читать дальшеТоропятся люди,
мечтают и любят,
а мне нынче всё нипочём.
Я в комнате скроюсь,
я двери закрою
на три поворота ключом.
Звонки, не звоните,
огни, не зовите,
в пятки забейся, душа!
Я раненой выпью
завою и выпью
с зеркалом на брудершафт.
Я в глади зеркальной
на морде печальной
отмечу извёстковость щёк,
решительно встану,
налью полстакана,
помедлю и выпью ещё.
В последней поэме
каноном богемы
черкну пару сумрачных строк,
выведу точку
на куцом листочке
и распишусь поперёк.
Потной ладонью
шторы задёрну,
замечу, как руки дрожат,
опасную бритву
о простыню вытру
и вены коснусь, не дыша.
В экстазе возмездья
запляшут созвездья,
планеты сорвутся с орбит,
и снег по аллеям
закружит, алея
в закате...
А может, в крови?
Как мало удалось!
Не сшит алый парус,
и где-то тоскует Ассоль,
не найдена мною...
В запястье заноет
едва ощутимая боль,
и сразу — я знаю! —
обиды слиняют,
сойдёт отрешённость на нет.
Не сильно печалясь,
допью, что осталось,
за сорванный эксперимент.
Под небом шатаясь,
трезветь попытаюсь,
и будут созвездья тихи.
И будет, как видно,
до чёртиков стыдно
за глупые эти стихи.