Сегодня четверг.
А еще был вторник.
Остальных дней для меня не существует.
Понедельник – это «завтра вторник».
Среда – «завтра четверг».
Пятница – страх перед выходными.
Да, выходные есть.
Но не как дни.
Это ночи.
Страшные и черные.
читать дальшеВаляюсь в постели и никуда не хожу.
Выходные – семейный день.
Не могу смотреть на группки идиллий по скверикам.
Диван – моя камера пыток. Ложусь на него плакать.
Потому то он в углу.
Забиться в угол и плакать.
И спрятаться под одеяло.
Чтоб не видели.
Потому что объяснять – это хуже всего.
Потому что я не права.
А кто советует тому, кто не прав?
Разве что бросить свою идиотскую затею.
Будто бы я не бросила бы, если могла.
Больше всего я ненавижу твою дочь.
Ненависть тем больше, чем больше заглушаешь перед ней совесть.
Я желаю твоей дочери смерти.
И никакой не тихой, а очень даже мучительной.
Лучше всего – по вине твоей жены.
Раньше я тоже желала ей смерти, но такой вариант гораздо больше мне подходит.
Так ты не станешь страдать всю жизнь за той, которую и так никогда не любил.
Полюбишь уже после смерти. За компанию с дочкой.
А так – ты ее возненавидишь.
За мельчайшую оплошность, потянувшую за собой такую ах-ах трагедию.
Пусть делает маникюр и не заметит, как дочь опрокинет на себя кастрюлю с кипятком.
Меряет новую юбку, а дочь выпадет в окно.
- Как тебе моя юбка?
- Хорошо. А где Ася?
-…
И тебе будет сперва плохо, потом очень плохо, а потом пусто.
Вот эту пустоту и заполню я.
Буду рядом.
Утешать.
Восхищаться воспоминаниями – всем, что у тебя останется.
Жена будет приходить, плакать.
Зачахнет, как чахну я.
Ее диван тоже станет камерой пыток.
Но под одеялом она не спрячется. От себя.
А ты уже никогда не пустишь ее на порог.
И не будешь верить женщинам.
Ни одной, кроме меня.
Потому что я была с тобой раньше, чем все это произошло.
Конечно, придется пересмотреть эти все фотографии.
Как же много накопилось их всего за полтора года!
Слюнявое дитя заставило тебя сломать свою жизнь, жениться на этой кобыле, лишило возможности зарабатывать хорошие деньги; и после смерти не отпускает тебя, заставляет лить сопли. А ты с таким умилением гладишь эту глянцевую бумажку с изображением кудрявой куклы.
Она красивая.
Была.
В таких овечках и живет зло.
Вы воспитали бы ее без любви.
Ты не простил бы ей своей женитьбы. Не разрешал бы дружить с мальчиками. Пусть и у нее в личной жизни все будет не складно.
А она бы смотрела на мать.
И делала, как она.
Училась ждать своего мужчину до поздней ночи.
Игнорировать чужие запахи.
Смски по ночам.
Она не была бы счастлива.
Однажды разочаровавшись в мужчинах, стала бы искать того, кто заведомо с ней не будет. И встретила бы женатого.
Это все было бы лет эдак через двадцать.
Представляешь, при таком стечении обстоятельств это вполне мог бы быть мой муж.
Вот станет забавно, когда я узнаю, что любовница моего мужа – Ася с твоей фамилией.
Может быть, так и случилось бы.
Если бы она не умерла.
А так, мне терпеть всего ничего: пару лет. А там, дальше, мы будем вместе. Вместе и счастливы. Однажды ты проснешься еще до рассвета и поймешь, что счастлив ее смерти.
Сперва тебя охватит ужас, потом вина, а после – спокойствие.
Теперь мы будем вместе всегда. Ты же видишь, в горе и в радости, кто сможет еще тебя так понять.
Потом я проснусь.
Выходные.
Если много спать – время идет быстрее.
Первое – она жива.
Она пожирает краски моей жизни.
Иногда кажется, что тускнее уже некуда, но она жрет и жрет.
Она, конечно, умрет.
Только очень не скоро, и вряд ли я об этом узнаю.