No fear, no hope

[stih]

Hard, times we always saw
There’s nothing left of you no more
Fear has no place
Cover her face

Я иду домой темными закоулками, старательно избегая освещенных авеню, пестрящих яркими витринами магазинов, пытаюсь спрятаться во мраке, притаившемся в щелях между небоскребами, которые обступают меня co всех сторон, как гигантские стражи каменной тюрьмы. Ноги ломит от усталости после полного рабочего дня в дешевой закусочной, но я упрямо удлиняю свой путь, делая петлю за петлей вместо того, чтобы пройти прямо по Бродвею, слившись с толпой туристов, ни на секунду не прекращающей свое движение.
Плотные сумерки постепенно превращаются в ночь, освещенную вывесками магазинов и баров, которые отталкивают меня так же сильно, как привлекают нетрезвых подростков, столпившихся около входа. Подхожу к ближайшему киоску, протягиваю десятидолларовую купюру и прошу пачку дамских сигарет. Молодой азиат улыбается мне, передавая яркую пачку вместе со сдачей.
Открываю ее, выбрасывая ненужный кусок прозрачной обертки в ближайшую урну; выуживаю из бездонной сумки зажигалку и с наслаждением прикуриваю.
Он ненавидит, когда я курю. Наверное, именно поэтому я это и делаю. Люблю видеть, как он с отвращением кривит свое красивое лицо, почуяв исходящий от меня запах сигарет.
Я с наслаждением втягиваю горьковатый дым и расплываюсь в улыбке, представляя недовольное выражение его лица, которое ждет меня по возвращении домой.
Хотя мне туда совсем не хочется…
Неожиданно для самой себя решаю пойти в Центральный Парк, на ходу разворачиваюсь, едва не столкнувшись с каким-то пожилым негром и преодолеваю два квартала в обратном направлении.
Чувствую себя слишком уставшей, чтобы идти в глубь и пристраиваюсь на нагромождении камней радом с южным входом. Откидываюсь назад, прижимаясь спиной к холодной каменной глыбе и достаю из пачки вторую сигарету.
Несколько минут напряженной тишины давят на меня не хуже его голоса, и, не выдержав, я извлекаю из сумки плеер с парой маленьких черных наушников. Манипуляция с кнопками – и мои уши обволакивает тревожный, надрывающийся звук скрипки. Невидящим взглядом смотрю на вершину небоскреба, врывающегося в воздушное пространство этого оазиса в бетонной пустыне. Нехотя вспоминаю первый вечер, проведенный с ним в Центральном Парке и безуспешно пытаюсь вытеснить воспоминания из головы.
Те же самые холодные камни, заставляющие прижиматься друг к другу, чтобы согреться; его длинные темные волосы, спутавшиеся от ветра; мои хлюпающие кеды после вынужденного мини-купания в фонтане…
Проникновенный взгляд глаза в глаза, первый, будь он проклят, поцелуй…
Меня передергивает от приторной романтичной сладости подступивших воспоминаний. Презрительная улыбка, ставшая такой привычной за последние месяцы, угасает, обнажая беззащитную, запрятанную в глубине душу.
На доли секунды осознаю, что я люблю не просто делать ему больно. Я люблю…нет. Мне просто нравиться причинять ему страдания. Как и ему мне впрочем… Если, похоронив под ненавистью все, что их связывало, люди не могут просто разойтись, им остается только медленно и систематично изводить друг друга, каждый день в тайне надеясь обнаружить прощальную записку, прикрепленную к холодильнику.
В очередной раз пытаюсь понять, почему у меня не хватает решимости собрать вещи и навсегда исчезнуть из его постели и из его жизни. На этот вопрос у меня нет ответа…
Быстро докуриваю уже четвертую сигарету и без зазрения совести бросаю окурок в щель между камнями; даже не складывая, кидаю в сумку наушники, торопясь покинуть место, неожиданное пробудившее во мне столько чувств и воспоминаний.
Выйдя за пределы парка, тут же ловлю такси. Нужно как можно скорее увидеть его, насмешливую улыбку, оживающую на его лице при моем появлении… чтобы романтический образ, который после стольких месяцев вновь стал прорисовываться в моем сознании, лопнул как мыльный пузырь. Потому что не важно, что нашептывают мне мои изжившие себя подростковые идеалы, напичканные любовными фильмами, его реальной сущностью так и останется бездушное эгоистичное животное, отравляющее каждую секунду моего существования.
И мне остается только ответить ему тем же. Накрепко запечатывать душу, каждую ночь прижимая его к себе и выкрикивая в темноту его имя.
Симпатичный молодой таксист быстро везет меня по освещенным улицам, периодически бросая заинтересованные взгляды в зеркало заднего вида. Я отвечаю ему легкой улыбкой.
Почему бы просто не увести его в какой-нибудь мотель и не провести ночь с пользой? Почему за все это время я так и не предприняла хотя бы такой попытки вырваться из своей клетки – измены? На этот вопрос у меня тоже нет ответа.
Выходя из машины, оставляю таксисту щедрые чаевые и игнорирую многозначительную улыбку.
Темный подъезд. Наша квартира на самом верху тридцатиэтажного здания. Поднимаюсь в лифте, прислонившись к стене, чувствуя подступающую усталость. Открываю дверь своим ключом, удивляюсь царящей в квартире темноте – он никогда не спит в это время. Замечаю какую-то мокрую полосу на полу, слабо мерцающую в тусклом свете, льющемся из окна.
Какое-то движение в спальне. Его тихий голос, повторяющий мое имя. Бросаю сумку на пол, быстрым шагом направляюсь в комнату, едва не поскользнувшись на мокрой полосе, открываю дверь. Не сразу определяю где он, с трудом различая предметы непривыкшими к темноте глазами. Он снова шепчет мое имя, где-то совсем рядом и я понимаю, что он сидит на полу, неестественно скрючившись и прислонившись к спинке кровати.
Его надломленный голос вызывает во мне невольную тревогу и я сажусь рядом, проводя ладонями по его лицу. Он сжимает мою руку и прижимает к губам.
- Что случилось? – я разрываю тишину громким шепотом.
Он молча убирает мою руку от своего лица и кладет на свой живот справа. Что-то мокрое и горячее, на секунду шокируя меня, касается моей кожи. Когда я понимаю, что это кровь, к горлу подступает комок. Я пытаюсь встать, чтобы позвонить в скорую, но он крепко держит мою руку.
- Не надо. Пожалуйста…
Его голос звучит настолько умоляюще, что я снова сажусь на пол. Остаток здравого смысла твердит мне, что нужно вырвать руку, позвонить в службу спасения, сделать что-нибудь…но в глубине души я понимаю, что уже слишком поздно.
Я обнимаю его, прижимая его голову к своей груди. Предательские слезы подступают к глазам, я чувствую себя слишком раздавленной, чтобы пытаться их сдерживать. Он крепко обнимает меня дрожащими окровавленными руками ,не так как всегда – страстно и немного грубо, не заботясь о причиняемой мне боли, а как-то особенно бережно, будто вкладывая в эти прикосновения все то, что слова бессильны выразить.
Я продолжаю хранить молчание: не пытаюсь выяснить что произошло или просить прощения за свои отвратительные поступки, подчеркнутое равнодушие переходящее в открытую ненависть. Я не хочу слышать, что ему жаль, что все случилось именно так.
Мои чувства обостряются до предела в этот роковой момент потери и откровения, когда смерть расставляет все по местам. Циничное презрение, воспитанное в моей душе ценой огромных усилий, медленно рассеивается, уступая место пульсирующей боли.
Мы продолжаем сидеть, обнявшись в темном углу. Я чувствую запах его крови, пропитавшей мою одежду. Руки, обнимающие меня начинают дрожать еще более ощутимо и объятья ослабевают. Он поднимает на меня глаза, которые я едва могу разглядеть в темноте, и смотрит каким-то особенным взглядом, в котором сквозит внезапно пробудившаяся мудрость. Через несколько неощутимых мгновений его взгляд стекленеет, руки, обнимавшие меня безвольно падают на пол…
А я продолжаю сидеть в тишине, гладя его по волосам и сквозь всхлипывания повторяя его имя.