На свете счастья нет, но есть покой и воля. Пушкин
Люди добрые!
Поднимаю свой пост, ибо очень важно ваше мнение.
Заранее спасибо)
*пока только первая глава*
тынц крыской
Давным-давно, еще когда традиции не были утеряны, а люди были не такими жестокими и бесчеловечными, на земле, не изученной и не познанной, появилось государство. Оно возникло так с ночи на утро, на берегу глубокой полноводной реки Ао и (как это впрочем, ни удивительно) сразу же разрослось до таких невозможных размеров, что заполонило собою почти полмира тогдашнего. А мир был тогда огромен и необъятен, почти как пустыня в полдень, когда нестерпимо жарко и нестерпимо хочется пить.
Заполонив полмира, царь того государства, или лучше сказать Император, решил покончить с расширением внешних территорий и стал обустраивать внутреннее убранство своего королевства. Государство то было необыкновенное, и особенно тем, что сосредоточено оно было в одном только огромном городе Орпийа, по всей длине которого и тянулась та самая полноводная река Ао. Город был поистине красив: каждый дом, будь то дом самого мелкого чиновника, был просто, но уютно обустроен и всегда, всегда чист и аккуратен; во внутреннем дворике, обыкновенно не очень большого размера, росли цветы, убранные в маленькие клумбочки, политые и ухоженные, а по соседству с ними всегда росло дерево. В саду должно было быть обязательно дерево, иначе летом, когда со всей силы печет солнце, устанавливая перпендикулярные тени, совершенно невозможно будет устроиться в тени и попить свежего цветочного чаю, ибо тени просто не будет, потому как нет дерева. Потому дерево, было неотъемлемой частью каждого внутреннего двора. А улочки, которые вели от маленьких домов в центр города, к самому огромному дворцу Императора, были выметены и выложены камнем, и даже осенью в самые непогожие дни, в пору дождей и слякоти, они неизменно вели в сердце города, не размываясь, не смешиваясь, не петляя.
А в сердце города был расположен Дворец Императора. Будто волшебная шкатулка, он таил в себе такие драгоценности, о которых смертному человеку и думать невозможно, да и видеть нежелательно. Говорят даже, что архитектор, проектировавший его, умер сразу после того, как была уложена последняя черепица на крыше, ибо он вложил в этот Дворец всю жизнь и душу свою. Дворцу этому теперь была не одна сотня лет, и Император был уже не тот великий Император, создавший неземное государство, а сын внука сына его. Да и он ныне состарился и, хотя уверял всех, что был полон сил, все же часто хворал и чувствовал, что кончина его близка, потому как слишком часто начал он задумываться о смерти.
Единственной утехой и счастьем того Императора была его дочь, принцесса Наака, которую отродясь не видывал никто, даже самые поверенные советники Императора, живущие во дворце, но которая слыла по всему государству необыкновенной и редкою красой. Сплетники в городе говорили, что если рано-рано поутру, когда только просыпается солнце, подойти к Дворцу, со стороны его роскошного двора с бесконечными фонтанами и пышными деревьями, огороженного высокой стеной, охраняемого двумястами воинами, то можно лицезреть принцессу в прекрасной вуали цвета голубого неба, собирающей инжир с веток разлапистого фигового дерева.
Но Цуа был совершенно уверен, что все это выдумки и сказки, что никакая принцесса не станет собирать инжир в шестом часу утра, будь то даже самая трудолюбивая принцесса на свете. А знал он это наверняка, потому что побывал за оградой Дворца не один раз, и чуть было не поплатился за это жизнью, но совершенно напрасно, ибо Наака ни утром, ни днем, ни ночью Дворец не покидала.
Цуа все свое отрочество и юность проработал на земле одного очень богатого чиновника, дабы прокормить своих младших сестер и больную мать. Отец его умер давно, и Цуа был теперь единственным кормильцем в семье. О принцессе Нааке он знал с самого детства, с самого того момента, как научился распознавать человеческую речь и внимать те прекрасные сказки, которые рассказывала ему на ночь мать. А сказки те всегда были об одной только принцессе Нааке и храбром воине, который полюбил ее, и поплатился за это жизнью своей. Очень часто в мечтах Цуа представлялся себе тем самым храбрым воином, который положил свою жизнь за один лишь поцелуй, подаренный ему принцессой. И всю свою недолгую жизнь, которая длилась всего-то 22 неполных года, Цуа мечтал лишь об одном: хотя бы один раз, хоть одним глазком, хоть мельком увидеть прекрасную принцессу Нааку, дабы убедиться в том, что она действительно такая удивительно красивая, как о ней говорят.
И вот однажды он подслушал этот разговор на рынке, у рыбной лавки, продавец которой рассказывал своему соседу легенду о голубой вуали и инжире. Внимательно выслушав все и не упустив ни малейшей детали, Цуа следующим же утром отправился к стенам императорского Дворца. В центре города он был не один раз и ему уже доводилось лицезреть Дворец в самых разных ракурсах, ибо он по нескольку раз обходил его кругом, чтобы уловить хоть какие-то признаки жизни, увы, тщетно. Вот и сейчас Цуа казалось, что Дворец стоит будто мертвый, погруженный в предутренний туман и тишину. Ему даже казалось, что если он просто сейчас подойдет к величественным воротам и потянет за золоченые кольца ручек, чтобы отворить их, они послушно впустят его внутрь, а внутри все будет бездыханно и мертво, и не будет ни одного воина, который мог бы ему помешать. Но все это только казалось, и Цуа был уверен: стоит ему только прикоснуться к золоченой ручке, как ему не миновать штыков верной императорской охраны. Но Цуа, однако, полный решимости, положил исполнить задуманное чего бы то ему не стоило. А стоило ему это очень многого, почти что жизни.
Вот когда, уже взобравшись по дереву, которое росло прямо около стены, огораживающей внутренний двор, Цуа прыгнул на узенькую полосу белой каменной стены, он, не рассчитав прыжок, поскользнулся и повис, ухватившись за край двумя руками, чувствуя, что вот-вот упадет. И мысль у него тогда такая странная мелькнула, будто его совсем не пугала перспектива упасть и разбиться насмерть, а будто боялся он, что сейчас убьется и уже никогда не увидит прекрасную принцессу Нааку. И он молвил про себя: «Коли тебе угодно, Господи, жизнь у меня отнять - воля твоя! Но дай мне хоть раз, первый и единственный раз глянуть на нее, чтобы знать – не напрасно я умер, не напрасно…» . И в самый этот момент, как только произнес он про себя фразу, почудилось ему будто кто-то занавеса прозрачного за окном Дворца слегка рукою коснулся. И различил Цуа в предутренней дымке женский силуэт. Такой тонкий и изящный.
-Неужто она? – еле слышно шепнул Цуа и, напрягшись всеми силами, влез на стену, и, став на колени, напряженно вгляделся в то окно, за которым еще секунду назад мелькнул прекрасный силуэт принцессы Нааки.
Прошло много времени, и уже солнце почти полностью показалось на горизонте, и город уже потихоньку оживал: кое-где поскрипывали телеги с товаром, рабочие собирались на поля, а Цуа все так же внимательно смотрел на то самое окно, за которым теперь так безмятежно висел занавес, и не было никакого движения, никакой жизни.
Цуа понимал, что уже поздно, и надо как можно быстрее спускаться и возвращаться домой, потому как за такую выходку могут и казнить. Но все ему казалось, сейчас, вот сейчас занавес колыхнется и ее силуэт опять мелькнет. Он погрузился в какое-то забвение, совершенно позабыв о том, что его могут запросто заметить здесь и наверняка заметят, рано или поздно. Но чуть погодя из беспамятства его вывел петушиный крик, и Цуа спохватился, что он уже давно должен был работать на поле, иначе его могут выгнать, и вся его семья умрет с голоду. Бросив последний взгляд на занавес, который по-прежнему был безмятежен, он вздохнул и, перескочив обратно на дерево, незаметно спустился вниз и убежал прочь.
Прошел день, два, три, и Цуа, наконец, не удержался и вновь отправился к Дворцу поутру. Теперь он уже без затруднений перескочил с дерева на стену и уселся на край, свесив ноги и устремив взгляд на заветное окно. Так просидел он долго, вплоть до крика петухов, но так ничего и не смог разглядеть. Чрезвычайно расстроенный, он вернулся обратно. Потом он еще несколько раз посещал стену Дворца и даже пытался заглянуть во внутренний двор, в надежде увидеть принцессу, собирающей инжир, но совершенно тщетно, ибо за стеной и внутри Дворца все было мертво и тихо.
С тех пор Цуа, хотя и крайне воодушевленный тем, что ему довелось увидеть силуэт принцессы Нааки, все же находился в крайне удрученном состоянии духа. Ничто его теперь не увлекало, и все было будто в тягость. Работа, хотя и тяжелая, но любимая им, не приносила радости, а семья, которой он жил и бесконечно любил, стала обузой. Он ходил хмурый, а все заветные и радостные мысли его, сосредоточенные теперь глубоко внутри, все были связаны лишь с ней – принцессой Наакой. Теперь Цуа было совершенно необходимо увидеть ее. В его сердце теплилась надежда, как какое-то предчувствие, что он обязательно скоро встретится с ней. Ему даже иногда казалось, что если бы отнять у него эту надежду, то ему и вовсе незачем жить бы было. А по сему можно было заключить, что Цуа был влюблен, причем абсолютно безнадежно, поскольку влюбился он в девушку, которую никто никогда не видел, и не просто в девушку, а в принцессу. Хотя, конечно же, Цуа был совершенно уверен в том, что принцесса, хоть никем и не замеченная доселе, все же спокойно проживает день за днем в своем роскошном Дворце, надежно запертая в нем, как бесценное сокровище. И мысль о том, что, возможно, она и не существует на свете вовсе, часто посещавшая Цуа в минуты глубоких раздумий, убивала его. «Нет, совершенно невозможно, чтобы это была правда. Конечно, она существует. Да и зачем нужен такой нелепый обман», - говорил про себя Цуа.
Он по-прежнему поутру отправлялся к дворцу, правда, теперь не так часто как хотелось бы. Но, как и всегда во Дворце было тихо и темно. Два месяца спустя, после беспрестанных попыток вновь увидеть принцессу, Цуа начал осознавать, что та надежда, которая до сих пор грела его сердце, начала как будто потихоньку рассасываться. С каждым днем ее огонь погасал и в конце концов, от нее остались лишь тлеющие угольки, готовые вот-вот превратиться в золу.
Постепенно жизнь Цуа стала входить в прежнее русло. Он перестал ходить ко Дворцу, в нем вновь проснулся интересе к работе и семье. И как будто все стало на свои места. Но глубоко внутри, Цуа ощущал какую-то пустоту, боль, словно его кто-то жестоко обманул, посмеялся над ним. И особенно эта боль чувствовалась ночью. Когда город затихал и ложился спать, Цуа лежа в своей постели, подолгу думал о принцессе Нааке и о тех бессмысленных надеждах, которые он питал; и в эти минуты, ему казалось, что будто сердце его разрывают на части чьи-то когтистые лапы. Он утешал себя, говорил, часто повторяя вслух, что все это пройдет, что любовь, особенно такая ненастоящая, скоропалительная, проходит быстро. Но, увы, шли дни, недели, месяцы, а боль не проходила, и надежда, которая вот-вот уже должна была угаснуть, терпеливо тлела, готовая вспыхнуть вновь.
Поднимаю свой пост, ибо очень важно ваше мнение.
Заранее спасибо)
*пока только первая глава*
тынц крыской
I
Давным-давно, еще когда традиции не были утеряны, а люди были не такими жестокими и бесчеловечными, на земле, не изученной и не познанной, появилось государство. Оно возникло так с ночи на утро, на берегу глубокой полноводной реки Ао и (как это впрочем, ни удивительно) сразу же разрослось до таких невозможных размеров, что заполонило собою почти полмира тогдашнего. А мир был тогда огромен и необъятен, почти как пустыня в полдень, когда нестерпимо жарко и нестерпимо хочется пить.
Заполонив полмира, царь того государства, или лучше сказать Император, решил покончить с расширением внешних территорий и стал обустраивать внутреннее убранство своего королевства. Государство то было необыкновенное, и особенно тем, что сосредоточено оно было в одном только огромном городе Орпийа, по всей длине которого и тянулась та самая полноводная река Ао. Город был поистине красив: каждый дом, будь то дом самого мелкого чиновника, был просто, но уютно обустроен и всегда, всегда чист и аккуратен; во внутреннем дворике, обыкновенно не очень большого размера, росли цветы, убранные в маленькие клумбочки, политые и ухоженные, а по соседству с ними всегда росло дерево. В саду должно было быть обязательно дерево, иначе летом, когда со всей силы печет солнце, устанавливая перпендикулярные тени, совершенно невозможно будет устроиться в тени и попить свежего цветочного чаю, ибо тени просто не будет, потому как нет дерева. Потому дерево, было неотъемлемой частью каждого внутреннего двора. А улочки, которые вели от маленьких домов в центр города, к самому огромному дворцу Императора, были выметены и выложены камнем, и даже осенью в самые непогожие дни, в пору дождей и слякоти, они неизменно вели в сердце города, не размываясь, не смешиваясь, не петляя.
А в сердце города был расположен Дворец Императора. Будто волшебная шкатулка, он таил в себе такие драгоценности, о которых смертному человеку и думать невозможно, да и видеть нежелательно. Говорят даже, что архитектор, проектировавший его, умер сразу после того, как была уложена последняя черепица на крыше, ибо он вложил в этот Дворец всю жизнь и душу свою. Дворцу этому теперь была не одна сотня лет, и Император был уже не тот великий Император, создавший неземное государство, а сын внука сына его. Да и он ныне состарился и, хотя уверял всех, что был полон сил, все же часто хворал и чувствовал, что кончина его близка, потому как слишком часто начал он задумываться о смерти.
Единственной утехой и счастьем того Императора была его дочь, принцесса Наака, которую отродясь не видывал никто, даже самые поверенные советники Императора, живущие во дворце, но которая слыла по всему государству необыкновенной и редкою красой. Сплетники в городе говорили, что если рано-рано поутру, когда только просыпается солнце, подойти к Дворцу, со стороны его роскошного двора с бесконечными фонтанами и пышными деревьями, огороженного высокой стеной, охраняемого двумястами воинами, то можно лицезреть принцессу в прекрасной вуали цвета голубого неба, собирающей инжир с веток разлапистого фигового дерева.
Но Цуа был совершенно уверен, что все это выдумки и сказки, что никакая принцесса не станет собирать инжир в шестом часу утра, будь то даже самая трудолюбивая принцесса на свете. А знал он это наверняка, потому что побывал за оградой Дворца не один раз, и чуть было не поплатился за это жизнью, но совершенно напрасно, ибо Наака ни утром, ни днем, ни ночью Дворец не покидала.
Цуа все свое отрочество и юность проработал на земле одного очень богатого чиновника, дабы прокормить своих младших сестер и больную мать. Отец его умер давно, и Цуа был теперь единственным кормильцем в семье. О принцессе Нааке он знал с самого детства, с самого того момента, как научился распознавать человеческую речь и внимать те прекрасные сказки, которые рассказывала ему на ночь мать. А сказки те всегда были об одной только принцессе Нааке и храбром воине, который полюбил ее, и поплатился за это жизнью своей. Очень часто в мечтах Цуа представлялся себе тем самым храбрым воином, который положил свою жизнь за один лишь поцелуй, подаренный ему принцессой. И всю свою недолгую жизнь, которая длилась всего-то 22 неполных года, Цуа мечтал лишь об одном: хотя бы один раз, хоть одним глазком, хоть мельком увидеть прекрасную принцессу Нааку, дабы убедиться в том, что она действительно такая удивительно красивая, как о ней говорят.
И вот однажды он подслушал этот разговор на рынке, у рыбной лавки, продавец которой рассказывал своему соседу легенду о голубой вуали и инжире. Внимательно выслушав все и не упустив ни малейшей детали, Цуа следующим же утром отправился к стенам императорского Дворца. В центре города он был не один раз и ему уже доводилось лицезреть Дворец в самых разных ракурсах, ибо он по нескольку раз обходил его кругом, чтобы уловить хоть какие-то признаки жизни, увы, тщетно. Вот и сейчас Цуа казалось, что Дворец стоит будто мертвый, погруженный в предутренний туман и тишину. Ему даже казалось, что если он просто сейчас подойдет к величественным воротам и потянет за золоченые кольца ручек, чтобы отворить их, они послушно впустят его внутрь, а внутри все будет бездыханно и мертво, и не будет ни одного воина, который мог бы ему помешать. Но все это только казалось, и Цуа был уверен: стоит ему только прикоснуться к золоченой ручке, как ему не миновать штыков верной императорской охраны. Но Цуа, однако, полный решимости, положил исполнить задуманное чего бы то ему не стоило. А стоило ему это очень многого, почти что жизни.
Вот когда, уже взобравшись по дереву, которое росло прямо около стены, огораживающей внутренний двор, Цуа прыгнул на узенькую полосу белой каменной стены, он, не рассчитав прыжок, поскользнулся и повис, ухватившись за край двумя руками, чувствуя, что вот-вот упадет. И мысль у него тогда такая странная мелькнула, будто его совсем не пугала перспектива упасть и разбиться насмерть, а будто боялся он, что сейчас убьется и уже никогда не увидит прекрасную принцессу Нааку. И он молвил про себя: «Коли тебе угодно, Господи, жизнь у меня отнять - воля твоя! Но дай мне хоть раз, первый и единственный раз глянуть на нее, чтобы знать – не напрасно я умер, не напрасно…» . И в самый этот момент, как только произнес он про себя фразу, почудилось ему будто кто-то занавеса прозрачного за окном Дворца слегка рукою коснулся. И различил Цуа в предутренней дымке женский силуэт. Такой тонкий и изящный.
-Неужто она? – еле слышно шепнул Цуа и, напрягшись всеми силами, влез на стену, и, став на колени, напряженно вгляделся в то окно, за которым еще секунду назад мелькнул прекрасный силуэт принцессы Нааки.
Прошло много времени, и уже солнце почти полностью показалось на горизонте, и город уже потихоньку оживал: кое-где поскрипывали телеги с товаром, рабочие собирались на поля, а Цуа все так же внимательно смотрел на то самое окно, за которым теперь так безмятежно висел занавес, и не было никакого движения, никакой жизни.
Цуа понимал, что уже поздно, и надо как можно быстрее спускаться и возвращаться домой, потому как за такую выходку могут и казнить. Но все ему казалось, сейчас, вот сейчас занавес колыхнется и ее силуэт опять мелькнет. Он погрузился в какое-то забвение, совершенно позабыв о том, что его могут запросто заметить здесь и наверняка заметят, рано или поздно. Но чуть погодя из беспамятства его вывел петушиный крик, и Цуа спохватился, что он уже давно должен был работать на поле, иначе его могут выгнать, и вся его семья умрет с голоду. Бросив последний взгляд на занавес, который по-прежнему был безмятежен, он вздохнул и, перескочив обратно на дерево, незаметно спустился вниз и убежал прочь.
Прошел день, два, три, и Цуа, наконец, не удержался и вновь отправился к Дворцу поутру. Теперь он уже без затруднений перескочил с дерева на стену и уселся на край, свесив ноги и устремив взгляд на заветное окно. Так просидел он долго, вплоть до крика петухов, но так ничего и не смог разглядеть. Чрезвычайно расстроенный, он вернулся обратно. Потом он еще несколько раз посещал стену Дворца и даже пытался заглянуть во внутренний двор, в надежде увидеть принцессу, собирающей инжир, но совершенно тщетно, ибо за стеной и внутри Дворца все было мертво и тихо.
С тех пор Цуа, хотя и крайне воодушевленный тем, что ему довелось увидеть силуэт принцессы Нааки, все же находился в крайне удрученном состоянии духа. Ничто его теперь не увлекало, и все было будто в тягость. Работа, хотя и тяжелая, но любимая им, не приносила радости, а семья, которой он жил и бесконечно любил, стала обузой. Он ходил хмурый, а все заветные и радостные мысли его, сосредоточенные теперь глубоко внутри, все были связаны лишь с ней – принцессой Наакой. Теперь Цуа было совершенно необходимо увидеть ее. В его сердце теплилась надежда, как какое-то предчувствие, что он обязательно скоро встретится с ней. Ему даже иногда казалось, что если бы отнять у него эту надежду, то ему и вовсе незачем жить бы было. А по сему можно было заключить, что Цуа был влюблен, причем абсолютно безнадежно, поскольку влюбился он в девушку, которую никто никогда не видел, и не просто в девушку, а в принцессу. Хотя, конечно же, Цуа был совершенно уверен в том, что принцесса, хоть никем и не замеченная доселе, все же спокойно проживает день за днем в своем роскошном Дворце, надежно запертая в нем, как бесценное сокровище. И мысль о том, что, возможно, она и не существует на свете вовсе, часто посещавшая Цуа в минуты глубоких раздумий, убивала его. «Нет, совершенно невозможно, чтобы это была правда. Конечно, она существует. Да и зачем нужен такой нелепый обман», - говорил про себя Цуа.
Он по-прежнему поутру отправлялся к дворцу, правда, теперь не так часто как хотелось бы. Но, как и всегда во Дворце было тихо и темно. Два месяца спустя, после беспрестанных попыток вновь увидеть принцессу, Цуа начал осознавать, что та надежда, которая до сих пор грела его сердце, начала как будто потихоньку рассасываться. С каждым днем ее огонь погасал и в конце концов, от нее остались лишь тлеющие угольки, готовые вот-вот превратиться в золу.
Постепенно жизнь Цуа стала входить в прежнее русло. Он перестал ходить ко Дворцу, в нем вновь проснулся интересе к работе и семье. И как будто все стало на свои места. Но глубоко внутри, Цуа ощущал какую-то пустоту, боль, словно его кто-то жестоко обманул, посмеялся над ним. И особенно эта боль чувствовалась ночью. Когда город затихал и ложился спать, Цуа лежа в своей постели, подолгу думал о принцессе Нааке и о тех бессмысленных надеждах, которые он питал; и в эти минуты, ему казалось, что будто сердце его разрывают на части чьи-то когтистые лапы. Он утешал себя, говорил, часто повторяя вслух, что все это пройдет, что любовь, особенно такая ненастоящая, скоропалительная, проходит быстро. Но, увы, шли дни, недели, месяцы, а боль не проходила, и надежда, которая вот-вот уже должна была угаснуть, терпеливо тлела, готовая вспыхнуть вновь.
-
-
06.06.2007 в 12:57Ну что... чистить надо, драить, много править, бороться со словоблудием, но в целом - оно вполне себе читабельно.
Берем первый абзац.
Давным-давно, еще когда традиции не были утеряны, а люди были не такими жестокими и бесчеловечными (пафос-пафос. Какие традиции? "такими бесчеловечными " - это какими? Вычеркивать.), на земле, не изученной и не познанной (кем не изученной? Кем не познанной? Лишнее), появилось государство. Оно возникло так (лишнее. Или имелось в виду "там"? Все равно лишнее.) с ночи на утро, на берегу глубокой полноводной реки Ао и (как это впрочем, ни удивительно) (скобок надо стараться избегать, тем более, уточнение излишне - читатель и сам удивится) сразу же разрослось до таких невозможных размеров, что заполонило собою почти полмира тогдашнего. А мир был тогда ("тогдашнего" надо убирать - лишнее) огромен и необъятен, почти как пустыня в полдень (а в полночь пустыня становится более объятной? Вообще, некорректное сравнение. Получается, что мир был безводен и засушлив, но там же текла река!), когда нестерпимо жарко и нестерпимо (зачем два раза одно и то же слово?) хочется пить.
Дальше:
Заполонив полмира, царь того государства, или лучше сказать Император, решил покончить с расширением внешних территорий и стал обустраивать внутреннее убранство своего королевства. - так это значит государство разрослось не само по себе, а волею взрастившего его царя? Это был местный демиург? А он откуда нарисовался на берегу полноводной реки Ао? Выплыл из пучин на тысячеголовом змее Шеша?
Ну и так далее. Кое-где встречаются слова, выбивающиеся из стилистики, и очень много повторов и излишеств. Рекомендую пройтись по тексту с частой гребенкой и вычесать оттуда по возможности мусор.
-
-
06.06.2007 в 14:23начало согласна - плохо, надо чистить.
Заполонив полмира, царь того государства, или лучше сказать Император, решил покончить с расширением внешних территорий и стал обустраивать внутреннее убранство своего королевства. - так это значит государство разрослось не само по себе, а волею взрастившего его царя? Это был местный демиург? А он откуда нарисовался на берегу полноводной реки Ао? Выплыл из пучин на тысячеголовом змее Шеша? - у каждого государства по определению должен быть царь, вот он и есть, какая разница откуда он взялся. (это же сказка))
когда нестерпимо жарко и нестерпимо (зачем два раза одно и то же слово?) хочется пить. - этот прием как-то в литературе называется...запамятовала)
В остальном согласна, спасибо.
-
-
06.06.2007 в 14:34Вы сравниваете с пустыней не город, а мир, но это не суть важно. Просто, применяя сравнение с пустыней, надо принимать во внимание, что читатель, скорее, представит себе не размеры, а именно сушь, жару, безводие, песок... т.е., имхо, сравнение со степью, скажем, было бы в данном разрезе корректнее.
какая разница откуда он взялся - понимаете, у Вас государство взялось в пустынном мире ниоткуда и само разрослось до чудовищных размеров - это нормально для сказки. Подразумевается, что там сами собой завелись жители и царь (кстати, не хотите заменить царя на правителя? А то словечко "царь" такой восточно-европейский колорит придает). Но вдруг выясняется, что государство разрослось-то волей царя, а не само по себе. Значит, сначала был царь, а потом уже его произволом взялось и стало расти государство, иначе нарушается причинно-следственная связь. Это надо отразить. Либо убирать фразу о том, что границы были установлены по воле Его.
начало согласна - плохо, надо чистить - чистить надо все. Смотрите, дальше (беру наугад):
А улочки, которые вели от маленьких домов в центр города, к самому огромному дворцу Императора, были выметены и выложены камнем, и даже осенью в самые непогожие дни, в пору дождей и слякоти, они неизменно вели в сердце города, не размываясь, не смешиваясь, не петляя.
А в сердце города был расположен Дворец Императора. - явный повтор. Только что было сказано, что в центре стоит дворец Императора, как тут же эта фраза повторяется снова.
Фраза про улочки... ммм... а что, грунтовая улица от слякоти начинает петлять? Имхо, как проложили, так и идет
-
-
06.06.2007 в 15:24какая разница откуда он взялся - понимаете, у Вас государство взялось в пустынном мире ниоткуда и само разрослось до чудовищных размеров - это нормально для сказки. Подразумевается, что там сами собой завелись жители и царь (кстати, не хотите заменить царя на правителя? А то словечко "царь" такой восточно-европейский колорит придает). Но вдруг выясняется, что государство разрослось-то волей царя, а не само по себе. Значит, сначала был царь, а потом уже его произволом взялось и стало расти государство, иначе нарушается причинно-следственная связь. Это надо отразить. Либо убирать фразу о том, что границы были установлены по воле Его. - угу, согласно)
начало согласна - плохо, надо чистить - чистить надо все. Смотрите, дальше (беру наугад):
А улочки, которые вели от маленьких домов в центр города, к самому огромному дворцу Императора, были выметены и выложены камнем, и даже осенью в самые непогожие дни, в пору дождей и слякоти, они неизменно вели в сердце города, не размываясь, не смешиваясь, не петляя.
А в сердце города был расположен Дворец Императора. - явный повтор. Только что было сказано, что в центре стоит дворец Императора, как тут же эта фраза повторяется снова.
- это все еще где-то в начале)) впрочем, спасибо за указанные ошибки. повтор действительно явный, я его как-то не заметила..