступа, он ловит меня за руку, удерживая. И почти сразу же, отпрянув, отпускает. Его глаза превращаются в два больших выразительных пятака, ну да, он ведь почувствовал мое тепло. Вот что я тебе скажу, дорогой. Иди-ка ты из этой страны побыстрее, ведь бывают и не такие как я, бывают и живоненавистники – говорит мне горец со шрамом на груди. Я, пожалуй, покажу тебе правильный путь. Но перед этим послушай, что я тебе скажу. Если тебе захочется посвятить свою жизнь служению другим людям… слушай меня внимательно.

…Вот так это делается: ты берешься за торчащие края своих плавающих ребер (тех, что пониже), и тянешь их в разные стороны. Они ломаются возле позвоночника - и всем вокруг слышен их хруст, и еще мокрое хлюпанье разрываемых сосудов, и тот же противный хруст сминаемых легких - они ведь твердые, а ты этого даже не знал. В зависимости от прочности твоих костей, верхние ребра сломаются вместе с теми, за которые ты взялся, или же тебе придется доламывать их вручную. Затем остается совсем немного - разорвать кожу и мышцы, держащие грудину. И вот твоя грудная клетка уже разворочена. Посреди теплых наполненных воздухом мешков нужно нашарить пульсирующее обжигающим огнем сердце и разорвать артерии, которыми то скреплено с легкими. Вены порвутся легко, этим даже не заморачивайся. И вот оно уже в твоих руках - еще слабо трепыхающееся в своей безнадежности, подавленное и надорванное сердце. Подними его вверх, покажи его людям, и пусть свет твоего чистого сердца укажет им дорогу. Стань маяком их темного пути. Но стой крепко, лишь бы толпы страждущих не сбили тебя, слабеющего с каждой минутой. Не думай ни о чем - сердце ведь больше не поддерживает воздухом твой мозг. Стой.

И лишь потом, когда люди оставят тебя далеко позади, позволь своим ногам подкосится, разреши себе упасть. И никто не обернется посмотреть, что же сталось со спасителем, с тобой. Ты останешься посреди пустыни, дожидаться стервятников, сожрущих твою быстро остывающую плоть, выклюющих твои светящиеся в отблесках грозы глаза, дожидаться тех, что сожрут твои надломленные легкие, вырвут печень и раскидают на десятки метров твои запутанные кишки. Мозг - вот истинный деликатес, за него будут драться грифы. Но это еще не все. Потом будет хуже - останки твоей растерзанной плоти утилизуют черви, грибы, бактерии, которых невозможно даже увидеть. Твое некогда чистое сердце упадет в пыль, и следующим же дождем его смешает с грязью. И лишь сверкающие бело-желтым кости будут медленно утопать в принесенной ветром пыли. В твоих глазницах совьют гнезда мелкие птички, а в разорванной грудной клетке, возможно, спрячутся змеи. Поломанные ребра, кости рук, пальцы будут глодать грызуны в поисках кальция и других минералов. И, в конце концов, ты обратишься в пыль, и жесткий северный ветер развеет тебя по всей пустыне, из которой ты некогда вывел людей. Ах да, люди. Они не оставят тебя: столетиями позже именно в этой пустыне установят они, неблагодарные, полигон для ядерных испытаний. И пыль, которой некогда был ты, будет уничтожена начисто, ведь даже атомы разрушаются под воздействием этой страшной энергии, о которой ты даже не подозревал. А после на протяжении долгих столетий кислотные дожди будут сглаживать то, что останется после взрыва. И когда на месте твоего триумфа, твоей жертвы останется лишь обглоданная ветром и кислотой скала, задумайся, наконец, зачем было жертвовать собой ради этой серой, дикой толпы, даже не вспомнившей о своем благодетеле - Тебе…





***





Надо отдать ему должное: Данко действительно показал мне верный путь. У выхода меня уже ожидала Нагайя, сказавшая, что теперь будет следовать за мной неотрывно во веки веков. Ну да, зато я хотя бы знаю теперь свою смерть в лицо.





;.





Гор проснулся с таким паршивым чувством, что он действительно уже умер. И вправду, левая сторона его лица оказалась подозрительно колючей на ощупь. Зеркало не предвещало ничего хорошего: помятая рожа могла принадлежать и бегемоту из московского зоопарка…

Снег не спешил таять. Напротив, эта серебряная плесень прорастала изнутри, из самого чрева отравленной планеты.

Все решил легкий завтрак с огромной чашкой кофе и еще одной таблеткой этого странного вещества. Мир сразу засиял всеми цветами радуги, правда, достаточно кислотной радуги, надо сказать. Наверное, так выглядит радуга для мертвецов, выбравшихся в мир живых. Но это не важно. Гор побрился, подстриг ногти и слегка размялся: теперь надо было вспомнить, к чему просыпаться так рано.

Он даже обрадовался, когда в его голове заиграл немного уставший, но все же живой и здоровый, и уже такой родной Голос некоего профессора ВМУЭН ОЭАО.

А теперь, мои дорогие друзья, пришло время поговорить о наркотиках. Вся суть состоит в том, что большинство наркотиков просто вытесняют все негативные кванты из человека, искривляя его эмоции. А к зависимости это приводит лишь тогда, когда положительных квантов слишком мало, и они не могут противостоять натиску возвращающихся в образовавшийся вакуум негативных эмоквантов, и остановить этот поток теперь могут только наркотики. Вайдизсты обладают способностью довольно долго противостоять этой зависимости, так как всякие негативные кванты, попадающие в их искривление континуума, становятся отрицающими и не наносят особого вреда. Но это несет еще большую опасность: в конце концов, наркотик может уничтожить вайдизста и превратить его в обычного человека, ведь отрицающие кванты обладают многими свойствами негативных, и, следовательно, вытесняются тоже, хоть и не так активно…

Начинался новый день, солнце приветливо кинуло Гору свои первые лучи, и он радостно принял их, допивая последние глотки теплого сладкого кофе. «Как хороша и ярка ранняя зима!» - проскользнула у Гора в голове столь нетипичная для него мысль.

---

[Rowana]

Чечетка пальцев. Ярче ритмичной пульсации в висках и запястьях, ощутимее нервных вибраций в груди на вдох... Да что там- даже агонистические метания чахоточных мыслей скованы точно обжигающей прохладой Кровавой Мэри.

Так послушай же, странное дело- нынче я кукловод, и мои десять кукол послушно дергаются в такт шизофреническим фантазиям гениальных, но увы и ах, мертвецов, а мне только и остается, что раздаривать остатки лести сидящим дамам- Ах, миледи в красном, вы способны свести с ума даже такого безумца как я... Ох, мадмуазель за девятым столиком, преклоняю колени перед вашей красотой и за неимением шляпы снимаю маску- пожалуйста, не пугайтесь. Куда же вы?.. Ух, сударыня с копной шелковистых кудрей цвета закатного солнца...-, небрежно бросать до вульгарности нагловатые улыбки- слегка перебродившую дань уважения самому себе, и незаметно подглядывать- по вкусу ли тебе, моя милая, этот сладкий яд замедленного действия?..

Отвешиваю шутовской поклон, прикусываю уже готовую выпасть сигарету, грубо, резцами- теперь уж точно не вырвется- и самодовольно сверкаю осколками разбитых сердец, застрявшими в пугающей темноте зрачков. А ты только ухмыляешься- меня мол грубой мужской силой не удержишь- проскользну словно дым сквозь почти незаметные щели на стыке заточенных белых лезвий и поминай как звали.

Как можно, мон шер?.. Я давно это знаю. Поэтому не спеша, со вкусом и неизменным чувством собственного превосходства отплясываю пальцами надоевшую чечетку на нежных и чувственных клавишах твоего хрупкого Я.

---

просто грустно...

[wescom]

Простить….

Ты должен меня простить…

Наверно я не то, что ты хочешь…

Способны ли люди любить?

Способен ли Бог изменить мне…

Всё странно…

Мне кажется вечно….

Ты меня никогда не поймёшь..

Я всего лишь простая игрушка

Твоих стекающих…слёз…..

---

Разочарование.

[bukreja]

То, что бродит где-то рядом, несбыточное... невозможное... существующее только там, "в темноте под закрытыми веками"... То, что примерещилось и сгинуло... То, что близко, но далеко, протяни руку, дотронься - и оно рассыплется в прах, потому соткано из прозрачных, ненадежных и хрупких нитей, безымянных, невозможных... Остается только смотреть... Смотреть и мучительно молчать, качать головой в такт тихой музыке, медленно переступать по кончикам острых ножей, по осколкам стекла. Терзаться, не умея ничего сказать, потому что волшебный голос выменян на нелепые конечности. Понимаю теперь, что нафиг оно мне это счастье не нужно было, что не стоило оно того... то, что сквозь зеленую толщу воды казалось прекрасным, сказочным, самым желанным - отсюда, через прозрачный воздух видится совсем не так, а... обыкновенно... просто... обыкновенно... Только вот... на закате я стану морской пеной.

Просто так.

Ни за что.

@музыка: RHCP

---

Скандинавские берега

[Синкликаль]

Из цикла "Герои смертны"

Море… Синее… Точнее, его берег. Ветер. Старый седой ветер колышет твою прическу. О да… Море еще теплое. Ты лежишь на песке ногами к морю, лицом ко мне, и волны ласкают твое усталое тело. Почему мы здесь? Шесть дней назад ты вошла в мою норку, напевая старинную песенку: надо было идти. Я понял это еще вечером, и за ночь успел собраться. Куда? Это было не важно. Важно было – когда. Ветер шептал нам об этом. За окном была невыносимая тишина, нарушаемая лишь шорохом листьев под чьими-то неосторожными лапками или тогда еще молодым робким ветром. Все жители долины тоже выдвинулись в путь, многие – еще до наступления рассвета. Нет, никто ни о чем не договаривался. И паники не было. Не говоря ни слова, переселенцы просто двигались, оставляя все, что нажили здесь. Маленький дорожный узелок – единственное, да и то не у всех. И мы брели среди них. Унылые лица не выражали ни страха, ни печали. Они просто знали, что нужно двигаться. В первый же день многие не выдерживали темпа ходьбы и безнадежно отставали. Мы с тобой плелись где-то в самом конце, но от каравана пока еще не отбились. В каньоне, не говоря ни слова, путники разделились. Большая часть проследовала к Горам Одиночества, а меньшинство, в числе которых оказались и мы с тобой, свернуло по направлению к морю. Небольшая группа остановилась на отдых в Синих пещерах, что в нескольких хвостах долины. Их мы больше никогда не видели. Следующий день был еще более жутким. Влажный морской ветер, пролетая над горами, озлоблялся, и его холодные струи сшибали нас с ног, ледяными иглами кололи наши тела. До моря оставалось немного. Когда нас осталось всего одиннадцать (я не считаю мелких зверюшек, что провели весь переход, сидя на наших плечах), мы с тобой свернули с горной дороги. Идти по песчаной тропе внизу было немногим легче, но зато там ветер был не таким суровым. Впереди уже показалось море, а мы все брели без остановок в неизвестность… И вот оно – синее и могучее. На четвертый день мы добрались до берега. Песок поразил нас странными, не виданными ранее узорами, нарисованными ветром. Становилось все холоднее. На шестой день мы забрели в бухточку. Там ветер был не страшен, и мы искупались, наконец, в прозрачных водах неспокойного моря. Закаты стали зеленеть. Все в природе стихло, ушло. А мы брели по пустому берегу моря. Ветер все крепчал. Хотелось есть. Великий исход не принес нам ничего, но мы не жаловались. А утром седьмого дня страшный грохот продрал предрассветную тишину. В ту ночь мы не ложились, продолжая путь, этот звук испугал нас и заставил двигаться еще быстрее. Мы двигались на юг и поэтому не могли видеть, как минутой ранее небо на севере разодрал ослепительный свет. Через час-другой море стало теплеть, хотя уже ураганный ветер гневно унес все наше тепло на север, туда – откуда мы шли. Мы купались, и ты ныряла все глубже и глубже в экстазе, а, выйдя из воды, отряхнулась, и брызги полетели в меня. Мы много смеялись. Но было грустно. Присев на песок, мы стали вспоминать, сколько же всего мы бросили там, дома… К вечеру море стало кипеть. Находиться рядом было уже опасно. И мы пошли в дюны по направлению к Городу Холмов… Величественные холмы, раскинувшиеся перед нашими взорами, пугали и одновременно восхищали своей бесконечностью. Синева травы прекрасно сочеталась с мерцающим с севера зловеще-желтым горизонтом. Великолепный зеленый закат был совершенен – если не считать его странного цвета. Ночью прошел дождь, и вода была непривычно-кисловатой. В отблесках далекой грозы было видно, куда ушел ветер: на нашей родине бушевал ураган, в гневе размахивая своей воронкой. Рассвет был даже не зеленым, неоновым. Из земли полезли черви и жучки, и на воздухе они все погибали, но не гнили. Это было страшно, гнетуще-страшно. А твои всегда пышные рыжие волосы стали выпадать. Да и мои тоже. Ветер как-то сразу же подряхлел. Но идти все равно было трудно. Даже труднее, чем в начале пути. Ты сказала, что чувствуешь себя очень старой. И я стал таким же дряхлым, как и ветер, но тебе не сказал. Мы знали, что это конец, что наш мир никогда не станет таким, как был. И синяя трава, и зеленый рассвет, и дряхлый ветер, и мерцающе-желтый север тихо соглашались с нами, но страх не отпускал нас, и мы продолжали двигаться на юг. Вскоре (хотя тогда мы уже потеряли чувство времени) с неба посыпались гигантские семена неведомых нам красных растений. Они засыпали все холмы, и стали быстро прорастать сквозь синюю траву. Мимо нас пролетела стая каких-то тапочек с крыльями. Наши тела покрывались язвами, волос уже давно не было. Когда зашло солнце, ты не смогла двигаться дальше. Я лег рядом с тобой и попытался в последний раз обнять тебя, но и это не вышло. Мышцы перестали слушаться и меня тоже. И так мы лежали до самого утра, пока солнце не стало фиолетово-красным… Тьма. Свет. Я открыл глаза. Стук разбудил меня. Это ты стучала в дверь моей норки. Пора было идти, и я знал это. В окно задувал молодой ветер, мой мозг превращался в кисель, а ты напевала старинную песенку, наверно, еще тех времен, когда среди нас жили тролли. Я услышал всего пару строчек, но сразу все понял:

Такие красивые скандинавские берега,

Нам больше не нужна, нам больше не нужна война…

Ветер подпевал тебе.

---

[JustWhiteQueen]

Чёрный чёрствый хлеб-

Мне питание.

Посмотри на своё

Белый хлеб -

В нём смертельный яд

Сострадания

К тем,кого сейчас

Больше нет.

Мой мир полон дня,

Твой мир полон лжи.

За тобой и мной

Придут сторожи.

И тебя они

Поведут в приют,

А меня они

Попросту убьют.

И тебе они

Разрешат пожить,

А меня они

Станут сторожить,

Надевать на нить

Все мои слова,

Говорить,как жить

Нашим головам.

И потом меня

Поведут на казнь,

Неизвестную,

Зашифрованную.

Ты же - продолжай

Свой бесславный век,

Ешь свой белый сладкий

Ядовитый хлеб.