Мой император

[stih]

Пишет  #человек с ноутбуком:

Мини-оридж.
Очень хочется услышать, какие ошибки были допущены в процессе написания. Возможно, эпилог стоит убрать совсем?

Знакомство

Когда я пытаюсь представить, сколькими людьми управлял, то это почему-то вызывает во мне только горькую насмешку. Как много их было? Кого коснулась моя рука? Все они подчинялись мне, все считали меня богом. И потом разом отреклись от меня - так же, как и от своих богов.
Колёса скрипят, повозка, покачиваясь, подпрыгивает на камнях. В щелях мелькают солнечные лучи. Звенят тяжёлые цепи.
Действительно ли они преклонялись предо мной, или только и могли, что ползать на животе, скованные страхом? Ведь именно страх объединил их в многоликое стадо, заставил бежать, не разбирая дороги, придал сил пойти против закона, против существующего порядка, против устоев, против власти, против меня. Не отвага, не уязвлённая справедливость. Страх.
Даже сейчас, когда они в клетке, как зверя, везут меня на смерть, я чувствую, как они боятся. Боятся и ненавидят.
У меня забрали мой плащ и одежду, взамен оставив ветхое рубище. Очень любезно с их стороны.
Опять же, сделали это не для того, чтобы унизить меня, и не из естественной жадности. Они хотят убедиться, что я - такой же, как они. Не бог, не дьявол - человек в обносках, в меня можно плюнуть, меня можно ударить. Такой же, как все.
Забрали плащ и думают, будто что-то изменилось.
Мелькнула тень. Солнечные пятна вздрогнули и пропали, чтобы через несколько мгновений появиться вновь. Мои растревоженные мысли так же хаотично закружились, снова возвращаясь к событиям сегодняшнего утра, и я, как наяву, увидел стройную мальчишескую фигурку, взлохмаченные тёмные волосы, лучистые глаза...

Власть - это не только груз ответственности, это ещё и скука.
Смертельная скука.
Тишина, от света слезятся глаза, медленно, по песчинке, падает время, шорох бумаг, учтивые поклоны, еле слышное шарканье шагов; я один. Любезные улыбки, тени по углам, болит голова, шуршат невидимые шаги, словно с шипением ползут у стен змеи; и я один.
Иногда я сбегал от этого всего вниз, в толпу; смотрел на беспокойную жизнь, кипевшую вокруг, закрывая лицо плащом. И чувствовал на себе взгляды сопровождающих меня стражников. Так повелитель я или узник?
Люди спешили жить. В этом человеческом круговороте никто не узнавал меня, да и понятно - не ожидали увидеть здесь, в толпе. А я отдыхал там, отдыхал, ощущая невольные толчки локтями, мне дышалось легче посреди тяжелых, резких запахов, в криках и шуме переставала болеть голова, терялись дурные мысли.
И повсюду за мной следовала тяжёлая поступь стражников.

Он словно возник из ниоткуда. Даже стража была застигнута врасплох, я же совершенно ничего не успел заметить. Мне наперерез метнулась невысокая фигура, я почувствовал ощутимый толчок и инстинктивно отступил в сторону, а рука в кожаной перчатке уже крепко держала нарушителя за шиворот. Он даже не вырывался. Темноволосый мальчишка лет тринадцати в потрёпанной одежде. Расцарапанные ладони, настороженное, слегка испуганное лицо... Просто ребёнок.
- Отпустить, - негромко произнёс я, машинально совершая привычный жест рукой. Стражник нахмурился, окинул взглядом поникшего подростка, ослабляя хватку.
- Смотри, куда прёшь, - насмешливо бросил он несостоявшемуся государственному преступнику. Тот попятился, съёжившись.
Но тут вдруг случилось то, аналогов чему ещё не бывало.
Взгляд мальчишки метнулся по моему лицу, парень изумлённо распахнул глаза и отступил назад. В его зрачках дрожал почти суеверный страх.
- Мой импе...
Рука в перчатке плотно зажала его рот.
Это всё произошло так стремительно, что я даже не успел понять, что мы уже стоим вдали от людей, в одном из узких ходов между домами. Глухой тупик. На смену солнцу, горячей пыли, шуму - могильный холод сырых камней и густая тень.
Мальчишка висел в руке стражника придушенным котёнком. Во взгляде ни страха, ни изумления, - восхищение. Во мне, в моём воплощении он видел свою судьбу, своего бога, он даже не думал просить о милости. Он ждал. Он заранее уважал любое моё решение. Радостная обречённость.
Мучительно.
Стражник смотрел на меня.
Одно движение руки - и раздастся хруст шейных позвонков. Расслабятся напряжённые мускулы, погаснут лучистые глаза... Зачем?
- Отпустить, - снова бросаю я.
Он будет молчать, а даже если нет - кто поверит малолетнему сорванцу?
Пальцы разжимаются. Стражник равнодушно скользит взглядом по ускользающей во второй раз добыче. Мальчишка с рабской благодарностью падает передо мной на колени в поклоне. Храбрый малый. Другой бы сбежал. Другой бы рыдал. Просто поразительно, как меняется человеческий облик перед лицом смерти. Каждый раз удивляюсь происходящей с обречённым метаморфозе.
Я знаю множество взрослых, готовых раболепствовать за золото и тряпки. Теперь я знаю ещё и детей, готовых принять смерть, как дар от своего императора.
Едва заметно киваю.
Стражники тяжело ступают вслед за мной.

После холодной темноты меня ослепляет солнечный свет. Снова оживлённая улица. Смотрят, но не видят; я могу быть просто человеком. Но что-то уже не так. Кто-то следит. Нет, не эти истуканы-надсмотрщики...
Я не вижу его, но знаю, что он идёт следом. Пробирается сквозь толпу, прячется за стенами домов. Совсем рядом, всего в десяти шагах.
- Мой император, тот мальчик...
- Знаю. Не показывайте, что вы заметили его.

Шум и пыль улиц остались позади. Мы ступили под мутно-зелёную тень деревьев.
Он попался. Хм, как будто были другие варианты. Сразу даже не понял, в чём дело, почему я остановился. Осмелел, подобрался совсем близко.
Я обернулся и посмотрел прямо на него.
- Подойди.
В лице скользнул испуг. Тёмная фигурка вздрогнула и провалилась в зелень.
Тишина.
Он мог убежать, мог спрятаться и лежать, зарывшись носом в землю, но я почему-то был уверен, что он подойдёт.

Встревоженный взгляд лучистых глаз, тёмные волосы. Решительность застыла в морщинках бровей и губ. Снова преклоняет колени, но теперь это уже не жест рабской благодарности. Это достоинство. Это доверие.
- Встань.
Его сверкающие глаза с обожанием глядели на меня.
- Почему ты решил пойти за мной?
Это самопожертвование. Это служение.
Руки сжаты в кулаки.
- Мой император...
Это верность.
- Великая честь – служить Вам, мой император.


Смерть

- Я хочу, чтобы ты отвечал мне правду и только правду.
Мы гуляем в тени деревьев. Мальчишка держится на почтительном расстоянии от меня, вежливо склонив голову и жадно ловит каждое моё движение, каждую интонацию.
- Восхищаешься тем, кого твои соотечественники называют диктатором?
Хмурится.
- Но ведь нужно поддерживать дисциплину и порядок среди населения.
Мой подданный предельно спокоен и сосредоточен. А я… Я развлекаюсь. Мне давно уже не приходилось говорить с кем-то по-настоящему. Задаёшь вопрос – получаешь ответ, как просто, оказывается!
- Не боишься когда-нибудь сам стать жертвой правителя?
Он отвечает на вопросы очень вдумчиво и чётко. Пытается придать своей поцарапанной физиономии взрослый, солидный вид. Ещё совсем ребёнок. Забавно смотреть на его серьёзную гримасу.
- Если меня осудят за нарушение закона, то это будет ради поддержания покоя и благосостояния страны.
И мне страшно. Страшно слышать от ребёнка такие слова. Страшно и странно видеть в лице тринадцатилетнего мальчишки готовность и искреннее желание умереть за идеи императора.
- А если тебя осудили бы несправедливо?
На его лице проявляется недоумение.
- Я верю, что Вы сделали бы это ради отвращения большего зла, мой император.
- Ты беспечен и простодушен.
Я скептически улыбаюсь. Упрямый малый. В самом деле, он ещё совсем ребёнок. Со временем максимализм поутихнет, жажда справедливости иссякнет, он увидит наивность и невозможность своих порывов. Картина мира выглядит совершенно не так, как проповедуют нам идеалисты, и нет здесь ни справедливости, ни наслаждения, ни сочувствия, - только жестокость, ложь и мука.
Сильные пожирают слабых, слабые дают пищу сильным. Какое-то время среди «сильных» был и я. Того, что произошло со мной теперь, я ждал уже давно. Не мог же я вообразить, будто смогу владеть чем-то вечно, какая глупость…

Глухой удар в деревянную стенку повозки ненадолго выводит меня из оцепенения. Догадываюсь: кто-то бросил вслед увесистый предмет, возможно, камень. Старый, неопрятно одетый мужчина; некоторое время он бежит следом, затем останавливается, тяжело дыша, слышны проклятия и хохот зевак.
Металлические «браслеты» оков уже изрядно разодрали кожу на запястьях и щиколотках. Какая убийственная ирония, вполне в духе бытия. Я бы назвал этот мир иллюзией, если бы не был так крепко прикован к нему ржавой цепью.
Любопытно, что теперь, когда меня везут на смерть, я вспоминаю этого мальчика. Я думал, в такие моменты полагается вспоминать что-то приятное и дорогое тебе.
Я чуть не рассмеялся вслух. Гляди-ка, какая сентиментальность, сам от себя не ожидал.
Жив он или его убили сразу после моего ареста? Он мог бы далеко пойти, мог бы стать великим полководцем, сторожевым псом покоя империи. Если бы научился разбираться в людях.
Подумать только, ведь он не видел в моих действиях ничего предосудительного. Он боготворил меня, видел в моих поступках какую-то высшую цель, недоступную для понимания простых смертных. Даже тогда, когда я, желая посмеяться над его наивностью, рассказал, каким путём достиг власти, он, нимало не смутившись, окрестил мой обман «благородным порывом человека, который не мог спокойно смотреть на произвол, происходивший в то время в стране».
Я сидел, прижав ко лбу сложенные ладони и глядел на него, насмешливо улыбаясь уголками губ.
- Ты создал себе кумира. В том, что ты назвал благородным порывом, был лишь трезвый расчёт интригана, желающего добиться власти. Ты ещё совершенно не знаешь людей.
По выражению его лица вижу, что он явно со мной не согласен, но спорить не собирается.
- Вы создали новую страну, мой император.
- И основал её на интригах и обмане.
- Но теперь она сильнее, чем когда-либо!
Это не лесть. Он произносит это, как факт, и поэтому мне вдвойне приятно.

Его слова будили во мне чувство противоречия. Он бы удивился, если бы узнал, с какой горячностью мне хотелось оспорить его речи. Я много раз ловил себя на том, что слишком большое значение придаю мнению незнакомого ребёнка и посмеивался над такими типично человеческими изъянами своего характера.
Так, я даже позволил себе глупую и эксцентричную выходку. Проходя мимо нищих, сидящих у стены, взял из кошелька пригоршню монет и швырнул в грязь. Побирушки резво вскочили, пытаясь опередить друг друга, с радостными возгласами бросились на колени и резво зашарили пальцами в зловонной жиже, выискивая деньги. Как я и думал, миром дело не обошлось. Кому-то досталось больше. Завязалась драка. Существа, сейчас менее всего напоминающие людей, с воем, визгами и проклятиями катались в грязи, царапались, кусались, пытаясь выхватить друг у друга блестящие кругляшки.
Он с изумлением и отвращением смотрел на происходящее. Я насмешливо сказал ему:
- Смотри, как твой император расточителен. Он забавляется тем, что смеётся над неимущими и ставит себя выше других.
Парень нахмурился и упрямо взглянул на меня исподлобья.
- Щедрость - ещё не расточительность, гордость - ещё не жестокость.

Небольшой отряд стражников окружил нас плотным кольцом. Командующий шагнул вперёд. Что-то важное.
- Говорите.
Он подошёл вплотную, взглянул на меня сверху вниз и отчётливо произнёс:
- Мой император, Вы арестованы.
Нельзя сказать, то я не был потрясён или удивлён, но далеко не так сильно, как ожидалось. Я знал, что это рано или поздно произойдёт – сколько раз это уже повторялось с другими. Теперь пришёл и мой черёд.
Я равнодушно смотрел на командующего.
- Вот как. И на каких же основаниях?
- Вы арестованы за своеволие, злоупотребление властью и угнетением свободы нации, - в голосе говорившего послышалось раздражение, он обернулся к солдатам и нетерпеливо сделал им знак рукой. – Заковать его!
- Да как вы смеете?!
Руку в кожаной перчатке перехватили поцарапанные ладошки. Командующий изумлённо взглянул на парнишку – так посмотрел бы слон на бросившуюся на него собачонку – и легко отшвырнул его в сторону. Мальчик тут же вскочил, сжав кулаки.
- Не стоит, - сказал я ему. – Ты всё равно не сможешь ничего изменить.
Оковы защёлкнулись у меня на запястьях.
- Кто будет судить меня?
- Народ. Вы искупите кровью свои преступления, мой император, и Вам не удастся этого избежать.
Я взглянул в глаза командующего. Улыбнулся холодно, надменно.
- Императору не пристало бежать от смерти.
Звякнули цепи, я шагнул вперёд, бросая пареньку последнее слово:
- Прощай.
Меня впихнули в повозку. Краем глаза я успел заметить темноволосого мальчишку. Он отчаянно вырывался из рук стражников. Стук копыт и лязг металла перебивал звонкий крик:
- Я найду Вас! Я найду Вас, мой император! Обещаю! Поверьте мне, я найду Вас!

Я сейчас словно в полудрёме. Реальность будто проходит мимо, но чувства обостряются, и ты замечаешь множество бессвязных мелочей.
Глухой гул толпы внизу. Пусть смотрят. Пусть видят. Они не властны надо мной даже сейчас.
Поднимаю голову. В густой синеве расплавленным золотом тонет солнце. Глаза заволакивает зеленью, дрожат под веками ослепительно-белые сполохи...
Ветер ласково гладит меня по щекам.
Шаги. Скрип досок. Я становлюсь на колени.
Солнце нежно целует кожу; тёплый свет проникает сквозь веки, струится в глазах зеленью. Пахнет нагретым на солнце деревом. Слышу, как громко стучит моё сердце.
Острое лезвие падает вниз, со звоном разрезав дрожащий от зноя воздух. По доскам неуверенно ползёт алый ручеёк.

Эпилог

Осенью ночь наступает рано и мне приходится возвращаться домой уже в полной темноте. Оранжевые пятна фонарей растекаются ярким светом по мокрому асфальту. Холодная и отвратная погодка, но мне нравится. Я вообще люблю прогуливаться по улицам в одиночестве, наблюдая за людьми вокруг; отдыхаю, растворяясь в толпе. Жаль, конечно, что не делаю это так часто, как хотелось бы, но это даже помогает мне получить больше удовольствия в случае удовлетворения этой прихоти.
Я не тороплюсь. Дома меня никто не ждёт, впрочем, я вполне доволен, что обстоятельства сложились именно так. Даже не припомню, когда бы мне в последний раз становилось скучно или одиноко. Дом – моё маленькое государство и я распоряжаюсь им так, как пожелаю, не советуясь ни с кем.
Я поёжился от пронзительного ветра и свернул в переулок. Свет фонарей остался далеко позади. Погружённый в свои мысли, я не услышал, как меня окликнули.
Кто-то хватает меня за локоть.
- Эй, ты, я к тебе обращаюсь! – мне душевно ухмыляется широкоплечий верзила. – Деньжат не подкинешь?
Не могу сказать, что я сильно удивился или испугался – я знал, что рано или поздно это произойдёт. Пристрастие к ночным прогулкам ещё никого ни до чего хорошего не доводило.
- Только без глупостей, - мужчина демонстрирует мне складной нож.
Второй грабитель собственнически берётся за мою сумку. В ней, всё же, имеются кое-какие деньги и ноутбук, поэтому я начинаю протестовать, но первый прижимает меня к стене и приставляет лезвие к горлу.
На шее ноет, саднит, как старый шрам, в глазах вспыхивают зелёные солнечные блики. Слышу, как шумно стучит моё сердце и как в такт ему пульсирует кровь в висках.
- Не повезло тебе в этот день, парень, - заявляет его напарник и снимает с моего запястья часы.
- Мне вообще с этой жизнью не повезло, - равнодушно откликаюсь я.
- Это поправимо, - хохочет первый, щекоча мою шею кончиком ножа.

Он словно возник из ниоткуда. Толчок, глухой вскрик, - и мужчина, роняя нож, сползает вниз по стене. Я отшвыриваю теперь бесполезную железку ногой. Верзила поднимается, шатаясь, его лицо залито кровью, от моего удара он заваливается на бок. Когда он встаёт во второй раз, то уже не пытается нападать, и спешно скрывается в темноте улиц. Его напарник исчез ещё раньше.
Поморщившись, я потёр шею. Ноющая боль от несуществующего шрама понемногу исчезала.
- Спасибо, - сказал я.
Незнакомец обернулся. Встревоженный взгляд лучистых глаз, тёмные волосы, торжество в уголках губ...
Мой спаситель опустился на колени и почтительно склонил голову.
- Я нашёл Вас. Я всё-таки нашёл Вас, мой император.

И я снова подумал о том, насколько же извращено у мироздания чувство юмора.