веди
Заключительная главка. Достаньте свои носовые платки.
а остальные главы найдутся здесь.
гл10 + бонус
Возвращение.
Я переживал зиму. Зима была и внутри меня, и снаружи, и в ладонях, и на губах, и в легких - во всем ощущалось ее пронизывающее дыхание. Там, где уснули все проявления трепещущей жизни, где застыли, остановившись на какой-то глубокой, вселенски важной мысли, все движения природы, там осталась и моя душа, укутанная в спокойствие и ожидание.
Одно поселение сменялось другим, и встающие предо мной города, задумчиво белые и тихие, проходили друг за другом, не касаясь меня. Это все были призраки – не прошлого и не будущего, призраки застывшего времени, оставшиеся сами пред собой, как перед зеркалом льда. Отражались и снова отражались, но лишь в себе.
Я не чувствовал ни усталости, ни жажды. Бег сменился шагом, и шаг этот был скорее похож на медленное парение, следующее капризам одного только ветра. Хотел ли я чего-то? Отныне ни покоя, ибо его я обрел в изобилии, ни новой искры, ни страсти я не желал. И мысль об этом не беспокоила меня.
Все казалось ошибкой, но не несущей разочарования. Вера могла бы спасти меня от медленного угасания и растворения в холодном бесстрастном сне, но я даже не хотел искать. Все, что было у меня – это время. Оно было похоже на снег, бесконечно летящий откуда-то с неба и неспешно покрывавший новыми пластами землю. Землю, которая больше не смогла бы стать прежней.
Белое лицо зимы напоминало мне Доа, но этот образ был всего лишь отголоском чего-то нереального и навсегда потерянного. Она стала именем из сказки, выражением недостижимой и поэтому грустной мечты.
День за днем, я все чаще думал о ней. И не мог понять, что именно в тех воспоминаниях притягивало меня даже в тот момент, когда ничто, абсолютно ничто иное не могло заставить мою грудь наполняться тем едва ощутимым теплом. Я погружался в память, произнося в мыслях ее имя и цитируя ее, потом снова возвращался и старался понять, почему я не могу позволить себе забыть Доа. Ответ казался очевидным, но я отдалял признание самому себе…и все это казалось таким глупым, таким по-детски глупым.
Солнце становилось нежнее. Долгое помешательство зимы отпускало землю, и тогда я стал все реже оглядываться назад. Потребность в новых задачах и целях проявлялась все острее, но, как и прежде, наталкивалась на отрицание и пустоту.
И я решил, что пустота сможет меня принять.
Необходимость уйти становилась для меня все очевиднее, и однажды вопрос остался лишь в том, какой момент был бы наиболее удобен.
Странно, но я не принимал мысли о спонтанном, необдуманном самоубийстве, так как мне казалось, что только тщательная подготовка принесет мне удовлетворение. Выбирая способ и место, я не испытывал страха, и даже не думал о своем намерении как о чем-то неординарном или непривычном, словно я собирался совершить нечто обыденное, но все же требующее внимания. Это было подобно священной церемонии.
Понимал ли я, к чему подхожу так близко? И да, и нет. Я пребывал в состоянии, которое нельзя было бы назвать обычным и нормальным для человека; я уже не думал, как человек, живущий привычной для его окружения и времени жизнью. Но тогда, наедине с собой, я был максимально объективен по отношению к своему решению и выбору, потому что определенно знал, чего я хотел и от чего готов был отказаться. Одиночество позволило мне понять, что есть я вне всего остального. И там я был ничем и всем одновременно.
Я захотел увидеть ее в последний раз.
Она любила бывать в этом саду весной, когда можно было ласкать свой взгляд и свои чувства в мягком облаке цветущих деревьев. И она была там в тот день. Я сразу наткнулся на ее ярко-алое платье и блеск тех же длинных и скользящих в пальцах ветерка шелковых нитей волос. Она стояла ко мне спиной, но я не хотел подходить к ней, и не хотел говорить с ней.
Цветение напоминало снежное облако, в которое так неожиданно вплелись ветви деревьев и силуэт алой, подобно кровоточащей рваной ране, фигуры.
Я простился. Больше ни одной мысли не промелькнуло в моей голове, я просто смотрел. Смотрел, не хватаясь за этот миг и за этот контраст цветов, так как не пытался запомнить - память об этом была ни к чему.
«Не уходи!» – она воскликнула, и я вздрогнул.
Она обернулась. Как она изменилась! Если бы я видел ее раньше… ее лицо было умыто многими слезами, опечалено многими терзаниями, и страдания, казалось, сделали его старее.
Я был взволнован. Доа не сдвинулась с места:
- Ты не справишься один. Чем ты жил это время? Если ты пришел сюда, значит, и мне было место в твоих думах. Прошу, отдай мне еще немного времени.
Я не смог молвить ни слова. Все это казалось видением, бредом ослабшего разума.
Как я мог сказать, что я жил только мыслями о ней, и что эта наша встреча должна была стать последней точкой моего пути, и что в тот момент я испытывал невыносимые муки о том, что оставил ее?
Она подошла ко мне и заглянула в глаза. А я смотрел на нее.
- Я должна была спрятать тебя. Имею ли я права на прощение?
- О чем ты? – сказал я, едва удерживая себя в руках. Мне почудилось, что еще одно мгновение, еще одно ее слово и мою грудь разорвет жгучая боль.
- Я так долго искала тебя, так долго ждала этого момента, что теперь я не знаю, как мне сказать, что мне говорить… Послушай, только послушай. Я даже не пытаюсь представить, через какие испытания тебе пришлось пройти, что ты чувствовал все это время, каким стало твое мировоззрение и все то, что я знала в тебе. Я боюсь, что не ты теперь стоишь предо мной. Но это не остановит меня, так как вина, которую я должна искупить, не позволит мне больше дышать.
Мне известно, что говорил тебе Сейр, во что вынудил или позволил поверить. Я знала его, знала достаточно давно. Когда-то мы были едины в устремлениях и идеях, но наши пути разошлись еще в начале. Когда он рассказал о тебе, то я не поверила. И не спрятала тебя, хотя должна была. Я хотела попробовать, испытать, где, у какого края начинается твоя вторая неопознанная сущность. Простишь ли ты меня за то, что я не поверила тебе?
Доа говорила быстро и взволнованно, боясь потерять меня снова, но я был уже так далек от всего, что она ведала. Я взял ее руки, и их дрожь постепенно угасла в моих ладонях. Это был ответ, и тогда в глазах Доа проступили слезы. Она опустила голову на мою грудь.
- Мы должны найти его, - молвила она чуть позже. – Все должно прийти к своему окончанию, и мы обязаны постараться сделать итог как можно более разумным. Каждый из нас свободен, но только мера и разумность делает существование выносимым. Отрицая, ты теряешь себя в замкнутом страдании, и в этом пути нет ни света, ни гармонии с собой и миром. Не бойся признать свою слабость перед происходящим, перед неуправляемым потоком случайностей и нежелательных событий, смирись и отдайся этому движению, не пытайся понять всю его необъятную сущность, наслаждайся только мгновенным счастьем, присутствием любви и возможностью бесконечного познания. А Сейр… Любое зло когда-то было маленьким ребенком, которому не хватало любви. Он безумен, и лишь немногие способны простить ему его одержимость. Я боюсь, если мы не найдем его раньше, он будет непременно схвачен и казнен. Я прошу тебя о помощи, хотя не знаю, какие чувства ты питаешь к своему прежнему учителю, сможешь ли ты отпустить свою ненависть и разочарование.
Я ответил ей, что не испытывал никакой злости на Сейра, и никогда не винил его в своих переживаниях. Я сказал ей правду, так как все произошедшее со мной я считал только результатом собственного выбора.
И, смею признать, что думал я вовсе не о том, что оставило для меня прошлое, и как на мою жизнь повлияла встреча с Сейром. Я едва мог поверить, что несколько минут назад я мечтал проститься с Доа и уйти из жизни. Обняв ее, я почувствовал, будто это был причал.
Он позволил себя найти. Ничего не сказав Доа, я отправился к той самой вершине, на которой мы прежде часто вели беседы. Сейр стоял там, на самом краю, и, чуть склонив голову, смотрел куда-то в пропасть.
- Здесь когда-то все и начиналось, - произнес он, не глядя на меня.
- Что же теперь?
Когда он шевельнулся, в глаза мне метнулся холодный блик стали, упрятанной в ткань его одежды.
- Скажи, - сказал он, чуть улыбаясь, - чего хотел бы ты? Я ничего не просеял, и земля эта не даст мне никаких плодов и урожая, я не связал себя ни с чем, и даже воспоминания, которые вселяли когда-то веру, теперь остались никчемным пеплом. Разве ты не чувствуешь то, что чувствую я? Ты был всегда моим зеркалом, ты вторил всем моим мыслям и некогда воплощал все мои желания. Я любил тебя так же сильно, как любил себя, потому что ты был мною. Нашел ли ты теперь то, что искал? Будет ли твое существование полноценным без меня? Не торопись с ответом, я дам тебе еще немного времени, хоть прождал уже достаточно долго. Ведь остался один последний шаг, и если ты проследуешь за мной, мы навсегда останемся едины, и наши мысли сольются в бессмертии…
- Я не пойду с тобой, - я оборвал его. - Теперь это только твой путь.
Сейр опустил свой взгляд, и лицо его стало прежним – бледно-печальным и чуть усталым.
- Что ж, я предсказывал это, - его голос изменился и принял свой привычный прохладный оттенок. – Ты выбрал ее, хоть она никогда не ответит тебе тем же чувством. Какая слабость, и ты поддался ей, и ты предал все, что мы имели с тобой, о чем я твердил тебе! Но я не буду жалеть, потому что иного ты не достоин. Теперь же я обретаю свое завершение.
Он вдруг поднял между нами магический барьер. Я с испугом вообразил, что он готовился сделать. Прошел миг, и я понял, что она тоже здесь. Доа поравнялась со мной, потом потянулась вперед, словно пытаясь коснуться рукой барьера.
- Ты всегда презирала меня за то, что я боялся смерти, - Сейр обратился к ней. – Мне придется тебя разочаровать. Ты же не хотела, чтобы я видел, как время съедает твою красоту, как твои нежные руки покрываются трещинами времени, как старость выпивает твой ум. Мы бы не срослись костями, а жизни для твоей любви было бы слишком мало, не так ли? Пусть все останется здесь. И, я обещаю, это будет очень красиво.
Внезапно Сейр вынул клинок и вонзил его себе в грудь. Кровь выступила на его губах, и он упал.
Краем зрения я видел, как вздрогнула Доа. Тогда же все прояснилось, и мысль последняя сдавила все мое нутро так, что, казалось, оно вывернется наизнанку.
Доа опустилась к нему и прижала свои губы к его окровавленным губам. Все, что она сделала – со мной и с собой - все было только ради него. И я не мог больше смотреть.
Я ушел, оставив ее там. Я ненавидел ее за то, что она обманула мою надежду; я ненавидел его за то, что он покончил с собой у нее на глазах. Внутри не было ничего, кроме дребезжащей боли.
По дороге назад я нашел, что отряд Стражей гнался за мной. Мне не хотелось бежать, но я не мог остановиться. Несколько стрел, одна за другой, догнали меня и вошли во плоть. Прислонившись к дереву, я вынул стрелы и стал ждать, пока вся моя кровь, до последней капли вытечет из меня, или пока другая иная участь, которую несли Стражи, меня нагонит. Я закрыл глаза, не думая их когда-либо больше открыть.
И я видел, как я продолжаю лететь, и как за мной несется дождь стрел. Последние силы и остатки воли к жизни несли меня все дальше, несмотря на темно-багровые соки, потоками струящиеся по моим когтям и перьям. Зрение мое становилось все мутнее. Подо мной кружили леса, впереди и надо мной мерцало яркое, такое светлое и солнечное небо.
И где-то внизу, меж ветвей и молодой листвы порхал чей-то воздушный змей. Я смотрел только на него, и ощущал, как истекают мои последние минуты, падая, капля за каплей, туда, на землю. И я вдруг упал вместе с ними.
Меня обняла боль. Я ударил крылом по тверди, и рассеял вокруг свою кровь, отчаяние и ненависть – все то, что еще оставалось во мне. Люди подбирались все ближе. Один из них занес надо мной копье.
Потом я ощутил свой дух выбравшимся из тела. Я отошел от Птицы и встал за спиной у маленького мальчика. Он дрожал, и я мог ощутить весь его страх перед явлением смерти, перед кошмаром всего сущего, перед болью бытия, перед той огромной Вдыхающей Дырой, которая противопоставлялась его хрупкому, совсем ничтожному сознанию. Когда Птица вскрикнула, я закрыл ладонями его глаза.
Слезы лились по моим щекам, и, опустившись к уху мальчика, я обнял его и тихо произнес:
«Не бойся».
Бонус: старенький арт.
а остальные главы найдутся здесь.
гл10 + бонус
Возвращение.
Я переживал зиму. Зима была и внутри меня, и снаружи, и в ладонях, и на губах, и в легких - во всем ощущалось ее пронизывающее дыхание. Там, где уснули все проявления трепещущей жизни, где застыли, остановившись на какой-то глубокой, вселенски важной мысли, все движения природы, там осталась и моя душа, укутанная в спокойствие и ожидание.
Одно поселение сменялось другим, и встающие предо мной города, задумчиво белые и тихие, проходили друг за другом, не касаясь меня. Это все были призраки – не прошлого и не будущего, призраки застывшего времени, оставшиеся сами пред собой, как перед зеркалом льда. Отражались и снова отражались, но лишь в себе.
Я не чувствовал ни усталости, ни жажды. Бег сменился шагом, и шаг этот был скорее похож на медленное парение, следующее капризам одного только ветра. Хотел ли я чего-то? Отныне ни покоя, ибо его я обрел в изобилии, ни новой искры, ни страсти я не желал. И мысль об этом не беспокоила меня.
Все казалось ошибкой, но не несущей разочарования. Вера могла бы спасти меня от медленного угасания и растворения в холодном бесстрастном сне, но я даже не хотел искать. Все, что было у меня – это время. Оно было похоже на снег, бесконечно летящий откуда-то с неба и неспешно покрывавший новыми пластами землю. Землю, которая больше не смогла бы стать прежней.
Белое лицо зимы напоминало мне Доа, но этот образ был всего лишь отголоском чего-то нереального и навсегда потерянного. Она стала именем из сказки, выражением недостижимой и поэтому грустной мечты.
День за днем, я все чаще думал о ней. И не мог понять, что именно в тех воспоминаниях притягивало меня даже в тот момент, когда ничто, абсолютно ничто иное не могло заставить мою грудь наполняться тем едва ощутимым теплом. Я погружался в память, произнося в мыслях ее имя и цитируя ее, потом снова возвращался и старался понять, почему я не могу позволить себе забыть Доа. Ответ казался очевидным, но я отдалял признание самому себе…и все это казалось таким глупым, таким по-детски глупым.
Солнце становилось нежнее. Долгое помешательство зимы отпускало землю, и тогда я стал все реже оглядываться назад. Потребность в новых задачах и целях проявлялась все острее, но, как и прежде, наталкивалась на отрицание и пустоту.
И я решил, что пустота сможет меня принять.
Необходимость уйти становилась для меня все очевиднее, и однажды вопрос остался лишь в том, какой момент был бы наиболее удобен.
Странно, но я не принимал мысли о спонтанном, необдуманном самоубийстве, так как мне казалось, что только тщательная подготовка принесет мне удовлетворение. Выбирая способ и место, я не испытывал страха, и даже не думал о своем намерении как о чем-то неординарном или непривычном, словно я собирался совершить нечто обыденное, но все же требующее внимания. Это было подобно священной церемонии.
Понимал ли я, к чему подхожу так близко? И да, и нет. Я пребывал в состоянии, которое нельзя было бы назвать обычным и нормальным для человека; я уже не думал, как человек, живущий привычной для его окружения и времени жизнью. Но тогда, наедине с собой, я был максимально объективен по отношению к своему решению и выбору, потому что определенно знал, чего я хотел и от чего готов был отказаться. Одиночество позволило мне понять, что есть я вне всего остального. И там я был ничем и всем одновременно.
Я захотел увидеть ее в последний раз.
Она любила бывать в этом саду весной, когда можно было ласкать свой взгляд и свои чувства в мягком облаке цветущих деревьев. И она была там в тот день. Я сразу наткнулся на ее ярко-алое платье и блеск тех же длинных и скользящих в пальцах ветерка шелковых нитей волос. Она стояла ко мне спиной, но я не хотел подходить к ней, и не хотел говорить с ней.
Цветение напоминало снежное облако, в которое так неожиданно вплелись ветви деревьев и силуэт алой, подобно кровоточащей рваной ране, фигуры.
Я простился. Больше ни одной мысли не промелькнуло в моей голове, я просто смотрел. Смотрел, не хватаясь за этот миг и за этот контраст цветов, так как не пытался запомнить - память об этом была ни к чему.
«Не уходи!» – она воскликнула, и я вздрогнул.
Она обернулась. Как она изменилась! Если бы я видел ее раньше… ее лицо было умыто многими слезами, опечалено многими терзаниями, и страдания, казалось, сделали его старее.
Я был взволнован. Доа не сдвинулась с места:
- Ты не справишься один. Чем ты жил это время? Если ты пришел сюда, значит, и мне было место в твоих думах. Прошу, отдай мне еще немного времени.
Я не смог молвить ни слова. Все это казалось видением, бредом ослабшего разума.
Как я мог сказать, что я жил только мыслями о ней, и что эта наша встреча должна была стать последней точкой моего пути, и что в тот момент я испытывал невыносимые муки о том, что оставил ее?
Она подошла ко мне и заглянула в глаза. А я смотрел на нее.
- Я должна была спрятать тебя. Имею ли я права на прощение?
- О чем ты? – сказал я, едва удерживая себя в руках. Мне почудилось, что еще одно мгновение, еще одно ее слово и мою грудь разорвет жгучая боль.
- Я так долго искала тебя, так долго ждала этого момента, что теперь я не знаю, как мне сказать, что мне говорить… Послушай, только послушай. Я даже не пытаюсь представить, через какие испытания тебе пришлось пройти, что ты чувствовал все это время, каким стало твое мировоззрение и все то, что я знала в тебе. Я боюсь, что не ты теперь стоишь предо мной. Но это не остановит меня, так как вина, которую я должна искупить, не позволит мне больше дышать.
Мне известно, что говорил тебе Сейр, во что вынудил или позволил поверить. Я знала его, знала достаточно давно. Когда-то мы были едины в устремлениях и идеях, но наши пути разошлись еще в начале. Когда он рассказал о тебе, то я не поверила. И не спрятала тебя, хотя должна была. Я хотела попробовать, испытать, где, у какого края начинается твоя вторая неопознанная сущность. Простишь ли ты меня за то, что я не поверила тебе?
Доа говорила быстро и взволнованно, боясь потерять меня снова, но я был уже так далек от всего, что она ведала. Я взял ее руки, и их дрожь постепенно угасла в моих ладонях. Это был ответ, и тогда в глазах Доа проступили слезы. Она опустила голову на мою грудь.
- Мы должны найти его, - молвила она чуть позже. – Все должно прийти к своему окончанию, и мы обязаны постараться сделать итог как можно более разумным. Каждый из нас свободен, но только мера и разумность делает существование выносимым. Отрицая, ты теряешь себя в замкнутом страдании, и в этом пути нет ни света, ни гармонии с собой и миром. Не бойся признать свою слабость перед происходящим, перед неуправляемым потоком случайностей и нежелательных событий, смирись и отдайся этому движению, не пытайся понять всю его необъятную сущность, наслаждайся только мгновенным счастьем, присутствием любви и возможностью бесконечного познания. А Сейр… Любое зло когда-то было маленьким ребенком, которому не хватало любви. Он безумен, и лишь немногие способны простить ему его одержимость. Я боюсь, если мы не найдем его раньше, он будет непременно схвачен и казнен. Я прошу тебя о помощи, хотя не знаю, какие чувства ты питаешь к своему прежнему учителю, сможешь ли ты отпустить свою ненависть и разочарование.
Я ответил ей, что не испытывал никакой злости на Сейра, и никогда не винил его в своих переживаниях. Я сказал ей правду, так как все произошедшее со мной я считал только результатом собственного выбора.
И, смею признать, что думал я вовсе не о том, что оставило для меня прошлое, и как на мою жизнь повлияла встреча с Сейром. Я едва мог поверить, что несколько минут назад я мечтал проститься с Доа и уйти из жизни. Обняв ее, я почувствовал, будто это был причал.
Он позволил себя найти. Ничего не сказав Доа, я отправился к той самой вершине, на которой мы прежде часто вели беседы. Сейр стоял там, на самом краю, и, чуть склонив голову, смотрел куда-то в пропасть.
- Здесь когда-то все и начиналось, - произнес он, не глядя на меня.
- Что же теперь?
Когда он шевельнулся, в глаза мне метнулся холодный блик стали, упрятанной в ткань его одежды.
- Скажи, - сказал он, чуть улыбаясь, - чего хотел бы ты? Я ничего не просеял, и земля эта не даст мне никаких плодов и урожая, я не связал себя ни с чем, и даже воспоминания, которые вселяли когда-то веру, теперь остались никчемным пеплом. Разве ты не чувствуешь то, что чувствую я? Ты был всегда моим зеркалом, ты вторил всем моим мыслям и некогда воплощал все мои желания. Я любил тебя так же сильно, как любил себя, потому что ты был мною. Нашел ли ты теперь то, что искал? Будет ли твое существование полноценным без меня? Не торопись с ответом, я дам тебе еще немного времени, хоть прождал уже достаточно долго. Ведь остался один последний шаг, и если ты проследуешь за мной, мы навсегда останемся едины, и наши мысли сольются в бессмертии…
- Я не пойду с тобой, - я оборвал его. - Теперь это только твой путь.
Сейр опустил свой взгляд, и лицо его стало прежним – бледно-печальным и чуть усталым.
- Что ж, я предсказывал это, - его голос изменился и принял свой привычный прохладный оттенок. – Ты выбрал ее, хоть она никогда не ответит тебе тем же чувством. Какая слабость, и ты поддался ей, и ты предал все, что мы имели с тобой, о чем я твердил тебе! Но я не буду жалеть, потому что иного ты не достоин. Теперь же я обретаю свое завершение.
Он вдруг поднял между нами магический барьер. Я с испугом вообразил, что он готовился сделать. Прошел миг, и я понял, что она тоже здесь. Доа поравнялась со мной, потом потянулась вперед, словно пытаясь коснуться рукой барьера.
- Ты всегда презирала меня за то, что я боялся смерти, - Сейр обратился к ней. – Мне придется тебя разочаровать. Ты же не хотела, чтобы я видел, как время съедает твою красоту, как твои нежные руки покрываются трещинами времени, как старость выпивает твой ум. Мы бы не срослись костями, а жизни для твоей любви было бы слишком мало, не так ли? Пусть все останется здесь. И, я обещаю, это будет очень красиво.
Внезапно Сейр вынул клинок и вонзил его себе в грудь. Кровь выступила на его губах, и он упал.
Краем зрения я видел, как вздрогнула Доа. Тогда же все прояснилось, и мысль последняя сдавила все мое нутро так, что, казалось, оно вывернется наизнанку.
Доа опустилась к нему и прижала свои губы к его окровавленным губам. Все, что она сделала – со мной и с собой - все было только ради него. И я не мог больше смотреть.
Я ушел, оставив ее там. Я ненавидел ее за то, что она обманула мою надежду; я ненавидел его за то, что он покончил с собой у нее на глазах. Внутри не было ничего, кроме дребезжащей боли.
По дороге назад я нашел, что отряд Стражей гнался за мной. Мне не хотелось бежать, но я не мог остановиться. Несколько стрел, одна за другой, догнали меня и вошли во плоть. Прислонившись к дереву, я вынул стрелы и стал ждать, пока вся моя кровь, до последней капли вытечет из меня, или пока другая иная участь, которую несли Стражи, меня нагонит. Я закрыл глаза, не думая их когда-либо больше открыть.
И я видел, как я продолжаю лететь, и как за мной несется дождь стрел. Последние силы и остатки воли к жизни несли меня все дальше, несмотря на темно-багровые соки, потоками струящиеся по моим когтям и перьям. Зрение мое становилось все мутнее. Подо мной кружили леса, впереди и надо мной мерцало яркое, такое светлое и солнечное небо.
И где-то внизу, меж ветвей и молодой листвы порхал чей-то воздушный змей. Я смотрел только на него, и ощущал, как истекают мои последние минуты, падая, капля за каплей, туда, на землю. И я вдруг упал вместе с ними.
Меня обняла боль. Я ударил крылом по тверди, и рассеял вокруг свою кровь, отчаяние и ненависть – все то, что еще оставалось во мне. Люди подбирались все ближе. Один из них занес надо мной копье.
Потом я ощутил свой дух выбравшимся из тела. Я отошел от Птицы и встал за спиной у маленького мальчика. Он дрожал, и я мог ощутить весь его страх перед явлением смерти, перед кошмаром всего сущего, перед болью бытия, перед той огромной Вдыхающей Дырой, которая противопоставлялась его хрупкому, совсем ничтожному сознанию. Когда Птица вскрикнула, я закрыл ладонями его глаза.
Слезы лились по моим щекам, и, опустившись к уху мальчика, я обнял его и тихо произнес:
«Не бойся».
Бонус: старенький арт.
@темы: верю, что кто-то это осилил, Рассказ, Философия