[stih]

* * *

По седым переулкам
с простуженным городом вровень
ты идёшь, утопая
в последних часах ноября.
Я влюбилась совсем.
Не в глаза даже –
в дерзкие брови,
в голос твой,
над Невой
оставляющий тонкую рябь.

Ты любимый ребенок Петра.
На потёртом асфальте –
отпечаток теней.
Ты глядишь на меня свысока.
Через тонкую щёлочку рта обессилено:
- Хватит…
И гудит в напряжении синяя нить у виска.

Ты умеешь любить, как великие царские жёны
молчаливых садовников:
резко, до самых основ.
От потрескавшихся
(не обветренных, а обожжённых)
поднимается облачко так и не сказанных слов.

Странный выдался день.
Не по-Питерски солнечно-длинный.
Появились морщины на лоне широкого лба.
Изменился рисунок ладони:
извилистость линий
и надрывы в районе
Венериного холма.

Ты умеешь ломать
(как ломали куски рафинада).
Я – заламывать руки
и пальцы сжимать в кулаки.
Ты последняя песня священного Петрограда.

(Губы трогают гриф
как запястье любимой руки).