- Вот известно, что когда здесь время к ночи идет, на другом краю земли утро наступает. Раньше другое видели; смотрел человек и видел, как светило падает за лес или в воду; рассудок подсказывал, что всё так происходит, но разум помог понять, что не так.
А вот что интересное я сам заметил: солнечный свет тоже не постоянный и вместе с часами меняется. Рано-рано утром он легкий, прозрачный, словно умытый; луч светлый, как только что чеканенная монетка. Жаркий день проходит, и к вечеру густеет свет, как старый мёд, желтизной добавляется, и ложится тяжело; нет в нем утренней радости, но вот усталость видна – будто солнце подобно человеку за день тоже умаялось. Но это у нас вечер, а где-то ведь раннее утро, и свет там снова веселый и прозрачный. У нас тяжелый, как пуд золота, а там – легкий.…
Или река вот. Томас говорил, что её название от «тахеа» произошло, а слово еще от старых племен осталось, и «тахеа» на их языке – это «горбатая вода». А я думаю, что название-то от русского слова «тихая» пошло. Селились здесь русские, кто-то сказал про реку – тихая, мол, совсем; другой услышал, тоже Тихой назвал. Только язык не наш, слово исказили, и получилось Тахе наместо Тихой.
Знаешь, отчего я Томасу не верю? Он, конечно, много знает, но сам в свою ученость уверовал – нет того хуже. Отчего же «горбатая вода»? Что за название такое смешное?
читать дальше
**
Доверху груженная телега, скрипя, неспешно катилась по разбитой, поросшей кустами колее. Седой мерин перебирал ногами, ступал грузно, отмахиваясь хвостом от насевших комаров и прислушиваясь к словам человека. Изредка он вытягивал морду и хватал губами пучок листьев с кустов. Возница не обращал внимания на его хватки; усевшись удобно на облучке, он, как свыкшийся с одиночеством человек, рассуждал вслух, выбрав коня своим терпеливым слушателем. Лес кончался, и впереди в просветах деревьев ярко блеснула вода. Был июльский полдень, время, когда жар солнца достигает своего пика; цветы на лугу никли головками, птицы сонно умолкали, но в ельнике ощущалась прохлада; сумрак царил у подножий громадных стволов, где всё было пусто и голо, лишь усыпано темной хвоей.
Минута – и лес раздался, как разрезанный надвое, выпустив из объятий лошадь и человека, отступил назад и вновь сросся за их спинами. Впереди - тяжелая от недавних дождей - река кружила стежи, ее пустые берега сплошь заросли ивняком и высокой травой. Громадные ели поднимались стеной по обоим берегам, от их теней вода казалась черной, как августовская ночь. Зимородки зорко сторожили добычу над тихой водой, срываясь вниз и тут же возвращаясь на ветку; их клювы на секунду вспыхивали живым серебром, и снова пустели. Колея подбегала к реке, спускалась в воду и выныривала уже на другом берегу.
Бернд (так звали возницу) цокнул на мерина, чуть пошевелив вожжами, но тот лишь повел ухом и не прибавил шагу. Медленно, переваливаясь колесами на вылезших корнях, стала телега спускаться к черной воде. Берег в этом месте был высоким. Возница больше не понукал коня: он знал нрав старого Хока, как свою пятерню, и доверял его опыту. Шестнадцать лет Хок тянул телегу, полную или порожнюю, часто ходил по лесной дороге через брод, и с годами стал лишь осторожнее. Бернд ослабил вожжи совсем; Хок чутко ступал по земле, ставя копыта на ровное место; река перед ними медленно несла тяжелые струи.
Телега подскочила на корне, накренилась влево, но выровнялась. Крутой спуск остался позади, за рекой полого взбирался вверх противный берег. Ноги мерина коснулись воды, и он зашел в нее по колени. Прохладная вода смыла пыль и грязь с мохнатой шкуры, унесла прилипшие травинки и листья. Хок, не останавливаясь, потащил свой груз дальше, погружая копыта в песок и баламутя воду; река постепенно поднималась все выше, под брюхо; Бернд поджал ноги.
Когда они были на середине брода, вдруг что-то сухо и быстро треснуло в воздухе, словно выстрел. Телега вздрогнула и встала вмертвую, сильно накренившись, мешки едва не попадали в воду.
- Стой! Стой! – громко закричал Бернд и изо всех потянул вожжи, заставив Хока замереть на месте. Соскочив в реку, он подошел к заднему колесу.
- Черт возьми! - выругался Бернд и добавил еще несколько витиеватых словечек. Двигаться дальше он не мог, застряв, как назло, посередине брода.
- Да, Хок, попали мы с тобой, - сказал он, хлопнув ладонью по конскому крупу. – Надо ж было такому случиться, а? Ось у нас сломалась. Еще хорошо, что мешки не уронили. Ничего, что-то придумаем, постой здесь пока.
Порывшись в телеге, он вытащил топор и, сильно разрезая воду ногами, двинулся обратно.
Молоденькое дерево упало наземь, найдя свою смерть от железа. Обрубив ветки, Бернд повернулся лицом к реке – и четкая, словно выжженная на дереве картина осталась в его памяти навсегда. Он увидел сверху черное, как лакированная кожа, полотно Тахе, причудливо изогнутое, широкой лентой убегающее вдаль; лес на другом берегу и колею; накренившуюся телегу и спокойно стоящего мерина. Низкая вода не доходила коню до живота, лаская лишь ноги, тот наклонил голову и трогал гладь обвислыми губами. Мешки опасной грудой навалились на край телеги, грозя рухнуть в воду при малейшем движении, и Бернд успел подумать, что надо их растащить.
И в начале Тахе, у горизонта, Бернд заметил темную толпу с темными лицами; они стремительно и молча бежали к нему по реке, и на головах странных этих людей развевались белыми всполохами плюмажи. За передним строем несся другой, и еще один, и еще. Их было много, не счесть, горизонт заполнился бегущими, они появлялись неизвестно откуда, словно сыпались с неба, и в жутком молчании приближались к Бернду со скоростью разогнавшегося экспресса. Плюмажи яркими пятнами плясали на темной одежде.
- Боже! – взвизгнул Бернд.
Доли секунды ему хватило, чтобы всё понять. Мчалась, вздувшись горбом, вода, и гребни волн белоснежно сверкали.
Отбросив топор, Бернд резво бросился назад, к лесу, в два прыжка взбежал по крутому склону и бессильно припал к еловым корням. Сзади раздался крик – Бернд повернулся на спину, и увидел Хока; мерин задрал морду вверх и кричал страшно. Он рвался и бился в оглоблях, пытаясь бежать, телега опрокинулась навзничь. Волна была уже перед ним.
То, что случилось потом, Бернд понять не смог. Выбравшись из лесу, мокрый и грязный, он рассказал всё так, как видел – ему не поверили. Он клялся – его прерывали, доказывая, что померещилось.
А увидел он вот что: два водных горба неслись по реке, и один был ниже другого, и много резвее. Он первым настиг старого Хока с перевернутой телегой, но не похоронил под собою, а словно играя, боднул ласково в бок, шлепнул по шкуре и, резко изогнувшись, промчался мимо. Шутя, плеснула пеной волна, запорошила конские ноздри так, что Хок закашлялся и захлебнулся. Бернд сверху видел, как вода, не трогая более старика, унеслась дальше.
Он не понял увиденное, но безумная надежда блеснула в мозгу. «Может, ничего еще не пропало?» - успел он подумать.
Но вторая волна с размаху остановилась, как налетела на стену. Поднялась выше елей на берегу, вздыбилась, и – раскололась надвое, лопнула, словно кожа, и из водяного столба выметнулась вдруг конская голова с налившимися яростью глазами, белоснежные гребни волны вмиг спутались в гриву. Выше и выше поднимался невиданный конь, скаля зубы свои; показалась мощная грудь; громадные копыта молотили бешено воздух. Тяжелые серебряные капли падали с них и рассыпались в пыль, не успев коснуться земли.
Хок заржал тонко, глядя на великана. Водяной конь грудью рухнул вниз, на мерина, и смял его, опрокинул на спину. Как из пушки выстрелили – это копытами сломал он телегу, в щепы круша дерево, разметал мешки, бил Хока, на поверженном сопернике вымещая распиравшую его ярость. Вода забурлила и пошла воронками там, где дрались две лошади.
Всё кончилось за несколько мгновений. Вновь поднялся на дыбы победитель, и, взметнув волну, бросился вперед, куда умчалась его кобылица.
Едва скрылся он за поворотом, как вода вернулась в свое сонное состояние. Будто не было ничего – ни чудного коня, ни Хока, ни драки. Черная Тахе напоминала тусклое зеркало, подернутое рябью. Только блестела на солнце мокрая трава, и у того места, где лежал Бернд, билась оземь живая рыбешка.
**
- Да ты пьян!
- Хочешь, дыхну? – заорал Бернд и, схватив спорщика за ворот, прижал его лицо к своему лицу и выдохнул резко. – Ну?
Рядом стояли мрачные сомневающиеся мужчины и хмуро глядели на них.
- Не пахнет… - обескуражено ответил спорщик и резко вырвался из рук Бернда. – Слушай, а ты не разыгрываешь нас?
- Разыгрываю? Где Хок? Где телега и груз? Пойди на станцию, расспроси – я погрузил много мешков, только их не доставил. Водяной конь расшвырял их по Тахе и убил Хока.
- Значит, сошел с ума. Какой еще конь?
- Не знаю. Никогда такого не видел, - глухо ответил Бернд и сел на землю. Он почувствовал, как дико устал, не было сил спорить и что-то доказывать – никто, кроме него, не заметил ни коня из струй, ни два водяных горба. Словам его не было веры; людям не нравится необъяснимое, и в самых удивительных фактах ищут они зерно рациональности.
- А что случилось? – спросил кто-то подошедший.
- Да никто не знает, - было ему ответом. – Случилось что-то, а что именно – непонятно. Кажется, мерин его споткнулся на реке, упал и захлебнулся водой.