рассказ

[stih]

решилась выложить на ваш суд и тапки. вычитывала и правила усердно и до последнего. в тексте присутствуют кривые слова, но по-другому сказать не получается или не хочется. они мне кажутся наиболее подходящими, но все же они "не совсем корректны". поэтому интересно, насколько такие слова и другие мелочи/недостатки мешают восприятию контекста (да и стоит ли вообще этот контекст восприятия; хочется, чтобы если возникали чувства и мысли, то четкие, а не притянутые за уши).
благодарна за вашу критику.

***

Независимость, она прельщает. Когда ее добиваешься, понимаешь, что такое власть. Ведь тогда имеешь власть над своими действиями, своим временем и средствами исполнения своих же драгоценных капризов. Имеешь и пользуешься, пока это «свое» не задевает «чужого». Ну и кому, в общем-то, могло помешать мое желание не спать той ночью допоздна, живу я одна, и с утра мне не надо спешить ни на конференцию, ни на урок, ни на съемки. Ни на именины, ни на похороны, что захочу, то и буду делать — спать до обеда, а сейчас полуночный голод не давал мне наслаждаться жизнью в полной, довольной, мере. Чего страдать, я решила взять машину и сгонять в неближайший супермаркет, благо нет ничего, что ограничивает меня в моих желаниях.
Даже невменяемый мужик, разоравшийся посреди ночи у подъезда. Мое прекрасное настроение его не касается, как меня никогда не касались непорядки и хулиганье, в моей жизни с такими людьми пересекаться не приходится. И вести машину я буду лихо, с ветерком, никого на улицах и никого на дорогах.
В супермаркете тихо, прохладно, кассирши о чем-то своем гудят, жалуются на жизнь. Не позволяют им, видите ли, всем за большим столом у входа собираться как раньше. Что-то изменилось, даже я это замечаю. Двери поставили новые, стальные, и еще одни, дополнительные, выполненные в виде решетки замысловатого плетения. Из чугуна? Хм, очевидно, уже совсем люди не знают, чем свои предприятия украсить. Ну на фоне стали, вездешней и всем надоевшей изрядно — даже ничего так смотрится, только милитаризмом попахивает. Много чести отдаю я несчастным дверям, хотя уже готова отдать столько же мыслей причудливой фенечке с сердцем цвета фисташки. Какое хрупкое сердечко, а стоит столько, что и мерить не стоит. Кстати, о фисташках — их я и куплю. Прямо сейчас.
Меняется у них все постоянно, на привычном месте я фисташки не нашла, а пока разглядывала что да где, на одной из стальных холодных полок оставила телефон, я на нем время смотрю, как всегда, посмотрела и забыла. Да и зачем мне эти ваши цифры? Теперь шла обратно по рядам, надеясь встретить миловидную работницу, потому что самой искать место-положение продуктов надоело, а продукто-искатели еще не придумали, ну или народу не показывают. Вовремя вспомнив, что ближе ко входу сидят кассирши, прямиком направилась туда.
Зазвонил местный телефон, я вздрогнула от неожиданного встряса тишины. Ломанулась за своим, но испуг прошел, а забрать я его всегда успею. Резко развернувшись, я пошла на звук, где, как и ожидала, встретила кассиршу. Я услышала из разговора тревожные слова: не бойтесь, ружья у охраны, обороняйтесь, вам ничего не будет. Ничего не будет — и тепло тревоги пошло по груди. Мои мысли прервал грубый звук открывающихся дверей, удара одних о другие. Тень по моему лицу от решетки — двери настолько массивны и огромны, что я оказалась за ними. Хороший способ остаться наблюдателем. В магазин ввалился мужик в грязной красной футболке, едва прикрывавшей отвратное пузцо, в черной кожанке, но без шапки (конец ноября!), зато с пистолетом... Небрежно размахивая оружием, стал орать, чтобы все выходили отсюда и валили в сторону завода. Кассирша с ружьем точно никуда выходить не собиралась, а мне лишь хотелось, чтобы он не заметил меня. Я могу сразу поехать домой, не надо ничего. Но его суровый взгляд, и мой шаг назад. Я отказалась вообще куда-либо идти, у меня даже телефон не в кармане. Мужик не в адеквате, орет, надвигается на меня, он неприятен и опасен, мне приходится выйти на улицу, пока он не сорвался и не коснулся меня. Только не это.
Я выхожу, ничего не видно, промозгло, я обнимаю себя за плечи. Чувствую себя очень одинокой, не понимаю, что делать, и где тут вообще может быть «завод». Подняв глаза на тусклый свет из битых окон старых железных зданий, я увидела толпу, многие были вооружены. И просто пошла как обычно, но посмотрев по сторонам, у ближайшего же здания я увидела двух людей с ружьями, я ничего не успела подумать, как один из них выстрелил. Из двустволки. Что-то задело мою ногу, я подумала о дроби, но не почувствовав ни теплого запаха крови, ни обжигающей боли, поняла, что это куски сохлой вздробленной земли. Я подалась боком назад, чтобы спрятаться за жухлые кусты, росшие неподалеку, в которые мы не задумываясь кидали окурки. Только б меня не увидели. Тогда зачем я что-то кричала? Не помню, не до этого было. Я ловлю взглядом человека, стрелявшего в меня, он летит ко мне через все отделяющее нас пространство с ружьем наперевес, очень быстро, спотыкаясь, подстрекаемый другим. И он очень быстро бежит, так быстро, как только может, и в каждом его движении чувствуется животная жажда, жирная жажда убийства — просто убить человека, человечка, потому что ему нечем защититься, потому что его можно просто убить, потому что все равно беспорядки, и если ты уже по ту сторону, то назад дороги нет, и остается только наслаждаться тем, что есть. Вникая в свои спутанные мысли, я начинаю сходить с ума от отчаяния, он подлетает ко мне, он — близко, он — смотрит, и я понимаю, что сейчас выстрелит, начинаю ему говорить, да просто плакать, в голос: «За что?! Зачем? Не надо!». Сижу на отмороженной земле, и давят эти две огромные черные дыры, надменно смотрящие на меня, я хватаюсь за ствол рукой, отвожу от себя, но у меня плохо получается, начинаю думать, что нужно отклонить его вниз, что хотя б не в голову, а в плечо, да хоть куда, только б не умирать, понимаю, что отводи или не отводи — с такого расстояния и половины от меня не останется, и я чувствую холод железа, и я чувствую теплое дыхание ствола — запах гари, и так страшно мне не было уже давно.

Скользко, мокро, холодно, темно, брызги, шум, ветер, снежинки, разговоры, просьбы, клятвы. Много.
Пройти здесь, свернуть там… Обратить внимание на вывеску, тут же перейти на другую сторону дороги, где тротуар получше. Маршрут прост, и абсолютно автоматичен. Да, понравилось здесь когда-то, так и закрепилось. Самое время вспомнить первый раз, когда прошла здесь.
Была весна, все цвело и пело, яркое-яркое солнце раскрашивало путь невесомым количеством света, той палитрой, какой обладает только природа. Казалось, светился каждый молодой липкий листик, а старые засохшие ветки мерцали, вымаливая комплимент, словно им он нужен больше, чем другим; этот их цвет перекликался с со всеми оттенками серого, ажурившего землю под ногами, где одновременно существовало все то, что зеленилось, светилось, бросалось свежестью вокруг; все, что по глубине цвета было похоже на рисунок юного художника, не щадящего красок, не успевшего определиться со стилем; до зрелости еще далеко, как и до лета, и высокое небо согласно кивает нежным, но глубоким голубым цветом. Тогда, когда мы расстались, я сказала, что умру без тебя, что ты — убийца. Как же я была глупа.