а в прозе тоже можно?)
Не обещай мне рай
читать собсна произведеньице
Не обещай мне рай, если не знаешь, где он.
Увидишь когда-нибудь,
как я люблю тебя,
не подавай вида – позволь мне
пройти мимо.
Сырой асфальт.
Размазанные по черному глянцу краски фонарей.
Я иду, беспокойно оглядываясь – смотрю, как в темноте углы давно знакомых домов облизывают тени. В горло просачивается ледяной мокрый воздух. От него пахнет отработанным бензином и замшелым чердаком. Странное послезакатное время превратилось в густые сумерки.
Я прислушиваюсь к звуку, который издают подошвы моих ботинок при каждом шаге. Хлюпающий шорох. Мне начинает казаться, что скоро пойдет дождь, а ночь все ближе и скоро совсем достанет до лица. Зашьет веки своими костлявыми мятными пальчиками, зальет легкие темной водой. А я никогда не приду к нему.
Сворачиваю в узкий переулок. Из подвальных щелей струями валит пар, из-за мелькающих лампами окон слышна гулко пульсирующая музыка, чей-то смех, чьи-то крики. Я иду быстро, часто дыша этим проеденным грязным паром воздухом, от которого мне больно и холодно. Камни мостовой перед моими глазами начинают сливаться в что-то одно. Чувствую. что теряюсь в этом странном ночном городе. А я так хочу к нему.
Я вижу дверь.
Такую же грязную и закопченную, как весь этот переулок. С медным кольцом в виде головы василиска, и массивной кованой ручкой. Останавливаюсь. Облизнув губы, несколько раз вдыхаю и выдыхаю, пытаюсь успокоиться. (…почему у меня дрожат руки?..) Успеваю услышать, как вдалеке завыла сирена.
Повинуясь неясному для меня тогда чувству, я взялся белыми от холода пальцами за кольцо и постучал. Ответа не последовало. Дверь просто открылась.
Изнутри пахнет запахом, какой бывает только в очень старых домах – смесь пыли, отсыревшего гобелена, вытертого дерева и мутных окон; запах угасания; запах медленого обаяния смерти. Я медлю на пороге. За открытой дверью кромешная темнота.
Порывом ветра дверь приоткрылась шире, и я увидел мерцающий огонек где-то вглубине дома. «Там кто-то есть!» - подумал я и сделал шаг внутрь.
Внутри дома оказалось абсолютно тихо и темно. Зажмурившись на несколько мгновений, я открыл глаза и стал понемногу различать предметы. Я стою в огромной зале. На несколько метров надо мной и на столько же вокруг – чернильная чернота. От слабого движения воздуха из открытой двери качнулись подвески на великолепной хрустальной люстре, висевшей высоко под потолком. С потускневших украшений свисали клочья прозрачной ткани. Они едва заметно двигались, волшебным образом не заслоняя матового блеска люстры, и напомнили мне ирландских домашних духов, которые даже после смерти хозяев следили за посетителями дома.
Ровно за тем местом, над коим висела люстра, начиналась широкая дубовая лестница. В самом ее конце стоял тот самый канделябр, показавшийся мне с порога. Массивные темные ступени наполовину укутывала темнота, но четыре горевшие свечи отбрасывали вниз тонкую дорожку света.
Я какое-то время не могу пошевелиться. В моей голове проносятся самые разные мысли. Спутываются, перевиваются желания. Любопытство перемежается со страхом. На секунду мне показалось, что нужно бежать из этого места. Убираться отсюда прочь.
Внезапно я услышал звук, от которого по коже пробежал предательский морозец. Это был едва различимый, тихий всхлип. Там, наверху, кто-то плачет.
В ту же секунду мне захотелось подняться. Почти не думая о том, что делаю, я взбежал вверх по лестнице и взял в правую руку канделябр.
- …это ты?
- мне так холодно без тебя… это ты?.. ты?..
Шепот прекратился. Я чувствовал, что ноги не слушаются меня. Ладони совсем заледенели и сделались влажыми.
Теперь я услышал вздох. Он призрачным эхом отражался от стен дубовой галереи, бросался от панели к панели, свивался петлей в воздухе и рассыпался у моего лица на миллион коротких шуршащих звуков дыхания. Он шел из комнаты в глубине, из дальней комнаты… Мне нужно туда. Сейчас.
Дверь дальней комнаты была не заперта. Даже не закрыта.
Первое, что я увидел – была громадная старинная кровать с тяжелым гобеленовым балдахином. По обе стороны от массивных позолоченных столбов у изголовья стояли чадившие свечи – без подсвечников, просто на полу. Высокое окно было задернуто пыльной бархатной портьерой, некогда вишневой, а сейчас – с тусклым серым отливом.
- …это ты? ты?... – прошептал он в моих мыслях.
Из-за гобеленовой занавеси снова послышался полувздох-полувсхлип. От этого звука у меня защемило сердце. Я шагнул к кровати и увидел…
Он лежал на неразобранной постели, отвернувшись лицом к темному углу комнаты. Я мог видеть его лишь со спины. На подушке тяжелыми волнами лежали его темные волосы. Хрупкие плечи временами слегка подрагивали, словно от холода.
- ...я долго ждал тебя… – прошептал он, не поворачиваясь в мою сторону. – я смотрел в глаза вечности…
Осторожно поставив канделябр на пол, я подошел ближе.
- …холодно…
Присел на край кровати.
- …это ты?..
- это я, любовь моя. это я… - не своим голосом шепнул ему в ответ я. – прости меня…прости… что я так долго не приходил.
В сумасшедшем полузабвении, я вдохнул травяной запах его волос. Он показался таким родным… Мне показалось, что я скучал по нему всю свою жизнь… а может быть, и не одну.
Я прижался к нему всем телом, обняв, прильнул щекой к его плечу.
Его имени я никогда не знал, но сам себя он называл Д.
Разворачивавшаяся словно свиток папируса, не_моя и в то же самое время моя память рисовала, какой он, когда стоит у окна и грустно смотрит в дождь. Как он умеет коварно-невинно улыбаться, чуть отпивая из бокала и не сводя с меня глаз. Какие у него горячие, чуть тронутые краской щеки, когда он только что проснулся. Какие у него тонкие, беспокойные, артистические пальцы – как хлестко они умеют давать пощечины и как ласково и трепетно – бродить по телу…
Никогда раньше я не чувствовал ничего подобного. Первый раз в жизни ощущая настолько нестерпимую нежность, я не знал, что мне делать, дыхание сбивалось в незнакомые мне ранее такты, пульс отсчитывал литры крови в своем собственном сумасшедшем ритме. Мне хотелось судорожно сжать его в объятиях – я вдруг испугался, что он сейчас исчезнет! – потому что я, кажется, никогда, ни к кому не испытывал большей любви, чем сейчас, к нему, этому загадочному сумеречному существу, которое по неизвестной мне причине словно тысячу лет помнят мои пальцы, мои губы, мои глаза.
Вдруг он обернулся и неторопливо заглянул мне в глаза. Я ничего не увидел в его взгляде, кроме самого себя и огоньков свечей позади, но горло будто перехватило тугим шелковым галстуком и я не смог бы произнести ни слова – не в силах, не в силах…
Он улыбнулся – едва-едва – лишь уголками губ – и прохладными пальцами убрал с моего лба прядь волос. Чуть слышно назвал меня по имени. Его имя я выдохнул уже в его губы.
От их прикосновения по всему моему телу прошел электрический разряд. Миллионы киловатт чистой любви в одном поцелуе – его поцелуе – моего безумного, прекрасного, самого бесценного на том и этом свете создания.
Через мгновение на мне не было ничего, кроме аромата и едва ощутимой прохлады его кожи. Хотелось рыдать оттого, что невозможно быть еще ближе, чем сейчас, соприкасаясь каждой частицей тел, поделив одно дыхание на двоих.
Хотелось заключить его в объятия всего, без остатка… Невесомые прикосновения узнавания превратились в нестерпимые ласки, и стало не разобрать, где кончаюсь я и начинается он. Опутавший нас, помутивший рассудок, жар разбегался по нашим венам, пульсируя на бритвенных гранях соприкосновения удовольствий. Губы не слушались от поцелуев, из воздуха, казалось, сыпались незаметные искры, там, где встречались наши тела и сливались наши души.
Это безумие. Это самое прекрасное безумие на свете.
Я посмотрел в его глубокие, потемневшие глаза. Померещилось, что растворился в глубине их медленного, сводящего с ума, бесстыжего огня.
Я люблю его, черт возьми. Я до смерти его люблю.
- я люблю тебя… - шепнул я, – всегда… - и почувствовал его улыбку на своей шее.
В следующую секунду мир рассыпался на атомы, утонул в едином стоне – уже непонятно, в чьем именно – и собрался заново, пронизывая нас обоих ослепительным светом.
На старинной кровати, посреди смятых покрывал, остались два переплетенных тела, две единых души. Та чернильная ночь вокруг нас смотрела на неповторимую картину – двое, затерянные в этом причудливом подлунном мире, уснувшие, согретые лишь безнадежной и всепоглощающей любовью.
Когда я проснулся, сквозь пыльные оконные стекла был виден занимающийся кровавый рассвет. Я смотрел на него, не торопясь разбудить. На его безмятежное – и все-таки даже во сне – чуть беспокойное красивое лицо. На нежную светлую кожу, там, где шея переходит в ямочку под ключицей. На рассыпавшиеся локоны.
Словно бы мой взгляд вдруг стал осязаемым, он медленно моргнул и открыл глаза. Улыбнулся. Взлянув в загорающееся окно, он как-то странно задумчиво сказал:
- посмотри на меня…так… еще немного…
Он дотронулся до моих волос, коротко поцеловал пересохшими губами и обнял меня.
Как только первые лучи солнца пробежали по покрывалу, нежная драгоценность в моих объятиях стала превращаться в серебряный дым.
- …люблю… - еле слышным выдохом прошелестело по комнате.
Любимые черты стали облаком у моих глаз.
Мгновение я сидел абсолютно молча, не в силах даже пошевелиться. В следующий миг я разом ощутил все грани людского горя – по крайней мере, так показалось. Обхватив плечи руками, я зарыдал, бесконечно повторяя его имя.