валькирия на минималках
readТреклятое солнце невозмутимо выливало на иссохшиеся улицы щедрые порции раскаленного масла, норовя попасть аккурат за шиворот редким прохожим. Те шарахались, точно сонные наседки, и вновь развешивали по плечам языки, семеня еле ворочающимися ножками по пыльному тротуару. Тротуар, по правде сказать, таковым только именовался – изгрызенная временем кладка из дешевого камня заявляла о себе лишь местами, уступая в основном место пластам окостенелого песка, насмерть затоптанного многочисленными подошвами.
- Хаггз ! Эй, Хаггз ! – щурящийся под дряхлым навесом старик призывно шлепнул бутылкой о подоконник, - Ты что же, о заклад побился со своими, что навернешь в такой час три круга по городу бегом и не протянешь ноги ?
Молодой человек невидяще проплыл мимо, демонстрируя соседу свою тыльную сторону.
- Что ж…- старик понимающе крякнул и со знанием дела запустил бутылкой в ободранного пса, крутившегося у мусорной кучи, - Удачи тогда, Хаггз, черт бы тебя побрал.
Джейсон вырулил с главной улицы и, сбавив скорость, зашагал сквозь худенькие пшеничные колосья, бездумно обдирая их то и дело руками и вдумчиво втягивая ноздрями хрустящий от зноя воздух. Где-то в небе угрожающе трещали высоковольтные провода - и даже хилый призрак ветра, казалось, опасался спускаться ниже них.
Усталая лента рельсов обозначала границу между пшеницей и холмистой местностью с пожухшей травой, направляя вгляд слегка вперед, где маячила уже беззубая черепица станционной крыши. На пустынной платформе гарцевал в объятиях метлы неугомонный дворник, с достоинством плюя солнцу прямо в физиономию.
А Джейсон таращился на эти истерзанные железяки и с накатившим вдохновением силился почувствовать себя как можно более несчастным, так, чтобы у постороннего наблюдателя вышибло бы к чертовой матери слезу от такой картины. Почему-то в фильмах (к книгам он особо теплых чувств не питал) такое всегда накатывает как нельзя к месту, позволяя разуму, до одури охочему до красивых, преисполненных масштабности сцен и идеальных трагедий – вдоволь посмаковать момент и насладиться всей значимостью и важностью события. Здесь же нужный настрой приходить не желал ни в какую, а в голове вертелись лишь позорные сожаления о недопитой бутылке пива, оставленной впопыхах на разделочном столе, свежекупленной на распродаже приглянувшейся куртке, которую некуда будет надеть, и злорадство по поводу счетов за два истекших месяца, которым было суждено так и остатся неоплаченными. Вдобавок ко всему о себе вздумало-таки заявлять то пиво, которое он успел-таки выпить – и этот проклятый зов природы не налаживал ни настроения, ни праздничной серьезности картины.
Поэтому финальный шаг, который должен бы непременно быть эдаким живописным и преисполненным скромного величия – вышел несколько скомканным. Джейсон сконфуженно плюнул себе под ноги и сделал шаг вперед. Дешевые ручные тикалки заявляли, что время вот-вот перевалит за третий час пополудни – а значит тянуть момент осталось недолго. В попытке хоть как-то придать грядущему искомой трагичности он рывком сорвал часы с запястья и, стискивая зубы, молодецки широким размахом руки попытался зашвырнуть их подальше за холм. Часы сделали в воздухе жалкую попытку кривого виража и приземлились неподалеку, шагах в двух от рельсов. Джейсон от души выругался и пнул ту из злополучных железяк, что была ближе к нему.
Железяка огрызнулась глухим звяканьем, а пару секунд спустя еле заметно завибрировала – в хлопьях прогорклого паравозного дыма к станции подползал долгожданный поезд. По платформе умиротворенно заковыляла пара-тройка пенсионеров – а поезд, потеревшись на месте, неспешно поплыл дальше по полотну, навстречу Джейсону.
Тот вытер о штанины вспотевшие ладони и шагнул вперед еще раз, пристраиваясь на одну из деревяшек посредине. Внезапно он осознал, что даже не представляет толком, как это делается – нужно лечь, встать, сесть или что…а может просто броситься на поезд сбоку и угодить между колес. Для особой колоритности надо было бы, конечно, побежать настречу и врезаться, как говорится, лбом в лоб, но этого он не стал бы делать по одной простой причине: из опасений, что споткнется невзначай о шпалу, растянется по полотну и испортит к дьяволу всю картину.
Секунды тикали, как последние сволочи, и совершенно не давали возможности сосредоточиться. Поезд от секунд не отставал и неумолимо приближался – в конце концов Джейсон воззвал к банальной логике, все еще не теряя надежды закончить жизнь так, чтобы о нем еще месяц потом писали в газетах переполошившиеся журналюги, чтобы каждый из его так называемых друзей провел не одну ночь в метаниях, а не виноват ли лично он в таком исходе событий, а Она – а она чтобы не знала покоя всю оставшуюся жизнь, мучая себя ночными кошмарами и изводя самообличающими мыслями. Здесь он позволил себе самодовольную усмешку. Для верности, конечно, надо было бы оставить объяснительную записку, разъясняющую что, к чему и почему. Но это было бы ниже его достоинства, это умалило бы его образ и саму память о нем – а значит это неприемлимо.
Логика последнюю службу сослужила на славу, подсказав, что на рельсы следует именно лечь, чтобы не дай бог не заметил машинист и не остановился выяснять в чем дело и предотвращать опрометчивые поступки, присваивая всю славу в газетах себе.
С победоносным видом Джейсон улегся на шпалы, поудобнее укладывая ноги – и закатил глаза к небу. Блеклое и безразличное, оно не было достойно даже того, чтобы задержать на нем в последний раз взгляд, к тому же вездесущее солнце и тут насмешливо вдаряло по глазам же – поэтому он поспешил смежить веки и прислушаться к деловитому гулу приближающегося поезда.
Самым любопытным оказалось то, что он совершенно не мог сообразить, чем бы эдаким себя занять на время ожидания того светлого момента, когда все будет кончено. Считать белых слонов было бы, согласитесь, слегка нелепо, как и заснуть невзначай между рельсами, при такой-то жаре. Донельзя глупое получилось бы самоубийство, и позорно глупое произвело бы впечатление. Петь песни тоже представлялось несколько неуместным – впрочем, на ум все равно ничего, кроме «У Мэри был ягненок» не приходило. От бенадежности он затянул все же первые строчки, но голос его прозвучал в жужжащем стрекоте поля и проводов так жалко, что он тут же умолк и принялся чистить ногти завалявшейся под рукой соломинкой.
Секунды, как то водится, складывались в минуты, минуты тоже уже бог знает в какой раз сменились одна другой – а закончивший приводить в порядок мизинец на левой руке удовлетворенный Джейсон внезапно понял, что мало того, что ничего так происходить и не желает – так даже рельсы, и те перестали обнадеживающе дрожать и застыли, будто ничего и не должно было их беспокоить.
Встревоженно шмыгнув носом, он недовольно закряхтел и поднялся на ноги. Поезд находился совсем неподалеку – но он, пёс его задери, стоял. Стоял, а вокруг паровоза постепенно набегала солидная лужица привокзального народу. Джейсон прищурился и приставил к глазам руку козырьком, вглядываясь получше: так и есть, бог весть откуда собиралась, привлеченная незнамо каким ветром, уже весьма солидная толпа, людишки копошились и разинув рты не сводили с железной дверцы глаз – а из этой самой дверцы на смастеренных наспех носилках выносили человека. Машиниста. Пару минут спустя, у состава завиляла задом обшарпанная машина «Скорой помощи», донося даже до Джейсона спертый аромат дешевого бензина – деловитая женщина в теоретически белом халате призывно взмахнула рукой. «Да что вы говорите, с сердцем, ах бедняга – ну еще бы, такая духота, ай-ай-ай !» - послышались старательные причитания удовлетворивших любопытство и начавших неохотно расходиться, не удостоив его, Джейсона, даже намеком на вгляд зевак.
Толпа сошла на нет, машина, истошно вереща сиреной, укатила куда-то, огибая билетную будку. А Джейсон еще надолго застыл вот так, приставив руку ко лбу и глядя в какую-то несуществующую даль. Глаза защипало какой-то невероятно гнусной обидой.
- Хаггз ! Эй, Хаггз ! – щурящийся под дряхлым навесом старик призывно шлепнул бутылкой о подоконник, - Ты что же, о заклад побился со своими, что навернешь в такой час три круга по городу бегом и не протянешь ноги ?
Молодой человек невидяще проплыл мимо, демонстрируя соседу свою тыльную сторону.
- Что ж…- старик понимающе крякнул и со знанием дела запустил бутылкой в ободранного пса, крутившегося у мусорной кучи, - Удачи тогда, Хаггз, черт бы тебя побрал.
Джейсон вырулил с главной улицы и, сбавив скорость, зашагал сквозь худенькие пшеничные колосья, бездумно обдирая их то и дело руками и вдумчиво втягивая ноздрями хрустящий от зноя воздух. Где-то в небе угрожающе трещали высоковольтные провода - и даже хилый призрак ветра, казалось, опасался спускаться ниже них.
Усталая лента рельсов обозначала границу между пшеницей и холмистой местностью с пожухшей травой, направляя вгляд слегка вперед, где маячила уже беззубая черепица станционной крыши. На пустынной платформе гарцевал в объятиях метлы неугомонный дворник, с достоинством плюя солнцу прямо в физиономию.
А Джейсон таращился на эти истерзанные железяки и с накатившим вдохновением силился почувствовать себя как можно более несчастным, так, чтобы у постороннего наблюдателя вышибло бы к чертовой матери слезу от такой картины. Почему-то в фильмах (к книгам он особо теплых чувств не питал) такое всегда накатывает как нельзя к месту, позволяя разуму, до одури охочему до красивых, преисполненных масштабности сцен и идеальных трагедий – вдоволь посмаковать момент и насладиться всей значимостью и важностью события. Здесь же нужный настрой приходить не желал ни в какую, а в голове вертелись лишь позорные сожаления о недопитой бутылке пива, оставленной впопыхах на разделочном столе, свежекупленной на распродаже приглянувшейся куртке, которую некуда будет надеть, и злорадство по поводу счетов за два истекших месяца, которым было суждено так и остатся неоплаченными. Вдобавок ко всему о себе вздумало-таки заявлять то пиво, которое он успел-таки выпить – и этот проклятый зов природы не налаживал ни настроения, ни праздничной серьезности картины.
Поэтому финальный шаг, который должен бы непременно быть эдаким живописным и преисполненным скромного величия – вышел несколько скомканным. Джейсон сконфуженно плюнул себе под ноги и сделал шаг вперед. Дешевые ручные тикалки заявляли, что время вот-вот перевалит за третий час пополудни – а значит тянуть момент осталось недолго. В попытке хоть как-то придать грядущему искомой трагичности он рывком сорвал часы с запястья и, стискивая зубы, молодецки широким размахом руки попытался зашвырнуть их подальше за холм. Часы сделали в воздухе жалкую попытку кривого виража и приземлились неподалеку, шагах в двух от рельсов. Джейсон от души выругался и пнул ту из злополучных железяк, что была ближе к нему.
Железяка огрызнулась глухим звяканьем, а пару секунд спустя еле заметно завибрировала – в хлопьях прогорклого паравозного дыма к станции подползал долгожданный поезд. По платформе умиротворенно заковыляла пара-тройка пенсионеров – а поезд, потеревшись на месте, неспешно поплыл дальше по полотну, навстречу Джейсону.
Тот вытер о штанины вспотевшие ладони и шагнул вперед еще раз, пристраиваясь на одну из деревяшек посредине. Внезапно он осознал, что даже не представляет толком, как это делается – нужно лечь, встать, сесть или что…а может просто броситься на поезд сбоку и угодить между колес. Для особой колоритности надо было бы, конечно, побежать настречу и врезаться, как говорится, лбом в лоб, но этого он не стал бы делать по одной простой причине: из опасений, что споткнется невзначай о шпалу, растянется по полотну и испортит к дьяволу всю картину.
Секунды тикали, как последние сволочи, и совершенно не давали возможности сосредоточиться. Поезд от секунд не отставал и неумолимо приближался – в конце концов Джейсон воззвал к банальной логике, все еще не теряя надежды закончить жизнь так, чтобы о нем еще месяц потом писали в газетах переполошившиеся журналюги, чтобы каждый из его так называемых друзей провел не одну ночь в метаниях, а не виноват ли лично он в таком исходе событий, а Она – а она чтобы не знала покоя всю оставшуюся жизнь, мучая себя ночными кошмарами и изводя самообличающими мыслями. Здесь он позволил себе самодовольную усмешку. Для верности, конечно, надо было бы оставить объяснительную записку, разъясняющую что, к чему и почему. Но это было бы ниже его достоинства, это умалило бы его образ и саму память о нем – а значит это неприемлимо.
Логика последнюю службу сослужила на славу, подсказав, что на рельсы следует именно лечь, чтобы не дай бог не заметил машинист и не остановился выяснять в чем дело и предотвращать опрометчивые поступки, присваивая всю славу в газетах себе.
С победоносным видом Джейсон улегся на шпалы, поудобнее укладывая ноги – и закатил глаза к небу. Блеклое и безразличное, оно не было достойно даже того, чтобы задержать на нем в последний раз взгляд, к тому же вездесущее солнце и тут насмешливо вдаряло по глазам же – поэтому он поспешил смежить веки и прислушаться к деловитому гулу приближающегося поезда.
Самым любопытным оказалось то, что он совершенно не мог сообразить, чем бы эдаким себя занять на время ожидания того светлого момента, когда все будет кончено. Считать белых слонов было бы, согласитесь, слегка нелепо, как и заснуть невзначай между рельсами, при такой-то жаре. Донельзя глупое получилось бы самоубийство, и позорно глупое произвело бы впечатление. Петь песни тоже представлялось несколько неуместным – впрочем, на ум все равно ничего, кроме «У Мэри был ягненок» не приходило. От бенадежности он затянул все же первые строчки, но голос его прозвучал в жужжащем стрекоте поля и проводов так жалко, что он тут же умолк и принялся чистить ногти завалявшейся под рукой соломинкой.
Секунды, как то водится, складывались в минуты, минуты тоже уже бог знает в какой раз сменились одна другой – а закончивший приводить в порядок мизинец на левой руке удовлетворенный Джейсон внезапно понял, что мало того, что ничего так происходить и не желает – так даже рельсы, и те перестали обнадеживающе дрожать и застыли, будто ничего и не должно было их беспокоить.
Встревоженно шмыгнув носом, он недовольно закряхтел и поднялся на ноги. Поезд находился совсем неподалеку – но он, пёс его задери, стоял. Стоял, а вокруг паровоза постепенно набегала солидная лужица привокзального народу. Джейсон прищурился и приставил к глазам руку козырьком, вглядываясь получше: так и есть, бог весть откуда собиралась, привлеченная незнамо каким ветром, уже весьма солидная толпа, людишки копошились и разинув рты не сводили с железной дверцы глаз – а из этой самой дверцы на смастеренных наспех носилках выносили человека. Машиниста. Пару минут спустя, у состава завиляла задом обшарпанная машина «Скорой помощи», донося даже до Джейсона спертый аромат дешевого бензина – деловитая женщина в теоретически белом халате призывно взмахнула рукой. «Да что вы говорите, с сердцем, ах бедняга – ну еще бы, такая духота, ай-ай-ай !» - послышались старательные причитания удовлетворивших любопытство и начавших неохотно расходиться, не удостоив его, Джейсона, даже намеком на вгляд зевак.
Толпа сошла на нет, машина, истошно вереща сиреной, укатила куда-то, огибая билетную будку. А Джейсон еще надолго застыл вот так, приставив руку ко лбу и глядя в какую-то несуществующую даль. Глаза защипало какой-то невероятно гнусной обидой.
@темы: Рассказ
-
-
11.09.2008 в 15:18Муахаха. Это пять. Дорогой бензин, даааа, у того запах, конечно, другой совершенно. Аромат роз и все такое... Повергло пацтол.
Меньше описательности и все будет не так ужасно.
В целом ощущения положительные.
-
-
11.09.2008 в 15:36Улыбаться хочется...
-
-
11.09.2008 в 17:47