Дважды два — стеариновая свечка
Рабочее название: Ева 2.0. (любые совпадения - это лишь совпадения)
Жанр: фантастика
читать дальше1
Легально или нет, по воздуху, подземным тоннелям или с продовольственными поездами в особую зону всегда просачивались люди. Здесь это было настолько привычно, - естественно запрещено, но все же привычно, - что журналисты уже перестали печатать списки арестованных. А поскольку тюрьмы были заражены, так называемых нелегалов направляли работать на кладбища, в больницы и морги: рыть могилы, проводить принудительную вакцинацию особо сопротивляющейся части населения или обрабатывать зараженные кварталы.
— Что важной шишкой себя чувствуешь? – инфицированный пациент, в судорогах выворачивая руки, зафиксированные пластиковыми жгутами, брыкался изо всех сил. Двое санитаров держали его за плечи, — Приехала тут нелегалом! Воду пьешь нашу, еду жрешь, в квартирах умерших трудяг живешь, ничего не сделала для города, тварь паршивая. На все готовенькое… Уколы мне ставит!
Медсестра отвернула голову к стене и ледяным голосом повторила:
— Успокойтесь, прошу вас. Это все ради вашего блага…
— Блага? Блага?! Да ты мне еще скажи, что лекарство колешь. Усыпишь меня, как пса паршивого, и как звать не вспомнишь, в яму кинешь и бетоном зальешь. Знаю я… — он завопил от боли, сжимая зубы. Раздался хруст. Переглянувшись с напарником, санитар с силой надавил больному на щеки, искаженный судорогой рот приоткрылся.
— Это все ради вашего блага, — медсестра резким движением вонзила шприц в шею инфицированного и ввела лекарство.
— Тварь! Сука! Мразь паршивая! – судороги усилились, запрокинув голову назад, больной раскрыл рот в беззвучном крике. Через мгновение тело обмякло, пузыри слюны белым налетом высохли на потрескавшихся губах.
— Готов. Тринадцать против двух. Нужно доложить, — санитар вытер пот и встал, потирая шею.
— Быстро он. - Медсестра наклонилась и с презрением посмотрела в лицо трупа. – В одном ты был прав, сучье отродье, имя твое я и вправду не помню.
— Ева, не выражайся при пациенте. Ты же знаешь, что он горожанин. Око только минуту назад ушло.
— Секунду назад из пациента он превратился в V-11 от сегодняшнего числа. Я целый час выслушивала от него весь этот бред, пока око надзираловки было в нашем секторе. Этот выродок мне все настроение испортил, – медсестра сняла защитную маску и харкнула в лицо покойника.
2
В баре для нелегалов было около десяти человек, которые поодиночке пили, уставившись в беззвучные экраны телевизоров, где проплывали ярко-зеленые буквы: «Для получения статуса горожанина необходимо выполнить долг перед правительством Найвсити. Шесть тысяч часов общественных работ отделяют Вас от статуса горожанина Найвсити. Упорно трудясь, Вы обеспечиваете достойное будущее…».
В других барах, где подавались смеси полегче, было веселее, но Ева предпочитала молчаливый полумрак затуманивающей сознание смеси №8. Проведя идентификационным браслетом по считывателю робота-охранника, она подошла к стойке и нажала красную кнопку запроса два раза.
— Добрый вечер, - робот-бармен поставил перед ней два стакана и наполнил их прозрачной жидкостью из своей руки-шланга.
— И тебе не болеть. Хотя, ты, дружище, и не заразишься. Скоро настанет ваша эра, только вот подожди, люди передохнут. — Ева усмехнулась, залпом выпила смесь, выдохнула и тут же опустошила второй стакан.
К стойке подошел худощавый мужчина неопределенного возраста: впалые скулы сероватого оттенка покрывала темная щитина. Руки его были обмотаны серыми тряпками. Он окинул Еву быстрым взглядом, криво улыбнулся и стукнул кулаком по красной кнопке.
— Простите, сэр, но ваш лимит исчерпан. Приходите завтра, - робот убрал пустые стаканы и замер напротив Евы.
— Меня зовут Ева, — девушка слегка прикоснулась к замотанной руке нелегала и заказала еще две порции смеси, — Одной мне не осилить свой лимит, а к утру все обнулится.
Светлые жесткие волосы незнакомца были небрежно зачесаны набок, глаза голубые, ясные и светлые, бескровные губы сложились в кривую усмешку.
— Я - Давид, — нелегал взял полный стакан в руку и поднес его к глазам, — Никогда не задумывались, из чего делают это пойло?
— Картошка, — вяло ответила Ева, выпив смесь, — здесь только она и растет. Картошка и мерзкий земляной хлеб. Ты инфицирован? Твои руки ужасны. Неспроста же ты их так прячешь.
— Нет, я в порядке, — Давид поставил выпивку на стол, так и не притронувшись к ней, — Вы ведь медработник, так? Только у них лимит больше трех.
Ева, улыбаясь, заправила прядь волос за ухо:
— А ты догадливый. Только что толку. Для всех нелегалов, что бы они ни делали, есть только одна плата – лимит на выпивку. Не работаешь, прячешься от миграционной полиции – не получаешь смесь.
Давид отодвинул стакан к краю стойки и посмотрел в глаза Еве:
— Поэтому все работают. Я как-то пробовал бросить пить, но ничего не вышло. Знаете, абстинентный синдром – неприятная штука.
— Мне запрещено рассказывать, но плевать я хотела на запреты этих офисных крыс. Я в больнице часто вижу горожан, по правде говоря, кроме двух санитаров моей смены все остальные в больнице – горожане. Так вот они не пьют смесь. Совсем.
— У них свои способы убегать от реальности. Это огромный город, до эпидемии он считался одним из самых развитых в Западном Полушарии. Технологии: электроника, роботехника, генная инженерия. Реальность размыта, снаружи есть только мы — нелегалы, обеспечивающие их существование. Найвсити еще до обнаружения вируса был заражен.
— Заражен? – Ева взяла стакан Давида и сделала глоток.
— Я занимался изучением изменений психики человека. Я приехал сюда для исследований. Местные жители в течение последних тридцати лет постепенно менялись. Изменения затронули не только их социальное поведение. Проблема ушла корнями в более глубокие сферы человеческой жизни.
— Но если ты – ученый, почему ты не сидишь, где все эти шишки, в лабораториях, а носишь браслет арестанта?
— Так вышло. Но я не жалуюсь. Это не мешает моим исследованиям.
Ева допила и вновь коснулась перебинтованной руки Давида:
— Что с твоими руками, черт побери? Я смогу помочь, я же медсестра.
Над барной стойкой зажглась синяя лампа, телевизионные экраны потухли, робот-охранник выехал в центр и его динамик громко объявил:
— Через пятнадцать минут настанет комендантский час, всем необходимо покинуть помещение.
Ева встала и провела кончиками пальцев по спине Давида:
— У меня квартира через квартал. Абсолютно пустая.
Выйдя из бара, Ева укуталась в плащ: по ночам ветер усиливался. Синие уличные фонари прочертили болезненно впалые щеки Давида и его влажные глаза.
— Давно вы на службе? – Давид засунул руки в карманы, наклонил голову и сгорбился.
— Нет, не слишком давно. Моя предшественница умерла с месяц назад, — Ева кокетливо покачивала бедрами в такт шагам, смесь разгоняла тепло по ее телу.
— Медработникам тяжело приходится. Я слышал, в первый месяц эпидемии полностью сменили два состава городской медслужбы. Но почему все еще так много смертей? Лекарство ведь нашли еще в начале года.
— Тринадцать к двум, — пробормотала Ева, — это лекарство больше убивает, чем лечит. Но конечно же на экранах об этой статистике ни слова. Паника правительству ни к чему. А кем ты работаешь?
— Я? – Давид передернул плечами, — Я занимался раньше захоронениями, потом подметал улицы. Сейчас я временно не могу работать… Руки.
— Производственная травма, — кивнула Ева и протиснулась в дом за железную дверь.
Внутри горел матовый белый свет, серые бетонные лестницы без перил бесконечными зигзагами вели наверх.
На третьем этаже Ева остановилась у гладкой черной двери без таблички, такой же, как и с десяток дверей этажами ниже, и привычным движением провела ключом-картой по экрану-считывателю:
— Здесь не слишком уютно, я тут и не живу почти, только ночую.
Вытянутая прямоугольная комната, казавшаяся огромной из-за пустоты, была хорошо освещена. Стены и потолок белые, пол серый. У окна стояла большая кровать, напротив – стол с двумя одинаковыми стульями, книжный шкаф, на полках которого лежала одежда, и белая глянцевая дверь ванной.
— Так просторно. Вам повезло с квартирой, — Давид сделал шаг вперед, оглядывая покои, — меня поселили в общежитие, как и всех остальных.
— Везение тут не причем, — Ева кинула пальто в угол у двери и разулась, — Одежду можешь положить на полку.
Давид снял обувь, подошел к шкафу и стал раздеваться, фонари в окне потухли — началась обработка улиц.
— Свет выключить? – спросила Ева.
— Да, пожалуйста.
— Мне раздеться самой или…
— Снимите только платье.
Давид на ощупь двинулся к кровати.
— Иди сюда, скоро глаза привыкнут к темноте, — Ева дотронулась до плеча Давида и, скользя своими тонкими пальцами по теплой коже, взяла его за руку, — Сюда.
Ева проснулась до сирены. Возле нее, спиной, прижав колени почти к самой груди, спал Давид.
«Совершенно обычный, - с некоторым презрением подумала Ева, - Типичный нелегал. Не инфицирован, временно не работает. С обычным носом, немного искривленным у основания, - определено был сломан,- с обычными губами, светлыми волосами. Разве что с совершенно не людскими глазами: светлыми, глубокими и очень чистыми. Зачем он мне? Я никогда раньше не думала о каких-то отношениях. Нет, я не раз приводила сюда мужчин. Были и горожане, и этот проклятый Рикардо, который и выбил для меня квартиру. Но это все совсем другое. Давид не похож на них. Какое все-таки дурацкое имя у него. Давид. Какое-то библейское, что ли. Кому сейчас вообще интересна библия? И эти его руки, что с ним?»
Ева посмотрела на перемотанные кисти, лежащие поверх одеяла. Она аккуратно приподняла одну и начала разматывать ее. Под верхней грязной серой тряпкой оказались плотные белые бинты. Ева поднялась, взяла со стола ножницы и сжала лезвия в кулаке, чтобы нагреть их. Она осторожно приложила лезвия к коже, приготовилась сделать легкий надрез, но в последний момент, испугавшись, отпрянула. Сжав губы, она замотала руку в тряпку и дотронулась губами до лба Давида. Он был горячий.
— Уже утро? — хриплым со сна голосом спросил Давид, садясь на постели.
— Да, скоро будет сирена, — Ева отстранилась от него и, нашарив рукой на полу платье, оделась.
— Могу я принять душ?
— Да, — Ева прошла к двери и начала обуваться, — Мне нужно в больницу. Дверь просто захлопнешь.
Давид рассеяно кивнул, взглядом пытаясь отыскать свою одежду.
— Знаешь, — Ева накинула сверху халат медсестры, — ты мог бы пожить со мной. Думаю, с твоими руками в общежитии ты долго не протянешь. Крысы, зараза, общая уборная и душ раз в неделю… Сколько человек у вас там в комнате? Шестеро?
Не дожидаясь ответа, она кинула на пол ключ визитера и захлопнула за собой дверь.
Когда Ева вернулась после семичасовой смены — никого не было. Ключ лежал на том же месте, где она его и оставила.
3
Давид сидел на мешке какой-то крупы, между двумя большими коробками, прижав к груди рюкзак с пожитками. Вагон скоростного поезда слега вибрировал, напольный фонарь давал тусклый свет. Напротив, подперев голову дрожащей рукой, полулежал пожилой мужчина:
– Тоже родственники в Найвсити? – спросил он.
– В некотором роде, – ответил Давид.
– Я как только услышал о карантине сразу бросил все — и на поезд: у меня дочь там с внуком, ему уже десять, а я его так и не видел. Хоть перед смертью погляжу на него. А там уже и помирать не страшно будет, на родине, среди своих. У меня ведь кроме них почитай что и нет никого. Выходит, вирус этот и помогает тоже. Так я и помер бы в одиночестве, откладывая свое возвращение. А тут только услыхал - сразу.
Давид прикрыл глаза, стараясь заснуть.
— Добро пожаловать, - высокий мужчина с выбеленными аккуратно зачесанными назад волосами сдержанно приветствовал Давида. — Меня прислал профессор Сонин встретить вас. Надеюсь, поездка была не слишком утомительной. Город закрыт на карантин, въезд сюда запрещен. Приходится искать обходные пути и это, к сожалению, не всегда самые удобные способы передвижения.
— Я в порядке, — Давид накинул на плечо рюкзак.
В здании университета стояла тишина. Широкие длинные коридоры с большими окнами были пусты. Кабинет Сонина находился на самом верхнем этаже.
— Профессор ждет вас.
Взглянув на блестящую серебряную табличку кабинета, Давид толкнул дверь.
4
Ева стояла с закрытыми глазами у раковины, запрокинув голову, она чувствовала, как по ее рукам течет обжигающе-холодная вода.
Кровь, кровь… Всюду кровь. Каждый день руки в крови, они грязные, их не отмыть. Можно часами тереть их металлической щеткой, сдирая кожу. Но чище от этого они не становятся. С каждым днем крови на них все больше и больше.
— Ева, — в комнату вошел санитар, — я искал тебя повсюду, вот ты где.
Медсестра выключила воду, вытерла бумажным полотенцем пунцовые от ледяной воды руки и, спрятав их за спину, подняла взгляд на своего напарника:
— Я чертовски измотана.
— V-12 уже отбыл, — санитар положил руку на плечо Еве и, всматриваясь в ее осунувшееся лицо, добавил, — сегодня двенадцать против двух. Это прогресс. Они изменили вакцину. Добавили в нее ген какого-то паука…
— Скорпиона, — перебила Ева, стряхнув плечом руку санитара.
Она медленно приблизилась к нему, вглядываясь прямо в расширенные зрачки, и постепенно лицо санитара стало расплываться, обретая очертания почти забытые, но мгновенно заставившие ее сердце биться быстрее. Скулы очертились, щеки слегка впали, глаза стали ярко-голубыми.
— Я ждала тебя, — прошептала Ева в ухо Давиду, который теперь совсем не походил на санитара.
Его руки легли на ее талию, скользнули под пуговицы халата, мурашками прошлись по всей коже.
— Я люблю тебя, Ева, — в мгновение лицо Давида, усмехнувшись, исчезло, перед Евой стоял прежний санитар, прижимаясь к ней, руками лаская ее волосы.
Ева отчаянно вырвалась из объятий, и, не замечая ничего вокруг, кинулась прочь из больницы.
Мимо смазанными штрихами мелькали больничные палаты, удивленные лица медсестер и санитаров, кушетки, трубки капельниц, кресла зала ожидания.
Ева, не помня себя от ярости и отчаяния, бежала вниз, на улицу. Она задыхалась, ей не хватало кислорода, больничное зловоние сдавливало ей горло.
Прочь, прочь из этого проклятого места. Бежать, скрыться подальше от людей, от болезни, от крови. Быстрее, еще быстрее. Кровь, мои руки все в крови, ее не отмыть.
Ева пришла в себя, когда на улице начало темнеть и постепенно зажигались синие фонари — скоро объявят комендантский час.
Оглядевшись по сторонам, она несколько секунд молча разглядывала одинаковые серые многоэтажки, ровными рядами преграждающие улицы. Они были повсюду: эти мрачные коробочки с узкими прорезями окон. И совершенно пустые улицы с легким, бродящим в переулках, ветром, колющим красные пальцы рук без перчаток.
Прозвучала хриплая сирена.
Ева с бешенством ринулась к ближайшему дому, железная дверь была плотно закрыта, идентификационный экран погас.
Отчаянно сжав кулаки, впиваясь ногтями в мягкую ладонь, Ева побежала к другому дому — его дверь также была заперта.
Сжимая кулаки все сильнее, Ева бежала вглубь домов, с криками стучала в глухие железные двери, сбивая руки в кровь. Она бежала все быстрее от дома к дому, громче кричала и сильнее барабанила в закрытые равнодушные двери. В конце концов, выдохнувшись, она упала посреди улицы между двумя безликими серыми домами, и, утирая грязным рукавом, слезы, стала отчаянно реветь в синем полумраке уличных фонарей.
Ее грудь вздымалась как бешенная, испуская хриплые стоны отчаяния, все ее тело тряслось, обдуваемое холодным ветром, разбитые руки саднили, дыхание сбивалось и, кашляя, Ева как рыба, выброшенная на берег, открывала рот, пытаясь дышать.
Слезы, кашель и хриплые безнадежные стоны разрывали ее сердце. Она сжала лицо руками и постаралась вслушаться в далекий рев двигателей.
Каждую ночь на улицах города производилась дезинфекция. Ева, как медсестра, доподлинно знала, что это такое.
Вначале машины-чистильщики при помощи ультразвука заставляют все живое сходить с ума и в бешенстве выбегать к свету, сметая все на своем пути. Затем «пожарные машины», как их называют в народе, дают несколько огневых залпов, дотла выжигая плоть с улиц, расплавляя даже кости и зубы. И в довершении обеззараживающие машины своими огромными заборниками убирают всю оставшуюся биомассу, покрывая землю толстым слоем токсичного реагента, который уничтожает все те клетки, какие еще могли остаться в живых после предыдущей обработки.
Как-то Ева допоздна осталась в больнице, из-за Ока, которое, зациклив свою программу, преследовало ее до ночи. Тогда Ева видела, как санитар, заправляющий машину реагентом, случайно уронил каплю себе на штанину. Через несколько минут он корчился в муках, пытаясь содрать с себя кожу в месте поражения. Реагент настолько сильно въедался в тело, что прожог даже кость. Тогда санитара удалось спасти. Ему вовремя ампутировали ногу, не дав реагенту распространиться выше, на все тело. Но Еве еще долго снились страшные картины мук такой дезинфекции.
К утру реагент растворяется, и город оживает как ни в чем ни бывало, по улицам снова можно ходить, вдыхать воздух и делать то, на что годится труд нелегала.
Звук мотора приближался — первый этап дезинфекции начался, через несколько мгновений из ее ушей потечет кровь от невыносимой вибрации ультразвука внутри ее черепа.
Это конец. Я уже мертва.
5
Профессор Сонин был неразговорчив. Коротко кивнув Давиду, он указал на кресло из белой кожи напротив окна, а сам, хмурясь, уселся прямо на гладкий глянцевый серый пол:
— Вы, я так понимаю, Давид? — И не дожидаясь ответа, даже не подняв глаз на собеседника, он продолжил сам с собою, — Что ж, кхм. Занятно. Весьма занятно.
Затем в комнате воцарилась тишина. Профессор сосредоточенно думал о чем-то, поглаживая свою короткую бородку, а Давид молча сидел, уставившись на свои ладони.
Найвсити показался ему красивым городом. Пока его везли в научный центр, он успел разглядеть из окна кабины высокие белоснежные шпили и закрученные самым невероятным образом петли магистралей. В Найвсити были деревья — это открытие показалось ему невероятным. С виду настоящие деревья с грубыми основаниями и зелеными, будто тканевыми, верхушками, подрагивающими на ветру. Деревья стояли ровными рядами вдоль узких каналов с сероватой блестящей водой. Вопреки ожиданию, купол над Найвсити был не голубым, как в других полисах, а красноватый. В центре, над огромным зданием научного центра, купол был густо-бордовый, внизу у краев — светло-розовый. Такое «небо» показалось Давиду драматичным, но он не мог не отметить и манящую красоту его яркого глубокого свечения.
Движение в Найвсити было спокойное: на улицах людей без транспорта почти не встречалось, редкие служащие сновали между зданиями по движущимся узким дорожкам транспортеров. Мобильного транспорта же в городе было много, но в основном он стоял неподвижно на станциях, у домов и на крышах. Складывалось впечатление, что в городе почти никого не осталось, и все жители покинули его.
— Что же касается вашего, кхм, исследования, — профессор Сонин неожиданно очнулся от своих размышлений, — Весьма занятно, как я считаю. Весьма.
Затем профессор встал с пола, подошел к огромному белому столу, приложил к поверхности свою ладонь и, приглашающим жестом поманил Давида к себе.
На поверхности стола появились окна с изображениями разных частей человеческого тела, кое-где Давид даже сумел разглядеть ДНК, но не человеческую, по крайней мере, не совсем человеческую.
— Мы изучали проблему, — профессор Сонин виновато взглянул на Давида, — у нас целый этаж посвящен… Целый этаж, вы же понимаете насколько это огромные усилия? Мы производим колоссальные старания в этом направлении. Все наши ресурсы, кхм, конечно из дозволенного резерва, но тем не менее, все ресурсы брошены на изучение… кхм, проблемы.
Давид жадно всматривался во все данные, которые только что предоставил ему Сонин, перед его глазами пробегали результаты десятков сложнейших исследований и испытаний. Он с азартом двигал окна по поверхности стола, вчитываясь в комментарии, разглядывая схемы и снимки:
— Это просто невероятно, — бормотал он, не слыша слов профессора, — Тысячи, нет, должно быть, десятки тысяч, ученых… какие невероятные исследования! Мне нужно время, мне нужно трое суток на изучения материала. На четвертые я подготовлю для вас подробный отчет.
— И мы будем весьма признательны вам, — профессор Сонин стукнул ладонью по столу и разноцветные окна со снимками и графиками исчезли, стол снова стал прежней гладкой белоснежной поверхностью, — Вас проводят.
Двери распахнулись, и на пороге стоял все тот же мужчина с выбеленными волосами:
— Прошу следовать за мной.
— Весьма признательны, весьма, — уже вслед Давиду кинул профессор, перед тем как двери бесшумно и плотно закрылись перед его сожалеющим лицом.
6
Ева слышала, как громкий рев мотора пронесся прямо над ее ухом, а после чья-то крепкая хватка потянула ее за запястье, она упиралась, жмурясь от раздирающей изнутри вибрации, пульсирующей в ее голове.
— Не сопротивляйся, иди за мной! Быстрее, верь мне, мы должны бежать, эти машины взорвут твою голову! — как будто внутри нее самой слышался чей-то голос.
Ева вспомнила, что давным-давно, когда она еще была маленькой девочкой, они с сестрой любили играть на улице, и сестренка, закрывая руками рот, громко кричала: «Ева, Ева, таракана съела!».
Сестра бегала вокруг нее и кричала, а Ева пыталась догнать ее, и никогда не могла поспеть.
Ева, Ева, таракана съела. Ева, Ева. Таракана. Съела. Ева.
Когда Ева открыла глаза, она поняла, что лежит на полу в какой-то темной комнате, в узкой прорези окна виднеется синеватый свет — она выжила.
— А смерть совсем близко подобралась к вам, — в темноте послышался мужской голос, — это можно назвать чудом, что я был поблизости. Эти машины, они ведь бездушные железные монстры. Вас бы испепелили.
— Кто ты? — Ева села на полу, в висках пульсировала боль, — Как вы меня нашли?
Из темноты к ней вышел Давид. Его яркие голубые глаза смотрели прямо на нее.
От неожиданности Ева вскрикнула, и прижала руки к лицу, ее сердце бешено застучало.
Давид, это он. Это Давид. Сейчас рядом со мной. Это точно он!
— Я рад, что вы живы. В прошлый раз вы спасли меня, теперь я вас. Я рад, что мне удалось расплатиться. Не бойтесь, прошу вас, вы меня не помните? — он протянул руку отпрянувшей Еве, — Меня зовут Давид, мы встретились с вами как-то в баре, смесь №8, помните?
Давид широко улыбнулся.
— Я… кажется, я начинаю вспоминать, — Не веря своим глазам, Ева вложила свою ладонь в по-прежнему перебинтованную руку Давида. — Спасибо, что спасли меня. Правда, спасибо.
Давид подал Еве теплое одеяло и, повеселев, налил ей чашку чего-то горячего.
— Голова будет болеть. Но через день пройдет. Высотные звуковые колебания все-таки — неприятная вещь. Но я успел вовремя, ваш мозг не поврежден, я уверен в этом.
Давид снова улыбнулся:
— И все-таки как здорово, что я оказался рядом. Вы знаете, ведь я не планировал задерживаться. Я всегда прихожу в одно и то же время, а тут работа подвернулась, совершенно случайная, вот и пришел к самой сирене.
— Удивительно, — усмехнулась Ева и жадно, пытаясь запомнить каждую деталь лица Давида, посмотрела на своего спасителя.
— Сегодня моя комната пустует. Вы можете остаться здесь до самой утренней сирены. Я принесу вам подушку.
Ева, обняла колени и, осмелев, спросила:
— Почему ты не пришел?
Давид молча рылся на кровати в поисках подушки.
— Я оставила тебе ключ. У меня отличная квартира: душ, все чисто. Я бы посмотрела твои руки, знаешь.
Повисла напряженная тишина.
Ева поставила чашку на пол:
— Хотя знаешь что, не отвечай. Мне плевать. Не захотел – твое дело. Пле-вать! В конце концов в этом городе полно крепких мужчин, которые будут рады провести со мной ночь. И не одну!
Ева вскочила на ноги и подошла к окну. Внизу, на улице, было темно, свет уличных фонарей почти уже не доходил до земли.
— Я не мог, — едва-слышно произнес Давид. — На то была причина, простите.
Ева громко рассмеялась и, ничего не сказав, взяла подушку и укрылась одеялом с головой.
— А ведь это даже хорошо, что ты не остался тогда, — прошептала Ева в одеяло, — ты бы мне непременно надоел.
Она закрыла глаза и погрузилась в черноту забвения без сновидений.
7
На четвертые сутки добровольного затворничества Давид вызвал к себе профессора Сонина. Он быстро громко и возбужденно рассказывал свои умозаключения. Через час непрерывного монолога Давид с любопытством посмотрел на непроницаемое безразличное лицо профессора:
— Вы можете подумать, что я чокнутый и слишком поспешен в своих выводах. Но, профессор, смею предположить, что Найвсити, иначе говоря, начал процесс так называемого фагоцитоза. Это невероятно, но, чтобы сохранить целостность своей ноосферы, здоровье системы в целом, Найвсити стал атаковать зараженные клетки. Город истребляет больную материю. Он поглощает чужеродное, пережёвывает, уничтожает его.
Сонин нахмурился, впервые за все время на его лице появилось отчетливое выражение недоумения, помешкав, он все-таки вступил в диалог:
— Давид. Кхм. Найвсити — это сложнейшая саморегулируемая система. Это один из пяти великих полисов, оставшихся со времен наших прародителей. Я… кхм, не настаиваю. Но при всем уважении, полис является всего лишь сосудом, содержащим в себе населяющих его людей. Это хорошо отлаженная машина. Вы же говорите так, будто Найвсити представляет собой живой организм, способный ко всему прочему еще и бороться с… Как Вы изволили выразиться? Инокомыслием. Полис не способен действовать во вред человеку. Это каждый ребенок знает со школьной скамьи, основы роботехники.
— Вы привыкли к тому, что все происходит по тем законам, о которых говорили прародители, — Давид в отчаянии запрокинул лицо вверх, так, что голова закружилась, — Я предлагаю вам выйти за эти рамки. Представьте, что прародители сыграли злую шутку, рассказав полису больше, чем нам с вами. Что если в попытке сохранить человека, они решили возложить на полис ответственность за здоровье общества. Что если Найвсити, вычислив отклонение от заданного курса, сам принимает решение, согласно древним указаниям, привести человечество к норме. Он как тиран древнейшей истории подавляет протест, устраняя девиации в зародыше. Хотите верьте, хотите не верьте, профессор, но, изучив все материалы, я пришел к настоящему откровению: полис — живое существо, способное бороться с инакомыслием и нежелательными проявлениями. Это сверхорганизм, синтезированный в совершенной интеграции с ноосферой и его жителями. Мне кажется, мы с вами стоим у истоков великого открытия, разгадки тайны прародителей. Они не покинули нас бесследно, они даровали нам свои души, направив развитие человечества по нужному курсу. Вы понимаете, что это может значить? Какую ценность нести для человечества? Возможно именно Найвсити суждено послужить ключем к разрешению великой загадки всех времен — бессмертию человеческой расы!..
Давид еще долго возбужденно мерил шагами кабинет Сонина, пока тот, обезумев, кричал в динамик, вызывая охрану.
Пришел в себя Давид только очутившись в тесной камере без окон, с мигающим белым светом, и мягкими, обшитыми белоснежной кожей, стенами. Только через несколько часов он осознал, что из выдающегося ученого превратился в арестанта Найвсити.
Буду рада любым отзывам: интересно/не интересно; конструктивной и даже не конструктивной критике и т.д.
Я понимаю, что читательский труд - это весьма энергозатратное занятие, поэтому заранее благодарю всех рискнувших.
читать дальше1
Легально или нет, по воздуху, подземным тоннелям или с продовольственными поездами в особую зону всегда просачивались люди. Здесь это было настолько привычно, - естественно запрещено, но все же привычно, - что журналисты уже перестали печатать списки арестованных. А поскольку тюрьмы были заражены, так называемых нелегалов направляли работать на кладбища, в больницы и морги: рыть могилы, проводить принудительную вакцинацию особо сопротивляющейся части населения или обрабатывать зараженные кварталы.
— Что важной шишкой себя чувствуешь? – инфицированный пациент, в судорогах выворачивая руки, зафиксированные пластиковыми жгутами, брыкался изо всех сил. Двое санитаров держали его за плечи, — Приехала тут нелегалом! Воду пьешь нашу, еду жрешь, в квартирах умерших трудяг живешь, ничего не сделала для города, тварь паршивая. На все готовенькое… Уколы мне ставит!
Медсестра отвернула голову к стене и ледяным голосом повторила:
— Успокойтесь, прошу вас. Это все ради вашего блага…
— Блага? Блага?! Да ты мне еще скажи, что лекарство колешь. Усыпишь меня, как пса паршивого, и как звать не вспомнишь, в яму кинешь и бетоном зальешь. Знаю я… — он завопил от боли, сжимая зубы. Раздался хруст. Переглянувшись с напарником, санитар с силой надавил больному на щеки, искаженный судорогой рот приоткрылся.
— Это все ради вашего блага, — медсестра резким движением вонзила шприц в шею инфицированного и ввела лекарство.
— Тварь! Сука! Мразь паршивая! – судороги усилились, запрокинув голову назад, больной раскрыл рот в беззвучном крике. Через мгновение тело обмякло, пузыри слюны белым налетом высохли на потрескавшихся губах.
— Готов. Тринадцать против двух. Нужно доложить, — санитар вытер пот и встал, потирая шею.
— Быстро он. - Медсестра наклонилась и с презрением посмотрела в лицо трупа. – В одном ты был прав, сучье отродье, имя твое я и вправду не помню.
— Ева, не выражайся при пациенте. Ты же знаешь, что он горожанин. Око только минуту назад ушло.
— Секунду назад из пациента он превратился в V-11 от сегодняшнего числа. Я целый час выслушивала от него весь этот бред, пока око надзираловки было в нашем секторе. Этот выродок мне все настроение испортил, – медсестра сняла защитную маску и харкнула в лицо покойника.
2
В баре для нелегалов было около десяти человек, которые поодиночке пили, уставившись в беззвучные экраны телевизоров, где проплывали ярко-зеленые буквы: «Для получения статуса горожанина необходимо выполнить долг перед правительством Найвсити. Шесть тысяч часов общественных работ отделяют Вас от статуса горожанина Найвсити. Упорно трудясь, Вы обеспечиваете достойное будущее…».
В других барах, где подавались смеси полегче, было веселее, но Ева предпочитала молчаливый полумрак затуманивающей сознание смеси №8. Проведя идентификационным браслетом по считывателю робота-охранника, она подошла к стойке и нажала красную кнопку запроса два раза.
— Добрый вечер, - робот-бармен поставил перед ней два стакана и наполнил их прозрачной жидкостью из своей руки-шланга.
— И тебе не болеть. Хотя, ты, дружище, и не заразишься. Скоро настанет ваша эра, только вот подожди, люди передохнут. — Ева усмехнулась, залпом выпила смесь, выдохнула и тут же опустошила второй стакан.
К стойке подошел худощавый мужчина неопределенного возраста: впалые скулы сероватого оттенка покрывала темная щитина. Руки его были обмотаны серыми тряпками. Он окинул Еву быстрым взглядом, криво улыбнулся и стукнул кулаком по красной кнопке.
— Простите, сэр, но ваш лимит исчерпан. Приходите завтра, - робот убрал пустые стаканы и замер напротив Евы.
— Меня зовут Ева, — девушка слегка прикоснулась к замотанной руке нелегала и заказала еще две порции смеси, — Одной мне не осилить свой лимит, а к утру все обнулится.
Светлые жесткие волосы незнакомца были небрежно зачесаны набок, глаза голубые, ясные и светлые, бескровные губы сложились в кривую усмешку.
— Я - Давид, — нелегал взял полный стакан в руку и поднес его к глазам, — Никогда не задумывались, из чего делают это пойло?
— Картошка, — вяло ответила Ева, выпив смесь, — здесь только она и растет. Картошка и мерзкий земляной хлеб. Ты инфицирован? Твои руки ужасны. Неспроста же ты их так прячешь.
— Нет, я в порядке, — Давид поставил выпивку на стол, так и не притронувшись к ней, — Вы ведь медработник, так? Только у них лимит больше трех.
Ева, улыбаясь, заправила прядь волос за ухо:
— А ты догадливый. Только что толку. Для всех нелегалов, что бы они ни делали, есть только одна плата – лимит на выпивку. Не работаешь, прячешься от миграционной полиции – не получаешь смесь.
Давид отодвинул стакан к краю стойки и посмотрел в глаза Еве:
— Поэтому все работают. Я как-то пробовал бросить пить, но ничего не вышло. Знаете, абстинентный синдром – неприятная штука.
— Мне запрещено рассказывать, но плевать я хотела на запреты этих офисных крыс. Я в больнице часто вижу горожан, по правде говоря, кроме двух санитаров моей смены все остальные в больнице – горожане. Так вот они не пьют смесь. Совсем.
— У них свои способы убегать от реальности. Это огромный город, до эпидемии он считался одним из самых развитых в Западном Полушарии. Технологии: электроника, роботехника, генная инженерия. Реальность размыта, снаружи есть только мы — нелегалы, обеспечивающие их существование. Найвсити еще до обнаружения вируса был заражен.
— Заражен? – Ева взяла стакан Давида и сделала глоток.
— Я занимался изучением изменений психики человека. Я приехал сюда для исследований. Местные жители в течение последних тридцати лет постепенно менялись. Изменения затронули не только их социальное поведение. Проблема ушла корнями в более глубокие сферы человеческой жизни.
— Но если ты – ученый, почему ты не сидишь, где все эти шишки, в лабораториях, а носишь браслет арестанта?
— Так вышло. Но я не жалуюсь. Это не мешает моим исследованиям.
Ева допила и вновь коснулась перебинтованной руки Давида:
— Что с твоими руками, черт побери? Я смогу помочь, я же медсестра.
Над барной стойкой зажглась синяя лампа, телевизионные экраны потухли, робот-охранник выехал в центр и его динамик громко объявил:
— Через пятнадцать минут настанет комендантский час, всем необходимо покинуть помещение.
Ева встала и провела кончиками пальцев по спине Давида:
— У меня квартира через квартал. Абсолютно пустая.
Выйдя из бара, Ева укуталась в плащ: по ночам ветер усиливался. Синие уличные фонари прочертили болезненно впалые щеки Давида и его влажные глаза.
— Давно вы на службе? – Давид засунул руки в карманы, наклонил голову и сгорбился.
— Нет, не слишком давно. Моя предшественница умерла с месяц назад, — Ева кокетливо покачивала бедрами в такт шагам, смесь разгоняла тепло по ее телу.
— Медработникам тяжело приходится. Я слышал, в первый месяц эпидемии полностью сменили два состава городской медслужбы. Но почему все еще так много смертей? Лекарство ведь нашли еще в начале года.
— Тринадцать к двум, — пробормотала Ева, — это лекарство больше убивает, чем лечит. Но конечно же на экранах об этой статистике ни слова. Паника правительству ни к чему. А кем ты работаешь?
— Я? – Давид передернул плечами, — Я занимался раньше захоронениями, потом подметал улицы. Сейчас я временно не могу работать… Руки.
— Производственная травма, — кивнула Ева и протиснулась в дом за железную дверь.
Внутри горел матовый белый свет, серые бетонные лестницы без перил бесконечными зигзагами вели наверх.
На третьем этаже Ева остановилась у гладкой черной двери без таблички, такой же, как и с десяток дверей этажами ниже, и привычным движением провела ключом-картой по экрану-считывателю:
— Здесь не слишком уютно, я тут и не живу почти, только ночую.
Вытянутая прямоугольная комната, казавшаяся огромной из-за пустоты, была хорошо освещена. Стены и потолок белые, пол серый. У окна стояла большая кровать, напротив – стол с двумя одинаковыми стульями, книжный шкаф, на полках которого лежала одежда, и белая глянцевая дверь ванной.
— Так просторно. Вам повезло с квартирой, — Давид сделал шаг вперед, оглядывая покои, — меня поселили в общежитие, как и всех остальных.
— Везение тут не причем, — Ева кинула пальто в угол у двери и разулась, — Одежду можешь положить на полку.
Давид снял обувь, подошел к шкафу и стал раздеваться, фонари в окне потухли — началась обработка улиц.
— Свет выключить? – спросила Ева.
— Да, пожалуйста.
— Мне раздеться самой или…
— Снимите только платье.
Давид на ощупь двинулся к кровати.
— Иди сюда, скоро глаза привыкнут к темноте, — Ева дотронулась до плеча Давида и, скользя своими тонкими пальцами по теплой коже, взяла его за руку, — Сюда.
Ева проснулась до сирены. Возле нее, спиной, прижав колени почти к самой груди, спал Давид.
«Совершенно обычный, - с некоторым презрением подумала Ева, - Типичный нелегал. Не инфицирован, временно не работает. С обычным носом, немного искривленным у основания, - определено был сломан,- с обычными губами, светлыми волосами. Разве что с совершенно не людскими глазами: светлыми, глубокими и очень чистыми. Зачем он мне? Я никогда раньше не думала о каких-то отношениях. Нет, я не раз приводила сюда мужчин. Были и горожане, и этот проклятый Рикардо, который и выбил для меня квартиру. Но это все совсем другое. Давид не похож на них. Какое все-таки дурацкое имя у него. Давид. Какое-то библейское, что ли. Кому сейчас вообще интересна библия? И эти его руки, что с ним?»
Ева посмотрела на перемотанные кисти, лежащие поверх одеяла. Она аккуратно приподняла одну и начала разматывать ее. Под верхней грязной серой тряпкой оказались плотные белые бинты. Ева поднялась, взяла со стола ножницы и сжала лезвия в кулаке, чтобы нагреть их. Она осторожно приложила лезвия к коже, приготовилась сделать легкий надрез, но в последний момент, испугавшись, отпрянула. Сжав губы, она замотала руку в тряпку и дотронулась губами до лба Давида. Он был горячий.
— Уже утро? — хриплым со сна голосом спросил Давид, садясь на постели.
— Да, скоро будет сирена, — Ева отстранилась от него и, нашарив рукой на полу платье, оделась.
— Могу я принять душ?
— Да, — Ева прошла к двери и начала обуваться, — Мне нужно в больницу. Дверь просто захлопнешь.
Давид рассеяно кивнул, взглядом пытаясь отыскать свою одежду.
— Знаешь, — Ева накинула сверху халат медсестры, — ты мог бы пожить со мной. Думаю, с твоими руками в общежитии ты долго не протянешь. Крысы, зараза, общая уборная и душ раз в неделю… Сколько человек у вас там в комнате? Шестеро?
Не дожидаясь ответа, она кинула на пол ключ визитера и захлопнула за собой дверь.
Когда Ева вернулась после семичасовой смены — никого не было. Ключ лежал на том же месте, где она его и оставила.
3
Давид сидел на мешке какой-то крупы, между двумя большими коробками, прижав к груди рюкзак с пожитками. Вагон скоростного поезда слега вибрировал, напольный фонарь давал тусклый свет. Напротив, подперев голову дрожащей рукой, полулежал пожилой мужчина:
– Тоже родственники в Найвсити? – спросил он.
– В некотором роде, – ответил Давид.
– Я как только услышал о карантине сразу бросил все — и на поезд: у меня дочь там с внуком, ему уже десять, а я его так и не видел. Хоть перед смертью погляжу на него. А там уже и помирать не страшно будет, на родине, среди своих. У меня ведь кроме них почитай что и нет никого. Выходит, вирус этот и помогает тоже. Так я и помер бы в одиночестве, откладывая свое возвращение. А тут только услыхал - сразу.
Давид прикрыл глаза, стараясь заснуть.
— Добро пожаловать, - высокий мужчина с выбеленными аккуратно зачесанными назад волосами сдержанно приветствовал Давида. — Меня прислал профессор Сонин встретить вас. Надеюсь, поездка была не слишком утомительной. Город закрыт на карантин, въезд сюда запрещен. Приходится искать обходные пути и это, к сожалению, не всегда самые удобные способы передвижения.
— Я в порядке, — Давид накинул на плечо рюкзак.
В здании университета стояла тишина. Широкие длинные коридоры с большими окнами были пусты. Кабинет Сонина находился на самом верхнем этаже.
— Профессор ждет вас.
Взглянув на блестящую серебряную табличку кабинета, Давид толкнул дверь.
4
Ева стояла с закрытыми глазами у раковины, запрокинув голову, она чувствовала, как по ее рукам течет обжигающе-холодная вода.
Кровь, кровь… Всюду кровь. Каждый день руки в крови, они грязные, их не отмыть. Можно часами тереть их металлической щеткой, сдирая кожу. Но чище от этого они не становятся. С каждым днем крови на них все больше и больше.
— Ева, — в комнату вошел санитар, — я искал тебя повсюду, вот ты где.
Медсестра выключила воду, вытерла бумажным полотенцем пунцовые от ледяной воды руки и, спрятав их за спину, подняла взгляд на своего напарника:
— Я чертовски измотана.
— V-12 уже отбыл, — санитар положил руку на плечо Еве и, всматриваясь в ее осунувшееся лицо, добавил, — сегодня двенадцать против двух. Это прогресс. Они изменили вакцину. Добавили в нее ген какого-то паука…
— Скорпиона, — перебила Ева, стряхнув плечом руку санитара.
Она медленно приблизилась к нему, вглядываясь прямо в расширенные зрачки, и постепенно лицо санитара стало расплываться, обретая очертания почти забытые, но мгновенно заставившие ее сердце биться быстрее. Скулы очертились, щеки слегка впали, глаза стали ярко-голубыми.
— Я ждала тебя, — прошептала Ева в ухо Давиду, который теперь совсем не походил на санитара.
Его руки легли на ее талию, скользнули под пуговицы халата, мурашками прошлись по всей коже.
— Я люблю тебя, Ева, — в мгновение лицо Давида, усмехнувшись, исчезло, перед Евой стоял прежний санитар, прижимаясь к ней, руками лаская ее волосы.
Ева отчаянно вырвалась из объятий, и, не замечая ничего вокруг, кинулась прочь из больницы.
Мимо смазанными штрихами мелькали больничные палаты, удивленные лица медсестер и санитаров, кушетки, трубки капельниц, кресла зала ожидания.
Ева, не помня себя от ярости и отчаяния, бежала вниз, на улицу. Она задыхалась, ей не хватало кислорода, больничное зловоние сдавливало ей горло.
Прочь, прочь из этого проклятого места. Бежать, скрыться подальше от людей, от болезни, от крови. Быстрее, еще быстрее. Кровь, мои руки все в крови, ее не отмыть.
Ева пришла в себя, когда на улице начало темнеть и постепенно зажигались синие фонари — скоро объявят комендантский час.
Оглядевшись по сторонам, она несколько секунд молча разглядывала одинаковые серые многоэтажки, ровными рядами преграждающие улицы. Они были повсюду: эти мрачные коробочки с узкими прорезями окон. И совершенно пустые улицы с легким, бродящим в переулках, ветром, колющим красные пальцы рук без перчаток.
Прозвучала хриплая сирена.
Ева с бешенством ринулась к ближайшему дому, железная дверь была плотно закрыта, идентификационный экран погас.
Отчаянно сжав кулаки, впиваясь ногтями в мягкую ладонь, Ева побежала к другому дому — его дверь также была заперта.
Сжимая кулаки все сильнее, Ева бежала вглубь домов, с криками стучала в глухие железные двери, сбивая руки в кровь. Она бежала все быстрее от дома к дому, громче кричала и сильнее барабанила в закрытые равнодушные двери. В конце концов, выдохнувшись, она упала посреди улицы между двумя безликими серыми домами, и, утирая грязным рукавом, слезы, стала отчаянно реветь в синем полумраке уличных фонарей.
Ее грудь вздымалась как бешенная, испуская хриплые стоны отчаяния, все ее тело тряслось, обдуваемое холодным ветром, разбитые руки саднили, дыхание сбивалось и, кашляя, Ева как рыба, выброшенная на берег, открывала рот, пытаясь дышать.
Слезы, кашель и хриплые безнадежные стоны разрывали ее сердце. Она сжала лицо руками и постаралась вслушаться в далекий рев двигателей.
Каждую ночь на улицах города производилась дезинфекция. Ева, как медсестра, доподлинно знала, что это такое.
Вначале машины-чистильщики при помощи ультразвука заставляют все живое сходить с ума и в бешенстве выбегать к свету, сметая все на своем пути. Затем «пожарные машины», как их называют в народе, дают несколько огневых залпов, дотла выжигая плоть с улиц, расплавляя даже кости и зубы. И в довершении обеззараживающие машины своими огромными заборниками убирают всю оставшуюся биомассу, покрывая землю толстым слоем токсичного реагента, который уничтожает все те клетки, какие еще могли остаться в живых после предыдущей обработки.
Как-то Ева допоздна осталась в больнице, из-за Ока, которое, зациклив свою программу, преследовало ее до ночи. Тогда Ева видела, как санитар, заправляющий машину реагентом, случайно уронил каплю себе на штанину. Через несколько минут он корчился в муках, пытаясь содрать с себя кожу в месте поражения. Реагент настолько сильно въедался в тело, что прожог даже кость. Тогда санитара удалось спасти. Ему вовремя ампутировали ногу, не дав реагенту распространиться выше, на все тело. Но Еве еще долго снились страшные картины мук такой дезинфекции.
К утру реагент растворяется, и город оживает как ни в чем ни бывало, по улицам снова можно ходить, вдыхать воздух и делать то, на что годится труд нелегала.
Звук мотора приближался — первый этап дезинфекции начался, через несколько мгновений из ее ушей потечет кровь от невыносимой вибрации ультразвука внутри ее черепа.
Это конец. Я уже мертва.
5
Профессор Сонин был неразговорчив. Коротко кивнув Давиду, он указал на кресло из белой кожи напротив окна, а сам, хмурясь, уселся прямо на гладкий глянцевый серый пол:
— Вы, я так понимаю, Давид? — И не дожидаясь ответа, даже не подняв глаз на собеседника, он продолжил сам с собою, — Что ж, кхм. Занятно. Весьма занятно.
Затем в комнате воцарилась тишина. Профессор сосредоточенно думал о чем-то, поглаживая свою короткую бородку, а Давид молча сидел, уставившись на свои ладони.
Найвсити показался ему красивым городом. Пока его везли в научный центр, он успел разглядеть из окна кабины высокие белоснежные шпили и закрученные самым невероятным образом петли магистралей. В Найвсити были деревья — это открытие показалось ему невероятным. С виду настоящие деревья с грубыми основаниями и зелеными, будто тканевыми, верхушками, подрагивающими на ветру. Деревья стояли ровными рядами вдоль узких каналов с сероватой блестящей водой. Вопреки ожиданию, купол над Найвсити был не голубым, как в других полисах, а красноватый. В центре, над огромным зданием научного центра, купол был густо-бордовый, внизу у краев — светло-розовый. Такое «небо» показалось Давиду драматичным, но он не мог не отметить и манящую красоту его яркого глубокого свечения.
Движение в Найвсити было спокойное: на улицах людей без транспорта почти не встречалось, редкие служащие сновали между зданиями по движущимся узким дорожкам транспортеров. Мобильного транспорта же в городе было много, но в основном он стоял неподвижно на станциях, у домов и на крышах. Складывалось впечатление, что в городе почти никого не осталось, и все жители покинули его.
— Что же касается вашего, кхм, исследования, — профессор Сонин неожиданно очнулся от своих размышлений, — Весьма занятно, как я считаю. Весьма.
Затем профессор встал с пола, подошел к огромному белому столу, приложил к поверхности свою ладонь и, приглашающим жестом поманил Давида к себе.
На поверхности стола появились окна с изображениями разных частей человеческого тела, кое-где Давид даже сумел разглядеть ДНК, но не человеческую, по крайней мере, не совсем человеческую.
— Мы изучали проблему, — профессор Сонин виновато взглянул на Давида, — у нас целый этаж посвящен… Целый этаж, вы же понимаете насколько это огромные усилия? Мы производим колоссальные старания в этом направлении. Все наши ресурсы, кхм, конечно из дозволенного резерва, но тем не менее, все ресурсы брошены на изучение… кхм, проблемы.
Давид жадно всматривался во все данные, которые только что предоставил ему Сонин, перед его глазами пробегали результаты десятков сложнейших исследований и испытаний. Он с азартом двигал окна по поверхности стола, вчитываясь в комментарии, разглядывая схемы и снимки:
— Это просто невероятно, — бормотал он, не слыша слов профессора, — Тысячи, нет, должно быть, десятки тысяч, ученых… какие невероятные исследования! Мне нужно время, мне нужно трое суток на изучения материала. На четвертые я подготовлю для вас подробный отчет.
— И мы будем весьма признательны вам, — профессор Сонин стукнул ладонью по столу и разноцветные окна со снимками и графиками исчезли, стол снова стал прежней гладкой белоснежной поверхностью, — Вас проводят.
Двери распахнулись, и на пороге стоял все тот же мужчина с выбеленными волосами:
— Прошу следовать за мной.
— Весьма признательны, весьма, — уже вслед Давиду кинул профессор, перед тем как двери бесшумно и плотно закрылись перед его сожалеющим лицом.
6
Ева слышала, как громкий рев мотора пронесся прямо над ее ухом, а после чья-то крепкая хватка потянула ее за запястье, она упиралась, жмурясь от раздирающей изнутри вибрации, пульсирующей в ее голове.
— Не сопротивляйся, иди за мной! Быстрее, верь мне, мы должны бежать, эти машины взорвут твою голову! — как будто внутри нее самой слышался чей-то голос.
Ева вспомнила, что давным-давно, когда она еще была маленькой девочкой, они с сестрой любили играть на улице, и сестренка, закрывая руками рот, громко кричала: «Ева, Ева, таракана съела!».
Сестра бегала вокруг нее и кричала, а Ева пыталась догнать ее, и никогда не могла поспеть.
Ева, Ева, таракана съела. Ева, Ева. Таракана. Съела. Ева.
Когда Ева открыла глаза, она поняла, что лежит на полу в какой-то темной комнате, в узкой прорези окна виднеется синеватый свет — она выжила.
— А смерть совсем близко подобралась к вам, — в темноте послышался мужской голос, — это можно назвать чудом, что я был поблизости. Эти машины, они ведь бездушные железные монстры. Вас бы испепелили.
— Кто ты? — Ева села на полу, в висках пульсировала боль, — Как вы меня нашли?
Из темноты к ней вышел Давид. Его яркие голубые глаза смотрели прямо на нее.
От неожиданности Ева вскрикнула, и прижала руки к лицу, ее сердце бешено застучало.
Давид, это он. Это Давид. Сейчас рядом со мной. Это точно он!
— Я рад, что вы живы. В прошлый раз вы спасли меня, теперь я вас. Я рад, что мне удалось расплатиться. Не бойтесь, прошу вас, вы меня не помните? — он протянул руку отпрянувшей Еве, — Меня зовут Давид, мы встретились с вами как-то в баре, смесь №8, помните?
Давид широко улыбнулся.
— Я… кажется, я начинаю вспоминать, — Не веря своим глазам, Ева вложила свою ладонь в по-прежнему перебинтованную руку Давида. — Спасибо, что спасли меня. Правда, спасибо.
Давид подал Еве теплое одеяло и, повеселев, налил ей чашку чего-то горячего.
— Голова будет болеть. Но через день пройдет. Высотные звуковые колебания все-таки — неприятная вещь. Но я успел вовремя, ваш мозг не поврежден, я уверен в этом.
Давид снова улыбнулся:
— И все-таки как здорово, что я оказался рядом. Вы знаете, ведь я не планировал задерживаться. Я всегда прихожу в одно и то же время, а тут работа подвернулась, совершенно случайная, вот и пришел к самой сирене.
— Удивительно, — усмехнулась Ева и жадно, пытаясь запомнить каждую деталь лица Давида, посмотрела на своего спасителя.
— Сегодня моя комната пустует. Вы можете остаться здесь до самой утренней сирены. Я принесу вам подушку.
Ева, обняла колени и, осмелев, спросила:
— Почему ты не пришел?
Давид молча рылся на кровати в поисках подушки.
— Я оставила тебе ключ. У меня отличная квартира: душ, все чисто. Я бы посмотрела твои руки, знаешь.
Повисла напряженная тишина.
Ева поставила чашку на пол:
— Хотя знаешь что, не отвечай. Мне плевать. Не захотел – твое дело. Пле-вать! В конце концов в этом городе полно крепких мужчин, которые будут рады провести со мной ночь. И не одну!
Ева вскочила на ноги и подошла к окну. Внизу, на улице, было темно, свет уличных фонарей почти уже не доходил до земли.
— Я не мог, — едва-слышно произнес Давид. — На то была причина, простите.
Ева громко рассмеялась и, ничего не сказав, взяла подушку и укрылась одеялом с головой.
— А ведь это даже хорошо, что ты не остался тогда, — прошептала Ева в одеяло, — ты бы мне непременно надоел.
Она закрыла глаза и погрузилась в черноту забвения без сновидений.
7
На четвертые сутки добровольного затворничества Давид вызвал к себе профессора Сонина. Он быстро громко и возбужденно рассказывал свои умозаключения. Через час непрерывного монолога Давид с любопытством посмотрел на непроницаемое безразличное лицо профессора:
— Вы можете подумать, что я чокнутый и слишком поспешен в своих выводах. Но, профессор, смею предположить, что Найвсити, иначе говоря, начал процесс так называемого фагоцитоза. Это невероятно, но, чтобы сохранить целостность своей ноосферы, здоровье системы в целом, Найвсити стал атаковать зараженные клетки. Город истребляет больную материю. Он поглощает чужеродное, пережёвывает, уничтожает его.
Сонин нахмурился, впервые за все время на его лице появилось отчетливое выражение недоумения, помешкав, он все-таки вступил в диалог:
— Давид. Кхм. Найвсити — это сложнейшая саморегулируемая система. Это один из пяти великих полисов, оставшихся со времен наших прародителей. Я… кхм, не настаиваю. Но при всем уважении, полис является всего лишь сосудом, содержащим в себе населяющих его людей. Это хорошо отлаженная машина. Вы же говорите так, будто Найвсити представляет собой живой организм, способный ко всему прочему еще и бороться с… Как Вы изволили выразиться? Инокомыслием. Полис не способен действовать во вред человеку. Это каждый ребенок знает со школьной скамьи, основы роботехники.
— Вы привыкли к тому, что все происходит по тем законам, о которых говорили прародители, — Давид в отчаянии запрокинул лицо вверх, так, что голова закружилась, — Я предлагаю вам выйти за эти рамки. Представьте, что прародители сыграли злую шутку, рассказав полису больше, чем нам с вами. Что если в попытке сохранить человека, они решили возложить на полис ответственность за здоровье общества. Что если Найвсити, вычислив отклонение от заданного курса, сам принимает решение, согласно древним указаниям, привести человечество к норме. Он как тиран древнейшей истории подавляет протест, устраняя девиации в зародыше. Хотите верьте, хотите не верьте, профессор, но, изучив все материалы, я пришел к настоящему откровению: полис — живое существо, способное бороться с инакомыслием и нежелательными проявлениями. Это сверхорганизм, синтезированный в совершенной интеграции с ноосферой и его жителями. Мне кажется, мы с вами стоим у истоков великого открытия, разгадки тайны прародителей. Они не покинули нас бесследно, они даровали нам свои души, направив развитие человечества по нужному курсу. Вы понимаете, что это может значить? Какую ценность нести для человечества? Возможно именно Найвсити суждено послужить ключем к разрешению великой загадки всех времен — бессмертию человеческой расы!..
Давид еще долго возбужденно мерил шагами кабинет Сонина, пока тот, обезумев, кричал в динамик, вызывая охрану.
Пришел в себя Давид только очутившись в тесной камере без окон, с мигающим белым светом, и мягкими, обшитыми белоснежной кожей, стенами. Только через несколько часов он осознал, что из выдающегося ученого превратился в арестанта Найвсити.
@темы: Рассказ
-
-
23.11.2013 в 21:42Жду проду
-
-
23.11.2013 в 22:31"что чувствуешь" и "что, чувствуешь себя шишкой?" для автора не различаются?
трудно цитировать с телефона, поэтому я кое-как вписываю.
и да, всё, читать дальше желания нет.
Бросил взгляд - медсестра отвернула голову к стене. Может, всё же, лицо? Отвернулась? И, поскольеу там буйный, мелькнул вопрос: чью голову отвернула?
-
-
23.11.2013 в 23:05-
-
23.11.2013 в 23:23-
-
24.11.2013 в 00:21-
-
24.11.2013 в 00:28— У них свои способы убегать от реальности. Это огромный город, до эпидемии он считался одним из самых развитых в Западном Полушарии. Технологии: электроника, роботехника, генная инженерия. Реальность размыта, снаружи есть только мы — нелегалы, обеспечивающие их существование. Найвсити еще до обнаружения вируса был заражен. - я так и представляю себе человека, который сходу начинает незнакомцу впаривать спич о размытой реальности. Имхо, тут выражения надо взять попроще.
— Поэтому все работают. Я как-то пробовал бросить пить, но ничего не вышло. Знаете, абстинентный синдром – неприятная штука. - можете сказать, что я придираюсь, но все же: они ж не на научном симпозиуме, ну какой абстинентный синдром, какая размытая реальность? Это называется "ломка". "Пробовал не пить, но меня ломать начинало, постоянно срывался" - в такой вариант, например, я бы поверил.
Я занимался изучением изменений психики человека. - он же не отчет составляет, почему не просто "я изучал психику человека"?
Давид снял обувь, подошел к шкафу и стал раздеваться, фонари в окне потухли — началась обработка улиц. - здесь нужно просто разбить на два предложения, потому что раздевание Давида абсолютно никак не связано с тем, что происходит на улице.
Нет, я не раз приводила сюда мужчин. - ну и вообще весь внутренний монолог. Да, я понимаю, что тут ГГ как бы говорит с читателем, НА САМОМ-ТО ДЕЛЕ, но нужно лучше маскировать это. А так кажется, что она с какой-то стати начинает самой себе рассказывать какие-то вещи, которые, пожалуй, уместно смотрелись бы, будь они словами автора - "Она уже не раз приводила сюда мужчин, но...", но от лица персонажа это звучит нелепо.
Выходит, вирус этот и помогает тоже - да, он помог этому второстепенному персонажу поднять с места свою ленивую задницу, и этот плюс несомненно покрывает все минусы, присущие смертельно опасным инфекциям. Так и представляю, как средневековые крестьяне благодарят чуму за то, что теперь по улицам ходят эти смешные ребята, которые косплеят ворон.
— Добро пожаловать [.....] Город закрыт на карантин, въезд сюда запрещен. Приходится искать обходные пути и это, к сожалению, не всегда самые удобные способы передвижения.
— Я в порядке, — Давид накинул на плечо рюкзак. - мне кажется, что Давид разговаривал не с тем персонажем. Или отвечал не на ту реплику. Почему он сказал, что он в порядке?
Кровь, мои руки все в крови, ее не отмыть. - во-первых, тут как минимум нужен восклицательный знак. Иначе это выглядит, как такой эвридей бизнес "Ой, у меня руки в крови. Какая жаль. Пойду поем". Но героиня же вроде бы нервничает. Еще, возможно, это имело бы смысл оформить прямой речью. Но - и вот дальше тут уже совсем вкусовщина - я бы это предложение убрал вовсе. Имхо, как-то не смотрится оно там.
И совершенно пустые улицы с легким, бродящим в переулках, ветром, колющим красные пальцы рук без перчаток. - "без перчаток" можно убрать, а пальцы рук лучше были бы покрасневшими, а не красными.
Ева с бешенством ринулась к ближайшему дому, железная дверь была плотно закрыта, идентификационный экран погас. - то же самое, что с переодеванием Давида.
в синем полумраке уличных фонарей. - если бы "в полумраке улиц" - окей, понятно, но полумрак фонарей я себе представить не могу. В тусклом свете фонарей - без проблем. Потому что фонари все же дают свет, а не наоборот.
Претензии общего характера: мне показалось, что повествование у вас строится слишком уж рвано. С какого момента каждая глава стала для меня выглядеть таким образом:
1. Герой сделал шаг.
2. Флэшбэк
3. Герой сделал еще шаг
4. Описание города/района, чего бы то ни было
5. Флэшбэк
6. Герой обращается к другому герою и говорит: "Привет"
7. Флэшбэк
8. Флэшбэк
9. "Привет", - отвечают ему.
10. Флэшбэк, глава закончилась, начинается следующая.
Я не против наличия самих флэшбэков или описаний, но имхо их нужно расположить иначе, чтобы за повествованием хоть как-то было возможно следить. Для меня было настоящей проблемой удерживать в голове картину происходящего, потому что она постоянно прерывалась различными вставками такого рода.
Ну и я категорически не понял, что произошло в 4 главе. Поясните, пожалуйста.
-
-
24.11.2013 в 01:17"мб имелось в виду, что он морду говнецом намазал?" (с)
-
-
24.11.2013 в 02:50сначала идеология, потом средства ее выражения.
(любые совпадения - это лишь совпадения) а вот и нет. любые совпадения - это плагиат. да, даже если вы не читали\смотрели того, с чем совпадает.
интересно/не интересно честно, больше смешно.
очень большая беда по всему тексту: лишние слова. лишние описания, лишние вставки, лишние уточнения. паразиты какие-то, читать невозможно.
неестественность языка. и автора и героев. перспектива скачет как ваш мудрствующий эпилептик в первой сцене.
Легально или нет, по воздуху, подземным тоннелям или с продовольственными поездами в особую зону всегда просачивались люди. Здесь это было настолько привычно, - естественно запрещено, но все же привычно, - что журналисты уже перестали печатать списки арестованных. А поскольку тюрьмы были заражены, так называемых нелегалов направляли работать на кладбища, в больницы и морги: рыть могилы, проводить принудительную вакцинацию особо сопротивляющейся части населения или обрабатывать зараженные кварталы.
караванами, пароходами... и зачем просачиваться _легально?! просачиваются только нелегально. потом адские длинные уточнения. господи, автор, ну сначала хотя бы выпивку купите!
дальше имеем полное отсутствие логики (и не последний раз в тексте). про естественно запрещено сказали. знаки препинания как в страшном сне. зачем журналистам печатать списки арестованных, если это не граждане полиса даже?
нелегалов направляли работать, поскольку тюрьмы были заражены? во-первых, тюрьмы заражены значит что все в них заражены, а какого фига? нет, правда, как это получилось? почему нельзя колоть вакциной до того, как посадить в камеру? если это нелегалы и преступники, почему бы их просто не убить и сжечь? к тому же, после вакцины умирают 13 из 15.
зараженные кварталы... так же, как тюрьмы? ну как, как это возможно? каков механизм? кварталы закрыты под стекло и там в воздухе вирус? вирус в асфальте и по нему нельзя ходить? если вирус только в человеках, и им полагается за это просто укольчик, как, зачем обрабатывать зараженные кварталы?
про инфицированного сказали... что с ним делали целый час, если его всего лишь нужно связать? после хруста где-то в районе лица он еще говорит? медсестра так расстроилась из-за этого пациента, тогда как сразу сказано, что нелегалы вакцинируют только особо сопротивляющихся? не привыкла еще?
предпочитала молчаливый полумрак затуманивающей сознание смеси №8.
молчаливый (!) полумрак (!) смеси (!!). ну так и смесь затуманивает сознание или нет? что-то ей ничего не затуманило.
Проведя идентификационным браслетом по считывателю робота-охранника
язык ужасен. не то, что выговорить, даже про себя прочитать сложно. робот-охранник и робот-бармен. красная кнопка вообще в воздухе, что ли? как они понимают, у кого какая по счету и сколько доз всего?
наполнил их прозрачной жидкостью из своей руки-шланга.
просто "из своей руки". слишком много ненужных слов. не надо так радоваться и кичиться каждой выдумкой.
впалые скулы сероватого оттенка покрывала темная щитина.
ну нельзя, нельзя же так человека описывать. ну в какой книге вы такое видели? скулы в щетине. а глаза не заросли?
Он окинул Еву быстрым взглядом, криво улыбнулся и стукнул кулаком по красной кнопке.
тоже мне профессор. не мог посчитать, сколько у него выпивки, если всего полагается меньше или равно 3? хотел таким образом подкатить, вынудив девушку угостить его? и они оба, зная этот развод, так мило беседуют?
Светлые жесткие волосы незнакомца были небрежно зачесаны набок, глаза голубые, ясные и светлые, бескровные губы сложились в кривую усмешку.
и светлые и жесткие и небрежные и сбоку бантик.
и голубые и ясные и светлые и заросшие щетиной
и бескровные и кривые и в усмешке
забыли написать, на правый бок или на левый? ай-ай-ай
А ты догадливый. Только что толку.
действительно.
одна плата – лимит на выпивку.
лимит - это ограничение. как из ограничения можно сделать плату (заработную явно)?
Я занимался изучением изменений психики человека. Я приехал сюда для исследований. Местные жители в течение последних тридцати лет постепенно менялись. Изменения затронули не только их социальное поведение. Проблема ушла корнями в более глубокие сферы человеческой жизни.
какой-то бухой бляди-нелегалке вот так взял и выложил. очень!
Синие уличные фонари прочертили болезненно впалые щеки Давида и его влажные глаза.
я плакал... синие уличные фонари, ну ладно, будуЮщее, все-таки, хотя кому какая разница? это не имеет ну никакого значения для сюжета. прочертили (пентаграмму). прочертили щеки и глаза. фонари прочертили щеки и глаза. впалые и влажные.
Но почему все еще так много смертей? Лекарство ведь нашли еще в начале года.
тоже мне ученый.
Но конечно же на экранах об этой статистике ни слова. Паника правительству ни к чему.
навальный детектед.
ключом-картой по экрану-считывателю
рукой-шлангом.
Вытянутая прямоугольная комната, казавшаяся огромной из-за пустоты, была хорошо освещена. Стены и потолок белые, пол серый. У окна стояла большая кровать, напротив – стол с двумя одинаковыми стульями, книжный шкаф, на полках которого лежала одежда, и белая глянцевая дверь ванной.
зачем это все? лучше б один раз написала, что комната ее была унылое говно.
Везение тут не причем
я устал =\
интересная вроде идея в конце. но сам пассаж о великом устройстве города нелогичен совершенно. куча фактов ни туда, ни сюда. все события в кучу. поведение героев оставляет желать лучшего. давид весь такой умный и благородный без причины, ева вся такая... романтичная шлюхенция. одному, наверно, лет 70, другой - лет 40, хз!
давиду не поверили, но мы-то должны были заметить, что он был прав. мы и ева - то наш секрет, правительство и ученые - тупые и слепые.
мы, кстати, не заметили и ничего не поняли.
замечаний еще бесконечное множество
-
-
24.11.2013 в 15:26-
-
25.11.2013 в 16:55самое обидное - автор с 2007 года пишет в сообщество. Подписан на него. Наверное. "Перловки" в сети видел. Но, конечно, читать собратьев по перу, комментировать и взрослеть - это не для небожителей. Результат налицо. не поняла к чему этот коммент, к тому, что я такая умная критиковала кого-то, а сама пишу омно? Здесь, наверное, развести кое-какие понятия стоит: я не ставлю себя выше сообщников и никогда не ставила. Если я имею что сказать, я комментирую, и моя критика никак не влияет на то, что пишу я сама. Часто я могу давать дельные советы, а "в своем глазу бревна не видеть". Собственно, поэтому и прошу помощи у сообщества. Не вижу тут ничего зазорного. Всем есть чему поучиться, а уж мне после долгого перерыва тем более.
Я может настолько охамела, что не заметила килограммы пафоса в своем посте? Или что я сделала не так...
-
-
25.11.2013 в 17:54никто так не думает и не говорит даже. с знаками опять беда.
в чем нелюдскость глаз? тут из всего только и обычные. у него вообще беда с глазами, то есть, с вашим описанием их.
Не дожидаясь ответа, она кинула на пол ключ визитера и захлопнула за собой дверь.
Когда Ева вернулась после семичасовой смены — никого не было. Ключ лежал на том же месте, где она его и оставила.
что то за абзац такой, с такой дыркой? так не должно быть. это очень влияет на чтение.
Я как только услышал о карантине сразу бросил вс
зпт всякие
там дальше в этом абзаце тоже есть
мужчина с выбеленными аккуратно зачесанными назад волосами сдержанно приветствовал Давида.
это треш. не надо так делать. "сдержанно приветствовал" - зачем так выражаться? " с выбеленными аккуратно зачесанными назад волосами" - треш в кубе. кому какая разница вообще, какие у него волосы? "блондин встретил давида на вокзале". все.
Добро пожаловать, - что сдержанного? во-вторых, приветствовал. два раза получается. и в глаголе приветствовал и в фразе. "ну ты и сукин сын" + приветствовал еще имеет смысл. зачем писать именно "приветствовал", если он говорит ясное как день "добро пожаловать"? ну или хотя просто приветствовал без всяких сдержанно.
Широкие длинные коридоры и длинные и широкие, блин
с большими окнами и с большими окнами
на блестящую серебряную табличку и блестящая и серебряная...
выкидывайте все эти слова, все свои прилагательные, причастия ужасные, весь этот мусор из текста, совершенно неважный и не имеющий отношения ни к чему. учитесь описывать словами, а не тегами. люди умеют представлять.
-
-
25.11.2013 в 20:25Гагата, а можно все-таки ваш комментарий по поводу 4 главы? Я до сих пор не понимаю, что там произошло с Давидом/санитаром/Давидом. Вы не могли бы объяснить? А я взамен скажу, что я думаю о сюжете.
-
-
25.11.2013 в 20:30-
-
25.11.2013 в 23:41я такая умная критиковала кого-то— вы критиковали кого-то?
____________________________
еще раз повторяю: сты-до-би-ща, тут надо вордом пользоваться учиться, а не отбрёхиваться. Ваше "бешенная", автор, как раз встроенная проверка орфографии и подчёркивает.
-
-
28.11.2013 в 15:56consolo, теперь дошло. Иногда вас трудно понять, вместо простых фраз вы вписываете много метафор, подчеркивая свое остроумие, от чего для простых смертных смысл ваших слов размывается. Спасибо за критику.
-
-
28.11.2013 в 21:10В первой главе у нас есть суровая Ева Йозефовна Менгеле - тетка, которая мочит людей, а потом харкает им в рожу - да, черт возьми! Еще чуть-чуть, и я начну сопереживать! Но тут мы переходим в другую сцену, и.... персонаж, который мне вот уже почти что понравился, становится другим. Во второй главе Ева занимается тем, чем в последнее время занимаются все женщины в ориджиналах, которые мне доводится читать (не только на diary, много где еще). Она:
1. Приходит в бар
2. Встречает незнакомца
3. Распивает спиртные напитки с незнакомцем
4. Едет с ним трахаться
Я не хочу сказать, будто в вышеперечисленном есть что-то плохое, но вот что происходит дальше: она вдруг понимает, что незнакомец НЕ ТАКОЙ КАК ВСЕ. Понимаете, тут ведь дело даже не в том, что я сейчас коротко описал невероятно заезженный сюжетный ход, а в том, как он в итоге был оформлен. Ева каким-то образом понимает, что Давид НЕ ТАКОЙ, а мы как должны это понять? Это не тот момент, который можно опустить: я, как читатель, вот прям вот очень хотел объяснений тому её внутреннему монологу, где она рассуждает о Давиде. "Давид не похож на них" - а почему? Увы, Ева не объясняет этого самой себе, а автор не объясняет читателю.
Дальше - хуже. Происходит именно то, чего я больше всего боялся: доктор-смерть, которая чуть было не начала мне нравиться в начале, к середине говорит "О Б-же, на мне кровь, кровь, фу! И вообще, я такая беспомощная, мне срочно нужен сильный мужчина, который поможет мне, слабой женщине!" Это просто сюжет американских фильмов из 90-х, тогда были популярны такие повороты, типа в начале женский персонаж весь из себя такой крутой, сильный и независимый, НО ПОД ЭТОЙ МАСКОЙ СКРЫВАЕТСЯ ЖАЛКОЕ, СЛАБОЕ, НУЖДАЮЩЕЕСЯ В МУЖСКОЙ ЛЮБВИ И ЗАБОТЕ полное ничтожество.
Но мы отвлеклись. Собственно, тут, наконец-таки, является наш мужчина, чтобы спасти ГГ, а потом (во флэшбэке, если я правильно понял) рассказывает нам, о чем, собственно, сюжет истории. Вау. То есть, функции ГГ в итоге (на выделенном вами отрезке повествования) свелись к тому, чтобы познакомиться с человеком, который реально имеет какое-то отношение к сюжету. За что ж вы Еву Йозефовну так не любите?
Итого:
1. Реально интригующий задел в истории появляется только в самом конце. Да, судя по тому, что это называется "Часть первая", где-то будет и вторая, как минимум, где будет, я смею надеяться, развитие сюжета, объяснения и т.п.. Но в любом случае, мне такое вступление кажется СЛИШКОМ долгим. К делу, имхо, нужно переходить раньше.
2. ГГ меняет характер сто раз за первую часть. Нужно решить раз и навсегда, кто она у вас, и внедрить в повествование уже окончательную версию персонажа.
3. И мотивацию героини в отношении Давида тоже нужно очень сильно прояснять. В идеале у вас должна получиться ситуация, в которой вам не потребуется никаких внутренних монологов для объяснения мотивации героев - все будет ясно из их слов и действий.
-
-
28.11.2013 в 21:14-
-
28.11.2013 в 22:50более того, человек, которому сносит крышу от такого мелкого триггера, должен задолго начать показывать признаки долбанутости, потому что "к краю" подходя тоже не сразу, потом долго по нему ходят, довольно заметно, к тому же.
почему вообще на руках у нее кровь? она должна носить перчатки. или ее должны были обрабатывать как улицы после каждого контакта с зараженными и брать следующую медсестру...
-
-
01.12.2013 в 13:48