Часть 1. Царство крыс (продолжение).

[Reine Salvatrise]

Начало я выложила в комментарии изменённый отрывок.
Снарный цикл. Книга первая. Единственный волшебник. Часть 1. Царство крыс (продолжение).
Я совершенно забыла об осторожности. Ловя его у подъезда, напрашиваясь в пассажиры, я наглела и день за днём высказывала самые безумные догадки о том, кто он, откуда и почему. Я даже предположила, что он мафиози, скрывающийся в нашей глуши от своих «коллег».
На все мои домыслы Крауд лишь хмыкал, его не поразила ни версия о менеджере-растратчике, ни о знаменитости, сбежавшей от фанатов, ни история о тайном борце с преступностью, которую я одолжила из голливудских фильмов. Казалось, он слышал, но тут же выкидывал мои слова из головы. А я, уж не зная, как что-нибудь из него вытянуть, строила всё новые и новые предположения. Пытаясь вызвать на откровенный разговор, говорила о себе и задавала вопросы, но Крауд не отвечал ничего определённого. А мне давно так не хотелось с кем-нибудь говорить и говорить! Я словно пробуждалась ото сна.
Мне тогда и в голову не приходило, как это всё глупо и нелепо со стороны. Нет ничего удивительного в том, что Крауд относился ко мне насмешливо, а порой и вовсе пренебрежительно или снисходительно. В общем-то, я ничего другого и не заслуживала, так что нечего обижаться. А его план требовал терпения.
Однажды мы вместе ждали лифт, когда Крауд, наконец, заметил:
— Все гении, которыми ты восхищаешься, зря корпели над своими трудами. Ты прочла их от корки до корки, но ничему не научилась.
Голос его был холоден и бесстрастен, и я не могла понять, злится ли он или издевается надо мной.
Я нахмурилась. Что он может понимать о том, чему я научилась, а чему нет? Желая доказать его неправоту, предприняла ещё одну безумную атаку, проскрежетав зубами:
― Знаете, что я думаю? Вы – интроверт. Замкнутый, может, даже асоциальный человек. И вам неохота болтать с малознакомыми. Ещё Кречмер писал, что люди с вашим, астеническим телосложением, склонны к уединению и…
Крауд спокойно посоветовал мне вынуть из книг вшивенькие розовые закладочки, сдать талмуды и брошюры в библиотеку и отправиться уборщицей на какой-нибудь завод. И среди грохота запущенных на полную катушку механизмов, запахов машинного масла и бензина подумать о своём жалком существовании.
― Может, хоть суровая правда жизни тебя вразумит.
Я застыла как вкопанная.
«Откуда он знает о закладках? Я ни разу не показывала ему своих книг, всегда прятала в сумку!»
Мы ехали молча. Крауд вышел на девятом, оставив меня наедине с холодным чувством страха.
С тех пор я поднималась по лестнице, если Крауд ждал лифта; в парке, завидев его, я сразу разворачивалась и шла к автобусной остановке. Даже подумывала выкинуть закладки: мне не хотелось вспоминать о своём провале!
Но стоило мне заметить признаки параноидного синдрома, как я взяла себя в руки. Не хватало ещё из-за этого мерзавца угодить в дурку!
Ну и чёрт с ним. Мне нужна новая тема исследования или другой план, как заполучить постоянную работу в клинике.
Следующие несколько недель я готовилась к разговору с профессором, взвешивала каждое слово, тренировалась перед зеркалом. В то время у нас лечился постоянный клиент с очередным шизофреническим приступом. В обычной жизни он был художником, конечно, не той знаменитостью, работы которой пестреют в галереях, а одним из тех, чьи шедевры распродаются родственниками в переходах метро. Его-то я и выбрала новым объектом. Оставалось лишь, грамотно сформулировав тему, цели и задачи исследования, поговорить с профессором. Что я и собиралась сделать на следующий день.
Отложив в сторону черновик речи, я отправилась готовить суп. Мама с папой – на работе, Светка в школе готовится к непонятно откуда взявшемуся конкурсу. Я подозревала, что она рисует кому-то на заказ, но не говорит матери. Должен же у сестрички быть хоть какой-то секрет? Всё подростки рано или поздно бунтуют.
Так или иначе, никого дома не было, и я готовила суп на неделю вперёд.
Кто бы мог подумать, что в этот чудесный майский день я вновь встречусь с этим страшным человеком, Септимием Краудом?
Мы столкнулись на площадке моего, одиннадцатого, этажа. Я спускала рыбьи ошмётки в мусоропровод. Отходить было уже поздно и неприлично, хотя всё моё существо и кричало: «Развернись и беги!»
Поздоровались. Крауд кивнул, неожиданно взял меня под руку и потащил к стеклянной двери на чёрную лестницу. Я упиралась, но крик застыл в горле: только бы не привлечь внимание соседки-сплетницы, любительницы обсасывать как леденцы пикантные моменты.
— Видишь это стекло? — говорил Крауд. — Думаешь, это простое стекло?
— Послушайте, мне некогда! У меня сейчас суп убежит! А ещё столько страниц Киттри читать!
― Киттри? ― от безумного блеска в его глазах я похолодела. ― Я же сказал тебе избавиться от всяких Фрейдов и ему подобных болтунов! Учись слушать, что тебе говорят!
Он схватил меня за загривок, и мне пришлось неестественно выгнуться. Если нас застанут в этой нелепой позе, то поползут слухи, а если ещё донесут матери, то она коршуном накинется на меня, выпытывая подробности.
С тихим рычаньем безуспешно попыталась вырваться. Я взмокла, футболка гадко прилипла к подмышкам и спине. Щёки запылали, и, казалось, лицо горит. Злодей же, наверняка, слышал, как сильнее заколотилось моё сердце.
— За этой дверью находится другой, волшебный мир…
Он наклонился ко мне ближе. Я отвернулась, избегая сумасшедшего взгляда, но не могла ускользнуть от его вкрадчивого голоса:
— Это злой мир, очень опасный. Вики, ты должна его остерегаться. Слышишь? Остерегаться. Он засосёт тебя, поглотит, переварит – и всё. Понимаешь?
От безумия в его пепельных глазах не осталось и следа, теперь они превратились в холодные ледышки. Его прикосновения пробирали до дрожи, и хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не переживать каждое мгновение разговора, не чувствовать струящегося по спине пота.
— Будь осторожна, дорогая Вики. Если однажды нечто появится из стекла, беги и не оглядывайся! Если прикоснёшься к нему, то очень опасная сила увлечёт тебя в иной мир, — он наклонился ближе, задел меня носом, я почувствовала его дыхание. — Так что беги, беги!
Я резко дернулась, ударила Крауда по ноге, неуклюже вывалилась из его объятий, забежала в крепость-квартиру и, слава богу, без труда заперла дверь. Тяжело дыша, посмотрела в глазок. Сердце отбивало бешеный ритм.
Крауд вздохнул и покачал головой.
— Псих, — пробормотала я и поспешила на кухню спасать выкипающий суп.
Дома никого не было, и никто не видел, с каким позором я вернулась.
Зайдя в ванную комнату, я стянула пропитанную потом и страхом одежду, бросила в раковину, заткнув сливное отверстие. Футболка с Микки Маусом оказалась сверху, и лицо мультгероя исказилось точно в предсмертных муках. Я нахмурилась. Хватит уже мрачных пророчеств и предзнаменований! Я сыпанула на Микки порошка и поскорее залезла в ванну. Розовые цветочки на шторке не успокаивали, как обычно, а раздражали. На полную открыла краны, и на мгновение показалось, что напор воды вот-вот сорвёт распылитель. Я извела добрую половину флакона шампуня, вымывая запах одеколона Крауда.
Конечно, у меня мелькнула мысль заявить в милицию, но что я им скажу? У меня не было никаких доказательств, да и кому захочется в такую чудесную погоду возиться с показаниями какой-то девчонки?
Была ли выходка Крауда его маленькой местью за то, что я доставала его своими подозрениями, или кусочком его хитрого плана? Думаю, он прекрасно всё просчитал. Он проверял меня и показывал обратную сторону медали. Он «честно» поселил во мне опасения и, «рассказав правду», тем самым снимал с меня ответственность за дальнейшие мои действия.
Конечно, я решила избегать волшебника, но жгучий страх быстро испарился. Может, на меня и в самом деле наложили некий морок, ведь иначе я была бы осторожнее.

И хотя появление Крауда казалось жутко дурным предзнаменованием, на следующий день я всё же решилась на разговор с профессором о моём исследовании и будущей работе. Он хмуро смотрел из-за стёкол очков, сдвигал брови, прищуривался, а затем, когда я замолчала, надолго погрузился в раздумья. Я неудобно переминалась с ноги на ногу и уже думала, а не уйти ли по-тихому, когда профессор, наконец, заговорил:
— Что ж, Виктория, я не против вашего исследования, хотя меня и смущает, что нужно допустить неспециалиста к пациенту. Обычно мы так не делаем. Тем не менее, я даю вам шанс. Но Фёдор Николаевич будет за вами приглядывать. Без него к пациенту не подходить, всё ясно?
С тех пор началась другая жизнь. Я больше не была ассистентом и не выполняла скучной работы. Теперь я под бдительным надзором Фёдора Николаевича – человека в высшей степени неприятного в общении и явно недовольного новой нагрузкой – общалась с пациентом. В минуты просветления художник рассказывал о своей жизни, а я старательно записывала, чтобы затем обдумать и понять, что привело его к нам. Я не столько хотела его вылечить, сколько разобраться в причинах. Можно ли было предотвратить беду?
Когда Фёдору Николаевичу надоедало по двадцатому разу выслушивать одну и ту же историю, он сбагривал меня медсёстрам. С ними я обходила палаты и смотрела, как ставят уколы и дают лекарства.
— Ты ведь пока только на такую должность претендуешь? — усмехался Фёдор Николаевич.
Стиснув зубы, я работала.
Но мне так и не довелось узнать, справилась бы я или нет.
Я мало отдыхала и редко бывала дома. И когда усталость накопилась, последним воскресением весны мне захотелось подышать воздухом. Я нырнула в общий коридор нашего одиннадцатого этажа. Заколдованная дверь по счастью уже была отворена, и я выбралась на балконную площадку.
Ощущение того, что я не одна, заставило оглядеться.
Крауд парил этажом ниже метрах в пяти от стены дома. С закрытыми глазами он скрестил руки на груди и, верно, наслаждался прохладным ветерком. Крауд никого не замечал, и никто – готова поклясться – никто из прохожих на земле не видел его.
Отступила на шаг.
— Что же это?
Поборов неуверенность, приблизилась, перегнулась через перила, взглядом выискивая какие-нибудь цирковые тросы, которые держали бы Крауда на весу. Но ничего не находила, в недоумении морщила лоб.
Догадка шевельнулась в глубине души. Неужели это…
Но прежде, чем я успела всё переварить, Крауд открыл глаза. Поразительно искренний огонь в его взгляде я приняла за ненависть и отшатнулась.
— Тебе не стоило за мной следить.
Его холодный голос вывел меня из оцепенения, и я бросилась прочь. Хлопнула дверью, и та огрызнулась в ответ, словно лев. Несмотря на свой лошадиный топот, я услышала, как нечто упругое шлёпнулось на пол. И от этого шлепка стало совсем не по себе: реальный мир точно ускользал!
Маленький голубой мячик, сделанный из тягучего материала, как желе или плавленый сыр. Упав, он слегка расплющился, но тут же собрался с силами и… Господи, он двигался! Летел ко мне!
«Беги», — шепнул голос в голове, но ноги не слушались. Меня парализовало и накрыло волной болезненного ожидания катастрофы.
Шар застыл перед глазами, чуть сморщился, словно улыбнулся и подмигнул.
И я опомнилась. Надо скорее вытолкать эту мерзость назад, за дверь! Я схватила мячик. Он прилипал к пальцам, как неудавшееся тесто. Ногой я пихнула дверь.
На балконных перилах сидел Крауд. Его серые глаза лихорадочно блестели, губы нервно подёргивались в усмешке. Кое-как отодрав шар от пальцев, я бросила его в Крауда и без оглядки побежала домой.
— Поздно! — громко и зло раздалось мне вслед. — Я предупреждал тебя, Вики: беги! Но ты никогда не слушаешь то, что тебе говорят!
Я захлопнула дверь в квартиру и облегчённо вздохнула.
Но тут же насторожилась. Всё казалось таким же, как раньше, но всё же другим.
Это был не мой мир: в углах забилась пыль, любимые картины на стенах казались выгоревшими на солнце и нагоняли тоску. Воздух пропитался тревогой.
Я быстро задёрнула шторы и опустила жалюзи, чтобы очередной летающий циркач не заглянул в окно. Но как только я это сделала, то сразу же услышала тихие шорохи, поскрёбывания и звук, будто кто-то влажным языком облизывал стекло. Я прикоснулась к жалюзи и резко отдёрнула руку: горячо, как в аду!
«Пожалуй, лучше убраться отсюда!»
Но убираться было уже поздно.
Меж собой миры «соединены» стенами, иногда толстыми и непробиваемыми, а порой совсем тоненькими перегородками. И бывают проходы, которые странники называют «дверьми». Это один из немногих способов перемещения меж мирами.
Дверь может оказаться как дверью в прямом смысле слова, так и зеркалом, стеклом или просто провалом в пространстве.
И там, на лестничной площадке, я опрометчиво провалилась в один из проходов.
На кухне я собрала семью – маму, папу и младшую сестру Светку – и объясняла, что надо бежать, что мы в страшной опасности и Крауд нас непременно убьёт. Но они молчали. Даже не спросили, кто такой Крауд.
«Да что же это с ними!»
От их отупелых взглядов ойкнуло сердце.
— Пап, ты меня слышишь? — вкрадчиво произнесла я. Отец всегда был самым толковым, и именно с ним мы меньше всего цапались из-за принципов.
Он едва заметно кивнул.
Я выдохнула. Хоть не глухие.
— Я говорю, что надо уходить. Понимаешь?
Кивок.
— Тогда, может, ты соберёшь деньги и документы?
Отец кивнул, но остался сидеть.
Безвольные и вялые амёбы, полные апатии и грустного бездействия.
И это пугало. Кто эти люди?
Так похожи на моих, но всё-таки другие. Моих бы я застала за обычными вечерними делами, они бы посмеялись выдумке про Крауда, Светка, может, попробовала бы подыграть, а мне бы стало неловко.
Нет, это другие люди.
Светка, прежде живая, с перепачканными фломастерами и масляными красками ладошками и подбородком, теперь сияла как кукла-барби. Где же кривенькие косички и дырка на джинсах? Испарилась и хозяйственность матери. Её совсем не волновали крошки от печенья, которые она раньше живо бы смела. Эта женщина уже не казалась такой целеустремлённой и педантичной, какую я знала. Потухли и глаза отца за стеклами очков в металлической оправе. Да и его любимой книги по биохимии я нигде не заметила.
Мать лениво потянулась к жалюзи, но я закричала:
— Нет!
Она посмотрела на меня без удивления или недоумения, и сложила руки на коленях, точно преступница.
Я устало опустилась на стул и закрыла лицо руками. В любой другой день я бы обрадовалась их безразличию, но не сегодня.
Мы нередко ссорились, и я, устав от переизбытка внимания к себе, часто запиралась на балконе и мечтала, чтобы они все исчезли, даже Светка, вечно врывающаяся в мою комнату без стука и таскающая мои драгоценные розовые закладки. Мне упорно не позволяли жить своей жизнью, и я мечтала, что однажды их не будет. Не то чтобы я хотела их смерти или чего-то подобного. Нет, пусть живут и будут счастливы, но без меня, далеко, так далеко, как только возможно! Я даже представляла их скучными и безучастными изваяниями. И вот они стали такими, но радости я не почувствовала. Скорее – стыд. Ведь это была моя вина, если рассуждать откровенно.
Да, наши отношения давно и безвозвратно утеряны, но, чёрт возьми, мы в опасности, и я не шучу! Почему именно сейчас вы оставили меня в покое?
Конечно, можно б поддаться соблазну, бросить их и спасаться самой, но я не могла их бросить. Такие или иные, они оставались моей семьёй, частью привычной жизни. Я виновата в том, что ними случилось, и я несу за них ответственность.
Вновь что-то ударилось в окно. Кажется, треснуло стекло. Из-под жалюзи потихоньку просачивался жёлтый туман.
Надо бежать. Бежать как можно дальше от этого проклятого места.
В беспорядке я побросала в сумку деньги, документы и вытолкнула амёб из кухни. Их медлительность раздражала, но я всё же держалась. Живыми они мне нравились больше.
Лифт заскрежетал о стенку шахты на седьмом этаже. Как обычно. Но сердце чуть не лопнуло. Я думала, это некий монстр нас подкараулил и рвёт обшивку, чтобы добраться до сытного ужина.
Я осторожно приоткрыла дверь подъезда и выглянула наружу. На высоте пятого этажа сгустились грязно-жёлтые облака. Глупый голубь влетел в туман и почти тут же мёртвый шмякнулся о землю.
Наша квартира уже, наверное, заполнилась ядовитым дымом. Мы остались без дома. И без пути назад.
Я проверила, держат ли родители Светку за руки, взяла мать за свободную руку и быстро потащила всю компанию прочь от дома. Где-то должно быть безопасно, мы найдём это место.
Я ни минуты не сомневалась в решении сбежать. Мне не было дела до кучки бледных теней, живущих в копии нашего дома. Да и играть в героя, который спасает случайных прохожих, а сам погибает, я не собиралась. Нет, пусть остальные выпутываются сами. Если, конечно, в этих чужих квартирах живёт кто-то.
По дороге я встречала людей с пустыми, равнодушными глазами. Будто кто-то исказил мои мечты и только для меня создал этот безумный клочок театра, наполненный неудачными декорациями, поленившись до конца раскрасить незначительные детали.
Годы спустя, пройдя сотни дорог, я узнаю, что это не было новым миром или миром-копией, потому что никому, даже самому искусному волшебнику, не под силу создавать миры.
В тот момент, когда я прикоснулась к голубому шару, упал морок, и меня вырвало из родного мира так, будто меня там никогда и не существовало, и перенесло в предмирье, узкую прослойку меж настоящим миром и межмирьем, изборождённым железными дорогами, по которым путешествуют странники. Моя квартира, жёлтый туман, безликие люди – всё это было иллюзией, призванной меня испугать и заставить бежать. Но обо всём этом я узнаю позже.
Мы добрались до вокзала без проблем, и я купила билеты на ближайший поезд. Неважно, куда мы поедем. Главное, как можно дальше - туда, где колдовство нас не достанет.
Лишь когда наша гусеница-спасительница тронулась, я успокоилась.
Ночью все спали, отвернувшись к стенке, а я смотрела в окно. На секунду мне почудился Крауд: он скользил по воздуху, в одной руке - саквояж, в другой, кажется, трость. Когда он исчез, я ещё долго вглядывалась во тьму, но заметила лишь мелькание силуэтов: деревьев, столбов и призрачных проводов.
«Я переутомилась. Нет там никого».
Размеренное покачивание поезда медленно меня убаюкивало, но я всё же успела подумать:
«Всё обойдётся и как-то само образуется, и я вернусь к своей чётко спланированной жизни».
Была ли я готова потерять родителей? Может, мы и ссорились, но думаю, в глубине души они желали мне добра, просто мы не находили общий язык. Была ли я готова потерять Светку и воспоминания о светлом детстве? Но потерять свою цель?! Возможность самой выбирать кем быть? Ведь у меня только начало получаться! Невыносимо. Немыслимо.
Смешно!
Ведь прикоснувшись к голубому шару, я запустила некий адский механизм, который навсегда перекроил мою судьбу. Но тогда, в поезде, я впервые облегчённо вздохнула. Всё вокруг казалось вполне нормальным. И я даже понадеялась, что утром проснусь в своей постели в окружении любимых учебников. И вокруг не будет никаких странных или непонятных вещей.
Впрочем, действительно ли я хотела обратно?
Утром поезд остановился на два часа.
Пассажиры гурьбой вывалились на станцию и разбежались по своим делам. У палатки с пирожками мои родители познакомились с серой четой в дорожных плащах и отправились с ними на небольшую прогулку в парк. «Восхитительное место! Это совсем недалеко, рядом с холмом!» — говорили их новые друзья.
Светка увлекла меня в битком набитый магазин одежды, неуклюже приткнувшийся к билетной будке. Я с трудом понимала Светкину страсть к купленным на дешёвых барахолках шмотках. Моя маленькая сестричка, как истинный романтик, всегда отвечала: «Я – свободный художник».
Чем дольше я смотрела, как с потухшим взором Светка сгребает в охапку вешалки с одеждой, тем меньше я узнавала в ней сестру. Я видела её бледную тень, лишённую эмоций четырнадцатилетнюю куклу в узких джинсах и рубашке в голубую клеточку. Копию. Ничего настоящего!
Потом я поймала на себе взгляд. Пронизывающий до костей. Девочка лет пяти. Худенький такой заморыш: растрёпанные светлые волосы, вздёрнутый нос, обрамлённый кружевом веснушек, грязное цветастое платье. Её так и хотелось обнять и приласкать.
— Господин Крауд просил передать, чтобы вы подошли к кабине машиниста.
Сказав это, девочка развернулась и побежала. Я смотрела ей вслед, пока она не испарилась в толпе.
И тогда я поняла смысл сказанного.
— Крауд! Здесь! Надо найти родителей!
Разыскать поскорее этих безучастных амёб, пока с ними ничего не случилось, и убраться подальше отсюда. Вот только на чём? Если Крауд засел в кабине машиниста, то далеко мы не уедем. Впрочем, об этом я подумаю после. Может, удастся найти другой поезд или такси…
Я оставила «неживую» Светку под её честное слово никуда не уходить и бросилась на поиски родителей.
По бетонной, чуть разбитой лестнице я спустилась с платформы и замерла.
Жизнь кипела только на станции, где, как муравьи, копошились пассажиры и торговцы. Но внизу – мёртвая пустыня. Ступени с трещинами-паутинками; заросли трав и колючек, выброшенный туристами мусор; и широкое поле синих васильков, как бескрайняя бездна, манило в своё смертоносное чрево.
Но не было ни намёка на город, где могли бы жить торговцы со станции, или откуда приходили б пассажиры. Поистине этот мир был устроен причудливо. Или же это Крауд заманивал в более изощрённую ловушку, пытаясь сбить с толку чудесами.
Я долго вглядывалась в цветочные воды. Над ними не пролетело ни одной бабочки. Накатывало чувство, что я на тонущей лодке и водоворот затягивает меня. И когда всё перед глазами слилось в бесформенное полотно, я, как вспышку, разглядела маленький зелёный холм, купающийся в солнечных лучах. Когда я приблизилась, трава зашевелилась, из-под земли вырвались гибкие ветви и сплели арку. Затем проросли камни дорожки, обрамлённой нарциссами и боярышником, чьи игольчатые длани то и дело норовили откусить нежные лепестки надменных цветов. Те же в свою очередь яростно скалились и огрызались, готовые в любую секунду сцепиться с обидчиком.
Я оглянулась на станцию. Огромные часы с тонкими стрелками и римскими цифрами показывали полтора часа до отхода поезда. Можно, конечно, остаться и подождать, пока родители вернутся сами, но что если ждать нельзя?
Шаг вперёд.
В парке шум со станции исчез, и накатила удивительная тишина. Солнце ласкало, расслабляло. Хотелось присесть на скамейку, закрыть глаза и балдеть. Я тряхнула головой, отогнала дурные мысли, и, не обращая внимания на яростно-визгливую схватку нарциссов и боярышника, пустилась в лабиринт тенистых аллей и сырых гротов.
В солнечной беседке, оплетённой виноградными лозами, я увидела чету, с которой ушли мои родители. Они весело и беззаботно хохотали, словно кто-то постоянно ключиком заводил их механизм. Мне пришлось трижды повторить вопрос прежде, чем они махнули рукой в сторону обветшалой кирпичной усадьбы.
— Спасибо, — буркнула я.
«Что им могло потребоваться в этой развалюхе? Нет, неужели они настолько глупы, что полезли сюда? Но придётся проверить».
По углам здание облицовывали железные пластины. Заботливые руки уже написали на них все известные неприличные слова. Покатая крыша, небось, наполовину сгнила. Да и что это за усадьба без единого балкона, откуда владельцы могли бы взирать на заколдованный сад?
Рядом двое хмурых мужчин в синих комбинезонах разгребали кучу битых кирпичей.
— Добрый день, — я старалась говорить веселее, что согнать с их лиц усталость.
Они мрачно взглянули на меня.
— Добрый.
— Вы не видели здесь высокого мужчину с каштановыми волосами и женщину в бежевом платье?
— Да, они зашли в усадьбу.
Рабочие говорили хором и так же синхронно указали на заброшенную усадьбу.
— Спасибо.
Обречённо я оглядела здание в поисках дверей, но заметила лишь ряд наглухо заколоченных окон. Только самое дальнее, с выбитыми стеклами и двумя зубцами-осколками на боковых рамах, было свободно.
Я ухватилась за остатки гнилого подоконника, подтянулась и встала на него, но тут же дерево под ногами раскрошилось. Из комнаты веяло сыростью и болотом, словно спящий дракон приоткрыл пасть и дохнул зловонием. Я вглядывалась в пустоту до тех пор, пока не заболели глаза и не померещились неясные белые тени.
— Не советуем вам туда ходить, — хором окликнули рабочие, когда я уже присела, спустила ногу и нащупала усеянный кирпичной крошкой пол.
— Почему? — обернулась я.
— Там крыс много. И вы им вряд ли понравитесь.
— Вот как! — пожала плечами. Знакомая однажды показывала препарированный трупик крысы: ничего пугающего в этих существах нет, кроме миллиона зараз, которые они несут с собой. Пылу, конечно, поубавилось, но отступить я не могла.
— Не ходите туда.
— Но мне надо туда попасть! Там очень много крыс?
Рабочие озабоченно переглянулись и немного пошушукались.
— Вход вон там. Идите, если так не терпится. Но лучше возвращайтесь домой!
«Так я и пытаюсь вернуться домой!»
Я кивнула и завернула за угол.
Вход в здание оказался проломом в стене, похожим на французское окно. Внутри могли бы кружиться в вальсе мужчины и женщины в старинных одеяниях, но снова – ничего, кроме кромешной темноты, в которой залипаешь взглядом точно в вязком желе. Наконец, что-то живое пошевелилось. Мне сразу же представились огромные крысы с лысыми хвостиками и длинными жёлтыми зубами. Клацают и клацают, пытаясь схватить за лодыжку. Но потом я вспомнила препарированную тушку и выбросила глупые мысли из головы. Может, их там всего одна или две, и они боятся меня куда пуще?
Я не стала ждать, пока зверьки разбегутся прочь, испугавшись моего устрашающего вида, и я смогу беспрепятственно войти и не опасаться их тонких усиков, которыми они пощекочут прежде, чем вопьются острыми зубками.
Ступив в темноту и сделав буквально несколько шагов, я тут же наткнулась на рабочих, с трудом различимых в редких вспышках зажигалок. И только по разговорам о бетономешалке удалось догадаться кто это.
— Разве вы не боитесь крыс? — осторожно спросила.
— Вовсе нет, — они чуть посторонились. — Они нас не трогают, если мы хорошо работаем.
— Я ищу своих родителей, высокого мужчину с каштановыми волосами, как у меня, и женщину в бежевом платье.
— Увы, не видели.
— Странно. Мне сказали, что они отправились сюда. Могли они где-то проскользнуть? Может, вы не заметили их из-за темноты?
— Мы-то привыкли к темноте и видим хорошо, но ваши родители этой дорогой не ходили, иначе мы бы их заметили.
Я хотела уйти, но рабочие предложили отобедать с ними. Я отнекивалась, но они были пугающе настойчивы. И я согласилась. Впрочем, в животе уже чувствовалась неприятная лёгкость и пустота.
Это странно – есть в кругу людей и не видеть их лиц. Есть и не видеть даже тарелки супа, что подносишь ближе. Я ела и чувствовала, как холодная алюминиевая ложка в моих руках нагревается от тепла человеческого тела, чувствовала, как похлёбка касается моего языка. Слышала, как звенят плошками рабочие, как обсуждают битые кирпичи и новую стройку у Северного Мыса.
О стройке они отзывались с благоговейным ужасом. Это было нечто и ужасное, и великое, настолько, что они толком ничего и не говорили, кроме восторгов и страхов. Им удалось разжечь моё любопытство. И я уже хотела спросить, как неожиданно пушистая лапа крысы прикоснулась к моей ноге.
Рабочие, как неверные звёзды-огоньки, вспыхнули в темноте и исчезли.
А я, озарённая недобрым красным светом, уже сидела на ступеньках, упирающихся в мраморную стену. Вокруг - крысы, чуть выше меня ростом. Они легко стояли на задних лапках, держа передние чуть согнутыми перед собой. Но больше всего поражали их костюмы: камзолы из тёмно-красной парчи, расшитые золотыми нитками и драгоценными камнями. Некоторые носили смешные напудренные парики, а иные – шляпы с перьями, как у мушкетёров.
Я отставила миску с похлёбкой и замерла в ожидании: то ли бежать, то ли реверансы делать.
— Добро пожаловать в Царство Крыс! — сказал толстяк, облачённый в горностаевую мантию, и с острыми ушками, торчащими из взбитого кудрявого парика, как у судьи. Морда у него была более вытянутая и острая, чем у собратьев, словно скульптор отбил слишком много материала по бокам. И взгляд чёрных глаз обличал пронырливого хитреца.
При всей своей напыщенности крыс мог бы показаться забавным, но всякий раз когда он нервно перекладывал золочёный скипетр из одной лапы в другую, на его лице читалось беспокойство неуравновешенной натуры, и это внушало опасения.
Да и стражники с пиками позади напрочь отбили желание веселиться.
Что ж, если Крауд умеет летать, то почему бы гигантским крысам не уметь говорить? Этот проклятый волшебник, наверняка, и не такое приготовил!
Я не могла развернуться и бежать прочь, а впадать в панику не имело смысла. Удивляться - бессмысленно. Мне оставалось лишь одно: смириться со всеми набросившимися на меня странностями.
— Пожалуйста, не бойтесь нас. Мы не причиним вам вреда, — протянул крысиный царь, но в голосе его не слышалось добрых ноток.
Конечно, я ему не поверила, но кивнула.
— Как ваше имя, дорогая гостья?
— Виктория Васнецова. Вики, ваша милость.
Через стекло за их спинами проглядывалась небольшая зала, где с мирным шорохом крутились шестерёнки устрашающего вида конструкции. Я различала три мясорубки и серую конвейерную ленту, которая извивалась, как червяк, а ножи для мяса опускались на её полотно, но не находили жертвы, чтобы разрубить несчастную.
— Вы абсолютно зря нас боитесь. Извините, что так резко перенесли вас в наше царство, но мы всего лишь хотели поскорее привлечь ваше внимание. Скажите, не видели ли вы принцессу крыс?
Я покачала головой.
— Сожалею, но мне не доводилось встречать принцессу.
— Очень жаль. Вы ведь долго бродили по парку, могли бы и заметить. Что же вы не заметили?
Я внутренне поёжилась. Какая дерзкая крыса!
— Если бы принцесса покинула наш дом через эту дверь, то попала бы в парк – вы бы обязательно её увидели, — царь впился в меня взглядом неприветливых маслянистых глазок. — Вы её точно не видели? Скажите правду, дорогая Вики.
— Может быть, она вышла через другую дверь? — предательски неуверенно произнесла я.
— Возможно. Мы тоже об этом думали, но …
В этот момент в дальнем конце гильотинного зала раздался дикий крик, от которого дрогнула даже стеклянная стена, а несколько крыс брезгливо поморщились. Из-за конвейера выбежала растрёпанная девчушка моих лет в разодранном окровавленном белом платье. Она нервно озиралась по сторонам, тихо всхлипывая и вытирая сопли рукавом, металась по залу меж механизмов, затем куда-то юркнула и пропала. Следом за ней в залу вбежали крысы-гвардейцы с острыми пиками. Они принюхались, раздувающимися, как паруса, ноздрями втягивая воздух, и тоже исчезли за механизмами.
Я сглотнула и нервно дёрнулась. Кончики пальцев похолодели, и я сцепила руки перед собой в тщетной попытке согреться. От волнения я попыталась взобраться на ступеньку выше, чуть не упала и в итоге села как кривобокая неваляшка.
Шутка заходила слишком далеко.
— О, не обращайте внимания, — принуждённо хохотнул царь. — Вам мы не причиним вреда. Мы даже отпускаем вас домой прямо сейчас. Да-да, вы совершенно свободны и можете идти, куда вам заблагорассудится. Оглянитесь. Дверь у вас за спиной. Всё, что вам надо, так это пройти сквозь нее. И больше ничего.
Стена за спиной приобрела вид рифлёного стекла, что и дверь на балкон в родном доме. Я пригляделась и будто угадала очертания реального мира за стеклом - моего мира. Пахло маем.
Сердце радостно подпрыгнуло в груди. Я так и знала, что кошмар скоро закончится!
— Благодарю, — я поспешно встала.
— Подождите! — взвизгнул крысиный царь. — Некрасиво уходить просто так. Мы должны как следует попрощаться. Вас что, ничему не учат в ваших закрытых интернатах?
Ни в каком интернате я, конечно, не училась, но возразить не осмелилась. Мне хотелось уйти поскорее и без лишних споров.
— Примите от нас подарок, чтобы забыть обо всех неудобствах.
Крысиный царь хлопнул в ладоши: крысы в белых накрахмаленных передниках принесли два ситцевых платья: лимонного цвета и голубое.
— Пожалуйста, выберете, какое вам больше нравится. Но помните, каждое платье обладает волшебным свойством. Мы, к сожалению, не можем рассказать каким, иначе колдовство не сработает. Поэтому выбирайте наугад! — крысы за спиной царя оживлённо закивали, хищно заблестели их глазки. Казалось, они уже представляют, как насаживают меня на вертел вместо свиньи и поджаривают, а моя кровь соусом капает в огонь. От этой картины передёрнуло, и тошнота подступила к горлу.
— Боюсь, я недостойна такого подарка. Вы ведь не возражаете, если я покину вас без оного?
Но крысы состроили оскорблённые и обиженные рожицы и страстно уговаривали меня, словно я была целителем, а они толпой прокажённых. В конце концов, их пустословие изрядно мне надоело, и я позволила оплести себя лозами пьянящего безумства. Восклицая: «Ах, какие тонкие ручки! Какие косточки!», дамы-крысы переодели меня в платье лимонного цвета. Я расправила плечи и взглянула в зеркало.
Рукава-фонари, кружевной воротник и пояс из коричневой дублёной кожи с металлическими заклёпками и брелоком в виде шестерёнки – всё эти детали казались громоздкими и нелепыми на моём хрупком теле. Они скрывали мою худобу, но не делали ни капли взрослее. А то, как мало нарядное платье сочеталось с любимым кроссовками, лишь повергало меня в уныние.
Я превратилась в жутко несуразную куклу.
Мадам крыса быстро прикрепила к моим волосам небольшую шляпку с цветами, посетовав: «Что же у вас такие короткие волосы, до плеч? Негоже, негоже!». Отражение в зеркале недовольно фыркнуло и скривило аккуратный носик. В зелёных глазах мелькнуло недовольство, но тут же исправилось.
Девушка в зеркале улыбнулась.
Я ощутила необычайную лёгкость. Мне вдруг захотелось кружиться, танцевать и петь. Пусть даже и с крысами! Но хитрый огонёк в глазах царя меня образумил, и я мысленно укорила себя за беспечность.
— Вы восхитительны, сударыня-чужестранка.
— Могу я отправиться в путь? — я постаралась скрыть нетерпение, но мой голос всё равно прозвучал резко и немного неприветливо. От досады я растерялась и застыла с каменным лицом.
— Погодите, — глухо отозвался крысиный царь.
Пока я переодевалась, остроносый мышонок-гонец принёс запечатанное сургучом письмо. Царь разорвал печать и, прочитав, помрачнел.
— Боюсь, с нашей принцессой случилась ужасная беда, — торжественно-грустно возвестил он.
— Какая, государь?
Крысы заволновались и окружили царя, жадными глазёнками пожирали письмо, шептались, переглядывались и, казалось, вот-вот заскулят от ожидания. Впрочем, некоторые из них и в самом деле будто испугались. Царь выпрямился, как на параде, и громко произнёс:
— Принцесса серьёзно ранена. И в этом виноваты проклятые странники! О, стоило выгнать их из Снарного мира всех до единого, но мы милостиво позволили им остаться! Вот она – людская чёрная неблагодарность! Да разверзнется земля под этими подлецами и вероломными предателями!
Мой инстинкт самосохранения встрепенулся и шепнул, что пора бежать. Пока придворные охали и ахали, я растолкала стоявших рядом крыс, опрометью бросилась к волшебному стеклу и пролетела сквозь него. Меня словно обдало ледяной водой.
Я замерла в недоумении, ибо оказалась не на привычной лестничной площадке одиннадцатого этажа, а в сыром чулане. Под потолком висел светильник, единственная моя отрада: тихо жужжащее насекомое с головой-фонарём. Оно бестолково дёргало лапками и едва ли могло мне помочь.
Но я растерялась лишь на секунду. Мимолётное воспоминание о конвейерных ножах толкнуло меня вперёд! Как можно дальше, пока острые коготки не вонзились в спину!
Я выбежала в земляной коридор с дощатым полом и, не видя разницы между бесконечными тёмными лучами туннеля, свернула направо. Пробежав совсем немного, ощутила боль в груди и горле. Нетренированное тело всячески сопротивлялось. Пришлось идти медленно, красться и опасливо вздрагивать из-за каждого шороха: то за стеной плакал младенец, то стонал узник. Иногда раздавался лязг ножей, скрежет несмазанных механизмов. И с каждым новым шумом всё сильнее пробирала дрожь. Лихорадило.
Я присела, прислонилась к стене и глубоко вдохнула. Всё не так страшно, просто разыгралась фантазия. Минут через пять я успокоилась и опасливо засеменила дальше.
Наконец, показался свет.
Осторожно я выбралась наружу и зажмурилась от неожиданных брызг яркого солнца. Вскоре я привыкла и быстро пробежала по знакомой аллее, проскользнула через ворота, обвитые плющом, и увидела отходящий от станции поезд. Сердце защемило. Вся моя душа превратилась в сплошную ноющую болячку.
Надеюсь, моим ненастоящим родителям удалось вырваться из парка и вместе со Светкой уехать. Теперь они будут в безопасности, потому что кошмар остался со мной.
Не моя семья. Посредственная, бездушная копия. Но они скрадывали моё одиночество. Моя же настоящая семья осталась в том мире, в мире до прикосновения к голубому шару. В мире, куда мне не вернуться. Я – одна. Совершенно одна. Стою в безымянном поле, где под свинцовыми облаками холодный ветер кидает кузнечиков по василькам, а старая железная дорога с гниющими шпалами тянется неверным зигзагом и бесследно исчезает вдали.
Слеза скатилась по щеке. Я всхлипнула и огляделась, но даже своды арки из вьюнка уже растворились.
— Крауд должен быть где-то здесь.
Казалось, прошло несколько сотен лет. Лестница на платформу развалилась, бетон осыпался, обнажая ржавый металлический скелет. Колючий кустарник, росший под нею, пробился через трещины и чувствовал себя полноправным хозяином.
На станции было удивительно холодно. Дул ветер, поднимая тонкие ураганы пыли и перегоняя мусор туда-сюда.
Я поёжилась, обхватила себя руками и неторопливо зашагала к билетному павильону - с разбитыми окнами, ощетинившимися пиками-осколками, словно тут никогда не кипела жизнь, и шум, и пассажиры были лишь миражом.
Крауд в нелепом чёрном сюртуке с лацканами и накинутой на плечи красной мантией покачивался на стуле и тасовал пачку билетов, как колоду карт. К поясу была пристёгнута шпага, чуть выглядывающая из ножен и сверкающая красным.
— Ну-с, как крысы? — хрипло поинтересовался он.
— Подлец! Что ты сделал с их принцессой? — прошипела я, сжимая кулаки. Вы даже не представляете, как мне хотелось наброситься за него, схватить за чертовы лацканы и отодрать их к дьяволу, бросить Крауда в обломки пластиковых стульев, жаль, этих обломков не хватило бы, чтобы погрести его навсегда!
— Ах, они, кажется, хотят свалить на тебя вину за ту неприятную историю с принцессой? Но сейчас это не должно тебя волновать, дорогая Вики. Крыс пока тут нет.
— Значат, скоро будут!
— Неужели?
Его уверенно-насмешливый тон раздражал. Да кем он себя воображает?! Я стиснула зубы.
— Зачем всё это? — внимательно взглянула на Крауда. Но то ли мой взгляд получился недостаточно проницательно-сжигающим, то ли чертову гадюку защищало безразличие.
Он пожал плечами.
— Вы, люди, - забавные существа. Никогда не делаете так, как вам говорят. Я ведь предупреждал тебя: «Беги»! Но нет, ты зачем-то вцепилась в этот проклятый голубой шар и потащилась в Снарный мир! Какого чёрта? Неужели было так сложно убежать прочь? — холодно процедил Крауд. — Что ж, ты сама выбрала судьбу, и в этом нет ничьей вины, кроме твоей.
Я густо покраснела от злобы:
— Ты смеешь упрекать меня в том, что я очутилась здесь? Это ты! Ты втянул меня в это! Зачем появился в нашем мире со своими распроклятыми голубыми шарами? Думаешь, что раз знаешь парочку волшебных фокусов, то можешь делать всё, что захочется?
Крауд лишь улыбнулся, но не так красиво, как в нашу первую встречу.
Я отдышалась.
— Зачем?
Он чуть помедлил:
— От скуки.
Конечно, я тогда не понимала, что он лукавит. Каждое его слово было приманкой для меня, а я, ничего не подозревая, заглатывала наживку. Мне и взаправду казалось, что всё затеяно ради злой шутки, но на самом деле Крауд просчитал каждое действие и взвесил каждое слово. Он изучил меня так, как мне никогда не изучить его, и теперь проверял свои выводы. Впрочем, скажи мне кто, что всё неспроста, я бы всё равно не поверила.
— Как мне вернуться домой?
— Никак, — бесчувственно.
— Так не бывает.
— Ты права, не бывает, — кивнул Крауд. — Не бывает не решаемых проблем и недостижимых целей. Бывает, что просто не знаешь, по какому пути идти, что делать и как делать. Но незнание – не повод не пытаться.
— Значит, ты мне не подскажешь? — вздохнула я.
— Ты должна сама выбрать свой путь. Чего ты хочешь? — секундное молчание, а затем его голос чуть дрогнул. — Многие вещи – случайны, многие – нет. О чём-то можно говорить, о чём-то нет. Подумай.
Крауд щёлкнул пальцами и исчез.
Я устало присела на стул. У меня порядком болели ноги от столь долгой беготни по чреву крысиного мира. Теперь же в одиночестве я могла купаться в тоске и печали сколько захочу.
Думала о том, почему оказалась тут. Было ли это случаем или судьбой?
«Чего ты хочешь?»
Порой мне и казалось, что я живу в клетке, особенно в последнее время. Обе выбранные специальности: и экономика в институте, и практика в дурке – меня тяготили и не доставляли радости. Даже психологией я будто занималась не потому что хотела, а потому что вбила себе в голову, что должна.
Я жила в коконе, сплетённом из обид, из мелочей и чёрных мыслей. Когда я в последний раз искренне радовалась? Всё такое мрачное. Скинуть такую ношу казалось сложным.
Это адский выбор, к которому я не была готова. Как это: взять и вырезать ножницами частицу себя? Да и что останется после?
Нет, Крауд едва ли меня понимал. Наверняка знал о моих душевных терзаниях, но всего лишь насмехался надо мной. У него ведь чёрствое сердце, высохшее, как трава под жарким солнцем. Сейчас-то я знаю, что он понимал прекрасно. И в отличие от меня он не мог простить не окружающих, а самого себя. Но тогда я об этом не знала.

Машинально взяла стопку билетов и вытащила один из середины. Витиеватая надпись гласила:
«Бескрайние пески».
— Интересно.
Я пролистала остальные билеты, но они оказались девственно чистыми. Ещё немного повертев билеты, я сунула их в кармашек платья и вышла на платформу. Мимо пронеслось несколько поездов; призрачные сороконожки, они обдали меня холодным, пропитанным пылью воздухом и, грохоча, исчезли. Я же вдыхала вечер и считала оседающие пылинки.
Затем я оказалась в безбрежной пустыне.
Сначала заросли сухих кустарников захватили рельсы, образовав плетёный ковер, который топорщился острыми, кривыми ветвями-щупальцами. Словно ростки сорного растения пробивался песок: фонтанами выплёскивался из зарослей и поглощал и рельсы, и кустарник.
Я приютилась на крошечном куске бетона посреди песчаного океана, вечно живого и беспрестанно шевелящегося, боясь, что он поглотит и меня.
С северо-запада доносился тихий бой барабанов.
Сбежала вниз по лестнице. И следом за мной та развалилась и, кряхтя, потонула в песке. Платформа постепенно становилась все прозрачней и прозрачней и, наконец, вовсе испарилась. Неужели она существовала лишь ради меня? Исчезновение платформы было тоненьким голоском грядущей беды, который я не услышала в сонме обрушившихся на меня впечатлений.
Я отправилась на ритмичный зов барабанов. Мне не очень хотелось куда-то идти, передвигать ноги, увязая в песчаной каше, но не стоять же на месте, как истукан?
Это был странный мир. Я не испытывала ни усталости, ни жажды, хотя дорога казалась мне бесконечной. Солнце палило, но я не чувствовала его беспощадного жара.
И всё же однообразие меня вконец утомило. Неужели это никогда не кончится? Я поддалась накатившей скуке. Ноги мои заплетались и подворачивались. У меня ещё оставались силы идти, но казалось, что ещё шаг – я упаду в песок и он поглотит меня, сомкнётся надо мной и раздавит, как огромная тяжёлая гусеница.
Однажды я добралась до оазиса и с радостью вдохнула его прохладу. Из-за высоких пальм доносились бой барабанов и журчание воды – это оживило меня и придало сил. Наконец-то, моё монотонное путешествие закончилось, а то я уже начала скучать.
Я упёрлась руками в шершавый ствол пальмы и пригляделась.
У костра на тканом ковре по-турецки сидел мужчина с изумрудно-болотной кожей. Его чёрно-синяя борода завивалась и ниспадала на колени; и туманный взор подсказывал, что он в трансе. Одеждой ему служили шаровары, а обнажённый торс был испещрён витиеватым узором татуировок. Я невольно залюбовалась тем, как он ловко отбивает ритм на небольших кожаных барабанах, а лампа Аладдина рядом с ним напоминала об арабских сказках.
Стемнело и похолодало. Позади, в пустыне, шуршала и клацала коготками местная живность. Меня пронзило неприятное чувство, будто кто-то упёрся в меня взглядом и, принюхиваясь, изготавливается к броску.
Сильнее вспыхнул костёр в аккуратно обложенной камнями ямке. Я вылезла из-за пальм и села напротив хозяина огня, но он долгое время не замечал меня.
Умолкла барабанная дробь. Мужчина потёр ладони и посмотрел на меня. Теперь я разглядела змеиную бледно-серую радужку его глаз.
— Приветствую тебя, прекрасная дева!
Обычно я с трудом заводила новые знакомства. Но раз уж я так бесцеремонно заявилась в его владения, то отмалчиваться было в высшей степени неприлично.
— Здравствуйте, — выдавила улыбку. — Вы – джинн?
— Не смею отрицать. Но как ты догадалась, юная странница? ― он весело мне подмигнул.
Его мягкий голос успокаивал. Нет, он лишь хочет притупить мою бдительность и заманить в ловушку. В этом джинны мастера.
Я осторожно ответила:
— За последнее время со мной случилось много удивительных вещей, не скажу, что хороших, но удивительных. В моём родном мире такого не бывает. Вот я и подумала, что мужчина с татуировками, в трансе да ещё с красивой лампой непременно волшебник.
Мой собеседник нахмурился. Черт! Даже взвешивая слова, я умудрялась нести чушь. Я тщетно огляделась в поисках возможности для позорного бегства.
— Волшебник?! — зло сверкнули его глаза. — Волшебники, хвала небесам, сгинули в чертогах вечного пламени и более не оскверняют земли своим присутствием. Я – джинн! Дитя восточных земель. И запомни наперёд, юная странница, джинны – это реальность, а волшебники – сказки для малых детей.
Я густо покраснела. Давно меня не отчитывали!
— О, извини, я не знала, что всё так сложно. В моём мире и джинны, и волшебники – это выдумка.
— Не печалься, — ободряюще кивнул джинн. — Пройдёт время, и привыкнешь к нашим законам. Скажи, юная странница пришла за тремя желаниями? Говори. Я готов исполнить всё, что захочешь.
Глаза джинна вожделенно заблестели. Вот он – решающий момент боя, когда копье разрывает кольчугу и застывает в миллиметре от груди.
— Нет.
— Почему же? — джинн грустно сдвинул брови. Неужели я его обидела? Или вновь обманывает?
— Не хочу ничего загадывать. Сказки моего мира говорят, что джинны хитрые и опасные создания. У вас есть много правил и исключений из правил, а также исключений из исключений, поэтому вы всегда находите способ выполнить желание шиворот-навыворот, — я покраснела. Я хотела ответить гордо и мужественно, но получилось смущённо и виновато. Чем более храбрым и непобедимым воином я хотела выглядеть, тем больше походила на потерявшуюся в лесу маленькую девочку.
— Как пожелаешь, прекрасная странница. Не всё же мне работать. Надо и отдыхать иногда.
Джинн растянулся на ковре, щёлкнул пальцами, и перед ним возникло блюдо с виноградом.
― Желаешь ли угоститься?
Ага! Пытается выудить из меня первое желание. Наверное, я подавлюсь косточкой.
― Нет, спасибо, ― но я жадным взглядом проводила виноградину, которую джинн отправил в рот.
― Откуда ты, юное дитя?
— Из другого мира.
— Несомненно, — нахмурился джинн. ― Путешествуя с недостойными хозяевами, я познал много стран. Ты похожа на жительницу пустыни, как стрекоза на медовое яблоко. У них кожа смуглее и миндалевидные глаза. Ты не одна из тех нищих бродяг-аристократов, что, как крысы, притаились под железнодорожными мостами и ловят оброненные пассажирами минуты и секунды. Ты не из южных тропических миров, у них нежнее голоса. И ты не из тех миров, где царит вечная зима, иначе б кожа твоя не казалась такой шелковистой. Откуда же прибыла моя очаровательная гостья?
Так много внимания мне не уделяли даже друзья. Разговор с джинном начинал мне нравиться и потихоньку вытеснил бы все опасения, если бы не одно «но». Его голос был странным. Слова вроде бы звучали знакомо и джинн говорил без акцента, но в то же время казалось, что я слышу его голос через помехи на радио. Я не могла понять в чём дело и потому решила пока не обращать внимания.
— Долгая история. Вы знаете человека по имени Септимий Крауд? Это просто вопрос, не подумайте, что загадываю желание, — поспешно добавила я.
Джинн мотнул головой.
— Не тратить силы и ловкость ума на подобные замечания. Чтобы заключить договор на желания, нужно прежде лампу потереть. А без лампы говори спокойно.
— И всё же я буду на чеку.
Джинн вздохнул. Должно быть, я не первая, кого так сложно провести.
— Эти недостойные почестей и привилегий паломники всем клевещут о том, как джинны ужасны. Сколько же от них разочарований и головной боли! Так всегда: хочешь свести с кем-нибудь приятное знакомство, а тебе сразу же тычут в лицо коварством джиннов! — он распалялся и надувался как рыба-шар. Но эта бурная вспышка чувств показалась мне подделкой.
— Так что ты знаешь о Крауде? — оборвала я.
— Многие считают его колдуном, некоторые даже волшебником. Но он лишь шарлатан, дешёвка, фокусник и фигляр. Низкое, подлое создание, не достойное вдыхать свежесть, приносимую со Снарного моря. И всё же обманщик украл лампы моих добрых братьев, а меня вынудил скитаться по пустыням меж миров. Если бы я только мог до него добраться!
— Сочувствую твоей беде, — я не умела утешать, поэтому в моих словах чувствовалась фальшь, и, запинаясь, добавила: — Крауд что-то сделал с принцессой крыс, а те хотели за это сожрать меня.
— Ожидаемо! Достойные доверия языки говорят, Крауд когда-то предложил крысам свои услуги, в тайне желая выведать секреты у тамошнего мастера. Впрочем, повторюсь, юная странница, волшебство – это байки, и никто, кроме джиннов, особой силой не обладает. Посему смею полагать, Крауд преследовал иную цель. Но – не будем марать воздух пустыми рассуждениями о мотивах подлеца. Крысы разгадали его планы и, жестоко, но заслуженно избив, прогнали прочь. Теперь же низкая душонка им мстит. Хотя, конечно, это тоже слухи. Про Крауда ничто нельзя сказать точно. Столько слухов и домыслов, — вздохнул джинн. — Тебя он тоже обманул, прекрасная дева?
— Я прикоснулась к голубому шару. Сначала Крауд запугивал меня дверью в потусторонний мир, но я забылась и прикоснулась к ней. А затем из неё выпрыгнул или выскользнул, не знаю, как правильнее… голубой шар. Такой липкий. Казалось, что он живой. Я прикоснулась к нему, а потом… видимо, потом попала в другие миры. Всё вокруг изменилось, стало чужим и странным. Какая-то плохая копия моего обычного мира.
Джинн хохотнул.
— Голубой шар? Прости, — выдавил он, давясь смехом, — но ты, наверное, шутишь, прекрасная странница. Тебе известно, что голубой – это цвет волшебства?
— Теперь знаю.
— И продолжаешь утверждать, что это был голубой, волшебный шар?
— Ну да. Если бы он был не волшебным, то как бы я оказалась в другом мире?
Джинн нахмурился.
— Голубые шары, голубая пыль – всё сказки да россказни. Старики-бездельники любят внуков позабавить историями о волшебстве, неизменным спутником которого является голубая пыль, шары и прочая голубая дребедень. Чушь несусветная. Не разыгрывай меня! Прояви уважения к моим трём тысячам лет!
— Но это чистая правда!
— Довольно глупостей, — голос джинна неприятно зазвенел. — Ты проскользнула через дверь меж мирами. Голубой шар – это фарс. Наверное, ты просто головой ушиблась, и тебе привиделось.
— Я уверена в том, что видела.
— Голубой – это цвет волшебства, юная странница. Посему ты никак не могла видеть голубой шар. Никак. Их не существует. Распроклятого волшебства не существует!
От его крика я вздрогнула. Джинн сжал кулаки, казалось, у него вот-вот пар из ушей повалит.
— Ну, возможно, — неуверенно согласилась я. — Где мне найти дверь в родной мир?
Дух лампы отдышался и вытер пот со лба.
— Очевидно, у крыс, прекрасная странница. В их хранилищах много сокровищ. Лампы моих братьев тоже у них, провалиться мне в огненную бездну, если я не прав, юная странница.
— Ты же сказал, что это дело рук Крауда? Неужели он лампы крысам подарил?
— В славном городе Буджум есть рынок, названный в честь великого человека – Эргона, мир его бренной душе. Тот жил тысячи лет назад, и на его долю выпало много славных открытий и изобретений, а его коллекция артефактов не знала равных. Его дом стоял на месте нынешнего рынка. Теперь-то дома нет, но туда всё равно стекаются торговцы и покупатели сокровищ. Едва ли Крауд сохранил лампы себе. Продал недостойный и осквернил своей сделкой рынок Эргона!
Я призадумалась. Крауд теперь представлялся мне знатным авантюристом, а не просто злым шутником, как раньше. Вступать в открытую борьбу с ним – бесполезно. Так не разорвать пленившие меня колдовские путы. Нужен обходной путь.
— Если узнаю, что Крауд сделал с принцессой, попробую ей помочь. Может, взамен крысы вернут меня домой и освободят твоих друзей-джиннов? Но едва ли Крауд скажет, что именно он сотворил и как это исправить. Мне придётся всё выяснить самой.
Джинн почесал бородку.
— Я бы тебе помог, но, к моему глубочайшему сожалению, сейчас не могу пойти с тобой, лучезарная дева.
Я лишь пожала плечами. Дух лампы был кладезем драгоценных знаний, неисчерпаемым сосудом, с которым мне не хотелось расставаться, но и особой привязанности я к нему не испытывала. Джинн – есть джинн, создание переменчивое и опасное, а этот ещё и вспыльчив не на шутку. Может, его и вовсе Крауд подослал. Наверняка он.
— Что ж, тогда мне надо попасть на рынок Эргон. Если Крауд там бывает, то возможно я что-то выясню.
Джинн объяснил мне дорогу и помахал рукой.
— Удачи, странница.
Я не собиралась уходить сию секунду. Мне хотелось погреться у костра, посмотреть на звёзды за спиной джинна, помечтать лёжа на песке и послушать ночные шорохи. Представить, что я в райском уголке, что сбылись мечты и надежды, и я могу расслабиться и больше не бояться выстрела в спину.
Но джинн так усердно махал, что мне пришлось встать и уйти в ночную темень.
Вскоре глаза привыкли ко мраку. Я различила кривые сплетения перекати-поле – полупризрачные тонкие пальцы, обхватившие невидимый светоч; кактусы с острыми иголками и мелкие песчинки, озарённые светом фар проезжающей по шоссе кареты. Нет, конечно, то были не фары, а несколько фонарей, закреплённых на облучке.
Я выбралась на тракт и побрела следом за каретой. Наверное, это запоздалый путник спешил в город. И если мне повезёт, то этот негодяй Крауд окажется там же. Впрочем, если нет – я не расстроюсь: у меня всё равно нет плана.
До рынка я добралась утром, пройдя пешком часов шесть. И ни капельки не устала, наоборот, с каждым шагом чувствовала вдохновение, мне хотелось идти и идти быстрее, бежать, как ветер-скороход! Казалось, моё волшебное платье во многом поспособствовало этому. Интересно, какими ещё свойствами оно обладает? Было бы здорово полетать. Всегда мечтала летать.
Город Буджум врезался в пустыню, как море, которое набегает на берег и постепенно вымывает слабый песок, расширяя свои границы, пока не упрётся в скалы. Пройдя квартал жёлтых кирпичных домов, я вышла к рынку.
Эргон - калейдоскоп цветных палаток, навесов и пёстрых шатров. На главной улице йог закрутился в немыслимую фигуру, напомнившую мне завитки с сахаром, которые я покупала в пекарне напротив родного дома. А его товарищ на кончиках пальцев танцевал по ковру раскалённых углей. Факир заколдовал чёрную мамбу, и та покорно исполняла вальс, то раскрывая, то закрывая пасть, казавшуюся тёмной бездной.
Я глазела по сторонам и искала за что бы зацепиться взглядом. Надеялась, что если пустить всё на самотёк, то дело прояснится само. Я нуждалась в знаке от местного бога, но так ничего и не получила, потому что в богов в Снарном мире не верили, только иногда, ругаясь, кляли на чём свет стоит морских гидр и кракенов.
К обеду я выбралась на главную площадь и уловила запах корицы и свежей выпечки из кафе рядом.
Зазывалы тут же схватили меня за руки и потянули в пропахшую пряностями и мёдом таверну. От их наглости обедать перехотелось. Я вырвалась и нырнула в толпу.
В центре площади располагался фонтан, дети носились вокруг него, брызгая друг в друга водой, а с противоположной стороны начинались стройные ряды деревянных лотков и палаток, небольших, почти нищих. В углу я приметила лавочку с часами и бессмысленными механизмами – странными лабиринтами шестерёнок, лент и поршней. За прилавком стоял высокий, сутулый парень с большущими карими глазами и густыми тёмно-каштановыми волосами. Из кармана его клетчатого фартука торчали гаечные ключи и свисала длинная золотая цепочка. Она раскачивалась, как маятник, при каждом движении.
— Добрый день, сударыня. Желаете что-нибудь? — шепеляво спросил юноша.
— А что вы продаёте?
Я растерялась, как всегда. Все эти нагромождённые товары сбивали меня с толку. Будто они существуют единственно, чтобы запутать меня в шестерёнчатых силках и выставить дурочкой.
Но продавца мой вопрос ни капли не смутил.
— Смотрите, — он снял с полки настольные часы в квадратной оправе с нанесёнными по бокам символами-закорючками. На циферблате было всего десять римских цифр: от нуля до девяти. Ноль располагался на месте двенадцати, а вместо привычных десяти и одиннадцати были нарисованы чёрная и алая розы. — Это часы жизни.
Юноша засветился от гордости.
― Я сам их собрал.
— Они показывают, сколько осталось жить?
— Нет, конечно! ― его глаза округлились от ужаса. ― Никто, даже крысиный царь, не может определить срок жизни. Эти часы показывают время, оставшееся до глобального события. Если вы их купите, то сможете спросить, сколько осталось до… Что бы вы хотели узнать?
— Когда я вернусь домой. Но я не готова купить часы! ― поспешно добавила я, краснея. Юноша разочарованно кивнул и поставил механизм на место.
Я зря заставляла паренька работать. Денег у меня не было. Даже на еду. Впрочем, у меня никогда не было денег: стипендия мизерная, а в клинике много не заработаешь, брать у родителей не позволяла ущемлённая гордость. И я не имела не малейшего понятия о деньгах этого несуразного мира и не представляла, как их заработать.
В неуверенности я топталась у палатки и осматривала диковинки. Механические куклы, замки с открывающимися воротами, опускающимся мостом и драконами, извергающими стальное пламя - интересные игрушки, но они ни на йоту не приближали меня к цели.
— А вы делали что-нибудь для крысиного короля?
Если до этого вопроса парень казался добродушным и даже наивным, то теперь он прищурился, и в глазах запрыгали бесы.
— Почему вас это интересует?
— Эй, Анри! С кем ты там болтаешь, кракен тебя побери? — ширма за спиной продавца раздвинулась, и оттуда высунулась плешивая старческая голова с узкими хитрыми глазками. Старик шумно втянул воздух, словно принюхивался, при этом его ноздри сморщились как изюминки. — Кто это?
— Покупатель, дядюшка!
— Тысяча чертей, мне-то казалось, вы собирались шушукаться о чём-то неприличном, — нахмурился старик.
С неожиданной для себя смелостью я произнесла:
— Мне надо спасти принцессу крыс, победить Крауда и вернуться домой.
Конечно, в родном мире я бы не рискнула так дерзко раскрывать карты, но мир вокруг казался ненормальным, и это придало мне храбрости. В конце концов, что терять человеку, уже потерявшему всё?
— О святая морская гидра! — старик закатил глаза. — Заходи, девчонка.
И быстро исчез в подсобке.
Анри сгрёб с витрины в ящики все ценности, помог мне перелезть через прилавок и повесил табличку «закрыто». Взглянув на надпись, я поняла, что в этом безумном мире особенно выбивалось.
Язык. Слова. Буквы.
Я видела эти закорючки впервые, но понимала их. И слова, которые произносили люди вокруг, они произносили на своём, снарном языке, но я понимала их, не осознавая того. Но стоило мне подметить эту простую истину, как мир наполнился гулом незнакомых слов и звуков. Даже голова закружилась. Стоило большего труда сосредоточиться.
Долгое время эта языковая сумятица ставила меня в тупик. Анри знал лишь то, что все странники способны понимать другие языки, но больше ничего не смог мне объяснить. Дядюшка никакими способностями не обладал и потому ничего не знал наверняка. А друзьями среди забредавших в Буджум странников Анри не обзавёлся.
Многое мне стало понятным лишь спустя время, а пока оставалось просто смириться с фактами.

@темы: Рассказ