"Wirst du mich nie verstehen? Wirst du denn nie verstehen? Hast du noch nie gesehen wie meine augen glitzern?" "Have you been wrong to just stop breathing without cause? Wneh all is gone....can I choose to follow you?.."
Было время, когда он смотрел на часы. Когда-то очень давно, может, в другой жизни. А может, во сне. Он и сам точно уже не знал. Все дни были одинаковы в бледном свете неоновых ламп, который чуть-чуть приглушался только после того, как звучал сигнал отбоя. Да и вид, открывающийся из иллюминаторов корабля, тоже всегда был одинаковым – черная пустота космоса с холодно светящимися звездами. Он не помнил, давно ли он перестал находить удовольствие в созерцании звезд. Не знал, почему его часы, которые он всегда носил на руке, теперь лежат на полке и покрываются слоем пыли. Единственным, что он знал точно, было его имя на пришитой к комбинезону металлической пластине – читать дальшеИнсан Сэмпл. Буквы еле угадывались на тусклой поверхности, но в память они врезались куда прочнее. Его память была странным хаотичным скоплением идентичных образов дней, одних и тех же людей, бесконечно повторяющихся звуков и даже запахов. Парадоксально, но он не мог разложить все это по полочкам. Отсутствие каких-либо происшествий, могущих послужить «метками», сделало его прошлое, в которое день за днем вплеталось и настоящее, меняя свое название и суть, однообразной серой массой, которую сложно было структурировать, поскольку при любой попытке она ускользала сквозь пальцы. Ему мог бы помочь календарь, но на корабле их уже давно не было. От счета времени остались только дни недели, необходимые, чтобы составлять график смен. А еще часы. Электронные часы в каждом коридоре, каждой каюте, на самом видном месте. Они никогда не останавливались, и все были синхронизированы с точностью до секунды. И, несмотря на все это, весь экипаж носил на руках самые обычные часы, словно у каждого было свое собственное время, которое он сверял со временем корабля. Время было единственным капитаном.
Однако, как оно ни было могущественно, оно все же позволяло и проводить себя, и даже убивать – в зависимости от дня недели и времени суток. Любым способом, начиная от безобидного сна и заканчивая бессмысленным самокопанием – тут уже зависело от человека.
Самокопания были предпочтительны в короткие промежутки времени, и их избирали замкнутые люди. Более общительные собирались вместе в свободную минутку; если же эта минутка растягивалась на несколько часов, из некоторых кают доносился мерный храп.
Время от времени, регулярно, так, что экипаж уже мог приблизительно знать, когда, звучала сирена, и цвет световых панелей изменялся на тревожно-красноватый. Это означало, что пришло время очередного прыжка. До окончания обратного отсчета пристегнуть ремни и ждать, пока корабль не перейдет в гиперпространство… Пока гул двигательных установок не станет, как обычно, ровным и усыпляющим… Пока не зевнешь во весь рот, не потянешься и привычно не позавидуешь тем, у кого прыжок пришелся на время отдыха… А выполнив все это, можно идти работать дальше.
Привычно пнуть ногой дверь и выйти раньше всех, чтобы насладиться минуткой относительной тишины и покоя. Пройти по пустым коридорам, мимо кают, мимо вечно запертой двери, над которой постоянно горит красная лампа, мимо мостика, где тоже нет никого…
Он не поверил своим глазам. На мостике всегда, всегда кто-то есть. Настолько непривычный вид пустого помещения привел его в замешательство, и несколько секунд он стоял, не в силах сдвинуться с места, и тупо разглядывал приборы. Потом вошел. Оглянулся по сторонам и нетвердым шагом приблизился к компьютеру. С третьей попытки ему удалось ввести свой личный код и получить доступ к передатчику.
Его собственный голос разнесся по всему кораблю. Голос, вначале призывающий откликнуться хоть кого-то, а потом со все возрастающей тревогой зовущий на помощь.
Он переключился со внутренней связи на внешнюю, и увеличивал диапазон до тех пор, пока не достиг максимального. Но ни на одной частоте так и не услышал ничего, кроме тишины.
Тишина оглушала его. Казалось, разом исчезли все звуки, которые раньше не умолкали ни на секунду. И некоторое время он просто сидел и смотрел на мониторы. Потом, будто в полусне, встал и пошел бродить по кораблю, будто надеясь там кого-нибудь встретить.
Его внимание привлекла та самая запертая дверь – лампа над ней сменила цвет на зеленый. Он повернул ручку и толкнул дверь – она открылась, и он вошел.
И поймал себя на мысли, что никогда раньше не представлял себе, что может быть за этой дверью. А сейчас что-либо воображать было уже поздно – глупо гадать, когда узнал правду. Помечать мечты задним числом – дело бессмысленное.
Если бы он мог радоваться, то сейчас как раз был бы повод – поскольку у него не было предположений, реальность его не могла разочаровать. Он просто принял как должное увиденное – крошечную комнатку вроде склада, где на полках вдоль стен лежали диски и кое-где даже пыльные бумажные книги. Он поворошил диски – все они были без каких-либо опознавательных знаков. Сунув парочку в карман, он наклонился и стал рассматривать книги. Они представляли куда больший интерес – часть из них оказалась не чем иным как дневниками. Имя на них не было указано – пожелтевшие тетради были просто пронумерованы и свалены в кучу в углу одной из нижних полок.
Пожав плечами, Инсан взял две тетради, лежавшие сверху, и вернулся на мостик. Усевшись в кресло, он раскрыл первую.
В глаза бросились непривычные рукописные строчки. По счастью, почерк был разборчивым, и Инсан погрузился в чтение.
«… Сегодня исполняется год с того момента, как наш корабль покинул Землю. Точнее, я неверно выражаюсь – не наш, а мой корабль. Целиком и полностью он – мое детище. Я через многое прошел, добиваясь независимости этого эксперимента. Это было даже сложнее, чем построить сам корабль и собрать команду. Но нет смысла тут описывать процесс – понять это можно, только испытав самому, так зачем же зря тратить время и силы на глупые попытки объяснить кому-то…
Я снова возвращаюсь к этой мысли, которая не дает мне покоя большую часть моей жизни. Но ее отбросить не проблема. Есть другая… Другая мысль… И с каждым днем она появляется все чаще и все настойчивее зовет. Зовет сделать то, что может принести мне либо вечное счастье, либо сильнейшее разочарование. Никогда особо не любил риск… Но иногда без него и в самом деле не обойтись. Пока я могу бороться с этой мыслью, у меня есть время все просчитать. А там… там увидим.»
Следующие несколько страниц были посвящены рассуждениям о достоинствах и недостатках корабля, местами перемежавшимся описаниями красот космоса. Инсан пролистал эти страницы, особо не вчитываясь. Его внимание привлек небольшой абзац.
«… Каждый день нашего путешествия доставляет мне невыразимую радость. Никогда в жизни я не был так счастлив, как сейчас. И дело даже не в том, что впереди меня ждет открытие, которое принесет славу, деньги и прочее. Само ощущение ожидания этого события… Того, что моя жизнь не напрасна… Нет, не так… Ждать, зная, что ждешь не зря – наверное, это лучшие слова, которыми можно описать мои чувства. Понимать, что ожидаемое свершится…»
Инсан медленно закрыл тетрадь. Слишком знакомое состояние. Читать было больно, но и не читать он тоже не мог. И страницы дневника вновь увидели свет…
***
«…Судя по моим расчетам, корабль достигнет намеченной цели через пять месяцев. Осталось всего сто пятьдесят дней будоражащего ожидания… Двадцать недель сладкой дрожи предвкушения… Мысль, а точнее, сомнение, не оставляет меня ни на мгновение, и я уже не способен отогнать ее этими записями. Временами мне кажется, что мой рассудок помутился, настолько сильна борьба между этим сомнением и тем, что ведет меня к цели… но что это – то, что ведет?.. Я не могу найти точные слова, чтобы описать его. Наверное, это долг – на карту поставлены большие деньги и то, что куда важнее денег – честь и мое имя как ученого, моя репутация отличного капитана… человеческие жизни, в конце концов, а это то, что превыше всего… Хотя, в сущности, что есть все это – не более чем мгновение в вечном пути времени и истории. Все – от рождения до смерти, от слабой улыбки до величайшего счастья, от сильнейшей любви до неприязни, от боли в мышцах до мук сердца, от черного и белого, от ново…»
Как ни старался Инсан разобрать зачеркнутые слова, но не смог. Полторы строчки остались для него тайной, хотя их смысл угадать было нетрудно. В общих чертах.
«… суть лишь секунды, лишь ничто… меньше, чем ничто. Древнее как сама Вселенная ничто. Однако я повторяюсь… Я по-прежнему веду корабль прежним маршрутом, но с каждым днем делать это становится все сложнее. Я подолгу сижу перед приборами, и зачастую мне приходится сжимать кулаки до боли, чтобы удержаться от смены курса. В те минуты, когда я нахожусь в рубке, сомнение захватывает меня целиком, в отличие от остального времени. Я подумываю о том, чтобы препоручить управление моему первому помощнику, но что-то не дает мне этого сделать. Я полностью ему доверяю, мы вместе не первый рейс, но… Но вся эта экспедиция целиком и полностью – мой проект, и управлять им могу и должен я и только я. Слишком много всяких «но» на страницах этой тетради… Почему я пишу от руки? Наверное, устал от мониторов и клавиатур, а еще – потому, что они напоминают мне о рубке и приборах в ней, в которых, кажется, и поселилось это самое Сомнение. Теперь оно Сомнение с Большой Буквы. И, прежде чем я отправлюсь спать, хочу добавить еще одно – теперь я вспоминаю, что подобные мысли посещали меня и ранее, еще в моей лаборатории, еще дома… еще в юности.»
Между датой, стоящей на последней странице этой тетради, и самым близким к ней числом из найденных на первых страницах других дневников, была разница почти в месяц. Двадцать четыре дня. Возможно, существовала еще одна тетрадь, но либо была уничтожена, либо просто лежала где-то в другом месте.
«…Мы будем вечно идти к своей цели…
Это старая песенка, ее пели еще в те времена, когда для полетов на такие расстояния, как в моей экспедиции, экипаж приходилось погружать в криогенный сон. Я не помню ее целиком, лишь эту первую строчку, но мне достаточно. Я напеваю ее про себя, потому что не хочу, чтобы кто-либо из окружающих услышал и узнал или хотя бы заподозрил, насколько все изменилось. Однако, по-видимому, они и так уже что-то замечают… Хотя бы то, что мое настроение больше не меняется, оно стабильно хорошее вследствие того, что сомнение (теперь уже оно с маленькой буквы) покинуло меня. Я освободился, я проложил себе дорожку к счастью. Я пью радость большими глотками, глядя на звезды за иллюминатором. Рисунок созвездий периодически повторяется после серии прыжков, но он не надоедает. Он никогда мне не надоест. До самой смерти.»
А мне надоел, подумал Инсан, внезапно понимая, почему так давно не смотрел на звезды. Даже самое прекрасное, даже пресловутые горящий огонь и льющаяся вода, могут в конце концов наскучить. Даже самый любимый человек…
Он встряхнулся, переворачивая страницу, и, пока лист медленно падал, выпущенный из пальцев, огляделся вокруг. Все оставалось таким же молчаливым, строгим и холодным. Корабль точно так же продолжал вечное движение к недостижимой цели. Все было по-прежнему безразличным ему, Инсану.
«… Еще когда я только мучился Сомнением, пытаясь решить, что же делать, я осознавал, на какой риск иду. И дело тут совсем не в том, что это погубит мой эксперимент, что экипаж, узнав об этом, поднимет бунт и даже не в том, что я умру, так и не завершив самое главное дело моей жизни. Смерть в вечном сладком ожидании пленяла меня; мысли о бесконечном упоительном томлении затуманили мой рассудок настолько, что я упустил из виду самое главное – то, чего я буду ждать. Если нет конечной цели, нет и смысла ее ожидать. Если ты знаешь, что человек не придет на встречу, ожидание становится бессмысленным и нелепым… разве что ты можешь слепо верить в чудо. Но это не тот случай…
Никакого чуда тут нет и быть не может. Глупец, я сам лишил себя того, ради чего совершал этот поступок… Я должен был мыслить логически, уцепиться за последние проблески разума, да хоть поделиться с кем-то!.. Уж лучше бы мне осталось несколько дней настоящего счастья, чем вечная унылая череда лет, наполненных осознанием их бессмысленности. Я ощущаю, как время уходит в никуда, подсмеиваясь надо мной, человеком, попытавшимся обмануть его, но обманувшим себя. Законы мироздания не нами придуманы и не нам их менять…довольно…»
На последующих трех страницах Инсан увидел странные, на первый взгляд не имеющие смысла рисунки, но, вглядевшись, он начал понимать, что имел в виду создавший их человек. Крошечная точка, поглощаемая смеющейся пустотой. Кружок, от которого идет стрелка к чему-то вроде черной ямы. Перечеркнутые волнистые линии и рядом с ними – фигура, создающая впечатление, будто художник просто бездумно водил ручкой по листу. Еще один кружок, закрашенный почти полностью, чистой оставалась только небольшая часть, на которой было поставлено многоточие.
Эти и подобные символические рисунки почему-то утомляли, несмотря на их простоту, и Инсан поспешил пролистнуть их. Но дальше ничего не было – только пустые белые странички. Зато в двух оставшихся тетрадях нашлось еще много разных рисунков, которые, впрочем, объединяла малопонятность и при взгляде на которые становилось ясно, что рисовал их человек не в себе. Записей здесь было всего ничего, в основном они состояли из одного-двух предложений – какие-то мысли, обрывки диалогов, просто словосочетания, видимо, показавшиеся обладателю дневников «красивыми»…
Инсан собрал тетради, сложил их аккуратной стопочкой на плоском подлокотнике кресла и вышел. Какое-то время он бесцельно слонялся по коридорам, пока чувство увидеть хоть кого-то – всего одного человека, больше не надо! – не стало таким нестерпимым, что он готов был кричать. Но почему-то не мог. И, ко всему прочему, в его мозгу вспыхнула мысль, которая буквально превратила его в неподвижную статую – он не способен был уже не только кричать, но и двигаться, дышать и даже моргать.
Он сам этого хотел.
Он мечтал об этом, как капитан мечтал о вечном движении к цели, забыв о том, что этой цели больше нет.
Они оба попались в ловушку недальновидности.
Инсан попытался отмахнуться от этой мысли, как капитан от своего Сомнения, но она прочно опутала его, мешая сосредоточиться на чем-нибудь кроме нее самой. Он старался пошевелиться, сдвинуть хоть немного руку или ногу в сторону, хотя бы сделать вдох. Чувствовал, что ему не хватает воздуха. Он ощутил, как падает, но боли от удара об пол не было. Наоборот, он осознал, что лежит на чем-то довольно мягком, напоминающем койку. Перед глазами кружились какие-то лица, часть из них была вполне узнаваема – его коллеги, такие же, как он сам, обреченные на гибель в вечном полете по кругу. Он хотел сказать им это, но почувствовал, что его рот и нос закрывает какая-то пластиковая штуковина.
Лица вокруг постепенно приобретали четкость. Инсан слышал звуки, но не мог понять, что говорят эти люди. Он наконец-то смог моргнуть и пошире открыть глаза, а спустя секунду – пошевелить рукой. При этом народ заметно оживился, пластиковую штуку, оказавшуюся кислородной маской, убрали, и Инсан сделал вдох. Выдох, еще вдох и еще выдох.
- Измените курс.
Двое, склонившиеся над ним, переглянулись. Остальные взволнованно переспрашивали, что он сказал, а услышав это от сотоварищей, недоуменно улыбались.
- Измените курс корабля, иначе мы… - Инсан запнулся, поняв, как нелепо звучит то, что он говорит. В толпе он приметил молодого человека, младшего лейтенанта, которого знал как разумного и хладнокровного индивида. – Рикрис, подойдите…
Молодой человек приблизился и наклонился к койке.
- Рикрис, вы знаете каюту, над которой всегда горит красная лампа. Я вам доверяю. Найдите код к замку – кто-то же должен его знать, или подберите сами, компьютерщики вам помогут. В крайнем случае – вырежьте дыру в двери и проберитесь внутрь. Там найдете полки… на одной из них тетради. Пролистайте их и найдите координаты. Мы идем неверным курсом… Рикрис, вы слушаете? Вы сделаете это?
- Я не имею таких полномочий, сэр. Приказ капитана мог бы…
- Капитан никогда не отдаст такого приказа. Я прошу вас. Это важно…
- Да, сэр. Это важно. – Голос Рикриса звучал твердо и хладнокровно, - я понимаю.
Он выпрямился и вышел из каюты, несколько человек последовали за ним. Врач подошел к Инсану, просмотрел показания приборов, нажал несколько кнопок, увеличивая подачу кислорода, и тоже удалился. Через пять минут, когда каюту покинули все остальные, Инсан сел на койке и обхватил голову руками. Он больше не думал о капитане, о курсе и о том, выполнит ли молодой Рикрис его просьбу. Он думал о себе. О собственной участи. Как жить, когда исполнение мечты не принесло ничего, кроме страшной боли? За что цепляться, как отыскивать новую цель… Цель – это слово снова вернуло его мыслями к капитану, и он впервые задумался над тем, что с ним случилось, и вполне ясно и четко представил себе ответ на этот вопрос, а заодно и на свой собственный, раз уж их ситуации были так похожи. Быстро промелькнул обрывок жалости, что они не встретились, пока капитан был жив. Инсан задумчиво смотрел на датчики на своих руках, на прибор перед ним, тихо моргающий зелеными и оранжевыми огоньками.
Нет счастья.
Нет конца.
Нет нового.
Он так сильно стиснул виски руками, что перед глазами помутилось. Он не знал, что делать. Он не хотел жить. Он не желал умирать. Он знал, что все безнадежно, но все-таки в нем упрямо жила нелогичная маленькая надежда. Он находил сотни способов утоления свой боли и знал, что ни один из них не является подлинным «лекарством». Он запутался. Мысли крутились в голове с бешеной скоростью, но он все равно успевал их понять, все до единой, и это мучило его, как мучили бы тысячи голосов, кричащих в уши, дающих советы, обвиняющих и утешающих одновременно. Инсан еще сильнее сжал виски.
- Довольно!
Он резко опустил руки. На крик прибежали двое врачей и один из сотоварищей Инсана. Сэмпл посмотрел на него.
- Я…
Я тебя знаю.
Ты хороший человек.
Убирайся вон.
Ты не виноват.
Рикрис справится.
Кто такой Рикрис?
Я не…
Где капитан? Почему мы не встретились при смерти?
Хочу спать.
Уберите мух!
Дайте мне коктейль, я соскучился.
Все это вместе и по отдельности, мучительными медленно ползущими словами, не успевающими за мыслями, которые обгоняют реальность. Кто виноват, что время идет так медленно, что секунда тянется настолько неторопливо?.. Не спеша и неумолимо… и - неужели?!.. – бесконечно?....
Однако, как оно ни было могущественно, оно все же позволяло и проводить себя, и даже убивать – в зависимости от дня недели и времени суток. Любым способом, начиная от безобидного сна и заканчивая бессмысленным самокопанием – тут уже зависело от человека.
Самокопания были предпочтительны в короткие промежутки времени, и их избирали замкнутые люди. Более общительные собирались вместе в свободную минутку; если же эта минутка растягивалась на несколько часов, из некоторых кают доносился мерный храп.
Время от времени, регулярно, так, что экипаж уже мог приблизительно знать, когда, звучала сирена, и цвет световых панелей изменялся на тревожно-красноватый. Это означало, что пришло время очередного прыжка. До окончания обратного отсчета пристегнуть ремни и ждать, пока корабль не перейдет в гиперпространство… Пока гул двигательных установок не станет, как обычно, ровным и усыпляющим… Пока не зевнешь во весь рот, не потянешься и привычно не позавидуешь тем, у кого прыжок пришелся на время отдыха… А выполнив все это, можно идти работать дальше.
Привычно пнуть ногой дверь и выйти раньше всех, чтобы насладиться минуткой относительной тишины и покоя. Пройти по пустым коридорам, мимо кают, мимо вечно запертой двери, над которой постоянно горит красная лампа, мимо мостика, где тоже нет никого…
Он не поверил своим глазам. На мостике всегда, всегда кто-то есть. Настолько непривычный вид пустого помещения привел его в замешательство, и несколько секунд он стоял, не в силах сдвинуться с места, и тупо разглядывал приборы. Потом вошел. Оглянулся по сторонам и нетвердым шагом приблизился к компьютеру. С третьей попытки ему удалось ввести свой личный код и получить доступ к передатчику.
Его собственный голос разнесся по всему кораблю. Голос, вначале призывающий откликнуться хоть кого-то, а потом со все возрастающей тревогой зовущий на помощь.
Он переключился со внутренней связи на внешнюю, и увеличивал диапазон до тех пор, пока не достиг максимального. Но ни на одной частоте так и не услышал ничего, кроме тишины.
Тишина оглушала его. Казалось, разом исчезли все звуки, которые раньше не умолкали ни на секунду. И некоторое время он просто сидел и смотрел на мониторы. Потом, будто в полусне, встал и пошел бродить по кораблю, будто надеясь там кого-нибудь встретить.
Его внимание привлекла та самая запертая дверь – лампа над ней сменила цвет на зеленый. Он повернул ручку и толкнул дверь – она открылась, и он вошел.
И поймал себя на мысли, что никогда раньше не представлял себе, что может быть за этой дверью. А сейчас что-либо воображать было уже поздно – глупо гадать, когда узнал правду. Помечать мечты задним числом – дело бессмысленное.
Если бы он мог радоваться, то сейчас как раз был бы повод – поскольку у него не было предположений, реальность его не могла разочаровать. Он просто принял как должное увиденное – крошечную комнатку вроде склада, где на полках вдоль стен лежали диски и кое-где даже пыльные бумажные книги. Он поворошил диски – все они были без каких-либо опознавательных знаков. Сунув парочку в карман, он наклонился и стал рассматривать книги. Они представляли куда больший интерес – часть из них оказалась не чем иным как дневниками. Имя на них не было указано – пожелтевшие тетради были просто пронумерованы и свалены в кучу в углу одной из нижних полок.
Пожав плечами, Инсан взял две тетради, лежавшие сверху, и вернулся на мостик. Усевшись в кресло, он раскрыл первую.
В глаза бросились непривычные рукописные строчки. По счастью, почерк был разборчивым, и Инсан погрузился в чтение.
«… Сегодня исполняется год с того момента, как наш корабль покинул Землю. Точнее, я неверно выражаюсь – не наш, а мой корабль. Целиком и полностью он – мое детище. Я через многое прошел, добиваясь независимости этого эксперимента. Это было даже сложнее, чем построить сам корабль и собрать команду. Но нет смысла тут описывать процесс – понять это можно, только испытав самому, так зачем же зря тратить время и силы на глупые попытки объяснить кому-то…
Я снова возвращаюсь к этой мысли, которая не дает мне покоя большую часть моей жизни. Но ее отбросить не проблема. Есть другая… Другая мысль… И с каждым днем она появляется все чаще и все настойчивее зовет. Зовет сделать то, что может принести мне либо вечное счастье, либо сильнейшее разочарование. Никогда особо не любил риск… Но иногда без него и в самом деле не обойтись. Пока я могу бороться с этой мыслью, у меня есть время все просчитать. А там… там увидим.»
Следующие несколько страниц были посвящены рассуждениям о достоинствах и недостатках корабля, местами перемежавшимся описаниями красот космоса. Инсан пролистал эти страницы, особо не вчитываясь. Его внимание привлек небольшой абзац.
«… Каждый день нашего путешествия доставляет мне невыразимую радость. Никогда в жизни я не был так счастлив, как сейчас. И дело даже не в том, что впереди меня ждет открытие, которое принесет славу, деньги и прочее. Само ощущение ожидания этого события… Того, что моя жизнь не напрасна… Нет, не так… Ждать, зная, что ждешь не зря – наверное, это лучшие слова, которыми можно описать мои чувства. Понимать, что ожидаемое свершится…»
Инсан медленно закрыл тетрадь. Слишком знакомое состояние. Читать было больно, но и не читать он тоже не мог. И страницы дневника вновь увидели свет…
***
«…Судя по моим расчетам, корабль достигнет намеченной цели через пять месяцев. Осталось всего сто пятьдесят дней будоражащего ожидания… Двадцать недель сладкой дрожи предвкушения… Мысль, а точнее, сомнение, не оставляет меня ни на мгновение, и я уже не способен отогнать ее этими записями. Временами мне кажется, что мой рассудок помутился, настолько сильна борьба между этим сомнением и тем, что ведет меня к цели… но что это – то, что ведет?.. Я не могу найти точные слова, чтобы описать его. Наверное, это долг – на карту поставлены большие деньги и то, что куда важнее денег – честь и мое имя как ученого, моя репутация отличного капитана… человеческие жизни, в конце концов, а это то, что превыше всего… Хотя, в сущности, что есть все это – не более чем мгновение в вечном пути времени и истории. Все – от рождения до смерти, от слабой улыбки до величайшего счастья, от сильнейшей любви до неприязни, от боли в мышцах до мук сердца, от черного и белого, от ново…»
Как ни старался Инсан разобрать зачеркнутые слова, но не смог. Полторы строчки остались для него тайной, хотя их смысл угадать было нетрудно. В общих чертах.
«… суть лишь секунды, лишь ничто… меньше, чем ничто. Древнее как сама Вселенная ничто. Однако я повторяюсь… Я по-прежнему веду корабль прежним маршрутом, но с каждым днем делать это становится все сложнее. Я подолгу сижу перед приборами, и зачастую мне приходится сжимать кулаки до боли, чтобы удержаться от смены курса. В те минуты, когда я нахожусь в рубке, сомнение захватывает меня целиком, в отличие от остального времени. Я подумываю о том, чтобы препоручить управление моему первому помощнику, но что-то не дает мне этого сделать. Я полностью ему доверяю, мы вместе не первый рейс, но… Но вся эта экспедиция целиком и полностью – мой проект, и управлять им могу и должен я и только я. Слишком много всяких «но» на страницах этой тетради… Почему я пишу от руки? Наверное, устал от мониторов и клавиатур, а еще – потому, что они напоминают мне о рубке и приборах в ней, в которых, кажется, и поселилось это самое Сомнение. Теперь оно Сомнение с Большой Буквы. И, прежде чем я отправлюсь спать, хочу добавить еще одно – теперь я вспоминаю, что подобные мысли посещали меня и ранее, еще в моей лаборатории, еще дома… еще в юности.»
Между датой, стоящей на последней странице этой тетради, и самым близким к ней числом из найденных на первых страницах других дневников, была разница почти в месяц. Двадцать четыре дня. Возможно, существовала еще одна тетрадь, но либо была уничтожена, либо просто лежала где-то в другом месте.
«…Мы будем вечно идти к своей цели…
Это старая песенка, ее пели еще в те времена, когда для полетов на такие расстояния, как в моей экспедиции, экипаж приходилось погружать в криогенный сон. Я не помню ее целиком, лишь эту первую строчку, но мне достаточно. Я напеваю ее про себя, потому что не хочу, чтобы кто-либо из окружающих услышал и узнал или хотя бы заподозрил, насколько все изменилось. Однако, по-видимому, они и так уже что-то замечают… Хотя бы то, что мое настроение больше не меняется, оно стабильно хорошее вследствие того, что сомнение (теперь уже оно с маленькой буквы) покинуло меня. Я освободился, я проложил себе дорожку к счастью. Я пью радость большими глотками, глядя на звезды за иллюминатором. Рисунок созвездий периодически повторяется после серии прыжков, но он не надоедает. Он никогда мне не надоест. До самой смерти.»
А мне надоел, подумал Инсан, внезапно понимая, почему так давно не смотрел на звезды. Даже самое прекрасное, даже пресловутые горящий огонь и льющаяся вода, могут в конце концов наскучить. Даже самый любимый человек…
Он встряхнулся, переворачивая страницу, и, пока лист медленно падал, выпущенный из пальцев, огляделся вокруг. Все оставалось таким же молчаливым, строгим и холодным. Корабль точно так же продолжал вечное движение к недостижимой цели. Все было по-прежнему безразличным ему, Инсану.
«… Еще когда я только мучился Сомнением, пытаясь решить, что же делать, я осознавал, на какой риск иду. И дело тут совсем не в том, что это погубит мой эксперимент, что экипаж, узнав об этом, поднимет бунт и даже не в том, что я умру, так и не завершив самое главное дело моей жизни. Смерть в вечном сладком ожидании пленяла меня; мысли о бесконечном упоительном томлении затуманили мой рассудок настолько, что я упустил из виду самое главное – то, чего я буду ждать. Если нет конечной цели, нет и смысла ее ожидать. Если ты знаешь, что человек не придет на встречу, ожидание становится бессмысленным и нелепым… разве что ты можешь слепо верить в чудо. Но это не тот случай…
Никакого чуда тут нет и быть не может. Глупец, я сам лишил себя того, ради чего совершал этот поступок… Я должен был мыслить логически, уцепиться за последние проблески разума, да хоть поделиться с кем-то!.. Уж лучше бы мне осталось несколько дней настоящего счастья, чем вечная унылая череда лет, наполненных осознанием их бессмысленности. Я ощущаю, как время уходит в никуда, подсмеиваясь надо мной, человеком, попытавшимся обмануть его, но обманувшим себя. Законы мироздания не нами придуманы и не нам их менять…довольно…»
На последующих трех страницах Инсан увидел странные, на первый взгляд не имеющие смысла рисунки, но, вглядевшись, он начал понимать, что имел в виду создавший их человек. Крошечная точка, поглощаемая смеющейся пустотой. Кружок, от которого идет стрелка к чему-то вроде черной ямы. Перечеркнутые волнистые линии и рядом с ними – фигура, создающая впечатление, будто художник просто бездумно водил ручкой по листу. Еще один кружок, закрашенный почти полностью, чистой оставалась только небольшая часть, на которой было поставлено многоточие.
Эти и подобные символические рисунки почему-то утомляли, несмотря на их простоту, и Инсан поспешил пролистнуть их. Но дальше ничего не было – только пустые белые странички. Зато в двух оставшихся тетрадях нашлось еще много разных рисунков, которые, впрочем, объединяла малопонятность и при взгляде на которые становилось ясно, что рисовал их человек не в себе. Записей здесь было всего ничего, в основном они состояли из одного-двух предложений – какие-то мысли, обрывки диалогов, просто словосочетания, видимо, показавшиеся обладателю дневников «красивыми»…
Инсан собрал тетради, сложил их аккуратной стопочкой на плоском подлокотнике кресла и вышел. Какое-то время он бесцельно слонялся по коридорам, пока чувство увидеть хоть кого-то – всего одного человека, больше не надо! – не стало таким нестерпимым, что он готов был кричать. Но почему-то не мог. И, ко всему прочему, в его мозгу вспыхнула мысль, которая буквально превратила его в неподвижную статую – он не способен был уже не только кричать, но и двигаться, дышать и даже моргать.
Он сам этого хотел.
Он мечтал об этом, как капитан мечтал о вечном движении к цели, забыв о том, что этой цели больше нет.
Они оба попались в ловушку недальновидности.
Инсан попытался отмахнуться от этой мысли, как капитан от своего Сомнения, но она прочно опутала его, мешая сосредоточиться на чем-нибудь кроме нее самой. Он старался пошевелиться, сдвинуть хоть немного руку или ногу в сторону, хотя бы сделать вдох. Чувствовал, что ему не хватает воздуха. Он ощутил, как падает, но боли от удара об пол не было. Наоборот, он осознал, что лежит на чем-то довольно мягком, напоминающем койку. Перед глазами кружились какие-то лица, часть из них была вполне узнаваема – его коллеги, такие же, как он сам, обреченные на гибель в вечном полете по кругу. Он хотел сказать им это, но почувствовал, что его рот и нос закрывает какая-то пластиковая штуковина.
Лица вокруг постепенно приобретали четкость. Инсан слышал звуки, но не мог понять, что говорят эти люди. Он наконец-то смог моргнуть и пошире открыть глаза, а спустя секунду – пошевелить рукой. При этом народ заметно оживился, пластиковую штуку, оказавшуюся кислородной маской, убрали, и Инсан сделал вдох. Выдох, еще вдох и еще выдох.
- Измените курс.
Двое, склонившиеся над ним, переглянулись. Остальные взволнованно переспрашивали, что он сказал, а услышав это от сотоварищей, недоуменно улыбались.
- Измените курс корабля, иначе мы… - Инсан запнулся, поняв, как нелепо звучит то, что он говорит. В толпе он приметил молодого человека, младшего лейтенанта, которого знал как разумного и хладнокровного индивида. – Рикрис, подойдите…
Молодой человек приблизился и наклонился к койке.
- Рикрис, вы знаете каюту, над которой всегда горит красная лампа. Я вам доверяю. Найдите код к замку – кто-то же должен его знать, или подберите сами, компьютерщики вам помогут. В крайнем случае – вырежьте дыру в двери и проберитесь внутрь. Там найдете полки… на одной из них тетради. Пролистайте их и найдите координаты. Мы идем неверным курсом… Рикрис, вы слушаете? Вы сделаете это?
- Я не имею таких полномочий, сэр. Приказ капитана мог бы…
- Капитан никогда не отдаст такого приказа. Я прошу вас. Это важно…
- Да, сэр. Это важно. – Голос Рикриса звучал твердо и хладнокровно, - я понимаю.
Он выпрямился и вышел из каюты, несколько человек последовали за ним. Врач подошел к Инсану, просмотрел показания приборов, нажал несколько кнопок, увеличивая подачу кислорода, и тоже удалился. Через пять минут, когда каюту покинули все остальные, Инсан сел на койке и обхватил голову руками. Он больше не думал о капитане, о курсе и о том, выполнит ли молодой Рикрис его просьбу. Он думал о себе. О собственной участи. Как жить, когда исполнение мечты не принесло ничего, кроме страшной боли? За что цепляться, как отыскивать новую цель… Цель – это слово снова вернуло его мыслями к капитану, и он впервые задумался над тем, что с ним случилось, и вполне ясно и четко представил себе ответ на этот вопрос, а заодно и на свой собственный, раз уж их ситуации были так похожи. Быстро промелькнул обрывок жалости, что они не встретились, пока капитан был жив. Инсан задумчиво смотрел на датчики на своих руках, на прибор перед ним, тихо моргающий зелеными и оранжевыми огоньками.
Нет счастья.
Нет конца.
Нет нового.
Он так сильно стиснул виски руками, что перед глазами помутилось. Он не знал, что делать. Он не хотел жить. Он не желал умирать. Он знал, что все безнадежно, но все-таки в нем упрямо жила нелогичная маленькая надежда. Он находил сотни способов утоления свой боли и знал, что ни один из них не является подлинным «лекарством». Он запутался. Мысли крутились в голове с бешеной скоростью, но он все равно успевал их понять, все до единой, и это мучило его, как мучили бы тысячи голосов, кричащих в уши, дающих советы, обвиняющих и утешающих одновременно. Инсан еще сильнее сжал виски.
- Довольно!
Он резко опустил руки. На крик прибежали двое врачей и один из сотоварищей Инсана. Сэмпл посмотрел на него.
- Я…
Я тебя знаю.
Ты хороший человек.
Убирайся вон.
Ты не виноват.
Рикрис справится.
Кто такой Рикрис?
Я не…
Где капитан? Почему мы не встретились при смерти?
Хочу спать.
Уберите мух!
Дайте мне коктейль, я соскучился.
Все это вместе и по отдельности, мучительными медленно ползущими словами, не успевающими за мыслями, которые обгоняют реальность. Кто виноват, что время идет так медленно, что секунда тянется настолько неторопливо?.. Не спеша и неумолимо… и - неужели?!.. – бесконечно?....
@музыка: Velvet Underground
@темы: Рассказ
-
-
18.02.2009 в 10:25"Корябнуло" только одно...
В глаза бросились непривычные рукописные строчки.
Думаю, лучше сказать уже (давно) непривычные для глаз (для чтения) строчки. Понимаете почему?
Особое внимание хотелось бы обратить на так называемый темп произведения. Я оценила то, что весь текст "идет" размеренно, не сбиваясь, без неоправданных скачков. Это очень хорошо.
В целом произведение получилось серьезное, глубокое, немного мистическое, со своим определенным настроением.
Хороши и образы. К примеру, образ времени-часов в самом начале. Правда, я очень огорчилась, что "время" в том самом начале и закончилось. Думаю, центровые образы нужно нитью, стержнем тянуть по всему произведению.
Время было единственным капитаном.
Помечать мечты задним числом – дело бессмысленное.
вот это просто шикарно)
Очень яркая и комната с дисками и книгами, если рассматривать ее как олицетворение "хванилища идей-мыслей", которые не дают героям покоя, но так и остаются в стенах, замкнутом пространстве.
Ваши символы можно разбирать очень и очень долго) И это, безусловно, похвально.
Немного меня огорчила натянутость произведения. Конечно, это мое субъективное мнение. Глубокие философские мысли, идущие одним потоком, читать очень сложно, для этого необходима подготовка, база, вы же понимаете) Хотя, конечно, это не является недостатком, поскольку произведения-поток сознания имеет право на существование (и уже давно существует в литературе). Просто я не являюсь его поклонником.
Не понравилось мне название, уж извините. Объясню почему) Безусловно, заголовок должен кратко представлять нам идею всего текста (возможно, с интригой). Заголовок же, сразу называющий основные мысли (к тому же далеко не все) на мой взгляд, удачным не назовешь. К тому же, он не слишком красив. Ваше творение достойно лучшего названия))
Ну и последнее) определение жанра как "рассказ" у меня вызывает большое сомнение.
Спасибо за хорошее произведение и внимание))
-
-
18.02.2009 в 10:34-
-
18.02.2009 в 10:43Я так и подумала) но название все равно должно быть)) мне бы хотелось увидеть что-нибудь ярко-метафоричное))
А по поводу рассказа... Нет, дело не в размере. Просто рассказ - это краткое изображения события, какого-л эпизода из жизни героя. А в вашем творении суть совсем не в том, что кто-то гулял по кораблю. Определение жанра - это вообще дело сложное)) Просто я чувствую, что слова "рассказ" мало) Лучше придумать что-нибудь посложнее) К примеру, можно добавить эпитет "философский". Как-то так)
-
-
18.02.2009 в 23:04-
-
26.02.2009 в 21:48