[stih]

Доброго времени суток, уважаемые критики.
Прошу оценить мой рассказ, посвященный теме В.О.В.

Медсестричка Танюша. Госпиталь.

- А у бабушки сейчас наверно поспела клубника, которую она собирала по утрам для меня. Когда я просыпалась, на кухонном столе всегда стояла железная миска полная красной, сочной, крупной клубники – думала Таня, как можно сильней кутаясь в шинель. – Вот вернусь домой, первым делом пойду в огород и наберу бабушкиной клубники…
Она вспоминала свой дом, который покинула полтора года назад. Перед ней всплывали картины из прошлой жизни. Жизни до… как говорили многие в ее отряде.
Война застала Танюшу на первом курсе института, она была еще совсем девчонкой. Но тогда она считала себя взрослой и большой, для того, чтобы принимать решения. Сначала она устроилась медсестрой в госпиталь, где работал отец, но он, оберегая дочь, загружал ее бумажной работой, не подпуская к палатам с ранеными. А Тане хотелось бинтовать их израненные тела, подносить воду к потрескавшимся губам, держать солдатика за руку, когда тот, впадая в бред, начинал говорить с ней, как с мамой. Все это она слышала от таких же молодых и зеленых медсестричек, которые вместе с ней пришли добровольцами для помощи. И они смотрели на нее свысока, ведь она не спасала жизни, не слышала последний вздох, от которого сжималось сердце, и не ругалась, поймав солдатика, курящего в форточку. А Танюша бессонными ночами во время дежурств представляла себя на поле боя, с оружием в руке, всей душой желая защищать свою родину.
С каждым днем становилось трудней, свободных палат давно не осталось. Койки ставили везде, где их можно было поставить. Таня забыла, когда отец последний раз ночевал дома.
И, если бы не она, он перестал бы и есть, и спать, борясь за жизни солдатиков.
- Папа, подожди 5 минут, выпей чаю, - Танюша бросалась на отца из-за своего стола и висла на его шее, лишь бы остановить старика, который не мог позволить себе провести и минуты на месте. – У меня даже сахар есть, тут в столе. Давай попьем чаю… - девушка жалобно глядела на него, стараясь изобразить, что это просто ее детская прихоть.
Если рядом были медсестры, они отводили глаза, поджимали губы, всем видом показывая, что она – Танюша – отвлекает Доктора от работы. А он рассеяно целовал дочь в лоб, вспоминая, что не завтракал, и присаживался за ее столом.
У него не было времени, чтобы говорить с ней о том, что последнее время волновало Танюшу. Он прекрасно понимал, что она полностью готова работать и медсестрой, и санитаркой, только бы работать… Но порой, даже ему было сложно взглянуть на ранения солдата – душу рвало наизнанку. А бойцу нужно было обещать выздоровление, долгую-долгую жизнь, врать, отводя глаза… И поэтому ему казалось, что Танечка не выдержит, что не сможет… Пусть уж лучше сидит за столом, принимает карты и пишет, пишет, пишет…
Госпиталь находился в тылу, далеко от огневого рубежа. Таня порой думала «А не сбежать ли мне на фронт?», только мысль об отце останавливала ее от этого. Прошло пол года, больные выздоравливали и вновь возвращались в строй, кто-то так и не встал с больничных коек, их хоронили в отдельных могилах, и с момента начала войны городское кладбище сильно разрослось.
Однажды ночью, когда дежурила Таня, привезли очередную машину с тяжелоранеными солдатами. Девушка не растерялась – для нее уже не было новым делом принимать больных и размещать их по палатам, если таковые имелись. Вдруг, ей показалось, что кто-то зовет ее по имени.
- Танечка, - жалобно тянул голос.
Девушка подошла к бойцу, подумав, что у него начался бред. Но через грязную, окровавленную повязку, закрывавшую пол лица, она вдруг разглядела знакомые черты.
- Павлик! – вырвалось из ее груди, и слезы покатились градом из ее глаз.
Перед ней на носилках лежал ее бывший одноклассник – Павел Соколов. Она ничего не слышала о нем после того, как они выпустились из школы. И вот, он, раненый, зовет ее по имени в ночном госпитале, переполненном солдатами. Глядя на него, она впервые поняла, как близко вдруг оказалась война. Всю ночь она не смыкала глаз, то и дело заходила в палату, где лежал Паша. Она хотела помочь ему, хотя бы просто сесть рядом и забрать всю его боль себе, лишь бы забыть этот жалобный вскрик «Танечка».
Девушка сдала дежурство и быстро побежала в палату к солдату, который был когда-то мальчиком, к солдату, которого она дразнила в школе, к солдату…
Она не помнила, как выходила из госпиталя, как шла по городу. Очнулась около дома и тут же присела на лавочку. И только заметила, что забыла снять халат, косынку на голову повязала, а по улицам шла в медицинском халате. Павлик умер. Рано утром. Она знала, что в медицинской карте напишут «ранение, несовместимое с жизнью», его вычеркнут из списка больных. И все. Словно и не было Пашки в госпитале, словно не было Павла Соколова в ее классе, словно не было…
Бабушка была в городе, папа считал, что в деревне находиться опасно. Танечка тихо прошла на кухню, где старушка готовила скудный обед. Продуктов в городе становилось все меньше – приходилось отстаивать большие очереди за хлебом, сахаром и картошкой.
- Танюша, ты что-то припозднилась сегодня, я уж было начала волноваться, - тут бабушка перекрестилась по старой привычке. – Ну, мой руки и садись скорей за стол, будем обедать.
- Бабушка, научи меня молитвам, - вдруг произнесла Таня, даже неожиданно для себя. – Так надо, научи.
Теперь в ней не осталось сомнения в том, что она должна пойти на фронт. Воевать, защищая бабулю, отца, родной город, Родину.
- Пойти на курсы связисток, что недавно открыли в городе? Но сколько пройдет времени, пока меня научат всему, сколько продержат в тылу, может, так и никогда не окажусь на фронте, - размышляла девушка весь день, перебирая разные варианты. Но все они возвращали ее к госпиталю.
- Папа, прости, но уже пол года прошло, как я работаю в госпитале. Пол года, как я сижу за столом, и ничего не делаю, кроме как пишу, пишу, пишу… Сжалься над дочерью, ты же знаешь, как добросовестно я буду работать. Не могу я так, отец! Война! Настоящая! Я сбегу на фронт, если … - полтора часа он разговаривал с дочерью и не мог отговорить девчонку от этой затеи. Он знал, что когда-то она заведет этот разговор. Знал, но каждый день надеялся, что он произойдет не сегодня, что он найдет слова, которые смогут ее отговорить от глупых юношеских затей.
Но в этот раз Таня была непреклонна. И ему пришлось уступить.
Она уставала ужасно. Порой приходилось не спать по трое суток, но ни разу она не попросила поблажки, ни разу не сказала, что ей сложно. Теперь девушка чувствовала ответственность перед отцом, перед собой, перед всем госпиталем. И поэтому бралась за любую работу. Перебинтовать раненого – легко, сделать укол – пожалуйста, застелить постель – еще проще. А когда выдавалась минутка, она помогала самим бойцам – читала письма, если солдатику закрывала глаза повязка, и тот не мог прочитать сам, пела песни, только очень тихо, чтобы старшие медсестры не ругались. Порой, одной улыбки достаточно было, чтоб поднять бойцовский дух, чтобы надежда не умирала.
Больше всего в госпитале Таня боялась, когда наступало утро. Почему-то под утро всегда привозили раненых. Теперь она чувствовала боль каждого, хотела каждого пожалеть, обнять, как мать обнимает сына…
Впервые в городе объявили воздушную тревогу, когда Таня была дома, отдыхала после дежурства. Прослушав сообщение о надвигающейся опасности, девушка тут же отправила бабушку в бомбоубежище. А сама побежала в госпиталь, зная, что сейчас там она нужна.
Таня пробегала мимо операционной, в которой, пятый час без отрыва работал отец. Менялись больные, а он все стоял у операционного стола. Вдруг, что-то дернуло ее зайти. И она осталась.
- Сестра, - холодно обратился отец. – Зажим.
Она четко выполнила указание отца, подавая необходимые предметы.
- Зашивайте, - в конце сказал он.
И девушка с холодной четкостью выполнила его требование.
- Таня? Что ты здесь делаешь? – вдруг мягко и удивленно спросил он, словно только заметил дочь.
- Тоже самое, папа, что и ты… тоже самое, - тихо ответила она и обняла отца.
Именно в этот день - день первой бомбежки, между ними стерлась какая-то грань. Отец наконец понял, что его Танюша растет и делает успехи в сестринском деле.
Дни в госпитале тянулись один за другим, город иногда бомбили, немцы были в паре сотне километров, что казалось так близко, и в тоже время далеко. Работы становилось все больше, теперь и Таня проводила целые сутки возле раненых, забыв о доме, сне и еде. Она стала часто ассистировать отцу во время операций, видела, как тяжело ему приходиться. И делала все, что могла, для того, чтобы облегчить его работу.
Ей давно стало ясно, что война затянулась надолго, и нет этому ни конца, ни краю. А Танюшу продолжало тянуть на фронт. Одна медсестра при разговоре с ней случайно проронила, что хочет пойти записаться в пехотную дивизию. И впервые, не попросив совета отца, девушка приняла решение. Идти на фронт медсестрой. Это все, что она могла сделать. Это все, что она была обязана сделать.
Отец, давно не покидавший стены госпиталя, пришел домой. Бабушка закрывала рот рукой, сдерживая всхлипы.
- Ты знаешь, я хочу, чтобы ты осталась, - вдруг, нарушив тишину, холодно проговорил отец.
Таня лишь пожала плечами.
- Я сплю и вижу фронт, там гибнут люди, которых я могу спасти, которым я могу помочь, - так же холодно отвечала его дочь. Дочь достойная отца.
- Меня не жалеешь, бабушку пожалей! Она, волнуясь за тебя, сойдет с ума! – он сорвался на крик, стукнул кулаком по столу и еще раз пристально посмотрел на Татьяну.
- Нет, я все решила. Я буду писать, правда, - быстро заговорила она, боясь, что сейчас не выдержит отцовского напора и поменяет решение, а больше уже никогда на это не отважится.
- Я дал тебе хорошие рекомендации в военкомате, работай честно и упорно, чтобы никто не попрекнул тебя, - опять спокойно произнес человек, сердце которого, кажется, навсегда ухнуло вниз, от понимания того, что, возможно, он больше никогда не увидит свою родную дочь.
Она тихо встала, поправила косынку и направилась к выходу.
- Не смей! Не пущу! – бабушка вскочила к двери, закрывая ее от внучки. Но этот минутный порыв закончился, она навзрыд зарыдала, целуя Танюшу, и отступила.