Одно большое Небо для одного маленького Человека - это не роскошь, а необходимость.
чуть-чуть фантасмагории
В больших и маленьких домах, в лачугах и покосившихся домишках; в парче, бархате и тряпье спят розовощекие сахарные дети, пахнущие свежим молоком и марципаном. Всякий раз, когда рождественское покрывало, усыпанное серебряными звездами и золотыми яблоками, опускается на праздничный город, они смотрят с надеждой на игривые язычки пламени в каминах, и ждут маленькое рождественское чудо, которое лежит в потайном фланелевом кармане Хранителя Храфна (по соседству с печеными грушами и клюквенным сиропом в чашке).
Храфн живет на опушке заиндевелого леса, в настоящем сказочном домике – три сверкающих леденцовых оконца, теплое кедровое дерево и кудрявый дымок из трубы на покатой крыше. На пороге сидит пушистый рыжий кот и лениво умывает лапкой важную мордочку, а задиры-воронята норовят клюнуть его в большой шершавый нос. Котик морщится и недовольно шипит, прячась за резными перилами. Воронята смеются и, подхватив бисквитные крошки, заботливо выложенные в кормушку, улетают с победным кличем.
На кухне весело потрескивают дрова, пыхтит и отдувается пузатый котелок с можжевеловой похлебкой. Пахнет заветными травками и зеленым чаем с цукатами. За круглым столом, высеченным из дубового пня, сидит Хранитель Храфн и помешивает деревянной ложкой горячий пунш, обильно сдабривая его корицей и сахарной крошкой. Теплый умиротворенный воздух покачивается на волнах сонного утреннего света, ласково теребя макушку поношенного цилиндра, прохудившегося по краям. Башмаки, сшитые из осенних забытых листьев, выстукивают невпопад старинную песенку о румяной скрипачке и первом подснежнике. Старый олень у печки шевелит ушами, вздрагивает в полудреме и возвращается к длинным северным снам о море, чайках и ослепительной дорожке горизонта вдалеке.
Хранитель Храфн достает из сундука с сургучовой печатью хрустящую бумагу, в которую обычно заворачивают промасленную камбалу или треску, разворачивает тяжелые листы и хмурит густые огненные брови. Пока нежные детские веки прикрывают уставшие за день глаза, ему придется немало потрудиться. Вот сказка о своенравной принцессе робко выглядывает из-за скрипучих дверей, а за ней тянутся волшебные истории о пастухах и пастушках, зеленых лугах, песчаных пляжах, одиноких королевичах, задорных шутах, счастливых цирковых повозках, глубоких сумрачных озерах и прозрачном голубом небе.
- Нет, нет! – смеется Храфн, отчего его охряные глаза превращаются в щелки – Потерпите до лета.
Неторопливо ступая по доскам, Хранитель идет в подвал, где прячутся холодные и колкие рождественские сказки в шапках из влажного снега и снежных же, кружевных рукавицах. Они кутаются в белые покрывала и с любопытством смотрят в доброе лицо Хранителя Чудес. Такие крошечные, странные, новорожденные – детеныши безликой, бесконечной зимы.
Храфн сажает их в карманы вельветового пальто на меху и несет на кухню, чтобы напоить в дорогу сладковатым пуншем и бодрящим лимонадом вприкуску с ложкой гречишного меда.
Укутанные в коричневую плотную бумагу, обвязанные тонкой бечевкой и белой лентой, рождественские сказки сворачиваются клубком и ждут своего часа – когда любимые мамы и слегка уставшие папы погладят жиденькие сливочные волосенки своего молочного ребенка, поцелуют мягкую податливую щеку и расскажут еще одну мистерию Хранителя Чудес Храфна. О заснеженных полянах, хитрых лисах в темных норах, замерзшей клюкве и пряниках с халвой.
Сказки не любят суеты. Оленьи упряжки несут миниатюрные конверты сквозь ледяной туман и снежные брызги неспешно, уютно покачивая на ходу. Ветвистые рога, усыпанные мириадами лесных светлячков – сияющих, в искрах зимнего света, подпирают тяжелые кроны столетних сосен, задевают мимоходом беличьи запасы в холщовых мешочках, развешанные на ветвях (орехи вперемешку с холодной, хрусткой брусникой). Рождественские сказки впадают в дрему, лениво замирают, прислушиваясь к песням ветра и говору птиц в вышине. Сонная дымка опускается на волшебные лица, как муслиновое покрывало или прозрачная маска. Сладкой ватой, тягучей, далекой и липкой становится мир, и только олени, танцующие среди барханов, напоминают о детях, наряженных елках и долгожданных подарках.
Пройдет год, еще один, за ними – десяток. Сказки вернутся просроченными бандеролями домой, в промерзший подвал, под крыло нестареющего Храфна. Туда, где пастушки с хохотом гоняют пастушков по зеленым солнечным полям, одинокие королевичи бродят по песчаным пляжам, задорные шуты гарцуют мимо разукрашенных цирковых повозок, а сумрачные озера наливаются глубиной под зеркалом голубого неба.
В больших и маленьких домах, в лачугах и покосившихся домишках; в парче, бархате и тряпье спят розовощекие сахарные дети, пахнущие свежим молоком и марципаном. Всякий раз, когда рождественское покрывало, усыпанное серебряными звездами и золотыми яблоками, опускается на праздничный город, они смотрят с надеждой на игривые язычки пламени в каминах, и ждут маленькое рождественское чудо, которое лежит в потайном фланелевом кармане Хранителя Храфна (по соседству с печеными грушами и клюквенным сиропом в чашке).
Храфн живет на опушке заиндевелого леса, в настоящем сказочном домике – три сверкающих леденцовых оконца, теплое кедровое дерево и кудрявый дымок из трубы на покатой крыше. На пороге сидит пушистый рыжий кот и лениво умывает лапкой важную мордочку, а задиры-воронята норовят клюнуть его в большой шершавый нос. Котик морщится и недовольно шипит, прячась за резными перилами. Воронята смеются и, подхватив бисквитные крошки, заботливо выложенные в кормушку, улетают с победным кличем.
На кухне весело потрескивают дрова, пыхтит и отдувается пузатый котелок с можжевеловой похлебкой. Пахнет заветными травками и зеленым чаем с цукатами. За круглым столом, высеченным из дубового пня, сидит Хранитель Храфн и помешивает деревянной ложкой горячий пунш, обильно сдабривая его корицей и сахарной крошкой. Теплый умиротворенный воздух покачивается на волнах сонного утреннего света, ласково теребя макушку поношенного цилиндра, прохудившегося по краям. Башмаки, сшитые из осенних забытых листьев, выстукивают невпопад старинную песенку о румяной скрипачке и первом подснежнике. Старый олень у печки шевелит ушами, вздрагивает в полудреме и возвращается к длинным северным снам о море, чайках и ослепительной дорожке горизонта вдалеке.
Хранитель Храфн достает из сундука с сургучовой печатью хрустящую бумагу, в которую обычно заворачивают промасленную камбалу или треску, разворачивает тяжелые листы и хмурит густые огненные брови. Пока нежные детские веки прикрывают уставшие за день глаза, ему придется немало потрудиться. Вот сказка о своенравной принцессе робко выглядывает из-за скрипучих дверей, а за ней тянутся волшебные истории о пастухах и пастушках, зеленых лугах, песчаных пляжах, одиноких королевичах, задорных шутах, счастливых цирковых повозках, глубоких сумрачных озерах и прозрачном голубом небе.
- Нет, нет! – смеется Храфн, отчего его охряные глаза превращаются в щелки – Потерпите до лета.
Неторопливо ступая по доскам, Хранитель идет в подвал, где прячутся холодные и колкие рождественские сказки в шапках из влажного снега и снежных же, кружевных рукавицах. Они кутаются в белые покрывала и с любопытством смотрят в доброе лицо Хранителя Чудес. Такие крошечные, странные, новорожденные – детеныши безликой, бесконечной зимы.
Храфн сажает их в карманы вельветового пальто на меху и несет на кухню, чтобы напоить в дорогу сладковатым пуншем и бодрящим лимонадом вприкуску с ложкой гречишного меда.
Укутанные в коричневую плотную бумагу, обвязанные тонкой бечевкой и белой лентой, рождественские сказки сворачиваются клубком и ждут своего часа – когда любимые мамы и слегка уставшие папы погладят жиденькие сливочные волосенки своего молочного ребенка, поцелуют мягкую податливую щеку и расскажут еще одну мистерию Хранителя Чудес Храфна. О заснеженных полянах, хитрых лисах в темных норах, замерзшей клюкве и пряниках с халвой.
Сказки не любят суеты. Оленьи упряжки несут миниатюрные конверты сквозь ледяной туман и снежные брызги неспешно, уютно покачивая на ходу. Ветвистые рога, усыпанные мириадами лесных светлячков – сияющих, в искрах зимнего света, подпирают тяжелые кроны столетних сосен, задевают мимоходом беличьи запасы в холщовых мешочках, развешанные на ветвях (орехи вперемешку с холодной, хрусткой брусникой). Рождественские сказки впадают в дрему, лениво замирают, прислушиваясь к песням ветра и говору птиц в вышине. Сонная дымка опускается на волшебные лица, как муслиновое покрывало или прозрачная маска. Сладкой ватой, тягучей, далекой и липкой становится мир, и только олени, танцующие среди барханов, напоминают о детях, наряженных елках и долгожданных подарках.
Пройдет год, еще один, за ними – десяток. Сказки вернутся просроченными бандеролями домой, в промерзший подвал, под крыло нестареющего Храфна. Туда, где пастушки с хохотом гоняют пастушков по зеленым солнечным полям, одинокие королевичи бродят по песчаным пляжам, задорные шуты гарцуют мимо разукрашенных цирковых повозок, а сумрачные озера наливаются глубиной под зеркалом голубого неба.
@темы: Творчество
-
-
19.01.2012 в 16:26-
-
19.01.2012 в 16:29