Как все начиналось
Жил у меня во дворе бегемот. Обычный серый бегемот, каких показывают по каналу «Discovery», только маленький. Да такой маленький, что поселился в коробке из-под ванильных бубликов и спал там, свернувшись калачиком. Я звал его Друг, просто Друг, без всяких пояснений. Он был очень хороший – честный и добрый, но окружающие считали его мрачным, угрюмым и высокомерным. Наверное, именно это послужило причиной распрощаться со мной и отправиться странствовать по миру. Такой уж у него характер, все время что-то доказывает глупым людям в больших сверкающих машинах и стеклянных домах.
Дело было так: мы сидели на крыльце с кофейником и двумя фарфоровыми чашками, играли в шахматы и краем уха слушали песни кузнечиков в траве. Солнце склонило лохматую горячую голову к земле, зевнуло и потускнело, накрывшись серым облаком, как пледом. Свежий предзакатный ветер трепал ленты на шляпе Друга. Темнело.
- Шах и мат! – довольно сказал Друг, потирая круглый, словно мяч, живот.
- Теперь я должен тебе кубинские сигары…
- Всенепременно. Скажи мне, пожалуйста, Тео – ты когда-нибудь встречал рассвет на вершине горы Фудзи? Или пил ананасный сок под проливным дождем у подножия Дворца Милости?.. Там вдалеке, в сочной увесистой траве с запахом полыни, скачут кузнецы, и жизнь их куда интереснее моей. Это ужасно несправедливо.
- Ты не можешь взлететь – у тебя нет крыльев. Ты не можешь погрузиться в океан – плавники взял кто-то другой. Друг, нужно ценить то, что имеешь.
- Тео, милый мой Тео, ты замечательный фокусник и искусный чтец тайн и мистерий, но порой ты бываешь глуп, как новорожденный баран. Я отращу крылья и возьму напрокат плавники, а небо и вода уже заждались меня. Прощай, Тео. Я ухожу.
Мы пили кофе в тишине. Лампа в старинном кованом абажуре потрескивала где-то на крыше дома, да ночные бабочки скидывали липкие ажурные коконы, устремляясь ввысь.
Друг достал из-под половицы кожаный чемодан, пахнущий травами и тестом (много лет назад моя тетушка хранила в чемодане воскресные пироги с черникой). Мы долго спорили, что нужно взять в путешествие, какие мелочи пригодятся в дальних странах и неведомых мирах. Остановились на лисьей шубе и овчинной шапке с прорехами, карте лунных кратеров, книге ключей к гаданиям на прибрежной осоке, бутылке сливовой настойки и стопке сгущенного (сладкого, сахарного и ароматного) пергамента для писем.
С тех пор прошло много лет. Моя борода покрылась серебряным инеем, а глаза потеряли зоркость – сложно ловить в тумане блуждающие тени.
Каждую полную луну я получаю письмо в коричневом конверте – моментальный снимок из жизни Друга. Он пишет изящно и замысловато. Его письма не имеют ни начала, ни конца, их можно читать вдоль и поперек. Порой слова прячутся, и мне трудно собрать их вместе. Каждое письмо – как мантра на неведомом языке, живет своенравной жизнью и охотно выходит на запах жареных каштанов. Иногда я нахожу в конверте ореховые скорлупки и прозрачные цветы их хрусталя. Их приносят северные колючие ветра и летние ласковые зефиры, ундины Зеленого озера и гномы подземных рудников. Я нахожу письма за пазухой, под подушкой и между ставнями окна.
Из писем Друга я составил книгу – длинную, бесконечную, откровенную. Книгу судеб, имен и румяных солнц.
Апельсиновый город
Кому: Тео, алхимику чернильного гримуара.
Куда: Плетеный дом на опушке; где-то между
Бамбуковой рощей и Хрустальным озером.
Откуда: бар «Утренняя роса» на 3-й Лимонадной
улице Апельсинового города.
Куда: Плетеный дом на опушке; где-то между
Бамбуковой рощей и Хрустальным озером.
Откуда: бар «Утренняя роса» на 3-й Лимонадной
улице Апельсинового города.
Здравствуй, мой милый Тео! Пишу тебе, попивая крепкий янтарный эль вприкуску с трубкой настоящего немецкого табака. Скажу по секрету – трубки здесь набивают выше всяких похвал. Крепкий горьковатый дым с едва различимой вишневой ноткой, и все это богатство прячется в старинном, резном ореховом рожке, который явственно пахнет жареным миндалем. А пирог из маринованных апельсинов? Нет, брат, это не просто пирог, это огненные полумесяцы блаженства, запеченные в тающем на языке рассыпчатом тесте, щедро приправленном ликером и тмином. Наслаждение, Тео, истинное наслаждение.
Я попал в Апельсиновый город случайно. Переправляясь через реку на пути к Центру, я сбился с курса и отклонился на север. Меня встретил неприветливый мрачный берег, поросший осокой и вьюном, которому не за что было уцепиться. Он просто висел в воздухе и покачивался на ветру, неразборчиво ворча в мою сторону. На каменной дороге стояла табличка-указатель: «Апельсиновый город». Я устал и проголодался, возвращаться назад решительно не хотелось. Так я оказался в большом оранжевом государстве.
Ты знаешь, Тео, города – они совсем как люди, и даже лучше. Они дышат, чувствуют, двигаются, взрослеют, стареют, умирают. Скажи им ласковое слово – и большая теплая кошка опустится твоим ногам, ластясь пушистой головой, прикрыв смеющиеся глаза. А обругай, пусть и не со зла – мигом вылетишь вон. А этот чудный город – словно ребенок. Любопытный, шаловливый, открытый и бесхитростный.
Вот темная улица под седыми облаками, но как забавно сверкают улыбки фонарей в ночной тиши! Вот большая бурая птица идет по крыше госпиталя для сборщиков дурман-травы, но глаза её благосклонны, а клюв мягок. Широкие улицы и проспекты, просторные площади и высокие холмы, закоулки и тайники, все утопает в ярком рыжем свете, которому нет начала и конца. Он светит днем и ночью, не угасая ни на минуту, и люди живут как в последний день – стремительно, броско, одним моментом. Они полыхают – эти вспышки сверхновых – и так же быстро исчезают в пустоте, как их собратья на небе.
В этом городе, мой дорогой Тео, странные законы. Жители исхитряются быть большой блестящей массой и свято верить в свою индивидуальность. На улицах стоят большие сверкающие автоматы «Некаквсе», в которых лежат разноцветные конфеты в разноцветных же коробках. Они, кстати, очень вкусные. Но я отчего-то совсем не изменился. А вот смотрю, съела одна девчушка конфету и превратилась в ультрамариновую бабочку. Чешуйчатую, на пьяных каблучках, с гримаской на мордашке. Слово, райская пташка, да и только.
Ты, наверное, думаешь, что город мне пришелся не по нраву. Но это не так. Апельсиновый город сладок и тягуч, как горячая карамель. Он обволакивает, лепит фигуры, засахаривает. Его вкус так хорош, что загребаешь ложками, и не замечаешь, как он тает во рту. Услада и томление здесь подаются в высоких бокалах, украшенные свежей клубникой и улыбкой девушки-официантки.
Люди говорят на рыбьем-осетрином языке. Они журчат и пенятся, и переливаются один в другого. Самый страшный грех Апельсинового города – это одиночество. Опасный недуг предписывается лечить большой дозой ничегонеделания в компании недрузей и несочувствующих. Тогда печальный рыбий говор расцветает, как потухшая роза, и город наполняется апельсиновым соком.
В городе звучит музыка: ситары вперемешку с барабанной дробью, а управляет всем большая электронно-вычислительная машина (смотрит она весьма и весьма подозрительно). Музыка нужна городу, чтобы хранить покой и гармонию. По чердакам и подвалам бродят зловещие слухи, что мол, стоит музыке замолкнуть и Апельсиновый город рухнет в тартарары, но машина от комментариев воздерживается. У людей большие-пребольшие уши и зовутся они – Послушники. Даже во сне тонкие кожаные мембраны колеблются в такт заунывной однообразной мелодии.
Апельсиновые люди рисуют картины: черными состаренными ветками и масляной пепельной краской. Они рисуют на окнах квартир и мокром асфальте, на крыше соседнего дома и на своих перманентных веках. Дождь смывает краску и все начинается по новой – и жесткие кисти-ланцеты, и прозрачный холст.
Я многое хочу тебе рассказать, мой милый Тео, но мои кони бьют копытами землю и оранжевые брызги разлетаются в разные стороны. Трубка потухла, да и эль подошел к концу. Пора в путь.
Постскриптум: хотел сказать тебе – бросай все и езжай скорее сюда, оседлав ночной туман, да передумал. Апельсиновый город затерялся в мистерии Вселенной, прибился где-то на осколке, обломке окаменевшей кометы. Добраться сюда легко, а выбраться – трудно. Однажды город уснет, одурманенный мороком, и превратится в ледышку с апельсиновыми пузырьками внутри. Найдет её какой-нибудь малыш и разобьёт на миллионы цитрусовых осколков. Да что там, сам лопнет от нетерпения.
Береги себя, Тео.
С любовью, Друг.