- Радуйся – пришли, - сказал Виктор.
- Как пришли? А где, собственно, музей?
- Так вот же вход, - он жестом указал мне на зеленую дверь, которая по внешнему виду никогда бы не выдала тайну, что скрывает за собой экспозицию, - пойдем.
Виктор повернул золоченую ручку и толкнул дверь. Сразу за порогом была лестница на семь белых ступеней, исписанных, точно листы бумаги, черными словами, создававших впечатление, что приходящие листают страницы чьего-то свеженаписанного рассказа. Спускаясь вниз, я попутно разглядывал зал якобы музея, в который вела лестница. Это было абсолютно пустое помещение: ни картин, ни скульптур – ничего, только голые бледно-желтые стены высотой метра четыре да смотрительница, сидящая на стуле, увлеченно читающая книгу. Окон в помещение не было, ламп, надо сказать, тоже, по крайней мере, ни одной люстры или светильника я не заметил, но от чего-то было светло.
- Слушай, ты куда меня привел? – с негодованием и злобой прошипел я Витьке.
- Сейчас все увидишь. Тебе понравится, только не спеши.
Комната первая.
читать дальшеМы прошли на середину комнаты по цементному, неприкрытому полу.
- Простите, - обратился Виктор к смотрительнице. Она оторвалась от чтения и подняла глаза, - здравствуйте. Мой друг здесь раньше никогда не был, Вы не проведете для нас экскурсию?
Женщина встала, положила книгу на стул, и подошла к нам.
- С вас по двести рублей, - ее голос был немного странным: достаточно высоким, жестким с каким-то железно-медным отливом.
Я уже было полез в сумку за кошельком, но Виктор остановил меня.
- Не надо. Я заплачу. Кто, в конце концов, завлек тебя сюда? – с этими словами он достал из своего портмоне четыре бумажки и отдал их женщине.
- Хорошо. Меня зовут София Викторовна, - смотрительница улыбнулась. Я экскурсовод экспериментального музея. Наш музей существует уже около ста пятидесяти лет. Его экспозиция размещена в трех комнатах – это философский зал “Искаженная реальность”, исторический зал “Ловушка для дураков” и третий зал, в котором мы как раз сейчас находимся, он называется “Свободный художник”, здесь представлены полотна как широко известных мастеров, так и людей, чьи шедевры знают единицы. Отсюда мы и начнем нашу экскурсию.
- А где собственно картины? – шепнул я на ухо приятелю.
- Сейчас все будет, - он кивнул и широко улыбнулся.
- Так как вас двое, - продолжила экскурсовод, - то каждый может выбрать себе отдельную стену, хотя это необязательно, и вы можете пользоваться общей.
- Мне полотно не нужно - посмотрю на Женькино творение, - сказал Виктор.
- Ладно, - в голосе женщины почувствовалось одобрение, – в таком случае мы с вами сейчас будем наслаждаться картинами этой стены, - она провела ладонью по воздуху перед нами, - насколько я поняла, Вас зовут Евгений? – обратилась она ко мне.
- Да.
- Замечательно. Евгений, я знаю тысячу и один музей, где вам покажут полотна Ван Гога и Моне, Васнецова и Малевича, и я, конечно, тоже могу показать Вам их, но стоит ли? Понимаете, Вы можете пойти в любую другую галерею и увидеть там картины настоящих мастеров всех времен, но Вам нигде больше не покажут то, что можно увидеть здесь. Наш музей кроме классики уже много лет коллекционирует произведения, созданные пришедшими сюда людьми. Каждый, кто сюда приходит, обязательно оставляет нам на память свои образы и они порой не менее прекрасны, чем всемирно известные полотна. У стен этого зала есть одно удивительное свойство: они отражают и сохраняют на себе все, что человек хочет нанести на холст. Стоит только мысленно представить себе, например, верблюда, как он немедленно появится и именно такой, каким его видит рисующий мыслями. Стены не предъявляют требований к умению делать наброски, для них не нужно готовить палитру. Вы думаете - они отражают. Все просто, достаточно только иметь воображение. Давайте, попробуйте, а потом я покажу Вам миры людей бывавших здесь раньше. Смелее.
И я начал думать над будущей картиной. К моему удивлению, все слова Софии оказались правдой. Образы, приходящие мне на ум сразу появлялись на стене. Поначалу мне никак не удавалось совладать с этим удивительным свойством: в голову приходили какие-то глупые образы, нужно было их стирать, а на смену появлялись другие, совершенно плоские и неинтересные, но постепенно я понял, что хочу изобразить и как это сделать. Я нанес поверх штукатурки черно-белую девочку, балансирующую на башне из баскетбольных мячей и при этом удерживающую еще два мяча на голове. На заднем фоне, за ее спиной было только небо.
- Достаточно интересно, - похвалила София. – я не так часто вижу графику. Ваш образ навсегда замрет на этой стене. Хотите посмотреть на картины других?
- С удовольствием.
Она щелкнула пальцами и на стене прямо поверх штукатурки начали возникать пейзажи деревень, лесов, портреты знатных дам, абстракции, натюрморты и была даже одна фреска, но ее создал какой-то уж очень рьяный, желающий выделится индивидуалист, и она мне не понравилась. Экскурсовод рассказывала мне про каждую картину: названье, год, кто автор, что на полотне. Казалось, она всю жизнь только и учила про эти полотна. Показав мне с полсотни шедевров, женщина сказала:
- Ну, я думаю, хватит с Вас картин. Не хочу утомлять. Пойдемте лучше в следующий зал, если вы, конечно, изволите.
Надо сказать, что к этому времени я уже порядком устал, но любопытство все же взяло верх и мы пошли в “Искаженную реальность”.
Комната вторая
Комната, в которой мы оказались, очень сильно отличалась от предыдущего зала. Светлый ореховый паркет, чуть поскрипывающий под ногами, обрамляли невысокие голубые стены с белой лепниной поверху, сплошь закрытые фигурными зеркалами. К потолку крепилась многоярусная люстра с хрустальными подвесками, такая, какие обычно вешают в театрах и королевских дворцах, а окна прикрывали тяжелые синие портьеры.
- Сейчас мы с вами находимся в философском зале. Вы можете погулять по нему, а затем я расскажу, почему же он так называется.
Мы с Витькой подошли к первому зеркалу левой стены. Оно было треугольным, но не это привлекало в нем. Посмотрев в него, я сначала подумал, что оно кривое. На нас с Витькой из зазеркалья смотрели двое несуразных людей: один с непомерно широкими плечами, короткими ногами и моим лицом и Виктор с большим животом и чуть кривым носом. Я усмехнулся, но отражение мое сохранило абсолютную серьезность, тогда я резко поднял левую руку вверх - двойник даже не шелохнулся.
- Вот черт! – я отскочил от зеркала как ошпаренный.
- Стой ты! – крикнул мне приятель, крепко ухватив меня за рукав, - отражения не кусаются, - усмехнулся он. – они просто показывают тебя со стороны. Тебя такого, каким ты никогда не был или был очень давно, такого, каким ты казался окружающим или каким хотел стать. Посмотрись пока в зеркала, я все равно это уже видел. Пойду, поговорю с экскурсоводом, - и он отошел в сторону.
Я снова с опаской заглянул в зеркало. Там стоял все тот же серьезный, может даже чуть злой человек. Справа от стекла я заметил маленькую табличку: “Карикатура глазами друзей”. “Забавно. Интересно, у меня и, правда, такие короткие ноги?” – подумалось мне. На прощанье я состроил отражению рожу, а оно в ответ нахмурилось и погрозило пальцем. В следующем зеркале я увидел чопорного франта в костюме, который я лет десять назад хотел купить, но денег так и не скопил. Мужчина весело улыбался, а подпись рядом была: “Если бы тогда...”. Третье отражение стояло ко мне в пол-оборота и беззвучно разговаривало по телефону. Весь его вид давал понять, что главное в жизни – это работа и нет ничего важнее социального статуса. И действительно, по господину в пиджаке было видно, что в жизни он добился всего: высокой должности, большой зарплаты, признания, и не хватало ему разве что какой-то маленькой и не значительной, по собственному мнению, любви, любви к другому человеку. Зеркала на этой стене кончились, и я прошел дальше. На меня смотрели со стекол, а иногда и откровенно пялились, люди, с которыми общим у нас было разве что лицо, да и то некоторые так гримасничали, что узнать их было трудно. Одни были серьезными, но плохо одетыми, другие веселыми, иногда в галстуках, некоторые с диссертациями и докторскими работами в руках, некоторые с обручальными кольцами на безымянном. Были люди с кривыми ногами, с заплаканными лицами. Было одно зеркало, где я не отражался вовсе. Мне надоело читать подписи к отражениям, и я просто с любопытством разглядывал себя такого разного. Пройдя по кругу, я вернулся к экскурсоводу и Витьке.
- Все посмотрели? – спросила София.
- Да.
- И как, понравилось?
- Да, интересные у Вас зеркала. Только я не очень понял, почему зал называется философским.
- Я объясню, но сначала назовите, пожалуйста, два зеркала: самое кривое и самое обычное.
- Ну, самое кривое – это вон то крайнее по правой стене, где я в рубашке, в изрядно потертых джинсах и на голове совершенно несуразная прическа. Я бы никогда так не оделся. А самое реальное отражение – это я в кожаной куртке, с обручальным кольцом и кейсом в руке.
- Скажите, Евгений, а Вы сильно удивитесь, если узнаете, что здесь было одно не кривое зеркало, показывающее реального Вас и еще одно, в котором всегда отражается один и тот же успешный человек, не имеющий никакого отношения к посетителям?
- Шутите? – улыбнулся я.
- Нет – это правда вот те два зеркала, - она указала на них рукой, - самое честное и откровенно лживое. Вы сможете еще раз взглянуть в них. И вот что странно: еще ни один человек, бывавший здесь, не указал правильные зеркала. Люди видят себя не такими, каким являются на самом деле. А те, что выбрали Вы: первое зеркало – это Ваши студенческие годы, второе – то, что ни при каких условиях не может осуществиться в реальной жизни.
Надо признать, я расстроился, особенно из-за невозможного отражения. Посмотрев еще раз на указанные смотрительницей зеркала, я убедился в ее правоте: за тысячей разных представлений забываешь кто ты на самом деле. Виктор похлопал меня по плечу:
- Пойдем.
Мы прошли зал зеркал насквозь и вошли в третью комнату.
Третья комната.
Последний зал походил на матрешку. Вошедшие в него оказывались перед большим, занимавшим почти все пространство, шатром чуть потертой темной ткани.
- Этот шатер был сооружен по приказу русского царя еще в шестнадцатом веке, - радостно залепетала София. По тону ее я сразу понял, что этот зал она особенно любила, - назвался он “ловушка для дураков”. Давайте войдем в нее.
Внутри, под сводами из ткани, был установлен невысокий пень, избавленный от коры, на котором располагалась бутылка водки. Сооружение это ни чем бы не отличалось от сотен тысяч себе подобных, спонтанно возникающих по праздникам и выходным в каждом дворе, если бы не одно но: над импровизированной башней на двух веревках была подвешена табличка, надпись которой гласила: разобьешь – две появятся.
- Вот, примерно так выглядело на Руси убранство ловушки. Ее предыстория проста: когда русский царь пожаловался заморскому дипломату на глупость некоторых своих подданных, иностранец обмолвился, что в Европе уже давно эту проблему решили: всех дураков переловили, и головы им поснимали. Хорошая идея, - подумал царь, - это же как жизнь в государстве улучшится, если останутся в нем только умные люди, - и стал он выспрашивать у посла про ловушку ту. Долго они беседовали, но ответа правитель так и не добился, и отдал он тогда приказ выслать европейца из страны, а сам принялся размышлять на что дураков можно ловить и по прошествии месяца додумался до вот такой ловушки. Рассудил он просто: выпить на Руси любят все и разбить целую бутылку водки ради веры в сомнительное обещание способен только дурак, поэтому те, кто решит попусту переводить ценный продукт немедленно ловить и сажать в тюрьму. Специально для этого внутри шатра и днем, и ночью дежурил стражник, в обязанности которого, кроме всего прочего, входило постоянное пополнение ловушки приманкой, когда уносят бутылку. И идея может была и не так уж плоха, только вот странное дело вышло с этой ловушкой. В день ее установки на главной площади внутрь сразу потянулся народ. И дураков среди тех людей, надо сказать, было не мало, только вот ни один из них не разбил бутылку, потому что дурак, он же не понимает, что два литра лучше, чем один и не требует больше, чем дают, но интеллигенции в ловушку попалось уйма. И ученые, и врачи, и учителя – все захотели узнать как же водка будет раздваиваться, в чем фокус нового изобретения. И были пойманы все любопытные граждане и посажены по тюрьмам, и среди них оказался даже государев первый советник. Царь в Кремле без него свою ошибку признал не сразу, но все же признал. Ловушку на третий день упразднили, а попавшуюся интеллигенцию, так, на всякий случай, казнили, что бы не интересовалась чем не просят. Я надеюсь, что вам понравилась экспозиция нашего музея, - мы вышли из шатра, - выход на улицу за этой дверью экскурсовод обвела взглядом дверной проем. Витька кивнул ей и подтолкнул меня, чуть пьяного от эмоций, на выход.