Две следующие главы: "Падение в полет" и "Вершина"
гл6,7Падение в полет.
Жизнь изменилась. С тех пор, как я влился в библиотечную работу, «сегодня» и «сейчас» решали, чем должен быть озабочен мой ум. Не могу быть безгранично честным, говоря о том, что память прошлого была похоронена навсегда. Я просто все реже возвращался мыслями к ушедшему времени.
Я был занят познанием. Теперь критический взгляд, который у меня со временем выработался, позволял мне оценивать получаемую информацию и выявлять, насколько то или иное мнение близко моему собственному. Признаюсь, я был счастлив.
Очень скоро я освоил порядок положенной мне работы. Я знал все наиболее популярные тома наизусть, и все библиотечное пространство ощущал на подсознательном уровне.
Доа – девушка, которая стала моим другом. Я не испугался доверить ей свои интересы, и ее бескорыстная помощь принесла моим трудам скорый успех. Она была белой, вся белая – от блеска волос до света ткани. Ее знания показались мне безграничными, а гибкий ум – ценнейшим даром природы. К тому же я не усмотрел в ней ни тени честолюбия, ни вообще страсти к чему-либо, кроме познания, и эти ее качества почему-то непременно наталкивали меня на мысли о Сейре, надумавшем покинуть остров со скандалом, да еще и на глазах у всей Академии.
Доа смотрела на меня с улыбкой, и в этой улыбке всегда было что-то материнское.
Мы подолгу беседовали о длине звездного света, и о том, где кончается Мир. Доа любила сказать, что Мир кончается там, где кончается жизнь, и что конечность чувств и знаний – это и есть границы Мира.
Она хотела жить вечно, а мне казалось, что она бессмертна.
- Хочешь, поговорим о боге?
- Да.
- Он един, но рассеян во всем. Его единство не объять.
- Я считал, что его просто выдумали, как символ…
- Да, мы выдумали имя тому, чего не можем ни видеть, ни материально ощущать.
- Зачем называть то, чего нет?
Она улыбнулась:
- Чтобы оно было… У нас. Мы себя ему вручаем.
- А что бог для тебя?
Тут она в своей обычной манере чуть наклонила голову.
- Идея Мира. Конечная точка безграничного пути познания.
Однажды, когда мы остались в саду, размышляя и не следя за временем, я решил открыть ей все свои опасения и рассказал о случившемся в Академии. Я опустил все подробности и имена. Была глубокая ночь, и я не видел ее лица. Мне показалось, что она почти не удивилась, или же скрыла свои эмоции.
Доа признала, что такого не встречала нигде, кроме как в самых древних книгах. Затем она умолкла, а мне вдруг стало безмерно грустно.
Мы не говорили об этом долгое время. Я не стал пытать ее вопросами, но догадывался, что она размышляет над моим признанием гораздо больше, чем над иными делами. Меня вдруг стали поглощать сомнения; и страх о том, что со мной произошло что-то очень важное и необычное, укрепился в моей душе.
Чем больше я терзался, тем холоднее становилась Доа.
В тот день, на котором мне следует подробнее остановиться, я получил волнительное и странное письмо, в котором она просила о встрече.
Воздух угнетала весть о грозе. До грузного неба можно было коснуться рукой, а ветер все настойчивее подглядывал под рукава. Я шел сквозь лес, огибая станы широких деревьев, и пытался пить дыханием тревожность того воздуха и его сырую прелость. И эта тревога поглотила все мое существо.
Доа стояла, как белое дерево. Не оглянувшись, даже не посмотрев на меня, она спросила, что мне дорого более всего именно сейчас. Несколько смущенный, я ответил, что хотел бы всю жизнь слушать этот странный ветер и ждать грозы в лесу, в котором мы с ней оказались. Я не сказал всей правды.
Внезапно она бросилась вперед. Ни о чем не успев подумать, я побежал за ней.
Я преследовал ее достаточно долго, но не старался догнать. Ее длинное платье мелькало перед моим взором, то скрываясь за деревьями, то тут же появляясь снова… И я испытал широкое до невыносимости ощущение, сдавившее грудь, это было мистическое ощущение счастья. И думал – постоянно, при каждом вдохе – больше всего на свете я бы желал именно этого: бежать за нею целую вечность, не достигая цели.
Когда она вдруг остановилась, я не смог сразу понять… Лес остался позади, так неожиданно, так странно.
Доа обернулась, в ее небесного цвета глазах, чуть влажных от ветра, я прочел нечто сложное для описания. Это был и вызов, и мольба, и страх, и ожидание чуда.
Там, где она стояла, больше не было земли, только глубина упавшего до самого дна неба. Не молвив ни слова, она кинулась туда.
Последнее, что услышал я – это стук сердца и шум проглоченного мною воздуха.
Дальше было только видение и отдаленные мысли, которыми я уже не управлял. Весь мир превратился в серую пелену облаков и громогласный шум ветра. Смутное ощущение падения, падения…и полета.
Я видел ее снежного цвета силуэт, такой крошечный, будто лоскут ткани, страстно теребимый воздухом, и длинные серые когти – так близко, словно они были моими..
Не могу описать чувств, так как их не было. Только видение, как внезапный сон. Все длилось недолго, а скорее даже произошло стремительно.
Доа осталась где-то на краю земли, и нехотя отпустила лапы Птицы. Затем Птица умчалась куда-то очень высоко, так, что ее совсем не стало видно.
Вершина.
Он нашел меня у какой-то горной реки, в большом расстоянии от того места, где я оставил Доа. Так он сказал мне, и я боялся верить словам, и они с трудом проникали в мое сознание. То, что случилось, подвигло мой рассудок на грань безумства, каждый миг грозил опасностью совсем его потерять, ровно как и оставшуюся власть над собой.
Я лежал на холодном столе, однако холод этот мог быть вызван внутренним жаром. Сейр осторожно поднял мою руку и обвел ее внимательным взглядом. Он постоянно что-то говорил, но меня касались только обрывки его фраз, лишь те, что упоминали Доа.
Мне казалось, будто я больше не умею управлять телом, но это ощущение, пусть и с величайшим трудом, постепенно рассеивалось.
«Это прекрасно». – повторял Сейр.
Тут он заметил, что я пытаюсь пошевелиться, и опустился к моему лицу. Он как-то необычайно трепетно провел ладонью по моему лбу, и в глубоких глазах его сиял невиданный, почти зловещий блеск.
- Где я? – все, что я смог произнести.
- О, не говори ничего, - он приложил свой ледяной палец к моим губам. – Отдохнешь, и время вернет тебе силы.
Так он сказал, и рукой закрыл мне глаза. Сон снова затянул меня в глубокую бархатную бездну, по краям которой кружили мутные видения, и среди них была белая, летящая сквозь листву, ткань.
Когда я проснулся, Сейр провел меня по узкой горной тропе к широкой площадке, обшитой травой и мхом, откуда взгляд падал на дальние и сказочно высокие ребристые скалы, и будто живые воздушные города, пропущенные между хребтами. Мы сели на крупную каменную скамью, укрытые в слабой тени небольшого деревца, корнями вонзившегося в твердь горы. Я был столь охвачен открывшимся мне зрелищем, что совсем позабыл свои вопросы.
Облака напоминали драконов, но нет, я был почти уверен, что это они и есть. Один опустился к скалам так низко, что порвал крыло, затем запутался и растаял. Теплое золото солнца стремительно скользило по уступам, ласково обливая весь воздух, время от времени забегая за облака. Свечение становилось розовым.
Я дышал не легкими, а душой. Я мог бы вскрикнуть, и звук остался бы между гор. Как никогда прежде меня наводнило страстное желание взлететь.
Сейр наблюдал за мной в тот момент. Он признался, что наблюдал за мной уже давно.
- Ты – последнее звено в цепи, и я едва не упустил его. Я не признавался себе прежде, но знаю точно, что в глубине всегда было сомнение. Я давно, наверное, с самого рождения, ждал знака. Молил о нем. Срывался и исступленно плакал, потому что не верил в то, что верю.
Но теперь… судьба, провидение, предназначение – я снова вернулся к этим понятиям, и смело отдал им свой волю. Нет, я не опускаю рук, а наоборот – теперь я так же крылат, как и ты. Это было делом выбора, выбора невыносимо сложного, до тех пор, пока я не осознал и не принял мысли, что выбора нет.
Ты, возможно, ничего еще не понял. И я не знаю, должен ли я решать твою судьбу. Останешься ли ты всего лишь знаком в моей жизни или же проведешь меня дальше, завершишь ли мои искания, дав им истинное начало.
- Скажите, - вмешался я, - что я такое?
Он улыбнулся, я никогда не видел у него такого выражения. Казалось, он упивался всеми проявлениями бытия одновременно – от чувства времени, до осязания воздуха.
- Ты – ключ к разгадке. В тебе бессмертное существо, существо, познавшее тайну перерождения. Инстинктивно ли, случайно ли, но оно научилось тому, чему не научат нигде на земле.
- Но я ничего не знаю. Когда оно просыпается, то меня уже будто нет.
- Я знал, что ты непременно захочешь пройти этот путь и найти ответы. Поэтому ты должен идти со мной…
- Я еще не выбрал. Слишком много осталось нераскрытым. И вы – в том числе.
Сейр снова улыбнулся и потянулся ко мне, словно к вожделенному артефакту.
- Ты не ослышался. – произнес он, вдохновенно глядя мне в глаза. – Ты – вся моя жизнь. Я отдам тебе все, только позволь познать тебя.
- Я хочу знать, где Доа.
- Эта девушка в белом? Она вернулась к себе. Признаюсь, мне стоило большого труда убедить ее, что я – твой наставник из Академии, и что ты должен находиться на острове для своей же безопасности, под бесконечным присмотром волшебников.
Потом Сейр рассмеялся и внезапно умолк, а я с томлением ждал продолжения. Я вынудил себя больше ничего не спрашивать о ней.
Сейр поднялся и сказал, что намерен мне что-то показать. Он провел рукой по воздуху, и там, где прошла его ладонь, постепенно стали проглядываться образы городов, морей, рек, поселений и замков. Время стало двигать эти видения вперед и назад, от руин до пастбищ, потом снова к руинам, затем к огромным городам и царствам. Кости сплетала плоть, а плоть снова разлагалась до костей. Пепел стелился по пустыням, и через мгновение в пустыне поднимался лес, а лес раздвигали замки. Поколения, цари и войны – время съедало все и всех, и само же затем порождало новую цепь.
- Это и есть тот самый «баланс», – комментировал Сейр. – Смешно, не правда ли? Мы так бережем то, что нас уничтожает. Мы радуемся весне и новорожденному, сеем поля и сажаем деревья на месте сгинувших. Необходимость жертвы, освобождения места для новой жизни - это то, что вынуждает нас уйти, и то, что дает нам смысл жизни.
Не каждый готов жертвовать собой, но каждый это делает, потому что должен. Выжить не так, но иначе. Взгляни на них. Они живут мгновение, но жаждут власти, любви и счастья. И все по кругу.
Зачем мне весь мир, который был подарен мне, как каждому при рождении, зачем все эти загадки, над которыми я сгниваю и таю в пыль, зачем мне любовь или ее иллюзия, терзающая мне душу, зачем мне вера в справедливость и высший суд, если я знаю, что суд один и итог один? Нет смысла радоваться или страдать; и я волен был уйти в любой момент, но не мог, потому что боялся перестать бояться, перестать дышать и слушать свои мысли.
Печаль окутала мою душу, как облако – эти горы, с давних пор я болен. Болен решимостью умереть за то, чтобы не умирать, ибо иной, более высшей цели я не обнаружил в этом свете.
Ты можешь осудить меня, но это уже не важно. Так предначертано, и твое явление – тому доказательство. И теперь мне не страшно даже умереть, хоть этого я боялся более всего. Ради чего мне вечность? Глупый вопрос. Только смертные живут ради чего-то, так как границы собственного времени вынуждают их делать тот или иной выбор. Жизнь ради жизни, бесконечное счастье безвременного бытия, мысли глубоко внутрь и далеко наружу – это как смерть, но смерть без потери самого себя.
А здесь… - его глаза, в которых мгновение назад отражалось отстраненное безумие, вдруг снова погасли. Он усмехнулся. – Академия Разумных Исследований! Все, что радует мою память, связано с тем, как я покинул ее затхлые стены и старческую атмосферу осторожности и боязни перед свежей мыслью. Они столь заняты тем, чтобы ограничить свободу и амбиции молодому и опасному уму, что перестали смотреть вперед. Боже, их догматика столь же морщиниста и черства, как руки столетнего писца, их умозаключения противоречивы и запутанны, так как зачастую они исследуют то, чего и вовсе нет. Немногочисленные откровения и интуитивные истины обросли множеством нелепых пояснений, дополнений и доказательств… И я устал от этого, устал от терзаний, устал от ожидания. Но теперь, я вижу, теперь все будет иначе.
Я смотрел на Сейра, пока он говорил, и его голос сливался с шумом ветра, а все окружение, от высоты гор до света неба, придавало его облику и его словам фантастическое могущество и значимость. Его черный, высокий силуэт, столь контрастный на фоне далекой белизны снеговых вершин, был красив и дерзок, как стремительный иероглиф на бумаге. И я доверился ему.
На следующий день он провел меня к самой высокой вершине, которую мы достигли с помощью волшебства. И там мы говорили о силе.
- Почему твоя магия не безгранична в своих возможностях? – Сейр задал мне вопрос.
- Возможно, потому что я не готов.
- Почему же ты не готов?
- Потому что… я не избран для этой роли.
- Кто решает, какую роль тебе воплощать в своей жизни? И кто блюдет этот порядок?
- Я не знаю, может быть, разум выше моего.
- Значит, ты создан для чего-то важного, для чего-то, что имеет огромный, необъятный нашим пониманием смысл? И значит ли это, что твой путь изначально предопределен?
Я задумался. Я не верил в судьбу, так как старался быть ответственным за свои решения.
- Безграничность силы, - продолжал он, - дает неохватный выбор, и освобождает от ответственности, так как цена становится неопределимой. Бессмертие лишает рамок времени, и святость ценностей стремится к бесконечно ничтожной величине. Ты не должен бояться жертвоприношения, так как это такая же необходимость, как смерть дряхлого старца, уступающего свет младенцу. Но я хочу сказать о другом – мы не должны бояться того, против чего боремся, ибо мы будем идти по дороге лишений и скорби, но с духом, открытым вечности и новому восприятию ценностей, так как иначе этот путь непреодолим. Не терзай себя и не бойся убивать, только так ты обретешь силу, подобную этим горам и даже выше самой высокой вершины. Не склоняйся перед законом жизни и сохранения рода, так как именно самые древние инстинкты превращают нас в животных, существ смиренных и слабых духом. С этих самых пор ты должен забыть, кто ты и что ты, ведь стоишь теперь у черты нового воплощения, у следующей ступени, и поэтому не бойся шагнуть вперед, не бойся потерять милосердие и грусть по памяти прошлого. Если ты не сможешь сделать выбор сейчас, то не сделаешь его никогда, и однажды сгинешь, как и все сущее, так и не поняв, в чем же заключалась твоя истинная роль. Нет разума выше твоего, так как ты способен выбирать, но выбор один и потому он предопределен по отношению к будущему, в котором он уже принят.
Он замолчал, и, повернувшись, протянул мне руку.
Я почувствовал глубочайшее волнение, словно на грудь упала ледяная волна и обволокла все нутро колким холодом; это была страшная минута, так как я был в ужасе от своего выбора, каким бы он ни был. Голову закружило.
Я схватил Сейра за длинные замерзшие пальцы, не зная, решил ли я что-либо, как будто просто боялся упасть. Он улыбнулся, так как ничего иного не ожидал.
Я был не готов, и он это понимал, но одной безмолвной слабости было достаточно, чтобы больше не было пути назад.