Ветер, бегущий по воде
Выкладываем на ваш суд плод нашего с Тень от половины пятого, творчества. Надеемся, что вам понравится. Приятного чтения! Ждём мнений и критики.
БитваОна курит свои тонкие сигареты и рассказывает мне о том, что я должен делать. Наша игра внезапно приобретает совсем невесёлый, давящий тон.
- Тебе бы стоило научиться смотреть на жизнь проще, знаешь ли… - она делает очередную глубокую затяжку и, немного нелепо двигая губами, пытается пускать кольца дыма прямо в воздушное пространство кухни. Кстати, очень важно, что мы с ней сидим именно на кухне. Так вышло, что она стала постоянным местом наших словесных баталий. Моя кухня, пережившая не одно поколение моей семьи, и сейчас переживающая меня, стала нашим полем боя. Каждый вечер после шести часов я готовился к тому, что в мою дверь позвонит она. Кто «она»? Мой собеседник. Честно говоря, я даже не знаю, как её зовут, или чем она занимается. Просто в один прекрасный вечер она позвонила в мою дверь и, не переступая через порог, многозначительно распахнула передо мной большой целлофановый пакет до верху наполненный пивными бутылками. Эти вот бутылки самым причудливым образом и положили начало нашей дружбе.
Или не дружбе, а войне?.. Войне «понарошку», потому что никак больше наши вечера я охарактеризовать не могу.
Так или иначе, с тех пор прошло уже три месяца, и все эти месяцы она исправно приходила ко мне домой с пакетом, полным бутылок. У неё ещё была ключевая фраза, которую она использовала вместо приветствия. Обычно она спрашивала у меня прямо с порога:
- Ну что, готов к битве?..
А я чаще просто кивал и, улыбаясь, забирал у нее из рук пакет. Бутылки, между прочим, очень важны здесь. Хотя основной целью наших встреч было вовсе не распитие спиртного, но всё равно без «этих самых» зелёных бутылок, полных янтарной жидкости, наши посиделки не мыслились вовсе. Она любила говорить, что «эти самые» бутылки создают атмосферу. Именно бутылки, а не их содержимое. Это важно. Как очень важно и то, что она всегда курила тонкие дамские сигареты. И когда однажды я спросил её, почему она курит именно их, подозревая, что делает это, чтобы подчеркнуть собственную женственность, но моя гостья, совершенно спокойно ответила мне, что не видит разницы между дамскими и мужскими сигаретами. Табак, дескать, везде один. И не имеет никакого значения, скручен он в тонкую и длинную сигарету или наоборот.
Вот и сегодня, мы сидим в моей кухне на старых белых табуретках, вокруг нас – батарея пустых бутылок, а на столе только две початые пачки сигарет и пепельница из-за переполняющих её окурков похожая на ёжика. Мы курим и ведём разговор. Перескакиваем с одной темы на другую, будто резиновые мячики, прыгающие по ступенькам. И всякий раз попадая на новую ступеньку, тихонечко сталкиваемся друг с другом. Таковы уж правила наших бесед - мы должны спорить. Именно в этих спорах и заключается смысл этих вечеров. В маленьких локальных битвах, где поле боя – эта кухня.
А в конце всех наших посиделок перед уходом ровно за пять минут до полуночи она оставляет после себя какой-нибудь нелепый и совсем ненужный мне совет. Как и сейчас. Здесь и сейчас.
- Тебе нужно быть проще, потому что иначе ты долго не проживёшь, друг.
Я, исподлобья глядя на неё, улыбаюсь уголками губ.
- А разве я хочу жить долго? Думаешь, мне это нужно?
Она ничего не отвечает. Впервые она не подхватывает мои слова, чтобы разнести их в клочья, а просто встает со своего места и молча выходит в прихожую. Я иду вслед за ней. Пытаюсь заставить её продолжить мысль. Сначала словами, а потом, не выдержав, хватаю её за плечо. Она отдёргивает мою руку, но ничего не говорит. Молча одевается. Я стою напротив, ошалело наблюдая за ней.
- Знаешь, тебе стоит понять одну вещь, – говорит она, завязывая шнурки на высоких ботинках. – Птицы, никогда не думают о том, для чего они летают. Это только с земли их полёт кажется чудом аэродинамики. На самом же деле они просто расправляют крылья и летят. Может и нам стоит так же просто принимать свою жизнь такой, какая она есть?.. Иначе, знаешь, играя в солдатики всю жизнь, мы оказываемся обречены умереть в их окружении. Не живых людей, а игрушечных солдатиков. Ну, или пустых пивных бутылок.
- К чему ты говоришь это мне?.. – я начинаю злиться. – Какое ты вообще имеешь право учить меня жизни?
Она, завязав шнурки, встаёт, по-солдатски салютует мне и, громко хлопнув дверью, уходит. А я остаюсь один, пожираемый злостью изнутри. Возвращаюсь на кухню, сажусь за стол, подперев голову руками. И в ту самую минуту, когда, закрыв глаза, я начинаю прислушиваться к тишине, я чётко понимаю, что она больше не придёт. И теперь я останусь один. Совсем один. Или, наедине?
***
Она не знала, почему выбрала именно его. Его квартиру. Его кухню. Его руки. Его волосы. Его голос.
На протяжении трех месяцев она каждый вечер около шести стояла у его обитой черным дерматином двери, чуть касаясь кнопки звонка заледеневшими пальцами. И каждый раз ей требовалось чуть дольше вздоха, чтобы решиться и позвонить.
Отдав ему пакет с любимым пивом (они всегда пили одну и ту же марку), она скидывала тяжелые ботинки, проходила в теплую кухню и нетерпеливо распечатав упаковку Вирджинии Слимз с наслаждением затягивалась. Однажды он спросил ее, почему она курит только тонкие сигареты. На самом деле ей наплевать, ответила она тогда. Табак везде одинаковый.
Подперев щеку ладонью, она любила смотреть на его руки. Изящными длинными пальцами он неторопливо вынимал сигарету из ее пачки, также неторопливо наклонялся к ней, чтобы прикурить от ее сигареты. Его длинные волосы чуть щекотали ей щеку.
А еще они спорили. Всегда спорили.
Что бы она ни сказала… Что бы он ни ответил… Их мнения не совпадали никогда. В нереально долгих спорах в двух секундах от бесконечности они доказывали друг другу свое мнение, не слыша и не желая слышать доводов друг друга. Слова рассыпались по замкнутому пространству кухни, сталкивались и разлетались снова, больше уже не соприкасаясь. В этом бесконечном кружении она чувствовала каждый его вздох. И никогда не соглашалась с его мнением. Ни единого раза.
Старенький холодильник, белые шаткие табуретки… Блюдце, служившее им пепельницей, на пустом столе… Неумолимые часы над дверью… Все это, казалось ей, впитывает каждый их вздох. Забывая о времени, вели они свои нескончаемые споры обо всем на свете.
Прихлебывая пиво, он терпеливо ждал, пока она выскажется. Порой ей казалось, что прежде чем начать говорить, он пробует на вкус каждое слово. И всякий раз перед тем, как сказать что-то, он слегка улыбался – одними уголками губ – и на секунду закрывал глаза. А она пыталась поймать тень от его ресниц на щеке.
У нее вошло в привычку перед уходом давать ему какой-нибудь ужасно важный бесполезный совет. Бесполезный с его точки зрения. Что бы она ни говорила, он лишь молча кивал, улыбался и… тут же приводил тысячу доводов бесполезности ее совета. Иногда ее это злило. Вот как сегодня.
- Послушай, ты должен проще относиться к жизни – тогда проживешь дольше. – Она затянулась и попыталась выдохнуть дым колечком, но упрямое облачко растворилось, так и не приняв идеальной формы.
- Дольше? - его голос словно заледенел, - Думаешь, мне действительно это нужно?
Раздавив почти целую сигарету в блюдце, она молча встала и прошла мимо него в коридор.
- Эй, подожди. Я не закончил! – он схватил ее за плечо, и впервые ее передернуло от прикосновения его тонких пальцев. По-прежнему не говоря не слова, она лишь посмотрела на него – и он тут же разжал руку. Она начала зашнуровывать ботинки.
- - Знаешь, почему птицы летают? –спросила она тихо. – Я – нет. И они сами тоже не знают. Да им это и не нужно. Все, что действительно важно для них – это сам полет. Вот так просто.
- Что ты хочешь этим сказать? – Глаза ледышки. Кажется, он начал закипать.
Она лишь покачала головой.
- Жизнь – это битва. Сражение оловянных солдатиков. Но всю жизнь проводя среди этих бездушных игрушек, мы рискуем и умереть в их окружении. Ну, или в окружении пустых пивных бутылок.
– Да кто дал тебе право давать мне советы? – взорвался он.
Она выпрямилась, по-военному отсалютовала ему и ушла, громко хлопнув дверью. Надоело. Надоело! НАДОЕЛО! Его квартира. Его кухня. Его руки. Его волосы. Его голос. И эти их бесконечные споры ни о чем!
Выскочив из подъезда, она прислонилась спиной к железной двери и беззвучно всхлипнула. Мальчишка! Да что он понимает. Он…
А мгновение спустя она уже бежала по лестнице. Назад. В его пропахшую ее сигаретами квартиру.
- Глупый. Даже дверь не закрыл. – Она неслышно вошла в кухню, не снимая ботинок. В окружении пустых бутылок из-под их любимого пива, он сидел за столом, уронив голову на руки, так что его длинные волосы темным веером рассыпались по плечам.
Ступая на цыпочках, словно боясь разбудить его, она подошла и положила руки ему на плечи. Он вздрогнул и вскинул голову, и она увидела свое отражение в его черных, как ночь, зрачках.
- Знаешь, просто или сложно… Все это ерунда. Просто будь собой. Договорились? – прошептала она едва слышно.
Несколько секунд он молчал, словно пробуя слова на вкус. Но потом лишь кивнул, закрыв глаза. И ей, наконец, удалось поймать губами тень от его ресниц на щеке.
БитваОна курит свои тонкие сигареты и рассказывает мне о том, что я должен делать. Наша игра внезапно приобретает совсем невесёлый, давящий тон.
- Тебе бы стоило научиться смотреть на жизнь проще, знаешь ли… - она делает очередную глубокую затяжку и, немного нелепо двигая губами, пытается пускать кольца дыма прямо в воздушное пространство кухни. Кстати, очень важно, что мы с ней сидим именно на кухне. Так вышло, что она стала постоянным местом наших словесных баталий. Моя кухня, пережившая не одно поколение моей семьи, и сейчас переживающая меня, стала нашим полем боя. Каждый вечер после шести часов я готовился к тому, что в мою дверь позвонит она. Кто «она»? Мой собеседник. Честно говоря, я даже не знаю, как её зовут, или чем она занимается. Просто в один прекрасный вечер она позвонила в мою дверь и, не переступая через порог, многозначительно распахнула передо мной большой целлофановый пакет до верху наполненный пивными бутылками. Эти вот бутылки самым причудливым образом и положили начало нашей дружбе.
Или не дружбе, а войне?.. Войне «понарошку», потому что никак больше наши вечера я охарактеризовать не могу.
Так или иначе, с тех пор прошло уже три месяца, и все эти месяцы она исправно приходила ко мне домой с пакетом, полным бутылок. У неё ещё была ключевая фраза, которую она использовала вместо приветствия. Обычно она спрашивала у меня прямо с порога:
- Ну что, готов к битве?..
А я чаще просто кивал и, улыбаясь, забирал у нее из рук пакет. Бутылки, между прочим, очень важны здесь. Хотя основной целью наших встреч было вовсе не распитие спиртного, но всё равно без «этих самых» зелёных бутылок, полных янтарной жидкости, наши посиделки не мыслились вовсе. Она любила говорить, что «эти самые» бутылки создают атмосферу. Именно бутылки, а не их содержимое. Это важно. Как очень важно и то, что она всегда курила тонкие дамские сигареты. И когда однажды я спросил её, почему она курит именно их, подозревая, что делает это, чтобы подчеркнуть собственную женственность, но моя гостья, совершенно спокойно ответила мне, что не видит разницы между дамскими и мужскими сигаретами. Табак, дескать, везде один. И не имеет никакого значения, скручен он в тонкую и длинную сигарету или наоборот.
Вот и сегодня, мы сидим в моей кухне на старых белых табуретках, вокруг нас – батарея пустых бутылок, а на столе только две початые пачки сигарет и пепельница из-за переполняющих её окурков похожая на ёжика. Мы курим и ведём разговор. Перескакиваем с одной темы на другую, будто резиновые мячики, прыгающие по ступенькам. И всякий раз попадая на новую ступеньку, тихонечко сталкиваемся друг с другом. Таковы уж правила наших бесед - мы должны спорить. Именно в этих спорах и заключается смысл этих вечеров. В маленьких локальных битвах, где поле боя – эта кухня.
А в конце всех наших посиделок перед уходом ровно за пять минут до полуночи она оставляет после себя какой-нибудь нелепый и совсем ненужный мне совет. Как и сейчас. Здесь и сейчас.
- Тебе нужно быть проще, потому что иначе ты долго не проживёшь, друг.
Я, исподлобья глядя на неё, улыбаюсь уголками губ.
- А разве я хочу жить долго? Думаешь, мне это нужно?
Она ничего не отвечает. Впервые она не подхватывает мои слова, чтобы разнести их в клочья, а просто встает со своего места и молча выходит в прихожую. Я иду вслед за ней. Пытаюсь заставить её продолжить мысль. Сначала словами, а потом, не выдержав, хватаю её за плечо. Она отдёргивает мою руку, но ничего не говорит. Молча одевается. Я стою напротив, ошалело наблюдая за ней.
- Знаешь, тебе стоит понять одну вещь, – говорит она, завязывая шнурки на высоких ботинках. – Птицы, никогда не думают о том, для чего они летают. Это только с земли их полёт кажется чудом аэродинамики. На самом же деле они просто расправляют крылья и летят. Может и нам стоит так же просто принимать свою жизнь такой, какая она есть?.. Иначе, знаешь, играя в солдатики всю жизнь, мы оказываемся обречены умереть в их окружении. Не живых людей, а игрушечных солдатиков. Ну, или пустых пивных бутылок.
- К чему ты говоришь это мне?.. – я начинаю злиться. – Какое ты вообще имеешь право учить меня жизни?
Она, завязав шнурки, встаёт, по-солдатски салютует мне и, громко хлопнув дверью, уходит. А я остаюсь один, пожираемый злостью изнутри. Возвращаюсь на кухню, сажусь за стол, подперев голову руками. И в ту самую минуту, когда, закрыв глаза, я начинаю прислушиваться к тишине, я чётко понимаю, что она больше не придёт. И теперь я останусь один. Совсем один. Или, наедине?
***
Она не знала, почему выбрала именно его. Его квартиру. Его кухню. Его руки. Его волосы. Его голос.
На протяжении трех месяцев она каждый вечер около шести стояла у его обитой черным дерматином двери, чуть касаясь кнопки звонка заледеневшими пальцами. И каждый раз ей требовалось чуть дольше вздоха, чтобы решиться и позвонить.
Отдав ему пакет с любимым пивом (они всегда пили одну и ту же марку), она скидывала тяжелые ботинки, проходила в теплую кухню и нетерпеливо распечатав упаковку Вирджинии Слимз с наслаждением затягивалась. Однажды он спросил ее, почему она курит только тонкие сигареты. На самом деле ей наплевать, ответила она тогда. Табак везде одинаковый.
Подперев щеку ладонью, она любила смотреть на его руки. Изящными длинными пальцами он неторопливо вынимал сигарету из ее пачки, также неторопливо наклонялся к ней, чтобы прикурить от ее сигареты. Его длинные волосы чуть щекотали ей щеку.
А еще они спорили. Всегда спорили.
Что бы она ни сказала… Что бы он ни ответил… Их мнения не совпадали никогда. В нереально долгих спорах в двух секундах от бесконечности они доказывали друг другу свое мнение, не слыша и не желая слышать доводов друг друга. Слова рассыпались по замкнутому пространству кухни, сталкивались и разлетались снова, больше уже не соприкасаясь. В этом бесконечном кружении она чувствовала каждый его вздох. И никогда не соглашалась с его мнением. Ни единого раза.
Старенький холодильник, белые шаткие табуретки… Блюдце, служившее им пепельницей, на пустом столе… Неумолимые часы над дверью… Все это, казалось ей, впитывает каждый их вздох. Забывая о времени, вели они свои нескончаемые споры обо всем на свете.
Прихлебывая пиво, он терпеливо ждал, пока она выскажется. Порой ей казалось, что прежде чем начать говорить, он пробует на вкус каждое слово. И всякий раз перед тем, как сказать что-то, он слегка улыбался – одними уголками губ – и на секунду закрывал глаза. А она пыталась поймать тень от его ресниц на щеке.
У нее вошло в привычку перед уходом давать ему какой-нибудь ужасно важный бесполезный совет. Бесполезный с его точки зрения. Что бы она ни говорила, он лишь молча кивал, улыбался и… тут же приводил тысячу доводов бесполезности ее совета. Иногда ее это злило. Вот как сегодня.
- Послушай, ты должен проще относиться к жизни – тогда проживешь дольше. – Она затянулась и попыталась выдохнуть дым колечком, но упрямое облачко растворилось, так и не приняв идеальной формы.
- Дольше? - его голос словно заледенел, - Думаешь, мне действительно это нужно?
Раздавив почти целую сигарету в блюдце, она молча встала и прошла мимо него в коридор.
- Эй, подожди. Я не закончил! – он схватил ее за плечо, и впервые ее передернуло от прикосновения его тонких пальцев. По-прежнему не говоря не слова, она лишь посмотрела на него – и он тут же разжал руку. Она начала зашнуровывать ботинки.
- - Знаешь, почему птицы летают? –спросила она тихо. – Я – нет. И они сами тоже не знают. Да им это и не нужно. Все, что действительно важно для них – это сам полет. Вот так просто.
- Что ты хочешь этим сказать? – Глаза ледышки. Кажется, он начал закипать.
Она лишь покачала головой.
- Жизнь – это битва. Сражение оловянных солдатиков. Но всю жизнь проводя среди этих бездушных игрушек, мы рискуем и умереть в их окружении. Ну, или в окружении пустых пивных бутылок.
– Да кто дал тебе право давать мне советы? – взорвался он.
Она выпрямилась, по-военному отсалютовала ему и ушла, громко хлопнув дверью. Надоело. Надоело! НАДОЕЛО! Его квартира. Его кухня. Его руки. Его волосы. Его голос. И эти их бесконечные споры ни о чем!
Выскочив из подъезда, она прислонилась спиной к железной двери и беззвучно всхлипнула. Мальчишка! Да что он понимает. Он…
А мгновение спустя она уже бежала по лестнице. Назад. В его пропахшую ее сигаретами квартиру.
- Глупый. Даже дверь не закрыл. – Она неслышно вошла в кухню, не снимая ботинок. В окружении пустых бутылок из-под их любимого пива, он сидел за столом, уронив голову на руки, так что его длинные волосы темным веером рассыпались по плечам.
Ступая на цыпочках, словно боясь разбудить его, она подошла и положила руки ему на плечи. Он вздрогнул и вскинул голову, и она увидела свое отражение в его черных, как ночь, зрачках.
- Знаешь, просто или сложно… Все это ерунда. Просто будь собой. Договорились? – прошептала она едва слышно.
Несколько секунд он молчал, словно пробуя слова на вкус. Но потом лишь кивнул, закрыв глаза. И ей, наконец, удалось поймать губами тень от его ресниц на щеке.
