Тень одинокого путника (маленький рассказ)

[stih]

Тень одинокого путника

Ласточки, поселившиеся под кровлей, это сплошные неприятности: шум и помет. А выгонять их бабушка строго-настрого запретила.
-Птицы в доме к счастью,- наставительно произнесла она.
Верно. Счастье нам было необходимо. Пугало с жестяным ведром на огороде тоже его приманивало растрепанной метлой. Одновременно оно должно было отпугивать полупьяного подворотника Гришку. Гришка бродил по деревне, колотил булавой о заборы, приговаривая:
-Примите ключи, примите ключи…
[/Только не было дураков выходить за ключами вне очереди. Если очередь подошла – другое дело. Выходишь, берешь у Гришки связку ключей, отстегиваешь любой, наудачу, а назавтра марш-марш к воротам - и полагайся на своё счастье. Многие не возвращались. Иные приходили покалеченными. Тит-самовар катался по селу на тележке, отталкиваясь культями,- руки и ноги ему оторвал взбесившийся грифон. Косой Демьян гордился черной повязкой на глазу, утверждал, что дешево отделался, почти увернулся от плевка красной ехидны. За воротами вообще чего только не водилось, но хочешь – не хочешь раз в три месяца нужно было выходить поправлять канаты, сплетенные из крапивы. Вервие сие ограждало нас от тварей.
Мы на отшибе. Счастье наше в этом. Прочие деревни давно уже заполонили вырвавшиеся из проруби чудовища. Мы одни успели отгородиться, и потому спаслись.
Другие не дотянули до весны.
Весна принесла избавление. Баба Мара, ведунья, всегда говорила: главное дождаться первой крапивы. Тогда сплести канаты, а потом уже только ходить проверять. Но проверять обязательно!
А то в колхозе "Светлый путь", который с другой стороны области, тоже на отшибе, веревок понавязали - и успокоились сразу. Мол, они не пройдут. Так нет - пришли, заявились, сволочи, стоило оградке прохудится.
На общем собрании крик стоял дикий. Председатель Василь Палыч сапожищем по вытертой красной скатерке стучал.
На скатерке явственно рыжие ребристые следы отпечатывались.
-Какая разница, мать вашу, откуда они взялись! - орал председатель,- давайте лучше решать, что с ними делать.
Причины для крика у него, конечно, были серьезные. Часа два мужики серьезно обсуждали, откуда, собственно, взялись осадившие их твари. А тут еще древняя баба Мара приговаривала в углу:
-Так такое-то было уже. В тридцать третьем годе, когда мы план по хлебозаготовкам не выполнили, поставили кордоны, все равно, что осадили нас,- можете спокойно помирать, граждане. Таперича ждите, ежели они догадаются нас с запада обойти, - заголодаем.
Когда она это изрекла в третий раз, Василь Палыч вывел ее из зала под локоток, усадил в красном уголке за стол и графинчик поставил, с закусочкой. Бабу Мару он уважал. Хоть и вздорная старушонка, а с крапивой знатно придумала.
Меня на том собрании, конечно, не было. Рассказывала потом бабушка. несколько раз, с подробностями. А безносый Карпыч, когда заходил на огонек, говорил о чудовищах, с которыми ему довелось сражаться. Карпыч, страха не ведавший, часто выходил в поле канаты обходить не в свою очередь, за плату, понятно.
Больше всего я любила историю о том, как Карпыч без носа остался.
-Выхожу, значит, это я в дозор в лунную ночь,- начинал сосед,- и тихо так вокруг, благостно. Кажется, листок не шелохнется. В такую ночь, дед мой говорил, слышно, как ангелы крылышками шуршат высоко-высоко. И так мне на душе хорошо стало, что когда шурхнуло за спиной в высоченной траве, у канатов, и впрямь подумалось: ангел пролетел. Повернулся я на херувима взглянуть, и тут оно как зарычит. И поднимается на меня, стало быть, змеища четырехметровая, очковая. Рычит, что твой волк. Я увернулся, - она за мной, я вправо - она вправо... И все рычит. И почти я от нее ушел, но за нос она меня, подлая, зацепила. Пришлось на месте нос ножиком отрезать, пока яд по организму не разошелся...
В этом месте Карпыч крякал и наливал себе из запотевшего графинчика.
-Оно, конечно, жалко, но жизнь по-любому дороже.
Но страшнее всего были не королевские кобры и не злобные лисы-семихвостки. Страшнее всего, говорили мужики, была одинокая тень человека, являвшаявся вдруг в полдень справа от путника, бредущая с ним вдоль канатов и ведущая разговор. Никого эта тень не убивала, мало того,- прочие твари, только заслышав разговор дозорного с полуденной тенью, разбегались во все стороны, шурша высокой травой. Только каждый, повстречавший тень одинокого путника, непременно потом запивал, мрачнел, и в две недели кончал с собой.
-Тит повесился. Антон утопился. Прокоп на тракторе с обрыва навернулся, - загибал пальцы Карпыч.
-Ты-то как жив, дядя? - спрашивал я у него.
-А я с этой тварью не встречался,- заявлял он шепотом, дыша мне в лицо чесноком и сивухой,- я специально только по ночам выхожу. Настал и наш с бабкой черед выходить в дозор. День нам, правда, легкий попался. Пятница. По пятницам, говорят, святая Параскева прядет, а твари дремлют, никого не трогают. Нечестно, конечно, баб в поля посылать, поправлять крапивные канаты. Мужиков, однако, у нас почти не осталось. Сбежали, паразиты, в город, пока на западной дороге кордонов не стояло. А кто не успел сбежать - повывелись потихоньку. Кого махайрот задрал в поле, кому полуденная тень повстречалась, кто просто в петлю полез с тоски.
В четверг, как назло, бабка моя захворала. Живот у нее схватил. Сбегала я за фельдшером. Фельдшер очки на нос нацепил, постучал, послушал, языком поцокал, капелек каких-то выписал, и мне сказал:
-Лежать твоей бабке надо, Тайка, смирно лежать. Дней пять.
Так и получилось, что вышла я в поле одна. Раненько вышла, только благословилось на свет. Рассчитывала до полудня возвратиться. Бабка мне велела поторапливаться, чтобы с чертовой тенью на дороге не столкнуться.
Шла я, однако, не торопясь. Внимательно канаты проверяла, не прорвались ли где, - дело нешуточное.
Тень появилась сбоку задолго до полудня. Она так долго шла молча, что я ее сперва даже не заметила.
Потом внезапно спросила:
-Что тебе показать, рай или ад?
-Ничего мне показывать не нужно,- буркнула я,- иди лучше своей дорогой.
-Так нельзя,- заупрямилась тень,- что-то нужно посмотреть непременно. Выбирай, что именно.
-А другие до меня, что видели? - спросила я.
-По-разному,- был ответ,- иные ад выбрали, иные рай, только легче никому от этого не стало.
-А еще варианты есть?
Тень задумалась.
-Могу, конечно, показать жизнь. Как она есть. Только это ведь, наверное, неинтересно, поэтому я никому даже не предлагаю.
-Мне как раз очень интересно! - воскликнула я,- я еще молодая совсем, жизни не знаю, бабушка моя всегда так говорит. Вот и покажи.
-Хорошо. - Тень согласилась неожиданно легко.
Это было как снежинки на ресницах зимой, как пылинки на носу летом - и все.
Еще - как фонари в осеннем тумане, как окна дома холодной ночью.
Еще - как песня, спетая за рекой тихим голосом.
И все.
Еще, пожалуй,- как ветерок, бегущий по траве, как подсолнухи, которые медленно, торжественно поворачиваются к солнцу.
И все. Просто жизнь.
Тень еще некоторое время шла со мной рядом.
В траве за канатами шуршало, рычало, свистело и щелкало.
Мы брели по тропинке, я, глупая Тайка, и мудрая тень одинокого путника.
Мужики наши, верно, были слишком умны. Они все хотели увидеть рай.
]