Ichthys

[stih]

Пишет  RossomahaaR:
Поскольку фанфиковые шапки здесь не приветствуются, считаю нужным сделать несколько пояснений: фэндом - Das Ich, действие происходит примерно в 1998 году, повествование ведётся от лица Штефана Акерманна.

Тур по Америке. Я ненавижу Америку, их ксенофобию и пуританскую мораль.
Очередной концерт… Как всё прошло? Как всегда.
Визжащая толпа, тянущая руки, чтоб схватить (они хотят вкусить моей плоти и крови, чтобы приобщиться к Истине, иначе, зачем так исступлённо нацеливают свои антрацитовые когти?), размалёванные девицы со слюною на губах, в глазах их нет ни капли разума…
Толпа – гигантский чёрный слизняк, он колыхался передо мною в единственном желании – выплеснуть энергию, извиваться и дёргаться под НАШУ музыку. Слизняку плевать на смысл слов, он даже не понимает того, что я пытаюсь донести до его коллективного сознания. И в этот момент я ненавидел их – тела, составляющие его омерзительную тушу. Потому что я продавал им себя, всего с потрохами – я продавал слизняку свои стихи, а он жрал мою энергию.
Ярость – это красные размытые пятна, вспыхивающие перед глазами. От ярости мои пальцы сводит судорогой.
Уйти! Уйти со сцены… но я не могу. Уйти, значит предать Бруно.
На сегодня всё закончилось, только чтобы повториться вновь.
По-моему, я заслужил право расслабиться? Я хочу забыться и ни о чём не думать.
Напиться – простейший выход. Что скажет на это Бруно? Плевать! Крамм превратился в сутенёра, торгующего моим мясом и душой.
Мои рассуждения выглядят мелочными и эгоистичными? Что ж, наверное, все творческие люди страдают от ощущения непризнанности.
Это не глупые детские обиды, как считает Крамм, нет… всё гораздо серьёзней. Это сводит меня с ума!

Бруно ушёл на очередные переговоры, кажется, с организаторами… не знаю. Я уже давно не лезу в его дела.
Даниэль остался со мной в номере. Сидит, что-то читает. Совсем непроницаемый. Хотя нет, я заметил, что ему явно неуютно в моём обществе. Зато с Бруно у него отношения… кхм, куда теплее.
Я криво усмехнулся и мальчишка это заметил. Нахмурился, делая вид, что поглощен сюжетом книжонки, и тем себя выдал – следит, теперь я точно в этом уверен.
Терпеть не могу виски, но это всё, что удалось найти.
Карие глаза Даниэля смотрят на меня с осуждением. Да-да-да, я поступаю некрасиво, напиваясь тут, пока Бруно решает важные вопросы, старается на благо группы.
Я отчётливо вижу всё это в его взгляде.
-Не желаешь присоединиться? – я ставлю на журнальный столик второй стакан. Не хочу напиваться в одиночку, словно неудачник.
Не так давно такие вечера после концертов проходили куда веселее – мы засиживались с Бруно до самого утра. Нам было о чём поговорить и что вспомнить. Так было, пока не появился ты.
Ностальгия – острый осколок стекла, сжатый в ладони.
Я и не ожидал, что ты согласишься. Выдав вежливую улыбку, придвигаешься к столику. В этот момент ты напоминаешь мне недоверчивую собаку, которая видит, что опасность не угрожает и хочет подойти, но напряжённо стоит всё на том же месте, неуверенно виляя хвостом. Бросаешь короткий взгляд в сторону входной двери.
Что, Даниэль, уже соскучился по хозяину? Или ждёшь избавления от меня?
Я хочу понять, кто ты. Алкоголь развязывает язык и притупляет чувство опасности. Я хочу понять, почему Бруно выбрал тебя.
Я разговариваю о какой-то ерунде, и ты отвечаешь односложными ответами ровным голосом. Твоя подчёркнутая сдержанность выводит меня из себя.
Ещё виски. Твой голос делается чуть громче, но ты по-прежнему себя контролируешь.
Я пытаюсь развернуть настоящую дискуссию, неважно о чём, пытаюсь вызвать тебя на спор. Ты принимаешь мою точку зрения, соглашаешься с самыми абсурдными суждениями, меняешь свои высказывания следом за мной. Так ведут себя с неадекватными людьми, боясь спровоцировать их.
Или у тебя просто нет собственного мнения?
Если так, то я понимаю, почему Бруно стал особо тебя выделять. И знаешь, тебя даже жаль.
Но я осознаю, что такой вывод не верен. Ты просто очень хитёр, раз избрал подобную роль. Похоже, настало время спросить, что тебе нужно от Крамма, а ему – от тебя. Ни за что не поверю в бескорыстность ваших отношений.
Бруно не умеет быть бескорыстным, жаль, что я понял это только теперь.
Мой стакан пустеет медленно, я не прикасаюсь к поганому виски, я наблюдаю за тобой.
Ты, наконец, расслабился, но не потерял осторожности. Твои глаза словно подёргиваются плёнкой, ты тихонько смеёшься моим шуткам, и всё же, я отчётливо ощущаю, что ты прекрасно владеешь собой.
И как ты умудряешься после такого количества выпитого не скатиться по неудержимому эскалатору в подвал слюнявой философии?
Я пытаюсь вызвать тебя на разговор о Крамме, пытаюсь понять твоё отношение к нему, но всё тщетно. Мои попытки можно сравнить с пойманной собакой, пытающейся сделать подкоп, отчаянно скребущей зацементированный пол вольера, но лишь ломающей когти.
Раздражение, давно выбравшееся из своего укрытия, всё больше и больше поглощает меня. Я мотаю головой, чтобы разогнать жёлто-зелёные кляксы перед глазами – так оно выглядит. Ещё я ощущаю лёгкое головокружение от выпитого.

Отрубился ты внезапно. Щёлк – компьютер перешёл в спящий режим.
Я смотрю на тебя, и чувствую, как раздражение эволюционирует в ярость. Ты слишком правильный: начиная от внешности и заканчивая поведением. Не живой. Даже опьянев, ты не способен на настоящие эмоции.
Я сижу напротив тебя, обхватив плечи руками, и только теперь понимаю, почему мне прохладно. Потому что холод исходит от тебя. Ярость вновь сводит мои пальцы судорогой, и мне кажется, если я дотронусь до тебя, то почувствую прохладную гладкость пластика.
Почему я испытываю ярость (не злость, нет), столь сильное чувство, к тебе? Ревность? – слишком простой ответ….
Я и Бруно – мы уже давно вместе. Я где-то читал, что мужская дружба это почти то же самое, что и любовь…
Чёрт, мысли в голове путаются… больно копошатся в мозгу… Наверное, я вычитал это у Платона… К чёрту давно умершего грека, я не о том…
Ах да! Мы давно знаем друг друга, а ты – чужак, сам того не зная, вторгшийся на чужую территорию.
Я с силой стиснул виски, едва вынося боль, которую причиняли мысли. Их острые зубы рвали мой мозг, а когти пытались вскрыть черепную коробку, чтобы вырваться наружу.
Я и Крамм. Мы связаны многолетней дружбой (мужскаядружбабольшечемдружба), связь противоположностей (раздробленныеинепохожиекускискладываютсявединое), но, только заметив, как Бруно смотрит на тебя, я понял – наша связь не настолько прочна, как мне казалось. Или – нам?
Ты нарушил равновесие.
Крамм говорит о тебе, как о произведении искусства, но не как о живом человеке. Ты не предназначен ни для любви, ни для дружбы. Тобою можно лишь любоваться, получая эстетическое удовольствие. Не более того.
Меня кольнула зависть – иголка под ноготь, короткий болезненный укол.
Глядя на тебя спящего, я вспомнил, как однажды Бруно сравнил тебя с питоном. Не удивительно, ты такое же холоднокровное. Теперь я внимательно вглядываюсь в тебя, продираясь сквозь кровавую пелену перед глазами, и готов не согласиться с Краммом.
Нет, он сильно преувеличил, назвав тебя питоном. В тебе нет ни шарма хищника, ни холодно-циничного змеиного взгляда, от тебя не исходит ощущение опасности. Только холод.
Знаешь, кто ты? Ты – рыба. Огромная скользкая рыбина, сверкающая чешуей.
Зеркальный карп, ха!
Я рассмеялся вслух своей бредовой мысли. Смешок прозвучал истерично и фальшиво в тишине номера, но ты не отреагировал.
Ты не змея, Даниэль, ты холодная большая рыба…
Я поднимаюсь, и аккуратно огибаю столик, направляясь к тебе. Комната слегка покачивается, но я уже сделал два шага, и теперь склоняюсь над тобой.
Зачем? Чего я хочу? Я знаю…
Моё лицо близко-близко к твоему, но ты продолжаешь посапывать, откинувшись на спинку дивана.
Я не чувствую тепла, исходящего от твоего тела. Даже твоё дыхание кажется мне холодным.
Ярость сдавливает моё горло, но я до сих пор не могу найти ответ, почему.
Мы с Бруно связаны чем-то вроде паутины, а ты порвал часть нитей и даже не заметил.
Наверно поэтому внутри меня копошится комок красных горячих червей, где-то в районе солнечного сплетения. Ярость. Красная, тягучая. Но ещё не ненависть.
Мои пальцы расстёгивают замок толстовки одним рывком. Без одежды люди чувствуют себя такими уязвимыми.
Ты что-то тихонько бормотнул, но не проснулся, сползая ниже по спинке. Твои раздвинутые колени касаются моих, и я чуть отодвигаюсь – случайное прикосновение, словно электрод.
Ты рыба. Я хочу содрать с тебя чешую и увидеть твоё нутро.
Я хочу понять, кто ты на самом деле, разглядеть твою сущность.
Почему это не даёт мне покоя? Мне просто интересно, что за человек может привлечь внимание Крамма, чтобы он смотрел на него так… Наверно, он тоже пытается заглянуть тебе под кожу, разгадать.
У тебя светлая кожа… Задумавшись, я совсем не заметил, что касаюсь тебя пальцами.
Кажется, я схожу с ума! Я улыбнулся этой мысли, и знаю, что улыбка получилась неприятная, хищная. Я словно в трансе и вижу себя со стороны.
Интересно, маньяки чувствуют то же самое?
Задумчиво провожу пальцем по твоим ключицам. Если закрыть глаза, то можно подумать, что я прикасаюсь к чуть нагревшемуся корпусу компьютера.
Я хочу узнать, горяча ли твоя кровь, хочу убедиться…
Жаль, что под рукой нет ножа. Мои ногти впиваются тебе под левую ключицу не сильно, но, оказывается, у тебя тонкая кожа. Капельки крови выступают из ранок. Ты прерывисто вздыхаешь, дёргая головой, но не просыпаешься.
Уверен, тебе снятся кошмары. Со мной в главной роли.
Вид крови доставляет мне мстительное удовлетворение, всполохи ярости перед глазами становятся бледнее.
Мои ногти погружаются глубже в плоть, выворачивая края ранок.
Горяча ли твоя кровь?
Ярость переходит в подобие сексуального возбуждения. Мои губы прикасаются к царапинам, языком я слизываю капельки крови.
Горячая. Так странно…
Сквозь рёв собственной крови в ушах и нервное дыхание, глухо, словно бы издалека, доносится испуганный, срывающийся голос Бруно:
-Штефан!.. О, Боже… Что ты делаешь?!