[stih]

Пишет  Janos:
Я видел собаку что съела ребенка
сегодня с утра Ригведа положена
на нотный стан женщины
играют на нервных ее узлах
на гимнах старого дома с утробой собаки
которая съела ребенка
и бегу чтобы наперекор Ригведе
рассказать рассказать это
что делали вскрытие отламывали суставы
открыли все комнаты и проветрили
но я все еще помню
все еще слышу
как посаженный под замок старый дом
говорит "Я съел ненужного бабе ребенка...
PS. Она сама попросила..."

Под снос идет мой дом,
тот старый дом с коробкой памяти Мадлен,
с тугим потоком рвущейся наружу правдой,
вне памяти - мое несчастье
сгорают письма, признания в любви
и засердечное о квадратуре круга,
фотография Мадины, Берлин, 20... какой-то год, -
моя постельная подруга, -
и как из моего окна в Москве
был виден вросший в храм бордель...
Всем близорука их неразделимость,
и мне, как всем, их содержания - едино.

(Поцеловав туда, что называют адом,
я понял в этой дщери скользкой "Энеиду",
и провожая взглядом, куда их провожают -
на эшафот, в постель, затем в могилу -
короновал ее зубным протезом и сказал
"о тиф, брюшной Левиафан, ее целуй
своим многоболезлым телом в душу...",
всего три пфенинга - ее врата -
как охровый подол святого в рясе -
...не нужен Данте; приподнялись
ворота, зияет краснотой открытая дыра:
пещеру продувает ветер, ад, распятая на проводах Москва...
...как Ночь нежна, как ослепительно и ясно
навстречу смерти распахнута ее пизда
и шепчет в ночь - "Мне - смерть прекрасна!")

Сгорело, будто бы Она во всем тогда осталась виноватой,
как письма я сжигал и делал виноватым слово,
когда не достигали адресата те слова;
мне - все витиевато; все сплетается в узор того
на подоле пиджачном, кого колесовал
своей любовью и сделал виноватым в этом.
Я - все сжигал...

Камень у реки похож на женщину,
и первый луч увидев в Марте тролля,
тотчас Марты плоть окаменил;
затем были потопы, холокост и много боли,
но остов Марты всё отбрасывает тень -
сквозь умершие воды -
собою, как хитоном, накрывает город
в июльский потный комариный день.

Я протягиваю руки
а точнее ее суставы ее фаланги
ее содержимое и все песком сквозь фаланги
сквозь узоры из кости
вытачивает и будто рисует на безымянном
след несуществующей свадьбы...
...вот Собака и Мальчик,
сидящие у огромного камня,
Собака сказала "Хватит!"
но мальчик хочет еще, еще и еще
купаться
он бежит по песку где когда-то река
в жиле которой та самая Марта
полоскала белье
мальчик бежит по песку,
в тени его и контуре я себя узнаю,
играющего с овчаркой "под Мартой" -
так это и называлось -
играет в первопроходца иссохшей реки
на глазах лишь овчарки,
которую звали Собака...

...вот предтеча моих мостов,
вот песни горьких от жабьей икры
вод под мостом; вот тело утопленницы
несет или - я играю в песке, будто утопленница плывет -
я желаю тонуть,
чтобы Собака кричала и звала на помощь...
...на глазах каменной Марты - мне десять -
утонуть, сквозь песок, разглядев
горький от гумуса павших в бурление девственниц,
запах древний и страшный -
далеких грунтовых вод.

Лес водорослей и коронованные рыбы,
с протезом обвенчанная Офелия надо мной,
белая плоть сквозь разрез ее платья -
мое подводное солнце...

...но Собака покрылась пылью,
пора возвращаться, мама скажет "Помой ей лапы!",
а потом я засну, потому что вокруг темнота,
темнота создана, чтобы спать.
Я молчу; темнота - это время идти ко дну,
и к утру возвращаться со дна с новым уловом снов.
Близ Марты разбили свалку,
мусор, как хворост под ведьмой...

вот видишь? вся моя память сгорает,
Собака мертва,
а еще это жаркое солнце, в августе выжженная трава,
а еще эта ночь, фонарями сожженная заживо...
...а еще мои письма, которые все сжигали,
потому что смыслы мои туманны и проглядываются,
как тело Офелии вдоль линии круга,
просматривается мной со дна...

Завтра, вчера, сегодня с утра -
мне никогда не бывало иначе...