[stih]

Просто зарисовка. Из разряда "без смысла и цели, без смысла ицели..."

Жду
Я ждал её. Я ждал её бессмысленно и непростительно долго. Я ждал её всегда и везде: в пустой квартире, на лестничных площадках, в подъездах, бульварах и скверах... и даже во снах. Я ждал её так, как ждут только один раз в жизни: сильнее, чем того просит герой симоновского стихотворения.
Она говорила, что придёт 20 числа в наше любимое кафе, которое прячется в тихом переулочке рядом со Старым Арбатом, где мы проводили столько упоительных секунд и взглядов, которые не утопят в своей многоликости даже тысячи дней. Но она всё не появлялась. Прошло 21, 22, 23 числа, наполненные жидкой тишиной до самых краёв моих сил и терпения, а её всё не было...
Я постоянно пил горький кофе, надеясь более отчётливо вспомнить черты её лица, её голос и походку благодаря запаху кофейных зёрен, который она так обожала, но у меня ничего не выходило. Мне казалось, что я сойду с ума, если не остановлюсь. И не останавливался. Кофе расплавленным свинцом проникало в меня, но не делало сильнее моё сердце, застывая в нём, или более ломким и податливым упругое время, выставленное на мороз ожидания.
Когда я отчаялся ждать, то принялся её повсюду искать. Искал на улицах, по которым мы часто ходили вдвоём, искал её следы на первых сентябрьских лужах, искал её в каждом человеке, проходившем рядом со мной. Я забирался на крыши, откуда подолгу смотрел на Север (она обычно приходила именно оттуда: тихо улыбаясь и немного робко делая лёгкие, почти невесомые шаги), но все мои старания заканчивались ничем.
Я пытался узнать, где она живёт, но все справочники упорно молчали, отказываясь называть мне её адрес. Люди спрашивали её имя, а я в ответ лишь разводил руками, потому что я не знал его и даже не представлял, имеет ли она имя вообще или у неё есть только ласковые псевдонимы, которые она называла мне долгими утрами. Я искал её, как влюблённые ищут без вести пропавшие половинки.
Да нет, я искал её гораздо дольше и поглощённее.
Я думал, что если успокоюсь и смирюсь со своим положением, то она сама ко мне придёт и будет просить о любви. Я пытался не думать, не вспоминать о ней и на протяжении трёх дней горстями пил успокоительные, но телефон всё равно упорно молчал, как советский партизан во время войны. Я не представлял, что мне делать.
Я знал о ней ничтожно, доверчиво мало. Слишком мало чтобы сохранить в памяти все самые незаметные - и оттого беспамятно дорогие - детали её образа: оттенки голоса, скромность улыбок, чёткие изгибы локтя…

«Я знаю, ты без разбора любишь стихи, а все поэты без исключения сходят по тебе с ума. А я не умею говорить на рифмах и складывать слова в ровные стихотворные строки, потому что вовсе не поэт (и даже не бездарный). Поэтому прости, что пишу тебе прозой: корявой, неловкой и грубой прозой, которая ни на что другое не годится, кроме как сочинять для тебя письма или банально портить бумагу.
Я не влюблён в тебя - и никогда даже не был влюблён -, просто я совершенно безбожно болею - какая банальная громкая фраза! - тобой и простудой, которую я получил, как в награду за верность, в последних числах дождливого и холодного месяца. Уверен, конечно, что ты обо мне не думаешь и даже, возможно, не помнишь, но это сейчас не так важно. А важно другое: я дышу целый день и дышу, при этом, тобой. Поэтому, знаешь, мы в чём то едины и назвать это твоим равнодушием я не могу.
А всё-таки, если найдётся часок — буду рад. Приходи».

Адрес получателя: осень.
осень.
осень…