к NN
Ты ведь еще помнишь, что осень на самом деле не просто одно из четырех времен года, разумно сменяющих друг друга, а наша с тобой совместна выдумка?Ты ведь еще помнишь, что осень на самом деле не просто одно из четырех времен года, разумно сменяющих друг друга, а наша с тобой совместна выдумка?
И смешно и горько вспоминать, как мы сидели на лавочке, под звенящими от зноя липами, и ты смеялся над моим предложением покрасить листья к красный и желтый цвета, и согласился только после того, как я пообещала затяжные октябрьские дожди. А потом, чтобы порадовать меня ты придумал бабье лето, а я взамен подарила тебе морозный и тихий ноябрь.
И мы тогда до самого вечера придумывали плащи и шляпы, зонты и калоши, дождевики и сиропы от кашля, кормили хлебом голубей и решали, каким птицам лучше улетать, а каким оставаться, а потом бросили это занятие, предоставив разбираться им самим.
Наблюдая за тем, как ты куришь, я придумала пар изо рта, ты же, сняв со своего плеча мой волос, заметил, что неплохо было бы всем животным осенью линять. Мне было обидно и я назло тебе завела порядок запаздывать со включением отопления в домах.
Мы разошлись, когда уже совсем стемнело и на улицах вовсю светили фонари. Ты поцеловал меня в лоб и попросил придумать что-нибудь еще, дождливое и серое, но, лежа в кровати, я поняла, что мне на ум не лезет ничего, кроме теплых свитеров с высоким воротником и длинных шарфов.
А на следующее утро ты пришел ко мне домой с набором кисточек, пачкой бумаги для черчения и медовой акварелью.
-Будем рисовать небо! -объявил ты с порога,.
И до самого ужина мы смешивали краски и пробовали различные их сочетания на бессчетных листах бумаги. Помнишь, акварель мы извели на первые два месяца, а твой ноябрь пришлось докрашивать гуашью. А потом, в шуточной потасовке мы пролили воду, в которой полоскали кисточки, на ковер ( пятно до сих пор было бы заметно, если бы я только не закрыла его шкафом) и кое-как протерев его тряпкой, отправились пить чай.
В последний, третий день создания осени, мы исписали тезисами двенадцатилистовую тетрадку с косыми линейками для первоклассников. Согласно нашим правилам осенью разрешалось курить, фотографироваться на фоне палой листвы, грустить, влюбляться, выбираться в погожие дни на природу, созерцать закаты, копать картошку, простужаться, кататься на велике, дождливыми вечерами сидеть дома и пить чай, сушить листья между страниц ежедневника на память и прочее, прочее, прочее...
А еще мы зачем-то придумали, что октябрь нужно встречать в одиночестве. И действительно, самую первую осень от начала начал мы прожили так, как задумали, и первый день октября провели вдали друг ото друга, чтобы на следующее туро, встретившись, обняться и долго-долго молчать, поздравляя друг-друга с новым, еще акварельным, не гуашевым, небом...
И вот мы с тобой уже триста лет порознь создаем материки и окружаем их океанами, сдавленные со всех сторон людьми в час-пик, выдумываем в вагонах метрополитена новые виды растений и рыб, раскраиваем цветную бумагу, вырезаем из нее человечков, и, каждый из нас играет в свой собственный театр теней, а настоящие люди, эти самые тени на стене, в это время играют на бирже. Эскизы нашего с тобой неба уже давно измялись, обтрепались и попросту истлели, и я, как не ищи, никогда не найду ту двенадцатилистовую тетрадку с алфавитом на обратной стороне и даже не вспомню всего её содержания, но можешь быть уверен, за все эти годы я не нарушила ни одного нашего правила.
И, да. Я по-прежнему встречаю октябрь в одиночестве.