хоть зареви навзрыд, хоть в разнос пойди,
только б не видеть выкриков площадиных
ничего не осталось, кроме господи, господи, господи,
ничего не сказать, кроме господи, пощади их
дай им спокойно жить, засыпать спокойно,
просто ловить улыбки в окне овальном
просто ходить и жить в полумраке комнат
господи, господи, только не убивай их,
Господи, да под носом твоим прореха
Боже, где сейчас твоя Божья воля?
Господи, дай когда-нибудь к ним приехать,
чтобы не озираться при разговоре,
дай хохотать, покупать шерстяные платья
господи, чтоб себе разрешить когда-то
Слушать флейтистов на Raekoja Platz'е
Кошек кормить под памятником солдату.
просто представь себе: тишина. и осень
желтые листья, ласковые шаги и...
господи, мы не можем молить, мы просим
господи, мы молчим. только помоги им.
(с) Изюбрь
Он не любил стихи.
Он не любил плакать.
Он не любил скучать.
Он не любил, в общем-то, жить.
И все же - жил, словно делая одолжение кому-то там, сверху. И он писал стихи. И зал отзывался апплодисментами, а он вспоминал, что ему нужно улыбаться.
Он кланялся толпе, он думал, что знает все и всех.
Он не верил в новое, лучшее, доброе, вечное.
Он вообще не верил.
А тогда была весна, весна била в стекла его черных очков, весна жгла лучами его тело сквозь куртку, весна билась в его глаза, как раненый зверь.
Он не любил снимать темные очки.
Он часто смотрел на черное от стекол солнце.
А тогда был холод, холод заставлял кутаться в куртки - не делая различий между людьми.
А он любил холод.
Он скидывал куртку.
А тогда пахло вишней. Она еще не могла цвести - была ранняя весна, хотя солнце жгло нещадно.
Но одуряюще пахло вишней, запах лишал остатков разума. И он стоял, подняв взгляд на солнце.
А он не любил стоять.
Он не умел удивляться.
Он думал, что знает - эта сумасшедшая весна кончится, нужно просто подождать. И не снимать черных очков.
Он мало что замечал - он видел в людях тонких, деревянных куколок-марионеток.
И когда кто-то вышел из толпы - он все-таки не удивился.
Он не любил людей.
Он не любил вообще почти ничего.
И это, безусловно, только весна и запах вишни заставили его снять тогда очки.
Ничего особенного не было, ровным счетом - просто сердце медленно плавилось под палящим и отчасти искусственным солнцем чужих глаз.
И он выбросил черные очки.
Он не любил время - оно слишком быстрое.
Оно слишком жестокое.
Они слишком похожи.
А тогда - был рейс номер сорок семь.
А тогда - он узнал об этом со слов случайной общей знакомой.
А тогда - он даже не заметил, куда летел самолет.
И придя домой - потянулся к пыльным черным очкам.
Весна кончилась.
Только расплавленное сердце отказывалось застывать.
-
-
27.03.2008 в 13:27-
-
27.03.2008 в 13:40Эпиграф - не мой) Чей - там написано) Так что замечание немного не по адресу...)
А что вам понравилось - я рада. Правда. Это произведение для меня очень... очень важное, наверное - слова не могу подобрать)
-
-
27.03.2008 в 14:01-
-
27.03.2008 в 14:04О, это моя вина, должно быть) Не сообразила, что можно так ошибиться...
Просто резать стихи Изюбрь... в общем, не хочу я резать стихи Изюбрь просто для того, чтобы поместить в эпиграф.
-
-
27.03.2008 в 14:33ну... словотворчество, имхо, хорошая вещь, но только разумное и красивое словотворчество. в стихотворении Изюбрь, имхо, как раз красиво и разумно. это я так, не к Изюбрь относительно, а просто, вдруг кто из критиков и молодых поэтов прочтёт.
-
-
27.03.2008 в 14:35Изюбрь моя любимая поэтэсса, вообще-то) У нее довольно часто встречается словотворчество - очень красиво всегда...