«Три миллиона жизней – это плата за независимость.
Казалось бы, что проще – сдохнуть? Но зависимость
От жизни не даст тебе свободы…»Дьявол, ну что за бред слушает Колин! Почему очередное «утро» должно начинаться с этой или какой-нибудь другой паршивой музыки? Ещё не проснулся толком, а уже хочется сдохнуть и вообще больше никогда никуда не подниматься.
- Дик.
- А?
- Че «а», вставай давай, - на соседнем лежаке заворочался Кеннет.
Матрас колыхается подо мной при малейшем движении точно кусок желе. Словом, он кажется таким же холодным и скользким.
Мерзость.
- На, пей.
Шарлотта протянула стакан, откуда подозрительно тянуло плесенью. Не, пенициллин – это, конечно, круто и полезно, но за каким чертом им вот так прямо с утра пичкать?
Глаза у Шарлотты холодные, белесо-зеленые с голубизной. Точно поросль этого самого пенициллина на корке прошлогоднего хлеба. Девочка она, конечно, хорошая, тихая но… Лучше смотреть на приборные панели, чем на ее чахлую фигуру, бледные рыхловатые щеки и короткие волосы цвета паутины.
- О, Дик, здорово!
В отсек ввалился долговязый Колин – меломан фигов – разбуженный раньше всех и уже успевший умыться. Хоть кто-то среди нас пытается изобразить радость от очередного «утра» – какое бишь оно у нас по счету?
...Колин, Кеннет, Шарлотта и я, Дик Торнтон, – вот и вся команда нашей раздолбанной байдарки. Примитивного курьерского корабля, занесенного черт знает в какие закоулки солнечной системы.
Отважные путешественники, бороздящие просторы большого космоса… Ха!
Я аж кашей поперхнулся, когда об этом подумал.
- Ты чего? - встрепенулся Кеннет, технарь наш.
- Ничего. Жуй.
Каша не каша, а размазня какая-то. Почти столь же отвратная, как утренний коктейль «Здоровье», приготовленный Шарлоттой.
Иногда я думаю – надо ж, наверное, как-нибудь типа эта… род продолжить. Мы вроде как из последних. Но, глядя на Шарлотту…
Нет, лучше не глядеть.
А ведь она ждет. Надеется и ждет, что когда-нибудь хоть один из нас – ладно уж я или Колин, но здоровяк Кеннет, из которого здоровье прет даже в таких условиях – все-таки затащит ее в каюту перед нашим очередным сном.
Но нет. Проходит один «день», потом второй – «день» за «днем». И даже Кеннет мнется, жмется и прыгает в койку едва ли не первым.
Раз они подвалили ко мне оба, мол, ты капитан, так и рули давай. Ну, я им подробно объяснил, какой дорогой, в пределах байдарки, они могут дружно шагать. Но черти грызут, да.
Должен ли я что-то, если никто никому ничего уже не должен?
Занесло нас далеко, почти к главному поясу астероидов – в систему влетела какая шалава-комета и нам пришлось рулить в стороне от обычных трасс. Ну и вырулили. А когда полетели обратно…
На Землю хотели запрыгнуть, поскольку нам по контракту нужно было мелкую партию товара на Луну доставить.
Летели долго – не ближний свет, как-никак. А потом…
Самое паршивое, что мы не знали, что произошло – ну, не знали мы!
- Дик, Дик, мать твою!
- Чего?
- Да чтоб мне сдохнуть – гляди!!
- Куда глядеть? - Колин был форменно вне себя и, бестолково тыча пальцем в монитор, заляпывал и без того мутный экран.
Его аж колотило – челюсть тряслась, на губах пузырилась слюна, а глаза косили больше обычного. Пришлось отодвинуть беднягу в сторону и посмотреть, что ввело в такой ступор нашего штурмана.
До Земли оставалось лететь всего ничего.
Но Земли не было.
И Луны не было.
Не было! Совсем! Вообще!
Как нет волос на лысине. Как нет воздуха в вакууме. Как нет ничего в Шарлоте, что хоть отдаленно напоминало бы даже слово «привлекательность»!
Земли не было…
Колин заплакал – заскулил тонко, как пеленгатор. Сполз под приборную панель. Кеннет матерился – так грязно, как я не слышал даже в свою бытность портовым грузчиком. Девчонка-медичка, которую мы подобрали со встречного гражданского корабля, держалась, пожалуй, крепче пацанов.
Я судорожно пытался хоть что-то найти – сканировал расстояние, сверялся с графиками и картами. Может, мы сошли с ума? Ополоумели за три года шатания по трассам? Сдурели вконец!
О боже, Аллах, Будда или кто там есть! Пусть бы было так!
Но нет.
Мы были. А Земли и Луны нет.
Когда-то в детстве, бегая по улицам в пригороде Денвера, я мечтал свалить нафиг. Умирая от скуки в школе, тыря чипсы в супермаркете, выбивая из детворы во дворе свои первые карманные деньги – всё это время я мечтал свалить к чертям собачьим, прочь отсюда. Видя ночное небо – мутное и палевое от вечной трубной копоти – я продолжал мечтать.
Мечтал, не признаваясь никому – ни дружку, который схлопотал свой первый срок уже в 13 лет, ни подружке, которую впервые поимел в машине её мамочки, ни своим предкам, которые всю жизнь горбатились на заводе. Им всем чхать было на меня. А мне на них.
Я хотел туда, вверх. Где, наверное, было чище и свежее, чем на земле, от которой вечно несло дизелем и бензином.
И в церкви, куда меня с сестрами таскала наша полоумная мамаша, я просил только об одном: эй, кто ты там есть сверху, дай на себя посмотреть!
В порту, куда я нанялся грузчиком, мне казалось, что даже железо пахнет по-другому. Железо, валяющееся в нашем пригороде, воняло ржавчиной. Здесь, на космодроме, сталь пахла правильно, так как нужно – холодной чистотой и смазкой.
Я ж надеялся, я продолжал мечтать. Впервые очутившись на орбите и крутясь на ней вокруг пятнистого облачного шарика, я испытывал ни с чем не сравнимое превосходство – на-ка, выкусите все! Вы снизу, а я сверху! И желал – страстно, как никогда не желал ни одну девчонку! – чтоб глаза мои её, эту Землю, больше никогда не видели.
Пожалуй, то единственное, что было действительно неплохим на нашей байдарке – так это средства связи. Первые пять суток я просто не вылезал из рубки, судорожно рассылая сигналы по всем доступным каналам. Я сам себе напоминал то ли Робинзона, то ли графа Монте-Кристо, про которого никогда не вспомнит Дюма и который сгниёт в замке Иф, не достучавшись ни до кого.
Откликнулись четыре корабля – две баржи, большой почтовик и один катер геологической разведки. Все они тоже ничего не знали. Радист одной из барж вроде как случайно слышал какие-то сигналы, передаваемые по каналу, предназначенному для пассажирских кораблей. Вроде как им всем было приказано пришвартоваться в ближайшим к ним портам на Луне и Земле. Вроде как…
Мы договорились встретиться у Фобоса через пять месяцев.
Прошла уже половина срока. Раз в две недели у нас наступало «утро» – мы выкарабкивались из анабиоза, завтракали, выпивали мерзостную витаминно-медикаментозную жижу, которую готовила Шарлотта, пытаясь хоть как-то компенсировать наш скудный рацион. Колин проверял курс, Кеннет следил за работой систем, Шарлотта инспектировала остатки еды и воды, я проверял… В первую очередь я проверял свой рассудок и только потом – наличие сигналов в эфире.
Баржи шли ровно и медленно, катер выходил на связь через раз, а почтовик уже ждал на месте – с самого начала он был ближе всех к Марсу.
Всех вместе нас было две дюжины человек – две дюжины на четыре корабля и хренову тучу пустых космических миль в пределах солнечной системы. Двадцать три мужика и одна женщина.
Что мы будем делать, когда, наконец, встретимся на орбите, мы не знали. Сейчас была цель – встретиться. И всё. Шаг вправо, шаг влево – безумие. А эта роскошь была чрезмерно роскошной, чтобы позволить себе ее.
Мы летели на встречу с теми, кто, как и мы, не успел вернуться на Землю. Кто, как и мы, больше никогда ее не увидит.
И, что самое страшное, никто из нас так и не узнает, что же произошло.
Наступил «вечер» и мы поплелись укладываться. Шарлотта вновь смотрела нам в след глазами цвета плесени и вновь никто, даже Кеннет, не сумел побороть ужаса.
Мне в очередной раз пришлось быть последним и наблюдать, как замирают и, погружаясь в мгновенный «сон», словно оледеневают лица команды.
Я последним улегся, но почему-то медлил захлопнуть крышку. Под веками пестрели смутные пятна и хотелось завыть.
Хотелось…
Следовать туда, где горы вспарывают небо. Где ветер заплетается в шалфее, где запах дыма несет в себе только аромат еды и древесной золы.
Следовать туда.
За вереницей, по следам предшествующих.
Следовать во сне. Потому что только во сне можно чувствовать и обонять то, чего в жизни не ощущал.
Следовать за призраком цели. Следовать…
Последнее, что я успел расслышать перед тем, как щёлкнул запор капсулы, была очередная назойливая мелодийка, доносившаяся со стороны Колина – этот детина не желал расставаться с плеером даже в анабиотическом «сне».
Я засыпал, а в мозгу звучала песня с названием – я почему-то запомнил его – «Феникс больше не воскреснет»…
Не хочешь насладиться последними деньками?
Планета едет к черту, похоже, вмести с нами
Ты думаешь, что в силе хоть что-то изменить?
Понять, простить, оставить,
Очистить и забыть…
Да нет, дружок, все поздно – загнись в ладу с собою.
Прошу лишь об одном я: оставь ее в покое.
-
-
13.11.2009 в 22:38очень живо и осязаемо.
только... прогоните хотя бы через ворд - есть 3-4 несогласованных по падежам и числам словосочетания.
)
-
-
13.11.2009 в 23:17Спасибо)
Ворд не всегда указывает на несостыковки, да и писалось ночью — проглядела, видимо)
-
-
15.11.2009 в 07:41поправимо. если захочется и будет время
)
-
-
15.11.2009 в 15:00-
-
15.11.2009 в 21:14Исправила то, что увидела.
Благодарю за замечания)
White fluffy hedgehog
Спасибо)
-
-
17.11.2009 в 13:47в моей фленте был вариант получше. за авторством Мирового Зла,хехе.
-
-
17.11.2009 в 13:58Да, грелочный, но не фик)
в моей фленте был вариант получше. за авторством Мирового Зла,хехе.
Ссылкой угостите?
-
-
17.11.2009 в 15:32residentevil666.diary.ru/p83781578.htm
-
-
17.11.2009 в 15:38Спасибо.