[stih]

Я князь! Что хочу – то и ворочу!
Не нравится – идите в другое княжество!

Рассказ «Игры чужих богов», автор  Аристархия
Не могу поставить ссылку, поскольку рассказ удален из сообщества. Но как я понял из комментариев, смысл рассказа отчего-то все время ускользал от читателей, за исключением двух человек, и в их числе – меня.
Я находился с читателями изначально в равных условиях: читал уже готовую миниатюру и по фразам восстанавливал замысел автора; надеюсь, я его угадал. Угадайку свою и выставляю сейчас.

- Ты еще не знаешь, что этот путь приведет тебя к смерти.
- Как к смерти? Когда? Почему? Насколько неизбежно?! (с)

Эти слова из фильма «Персонаж» можно смело ставить эпиграфом, но я был бы против – он разрушит все очарование от радости открытия.
Зато его можно поставить в конце, как достойное завершение.

Есть рассказы, построенные по принципу байки: читателю дают ознакомиться с каким-то событием, посмотреть на него, и все. Автор обычно не ставит перед собою грандиозных целей, нет, он рассказывает, что произошло – и все! Таких, к слову, большинство в сообществе, я сам так пишу.
Есть рассказы, которые за сюжетом прячут второе, а то и третье дно. Задача автора усложняется, зато и удовольствие, полученное от чтения, несоизмеримо выше. К таким рассказам нельзя подходить, как к занимательным анекдотам.
Так вот, «Игры..» относятся именно ко второму типу рассказов, читая их, нужно думать, размышлять, искать слова-зацепки, слова-подсказки; если найдешь – то увидишь смысл миниатюры. Он предельно прост.
Название. Оно играет в рассказе огромную роль, оно никогда не дается просто так, от балды, и обычно содержит ключ к отгадке. Я бы сказал – прежде чем приступать к чтению рассказа, нужно прочесть его название.
Мне пришлось сложнее, я читал, когда миниатюра была безымянной, и у меня не было ключа; волей-неволей шел другим путем и по фразам восстанавливал смысл.
Игры чужих богов – о чем говорит название? Прежде всего об игре. Сразу же, в первом абзаце, видно, где и когда начинается игра: в пустыне, на вечерней заре, когда прячется солнце. Может, тут стоит вспомнить, что солнце – это лицо жизни, и увидеть, как на смену приходит холод – лицо смерти; стоит, чтобы понять смысл игры – это игра смерти с жизнью.
Вообще все в миниатюре подчеркивает смерть (я не зря сказал автору, что это ода смерти, песня смерти, и она меня не поправила), декорации воссозданы удивительно точно: пустыня, отдающая последнее тепло (тепло = жизнь), вырванные с корнем кустарники, уходящее солнце, кончающаяся вода. Все на фоне смерти.
Декорации есть – тогда вперед, к героям. По пустыне идет караван (безымянный, нигде не сказано, куда он идет, откуда, сколько времени, зачем идет – это не нужно), и сразу понимается, что караван – центральная фигура игры.
Все воссоздано, все расставлено на доске – начинаем игру.

Вот следует вновь вернуться к названию и вспомнить, что боги – чужие. Не чуждые, заметьте. Кому чужие, почему чужие?
Среди смерти тянется тонкая ниточка жизни – караван; ее ведет Хозяин, караванщик, положившийся на своих богов и вступивший на чужую территорию, но жизнь не примет смерть и не смешатся с нею, как не смешается масло с водой. У караванщика есть карты и компас, эти приметы благосклонности его богов, но он не подозревает, что, вступая на чужую территорию, он обязан принять и ее законы, и его приметы могут не сработать.

Во втором абзаце уже понятны правила игры. Боги смерти показывают людям жизнь. Потом, позже, я его тоже покажу. Люди вообще интересные создания, даже в детстве они задают вопрос, что является смыслом жизни, забывая положить противовес на другую чашу и сравнять баланс – что является смыслом смерти? Игра показывает людям три вехи, три ответа на их вечный вопрос. Рассказ говорит о смысле жизни и смерти – как явлений.
Веха первая: Ше, оазис, куда идет караван. Жизнь тянется к жизни. И тут автором дается подсказка – Ше это жалкий остаток от цветущих рощ, почти поглощенный пустыней-победительницей. Жизнь, не будь они так упряма, могла бы прочесть знаки смерти на своем лице.
Кстати, Ше оказывается миражом – ну чем не смысл, а?
Веха вторая: вода в бурдюках. Вода - мерило жизни, ее ценность, ее овеществленная стоимость.
Веха третья: долина Кающихся, и скелет воина. Конец жизни, ее достоинство. Логичное завершение.

Итак, три вехи: смысл, ценность и достоинство покажут, чем автору представляется жизнь. Случайностью. Обычной смешной случайностью. Вот что такое жизнь - спонтанно возникшая, цепляющаяся за надежду, являющаяся миражом, имеющая себе цену. Гибкая, изворотливая, желающая одного – быть. Но, как пустыня наступит на Ше (оазис становится все меньше и меньше), так и смерть в конце времен поглотит жизнь, сотрет ее, похоронит в себе; тогда Ше исчезнет.

Смысл жизни в случайности, смысл смерти в неизбежности. Прочтите внимательно – в неизбежности. Дело не в том, что умрете лично вы, дело в том, что умрет сама жизнь как явление; прочтите, подумайте здесь хоть немного – ну какую ценность имеет случайная вещь? Да никакой. Не ищите смысла жизни, он эфемерен, он не имеет значения – ну вы же не станете утверждать, что мираж в пустыне несет огромную ценность для кого-то. Нет, он занятен, красив, удивителен – но не более. Вот истинное лицо вещи-жизни.

А смерть? Она неизбежна, она вечна, она всегда. Там, откуда уходит жизнь, воцаряется смерть, и жизни трудно потом вновь отвоевать занятую территорию. Постепенно, обессиленная, она сдастся полностью, и смерть тогда станет везде. Смерть постоянная величина, и какую ценность имеет то, что есть всегда?
Эти вещи и дают понять каравану из рассказа.

Вот краткий вывод миниатюры:
- Ты еще не знаешь, что этот путь приведет тебя к смерти.
- Как к смерти? Когда? Почему? Насколько неизбежно?!

Все. В середине миниатюры не рутина заблудившегося каравана, в середине – игра. Сама игра, от А до Я, все ее ходы. Как описанная поэтапно шахматная партия. Что за слова о какой-то религии? Религия – это обманка, попытка успокоить самих себя мыслями о будущих возрождениях, царством небесным и т.д. Какое царство, если в конце всего – смерть? Какие возрождения среди пустыни?

***
Может, наконец я сумел объяснить, что автор имел ввиду своим рассказом, и что он вовсе не запутался в когтях и горящем ветре. Были ошибки, были, но картина – это не только положенные на холст мазки, это и что-то другое, а вот это «другое» не хотели угадывать. О краске рассуждать легче, чем о Мадонне, которая и написана этими красками.
Читали Хармса?
«ЖИЛ один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что не понятно, о ком идет речь.
Уж лучше мы о нем не будем больше говорить»

Конечно, что это за человек, у которого нет волос, глаз, ушей, рук, ног, тела и т.д? А что автор его человеком зовет – так это его, авторово, тщеславие, как хочет, так и кличет. На самом деле это пустой воздух, потому что я, зритель, человека-то не вижу. Не вижу. Хоть убей меня. И не стоит об этом говорить.

С уважением, Ч.