Классик

[stih]

«Уа-уа-уа!»
Сеня нехотя вылез из-под одеяла. В избе было холодно. Опять прохудилась крыша, из-за сырости на потолке появились сине-зеленые лоптухи* плесени, большие, как мухоморы в лесу. В избе следовало давным-давно провести ремонт, да все как-то руки не доходили. Теперь уж точно не скоро дойдут.
Маленький Булгаков проснулся. Разлепил глазки и истошно завопил. Требовал еды. Сеня чертыхнулся, ударил себя по губам тыльной стороной ладони – когда в доме ребенок про мат стоит забыть – и двинулся на кухню, стуча босыми пятками по деревянным доскам. Вроде бы в холодильнике оставалась бутылка молока. Надо погреть и накормить дите.
Сеня включил электрическую плитку, поставил на огонь ковшик с молоком, затянулся папироской. В пересохшем горле першило. Сигареты шли плохо.
«Уа-уа-уа!»

А когда-то Сеня был богат и знаменит. Работал в государственной лаборатории. Увлекался генетикой, геронтологией, биологией, анатомией, носил дорогие пиджаки, катался на немецких автомобилях и каждый год уезжал отдыхать в Италию. Любовался Колизеем, жадно поедал вкусную итальянскую пасту, водил жену по музеям, покупал ей модельные платья и шляпки. Жизнь была легка и приятна.
Днями Сеня пропадал в лаборатории. Работал. Вечерами писал научные статьи, ходил в театр и играл в домино с соседом Аркадием. Думал, так будет всегда. Потом Сеню повысили, назначили замдиректором лаборатории. Жизнь стала еще легче и приятнее.
Работа была не пыльная, сиди себе за столом, подписывай бумажки. Делай выговоры и назначай премии. Жена уволилась из газеты. Муж прекрасно обеспечивал семью и без ее помощи. Теперь Светлана могла больше времени уделять подругам. Повадилась обедать в ресторанах, посещать роскошные бутики. Сеня не жаловался. Денег хватало вдоволь. Хватало на еду, питье, дизайнеров, даже что-то откладывалось на черный день. Хотя Сеня и подозревал, что в светлой жизни темных дней не бывает. Бывает скука. С годами Сеня набирался солидности. Сменил свой пятьдесят второй размер на пятьдесят восьмой. Отвык от яичницы с беконом и пристрастился к лобстерам. Светлана тоже заметила, что французские туалеты ее полнят. А раньше не полнили.

Молоко быстро нагрелось. Сеня потушил папироску. Плеснул пару капель на руку – проверил, не обожжется ли малыш. Перелил молоко в бутылочку, сверху нахлобучил резиновую соску. Булгаков громко орал. Сеня отдал ему бутылочку. При виде Сени Булгаков утих, засучил ручками и ножками, улыбнулся широким беззубым ртом. Сеня потрепал ребенка по лысой макушке. Булгаков успокоился. Принялся за еду, чмокая губами от удовольствия.
Сеня вернулся на кухню. Снова закурил.

Пролетали годы. Сеня заметил, что делать выговоры намного интереснее, чем назначать премии. Сеня полюбил деньги и коллекционные вина. Жить бы ему да радоваться. А на душе тоскливо. По сердцу скребли кошки, ночью мяучили в ушах, мешая спать. Сеня часто вставал посреди ночи, бродил по квартире, заваривал чай. Будил Светлану своим топотом. Жена бранилась, заставляла возвращаться в постель и беречь силы для ответственной работы. К тому времени Сеня стал директором. У директоров должность важная, требующая концентрации. Сеня об этом знал и продолжал мучиться бессонницей. Иногда под утро запирался в кабинете, доставал старые пробирки, брал подсолнечное масло – представлял, что занимается научными опытами. Смешивал масло с водой и переливал из пробирки в пробирку. Не помогало. Тогда Сеня вытаскивал с полки книжку, садился в кресло и читал. Особенно нравился Сене Михаил Федорович Булгаков. Было в его произведениях нечто такое, заставлявшее душу, то сжиматься в комок, то внезапно разжиматься; и на сердце делалось так легко и приятно, что тянуло плакать.
Сене в конец опостылела «легкая и приятная жизнь». Захотелось вернуться в прошлое. Вновь заглянуть в микроскоп. Вот только директору крупного учреждения положено смотреть в кассу. Сеня возненавидел деньги. Были ведь люди, творившие добро за даром. Булгаков, к примеру. Сейчас таких нет. Вымерли.
И Сеня загорелся мечтой. А что если воскресить того же Булгакова? Пусть себе пишет книги, приносит людям счастье. Ныне никто не умеет писать, как Булгаков.
Начал Сеня с того, что вернулся к пятьдесят второму размеру, разлюбил лобстеров и коллекционные вина. Купил новый микроскоп, подписался на кучу научно-технических журналов. К Сене воротился крепкий сон. Зато от жены напротив – убежал. Светлана очень переживала за мужа, лабораторию и дизайнеров. Светлане очень не нравилось мужнее увлечение – раздавать премии налево-направо, читать глупые книги и мечтать о несбыточном. Ну, кому, извините пожалуйста, требуется Булгаков? Разве мало в мире писак всех цветов, оттенков, калибров и достоинств?
Светлана предлагала Сене взять отпуск и поехать в Италию. Поесть пасты и прошвырнуться по бутикам. Сеня отказался, прикинулся больным. Светлана затаила обиду.
Работа кипела. Сеня пропадал в лаборатории, забывая про кассу и возвращение домой. Светлана терпела, сколько могла. А однажды подала на развод. Сеня ничего не понял. Светлана отсудила у мужа половину имущества, сожалела, что не обзавелась детьми – можно было бы подать на алименты. Сеня не возражал, если жене важнее деньги – значит, получи деньги. Светлана получила, переехала в другой город и вышла замуж за молоденького модельера. Сеня слышал, что у них родился сын и коллекция одежды.
Начальство Сенино поведение настораживало. Каким-то образом они прознали о его заветной мечте. И посчитали директора сумасшедшим. Не дожидаясь официального приказа, Сеня подал заявление об увольнении. Продал московскую квартиру, большую часть имущества и переехал в деревню. Обзавелся домиком, оборудованием и гастритом. И, кажется, был счастлив.

Маленький Булгаков появился на свет в сентябре. За окном барабанил дождь, завывал ветер. Скулили дворовые псы. А в ветхом домике с покосившимися ставнями и текучей крышей было тепло. В комнатах горел свет. Жужжали механизмы «клонировальной» машины. Сеня нервно курил.
Мальчик родился крепким, три кило веса. Сеня сразу обратил внимания на его глаза – умные, трезвые, какие-то не младенческие. Ребенок редко плакал.
Сеня был доволен, как никогда. Булгаков взрослел не по дням, а по часам. В прямом смысле слова. Пачкал пеленки, просил кушать, агукал, пускал слюни, отрыгивал молоко. Сеня носился по дому, будто угорелый. От счастья не находил места.

Через три месяца после рождения, Булгаков превратился в красивого юношу с внешностью двадцатилетнего. На этом его рост завершился. Сеня обучил Булгакова писать, читать и считать. Мишутка рос мальчиком любопытным, все понимал с полуслова, глотал книги с таким же удовольствием, как другие дети – мороженое. Сеню звал «папой», просил сводить на рыбалку. Сеня с радостью исполнял любые прихоти сына. Надеялся, что в ближайшем будущем в Булгакове проснется талант писателя. Талант проснулся…
Сеня понятия не имел, где Булгаков раздобыл глянцевые журналы. В избе их отроду не водилось. Наверняка, подсунули соседские парняги. Те, в отличие от Мишутки едва ли не ежедневно наведывались в город, пили пиво и бегали по дискотекам. Булгакова городская романтика волновала мало. Он сильнее любил наблюдать за звездами, бродить по лесу, читать классику. Всякий раз, наткнувшись на книги своего прототипа, Мишутка озадачивался. Спрашивал у папы, почему этот самый М.Ф. так похож на него – Мишутку. Сеня молчал, боялся испугать мальчонку. Не ведал, что Булгаков и так обо всем догадывается, а отца изводит вопросами из шалости.
Глянцевые журналы Булгакова заинтересовали. О светской жизни он ничегошеньки не знал, а узнать хотелось. Сеня расписал Мишутке эту жизнь в таких сочных красках, что парень перепугался. Плюнул на все и журналы сжег. Сеня вздохнул с облегчением. Напрасно боялся, что эта дрянь успела испортить парнишку.
На втором году жизни, Булгаков потребовал, чтобы отец отправил его учиться в институт. На деревенском пайке долго не протянешь. Гениальный мозг требовал пищи. Сеня долго думал. Сомневался – стоит или нет. Но сын упорно настаивал на своем, и Сене пришлось сдаться. Благодаря старым связям, Сеня помог Булгакову оформить документы и поступить в литературный. Фамилию пришлось сменить на Невеличко.
Письма от Булгакова приходили каждую неделю. В них Мишутка писал, что учеба приносит ему удовольствие. Писательский талант развивается, только пробиться трудно. Редакции почему-то постоянно отказываются публиковать его рассказы…
Сеня удивлялся. Булгаков-младший писал ничуть не хуже «старшего». Увлекался историей, философией и религией. Тонко подмечал особенности людских характеров, умело строил композиции. А редакторам не нравилось…
Сеня расстроился. Кто виноват? Неужели он где-то напортачил? Машина ли дала сбой, или Сеня читал «сыночку» не те книги, показывал не те фильмы, ставил не ту музыку? Черт его знает…
В ответных письмах Сеня просил Булгакова проявить терпение, подождать. Говорил, что путь к славе неблизкий, несладкий и вообще требует изрядных усилий. Булгаков соглашался. Ждал. Учеба продвигалась своим ходом. Сеня старел, Булгаков по-прежнему оставался молодым и полным сил. Присылал отцу подарки и собственные рукописи. Сеня читал запоем. Порою на глаза наворачивались слезы – это ж надо так придумать! И гордился.

Сеня проснулся засветло. Натянул потрепанный треух и выскочил во двор.
Почтальона он завидел издалека. Рванулся на встречу, теряя валенки в сугробах. Стояли трескучие январские морозы. Сеня раскраснелся и запыхался. Здоровье не то. Отдышка заставила Сеню глотать воздух открытым ртом, словно рыбу, выброшенную на берег приливом.
— Здравствуй, Степан Игнатьевич, — поздоровался Сеня, держась за грудь. — Есть для меня что-нибудь?
Почтальон покопался в кожаной сумке.
— Как всегда, Ильич, — отвечал он, протягивая Сене мятый конверт. — Небось, твой парнишка шлет?
— А кто ж!
Сеня любовно погладил письмо.
— Хороший у тебя парень. Зря ты его столько лет в городе держал Чего сразу, как сам переехал, с собой не захватил?
Сеня, понятное дело, никому не рассказывал, что его Мишутка – из пробирки. Боялся не поверят, засмеют.
— Мать упиралась, — Сеня ухмыльнулся.
— Знаем мы этих баб! Вечно из мужика девку лепят. Сына должен воспитывать отец!
— Верно, Степан Игнатьевич. Ох, как верно!
Почтальон закурил.
— Слушай, Сень, я слышал, твой малец писателем заделывается?
— Ну, да. Пытается.
— Плохо. Это раньше писатели были писателями. А теперешние? Тьфу! Да и не писатели они вовсе – так, одно название. Возьмешь книгу в руки, и перекоробит всего! Или про зад или про политику…! Где прекрасное? Где вечное? Фьють! Нету…
Сеня обиделся.
— Это не про моего Мишеньку! Он у меня классиком будет!
Степан Игнатьевич отбросил папиросу.
— Хе, посмотрим, браток, посмотрим… Ладно, давай. Мне еще работать надо.
Сеня не попрощался. Сунул письмо в карман и зашагал домой.

Дома Сеня почувствовал острую боль в сердце. Мишуткино письмо его расстроило. Сеня поставил чайник. Уселся на стул возле печки. Греться. Письмо плясало в трясущихся руках. Сене хотелось плакать. Странно, новости были хорошими. Мишутка устроился работать в журнал, вел светскую хронику, пописывал маленькие рассказики. За статьи Мишутке платили много. Хватало на жизнь, оставалось что отложить на черный день…
И почему это Сене невесело? Сынулькина-то жизнь налаживалась? Глядишь, не сегодня-завтра выпустит сборник? Получит деньги. А Серьезную прозу Мишутка Невеличко забросил. Сказал, что от серьезной прозы сводит желудок и образуется язва.
Сеня налил в кружку чай. Отпил глоток и разрыдался. Господи, за что?...
_______________
* - короста, язвы (диалект.)