В поезде

[stih]

В воздухе разносился стук колёс. Звенело рельсовое полотно. Звуки повторялись чуть ли не каждые две секунды. Отплясывали один и тот же танец десятки раз в минуту. Казалось, что только от этих стуков и трясся поезд.
Смешиваясь с пространством, звуки заполняли собой всё: купе, в котором я сидел, стакан с наполовину выпитым чаем и даже тот безграничный мир, что лежал за мутноватым стеклом окна. Мне думалось, что только рельсы да непрестанно работающие механические колёса и оставались везде. Может, так оно и было.
Я пытался уловить запах проносящегося поля, что раскинулось за твёрдой прозрачной плёнкой, которое садящееся солнце укрывало тёмно-оранжевым с алыми разводами полотенцем. Трава теряла свой цвет, сливаясь с едва различимыми огоньками большого земного озера, медленно закрывавшего свои уставшие глаза. И только солнце ещё излучало свет, ещё не стало тлеющим угольком на дне стремительно несущейся холодной реки. Я скорее душой, чем слухом, уловил тогда слабое-слабое шипение, доносившееся издалека, где раскалённый шар постоянно таял и, раскрасив края неба в нежно розовый, перламутровый цвет, исчез.
В купе зажёгся мягкий бело-голубой свет. За стенами слышался легкий шорох: люди готовились спать. Рядом с моей дверью какой-то парень звал своего друга курить. Их расталкивала неудачливая продавщица, запоздавшая с предложением «свежие газеты, журналы, сканворды…».
Ехал я без попутчиков, если не считать голосов, иногда рушивших тишину, да стуков в дверь, заставлявших меня волей не волей обращать внимание на жизнь вокруг. Но всё сразу стиралось из памяти, стоило лишь перевести взгляд на окно и поймать ускользающую ниточку мира и себя. Я выключил свет, чтобы на стекле не было ненужных размытых бликов.
Небо превратилось в тёмно-синий плед с вкраплениями мерцающих звёзд, некоторые из которых тонули в сгустках разлившихся чернил – облаках, являвшихся отражениями оврагов, наполненных пришедшей ночью до самых краёв и боявшихся расплескать турмалиновые капли на поблёкшую траву, деревья, воду…
Я сидел спиной к паровозу, венчавшему наш поезд. Надоело смотреть на рельсы и шпалы, растущие из воздуха прямо перед железным составом. И теперь я видел, как хвост длинного поезда, превратившегося в тёмный силуэт, изгибается на повороте. В вагонах много людей, но все они не знают, что рельсовое полотно исчезает за последним колесом. А что случится, если неведомый механизм однажды не сработает?
Мной проведено здесь уже сотни дней, и каждый миг необходимо вновь и вновь доказывать, что ты человек, что ты – это ты, иначе растворишься в этой ночи или в соседствующем дне, или в людях, спящих за стенами. И всё равно нет шанса понять, зачем жить без прошлого, исчезающего ежесекундно и зачем смотреть в будущее, которое непременно упадёт вслед за тающими рельсами.
Сколько раз мне обещали, что всё это кончится! И сколько раз я в это верил… Поезд должен остановиться хоть у какой-нибудь железнодорожной станции, хоть у какой! А стальные составы всё мчаться и мчаться: сквозь ветер и солнце, поля и бесконечные леса, людей и меня! Только изредка вдалеке увеличивающейся точкой показывается станция. Она приближается, и начинается дождь. На сером бетоне с пробоями стоит человек в плаще, а в руках держит чёрный зонт. Видя приближающийся поезд, он отворачивается, отходя подальше от белой почти стёршейся линии.
И вот тогда, когда станция быстро проносится за окном, когда я вижу того человека, совершенно не двигающегося и не смотрящего вслед бегущим вагонам, мне кажется, что он то же…
- Принести ещё чая? – стук в дверь и женский голос.
- Лучше кофе, ведь ещё целая ночь впереди…