Половина первой главы (без фэнтезийной части)

[stih]

Отшлифовано. Тем не менее, жду критических кусачек. Или хотя бы покусываний.

Ноябрь 1957 г.

Из колодца звёзды видны даже днём. Значит, и спутник тоже.
И погода наконец установилась ясная и даже немножко морозная. Папа говорит, такой дождливой осени уже давным-давно не было в Вольногорске. Последний раз — лет за тридцать до революции. В том самом году, когда из новой, всего три года как построенной пересыльной тюрьмы бежал народоволец Савелий Гурбин, почти соратник самого Александра Ульянова. Своим дерзким побегом он окончательно закрепил за нашим городом его славное имя — Вольногорск... Ну ладно. Сегодня мне облака не помешают, их не будет!
Вот только колодца у нас нигде рядом нет — есть водоразборная колонка через улицу. Колонка нам без надобности, потому что мы живём в кирпичном доме с водопроводом. Правда, мы живём на втором этаже, и воды у нас иногда не бывает, тогда бабушке приходится идти за водой к тёте Рине, которая живёт под нами... Ну ладно. Колодца рядом нет, а ночью, когда никакого колодца не надо, меня не выпустят на улицу.
Но я придумал, как увидеть спутник: надо забраться в щель между дровяниками. Задние стенки у дровяников довольно высокие — два с половиной моих роста, а то и все три. И расстояние между стенками такое, что мне всё труднее протискиваться. Чем не колодец? В первом, во втором и даже в третьем классе я запросто проходил по щели из конца в конец, мимо всех восьми сараев слева и восьми сараев справа, а в конце прошлого лета обнаружил, что могу проходить только боком. Да и то не по всей длине, а только посередине, потому что с обоих концов щель почему-то ещё уже, и мне в неё ни с какого конца не протиснуться.
Эту задачу я уже решил. Расшатал широкую доску в задней стенке нашего дровяника, как раз между поленницами, и выдернул нижний гвоздь, а на верхнем гвозде доска поворачивается. Про спутник я тогда ещё не думал, не было ещё никакого спутника. Просто мне не хотелось терять мою прогулочную щель, в которой было много всякого, известного только мне... Ну ладно. Всё это были детские забавы, а теперь моя щель понадобится мне для серьёзного дела.
Я даже заранее приготовил два новых кирпича, потому что сразу за отодвигающейся доской в дождливые дни разливается длинная и довольно глубокая лужа. Одна половинка кирпича там уже есть, прямо посередине лужи, но одной мало, потому что придётся стоять на одной ноге и держаться руками за стенки сараев. Долго ли я так выстою, ожидая спутник?
Спутника я не увидел, потому что увидел котёнка. И даже не я его увидел, а он меня — и прыгнул с половинки кирпича пря­мо ко мне, как только я отодвинул доску...
2
Прежде всего котёнка было решено отмыть.
Ни мама, ни папа ещё не вернулись с работы, и это облегчало нашу с бабушкой задачу. Вернувшись, они увидят пушистого и ласкового зверя, а не грязного замухрышку, который не сегодня-завтра отдаст концы от голода и неухоженности. Но вернуться они должны были вот-вот, поэтому мы с бабушкой спешили. Горячая вода была — бабушка совсем недавно поставила чайник. Он ещё не начинал закипать, но всё равно пришлось добавить столько же холодной. А мыть котёнка бабушка решила в моей ванне, потому что за корытом для стирки надо было спускаться во двор, в дровяник, откуда я и принёс котёнка.
Он оказался очень красивым, полосатым. Но не как зебра, а как тигрёнок: рыжие на белом полоски к своим серединкам темнели до почти чёрного, и уже отмытый, но ещё мокрый котёнок казался немножко грязным. Наверное, поэтому бабушка и мылила его аж три раза. Котёнок даже не сопротивлялся — настолько он был голоден и слаб. Это же сколько дней он просидел на половинке кирпича? Я в свою щель почти неделю не заглядывал, с самых праздников...
Когда бабушка наконец вынула котёнка из моей ванны и поставила на коврик, он несколько раз сильно-сильно (но видно было, что из самых последних сил) встряхнулся, лёг, уронил голову на вытянутые лапки и закрыл глаза.
— Баба Ева, он умер! — отчаянно и зло закричал я. — Зачем ты его мыла?!
Котёнок легонечко вздрогнул от моего крика и опять обессилено замер.
— Тихо, тихо! — почти шёпотом проговорила бабушка. — Кричать мы теперь не будем, а то счастье спугнём!
Она поставила перед котёнком блюдце с молоком, обмакнула палец и молоком помазала котёнку нос. Он вяло облизнулся и открыл один удивлённый глаз. Бабушка снова помазала ему носик, и котёнок открыл второй глаз...
Когда мама и папа пришли с работы, наш ласковый пушистый зверь был сыт и сух и дремал на мягком и тоже сухом коврике, который бабушка постелила ему под самой печкой.
Коврик был сплетён из белых и оранжевых тряпочек. Наверное, поэтому мама не сразу заметила котёнка. А папа, конечно, сразу заметил, потому что он всё и всегда замечает, такая у него работа, но мудро промолчал. Он сочувственно подмигнул мне и бабушке, снял с мамы пальто, аккуратно повесил его в шифоньер и стал расстёгивать портупею. Мама сковырнула ботики, прямо в туфлях добрела до дивана и упала на него. Пружины сказали своё обычное «дзенн-тр-тр!».
Спавший котёнок подскочил, выгнул полосатую спинку и задрал полосатый хвостик... Посмотрел сначала на маму, потом на папу, успокоился, сел и вежливо и громко поздоровался по-кошачьи.
— Это ещё что такое? — спросила мама, тоже сначала подскочив, а потом усевшись на диване. — Вот не было печали!
— Здравствуйте, ваше высочество, — сказал папа, снимая фуражку. — Вы сегодня ужинали?
— Да, спасибо, — по-кошачьи ответил котёнок и стал вылизывать своё беленькое пузико, немножко сильно раздувшееся после второго блюдца.
— Боря, ты что? — возмущённо спросила мама. — Неужели ты и вправду думаешь, что нам...
Бабушка, отвернувшись, доставала из буфета тарелки и делала вид, что ничего не слышит.
— Я думаю, что нам оказали высокую честь, Любочка! — весело и торжественно сказал папа. — Каждая кошка — королева в изгнании. Значит, каждый котёнок — принц.
— Ах, делайте что хотите! — вздохнула мама. — Я смертельно устала и хочу есть. А ещё больше — спать...
И Принц остался с нами навсегда.
3
Я немножко удивился, что понимаю по-кошачьи, но только немножко. А в том, что папа сразу понял Принца, нет ничего удивительного. Папа всё понимает. Это маме хоть заобъясняйся, а папе никогда ничего объяснять не надо. Вот и я, наверное, весь в папу...