[queen of my own world]

я под ноги тебе сею грёзы свои-
очень мягко ступай,как идёшь по воде,
по мерцанию волн красноватой зари,
восходящей ростками на сердце мечте.

я под ноги тебе сею грёзы свои-
очень мягко ступай,не буди тишину,
над неверием голубем мягко пари.
отдаю ведь тебе над землей вышину.

@темы: Стихи

---

[solo invierno]

Мне так просто любить тебя в блеске и ломкости света,
В зеркалах, исказивших иллюзии зла и добра,
За кристальную ясность стихов и нескромность букета
Мимоходом врученных торжественных Блэк Баккара.

Мне так просто хвалить тебя, вторя восторженно многим,
Преклонившим колени, стремящимся греться в лучах.
Им не нужно и знать, что ты тоже сбивалась с дороги,
Тебе ведомы боль, сожаление, зависть и страх.

Я тебя не корю за холодную скучность признаний,
Приземленность мечты и рутины удушливый рок.
Но так хочется верить: не чуждая очарований,
Ты себе сохранишь из букета один лепесток.


Предупреждая вопросы:
Блэк Баккара – это розы. Сорт такой.

---

Моя душа разбилась на кусочки...

[I-na]

Моя душа разбилась на кусочки-
Неаккуратно кто-то сдвинул суть.
В конце идей не запятые – точки.
Совсем изменены стратегии и путь.
Кромсая неудачные творенья,
Срывая белые одежды с игроков,
Найду и изменю произведенье
Идей, поступков, мыслей, даже слов.
Я внешне может быть еще такая,
Какой была вчера, позавчера.
Но внутренне душа совсем другая,
Еще которой не бывала никогда.

@темы: Стихи, Философия

---

[Desmodin]

Рассвет хлыстом колотит окна,
Будильник сны людские крошит.
Под воспаленным красным оком
Тенями выжженная кожа.

Вращаясь в подгоревшем кофе,
С мольбой пустой и шестирукой
На постаревший мутный профиль
Взирают утренние мухи.

Слова стекают по программе,
Минуя мозг, впиваясь в лица.
И из зеркал оконной рамы
Глядят без слов тупые птицы.

Летальный мир дневных свершений
Взрезает утро звоном дробным.
И кто придумал выраженье:
Лечить подобное подобным?

---

Наркоману

[I-na]

Смотри на мир сквозь мутное стекло
Проваленных глазниц – тебе не суждено
Уже любить и быть любимым...
Жизнь та, какая есть, проходит мимо.
Еще продержишься, быть может, год.
Поверь, не больше – игла свое возьмет.
А дальше смерть от передоза, пустота,
Прощальный вскрик, последний вдох и темнота.
Никто не путал карты, все как есть.
Твой выбор – шаг над бездной – смерть...
И холм с крестом, но некому сказать над ним:
«Покойся с миром, мы тебя простим».

@темы: Стихи

---

«Победить»

[Logsbery]

Снова выиграть джекпот, кинуть игральные кости,
Набрать двадцать очков и «дураком» сделать гостя;
Мы на деньги играем – наш девиз здесь: «Нет вере!»
Как сейчас – побеждаем лишь тем, что мы звери.

Да ведь играем нечестно – в рукавах наших карты,
О таких, как известно, не поют песен барды;
И мы безудержно прячем под ладонью улыбки,
Когда карту нам тащат. Победить. Нет ошибке.

Здесь ты хочешь – не хочешь, но обязан смириться,
Каждый нервы щекотит. Играть движения, лица –
Мы снимаем все маски, но остаёмся лжецами;
Побеждают лишь в сказке. Тут не быть нам борцами.

Конкурентам мы сыпим яд насмешек и боли,
Главный приз здешний выиграть никому не позволим;
Если даже молчим мы – это скажут другие,
И плевать, что интимно. «Победить» на могиле.

Рисковать нам не в первый раз, и не в десятый,
Как по струнам на нервах – один случай проклятый;
Мы играли без совести, мужества, чести,
Победить – конец повести. Ведь всё здесь из мести.

Вот играем последнюю, лишь два хода осталось,
А в глазах вдруг сомнение – если не просчиталось?
Но мы обязаны крикнуть «Повышение ставки!»
Ведь иначе не выиграть – победить. Смыты краски.

Вот уж и кубики кинуты, и раскрыты все масти,
Карты-козыри вынуты, накалились и страсти;
Мы на деньги играем – наш девиз здесь: «Нет вере!»
Как сейчас – побеждаем лишь тем, что мы звери…

@темы: Мысли вслух, Стихи, Я

---

* * *

[Ever Dream]

- Глупые читатели!
Вы читаете только то, что написано черным по белому, одни строчки;
умейте же читать белое по черному, умейте читать между строчками!
Аббат Гальяни


- Лучшие критики вырастают из худших писателей.
Автор неизвестен

Часть 1

- И! Чем это ты, друг мой, так увлекся?
Голос, раздавшийся едва ли над самым моим ухом, заставил меня вздрогнуть и выронить газету, которую я читал. Повернувшись в кресле, я увидел над спинкою смеющееся дядино лицо и лукавые глаза: старик искренне радовался, что ему удалось напугать меня.
- Тимофей Степанович! – воскликнул я с притворною досадой, - Зачем вы так… крадетесь тихо?
- Ничего, ничего, - старик бросился в кресла и с доброй улыбкой смотрел на меня, - Ты еще молодой, тебя разыгрывать можно. Это меня уже опасно, сердчишко слабое. Не удержался, прости - ты так увлекся чтением, что не заметил, как я вошел в дверь. Но что ты читал?
- Статью М. – я назвал фамилию.
- Это, кажется, сочинитель? – дядя наморщил лоб.
- Да. Недавно вышел его новый роман, я вам показывал.
- Не читал… что он говорит? О своем романе?
- Нет, о современной литературе, – я снова взял газету и вслух зачитал несколько абзацев.
- Ах, оставь! – с досадою махнул рукой старик, - Не нужно мне слышать эти глупости; вы, сочинители, престранный народ: чуть выйдет где ваша книжка, а если не одна – то и лучше, или имя ваше вдруг станет на слуху, как вы тут же напускаете на себя умный вид и рассуждаете о вещах, в которых не разбираетесь. Если найдется в эту минуту тот, кто одернет вас – тогда, может, вы и увидите смешное свое положение; но часто некому одергивать. Потому и пишут господа М. статьи в газеты, а другие читают. М. – знаток литературы! Но спроси себя: кто он такой, кроме того, что сочинил несколько книг? И то, что они вышли в печати, вовсе не дает право верить, что М. стал вдруг разбираться в том, что зовется нынешнею литературой… Может, и сам он плохой писатель.
- Неужели читатели ошибаются? – улыбнулся я.
- Моя прабабка увлекалась в юности романами Жанлис; да не одна она – все ее подруги взахлеб их глотали; а ты знаком хоть с одним произведением француженки? Читатели – вот те, кто не ошибается, кто должен судить литературу, но лишь по прошествии времени можно сказать, что хорошо, а что дрянь; читатели, а не М.!
- Слишком строго вы судите, дядя, неужели человеку нельзя сказать то, что он думает?
- Не сказать, а написать – то разные вещи! – поправил старик, - Тебе ли, господину сочинителю, не знать, что напечатанное слово большую силу имеет против сказанного? Люди так устроены: тому, что написано, охотнее верят, их и обмануть легче – вспомни хоть недавнюю шутку! Вам сила дана, с рождения в руки оружие вложено, но затем ли, чтобы вы этой силой злоупотребляли? Из-за нее я отказался от сочинительства, хотя – без лукавства! – попытки были, и попытки неплохие.
- Как! Вы тоже занимались этим?

Хоть я и шутил, но страшно удивился словам. Не спрашивайте, чем вызвано мое удивление: в тот час я почти ничего не знал о дяде, мы с ним были чужие друг другу люди, соединенные одним знанием: тем, что являемся родственниками. Едва я родился, Тимофей Степанович, до того исправно посещавший мою мать, переменил место и уехал далеко, все мое отрочество и раннюю юность мы не встречались; между нами пролегла целая жизнь. Он купил себе дом, женился, через год овдовел и жил с той поры один, воевал, но был комиссован по состоянию здоровья – вот то, что я знал о нем, кроме имени, скудные сведения, сообщенные матерью, почерпнувшей их – в свою очередь – из редких писем.
Когда же я приехал к Тимофею Степановичу, передо мною предстал невысокий и тучный старик, с редкими, белыми, как лебяжий пух, волосами; лицо его было лишено морщин, осанка сохранила военную выправку; большое одиночество сделало его не в меру говорливым, и долго еще по приезду он говорил без умолку, передавая местные новости (и выказывая порою сильный ум и сметливость), задавая вопросы в свою очередь – но я не знал, что дядя был сочинителем.

Вот так так! Я почувствовал, как мгновенно между нами легло что-то большее, чем неподдерживаемая родственная связь, что-то общее коснулось нас; мы стали как сообщники, объединенные одной тайной, или члены секты, что, увидев на чужой груди знак, тут же готовы признать себя братьями. Нас объединяют не только родственные узы, но и общие интересы, становясь порою крепче этих уз.
Дядя - сочинитель! В нашей груди горело пламя одного костра, и неважным было, что у меня оно только едва разгоралось, а его давно превратилось в подернутые пеплом угли. Несколько слов сблизили нас; душевная экзальтация, радость похвалы, адовы муки раздумий, уязвленное самолюбие, жестоко раненное чужими колкостями – вот что служило звеньями цепи.

Между тем дядя, не догадываясь, какие чувства вызвали его слова, говорил:
- Смейся, смейся на здоровье. Я не скрываю этого, и, будь у меня меньше ума и больше времени, тоже бы стал сочинителем, но, к счастью, детали поменялись местами. Хотя и сегодня я могу придумать историйку, и, может, тиснуть ее в журнале.

- Почему я не верю М.? – продолжал старик, - Он неплохой писатель, слог его плавный, перо бойкое, сюжеты интересные, все есть, чтобы понравиться читателю; но сам он из той волны сочинителей, что мне не нравятся. Помню, твой М. такое придумает, что оторваться невозможно, пока до конца не дочитаешь, только странный вкус остается после его романа – словно и не читал ничего. Гальяни говорит не о нем, М. не умеет писать белым по черному, так, чтобы читатель задумывался – вот что плохо!
- Немногие умеют, - тихо заметил я.
- Знаю, - опечалился дядя, - Мне самому наука оказалась недоступной. Я видел мир не таким, каким видели его знакомые, он представлялся мне ярче и сложнее, чем им. Помню, что еще в детстве я учился понимать окружавшие меня явления, докапываться до сути поступков, и видеть их причины – привычка, не оставленная до сих пор, она снискала мне некоторую известность в моем окружении; товарищи называли ее прозорливостью. Но, поняв вещь умом, мысленно разложив ее на составляющие, причины и следствия – я не мог перенести их на бумагу, перо мое немело; напрасно я выдавливал из себя слова; другим языком – постигнув вещь, я не мог рассказать о том. Рожденный стать писателем, я не знал, как достигнуть назначенного мне; многие, страдая тем же недугом, идут в критики, и к чужому прикладывают свое понимание. Без утайки могу сознаться, что способность понимать вещи – за которую некоторые из писателей отдали бы не один год жизни - стала моим проклятием.

Помню, как однажды, - без всякого перехода начал вдруг дядя, уставившись взглядом в пол, словно высматривая что-то, - она открыла невозможное, и до сей поры сохраненное во мне. Но прошло столько времени, что, рассказав тебе все, я вряд ли кому наврежу.
Случилось это во время войны. Я, молодой еще человек, попал в призыв; не скрою: я с радостью взял в руки ружье, но не любовь к родине двигала мною – любовь к женщине! Милая моя Наташа! Когда я потерял ее, мир вокруг словно потускнел, утратил краски. Никогда раньше не испытывал я тех чувств, что в том году обрушились волной на меня, и уже вряд ли испытаю.
Я с радостью пошел в армию, мысль попасть на передовую меня не пугала, скажу даже – сам искал случая попасть в гущу боя. Мною двигала одна навязчивая идея, и ее исполнение казалось легко достижимым; в войне я искал смерти для себя. Впрочем, сейчас речь не обо мне; как видишь – идея так и осталась идеей, я жив…

Прошло несколько месяцев, боль моя притупилась настолько, что я добровольно не искал смерти, хотя воспоминания о Наташе еще вызывали физическую боль в груди. В один из месяцев в полк прибыло несколько новых солдат, и так получилось, что с одним я довольно скоро сошелся. Он не был толком ничему обучен, и, как старший, я взял на себя его военное воспитание, но продолжалось учение недолго: примерно через неделю его убили.

Бой был ужасен: противник накрыл нас на поле и поливал шквальным огнем; многие мои товарищи были убиты в первую же минуту, другие, половчее, упали на землю и, как смогли, окопались. Страшно: лежишь, как на ладони, прижимаясь телом к земле, мечтая вдавиться в нее, и не уйти никуда; вспоминаешь все молитвы, что знаешь – а над головой визжат пули. Молитвы шепчешь и радуешься визгу, словно музыке небесной: не нашла тебя пуля; та, что убьет, - та молча вопьется.
Тот парень упал рядом со мною, я голову едва-едва повернул – жив ли? Жив. И тоже голову повернул, тоже на меня смотрит… я ему улыбнулся - ничего, мол!

Только он улыбки моей не заметил, я сразу понял. Может, он и меня не видел; лицо его было серым, глаза широко раскрыты, черные, почти без зрачков – а внутри что-то ходило волною, так, что мне страшно стало. Я слышал, как в бою люди с ума сходят, но видел такое впервые.
- Эй, - позвал я парня; он не откликнулся. Но лежа продолжал смотреть на меня своими глубокими глазами, и я понял вдруг, понял и чуть не закричал: у парня уже не было души, той человеческой души, что греет нас и движет нами – она в клочья разодрана страхом. Страх ходил волнами внутри него, страх капканом сжал мозг, подчиняя себе – человек передо мною перестал быть человеком.
Жутко лежать так, вжимаясь в траву, думая, что каждую секунду тебя могут убить, но не менее жутко ощущать рядом, под боком, нечеловеческое существо, порождение боя, смотрящее на тебя глазами.
Что пули? Что смерть, которую они несли? Все показалось мне пустяком. Тот, рядом со мною, был страшнее пуль, страшнее смерти; протянув руку, я мог бы коснуться его! Эта мысль хлестнула меня: отбросив осторожность, я извернулся и со всей силы ударил парня в лицо.

Мой кулак сломал ему нос, темные струйки крови потекли по небритой щеке. Парень вроде не заметил этого, продолжая лежать; я подумал, что он умер, но он вдруг мигнул – и разум мелькнул в глубине глаз, вырываясь из тьмы. Парень осмысленно посмотрел на меня и шевельнул губами; я угадал их движение; - «Нет» - сложилось во мне.
И тут произошло одно из удивительных совпадений, что иногда встречаются в жизни и надолго дают пищу для различных толков: точно подчинившись его слову, бой стих; ружья умолкли; всякий звук оборвался, и тишина рухнула с неба, плотно накрыв меня. Я не слышал ничего… товарищи мои, из неопытных, поднимали головы, расцепляли сведенные руки, и я видел их растерянные лица. Затем кто-то вскрикнул. Благословенный крик! Я слышу!

За всем случившимся я перестал обращать внимание на парня, но, вспомнив вдруг, взглянул на него. Он также смотрел на меня, и глаза более не казались страшными, ничего темного не было в глубине зрачков, так меня испугавшего; взгляд был разумен, но одного не хватало ему. Мой парень вернулся к себе, но вернулся уже не тем, кем был неделю назад, всего час назад: глаза изменились, из них исчезла… - дядя замолчал и задумался.
- … душа, - продолжал он спустя какое-то время, - Ты можешь заподозрить, что мне померещилось, вот и вообразил невесть что – и будешь неправ. Я видел все ясно, но как понял, что души нет, я не скажу тебе: это похоже на озарение, каковое бывает при сложении мозаики. Минуту назад ничего не видно, и вдруг – вот оно, кусок к куску; не нужно прикладывать и гадать, верно ли всё? - видишь насквозь, берешь нужный кусок; он ложится на место. Так и я – едва взглянул в глаза парня, как понял все.

И он понял. Ощутил. Страшно мне стало. Каково приходилось ему, осознавшему смерть собственной души? Большие муки заставляют ее корчиться в агонии, ранят подобно мечам, но всегда есть надежда на излечение временем – здесь же не имелось надежды. Мертвого не воскресишь.
Лицо парня окаменело, у рта пролегла складка, взгляд застыл, как у человека, внезапно принявшего решение. «Нет!» - задохнулся я - ибо единственный выход потряс мои чувства.
- Да, - сказал он твердо, - Здесь нечему пропадать!
Взвизгнули пули, заставив меня вновь вжаться в землю и пропустить то, что последовало: парень встал на четвереньки, намереваясь подняться.
- А! – стон мой опоздал, и солдат опоздал, не успев выпрямится во весь рост; он тяжело лег обратно на землю, освободившись, наконец, от своей ноши. Я не поворачивал головы, боясь увидеть то, что сделали с ним пули, и долго лежал, не шевелясь; к нам уже спешили на выручку…. Ах, неотложная встреча! Совсем из головы вон! – дядя шлепнул ладонью по подлокотнику и поднялся на ноги, - Извини меня – дела… Вечером…
- Погодите, - я тоже вскочил, - Хоть два слова еще: что дальше случилось? Вы не можете так оставить, как концовку в плохом романе, когда герой вдруг выходит из комнат.
Дядя повернулся в дверях:
- Немногое: как видишь, подмога успела вовремя. Из того боя я вышел невредимым, но вскоре был ранен, затем – комиссован,… больше не воевал, вернулся сюда… Вот и все, но я не умею рассказывать так, как должно, рассказ мой сух и жесток, словно прошлогодняя трава, да и дела зовут меня – теперь ты постарайся, - он вышел.

Часть 2

- Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек.
Хименес

После ухода Тимофея Степановича я какое-то время пытался читать газету, но строки упрямо не хотели складываться в предложения, а те, что мне удалось прочитать, покоробили своим бездушием. Я бросил газету на пол и принялся мерить шагами комнату.
Вот оно что! Рассказ дяди не давал мне покою, не позволял замереть на месте, я чувствовал, как кровь сильнее бежит по жилам, и в голову лезут причудливые мысли – несколько дядиных слов вызвали во мне такой переполох!

Я не верил ни единому сказанному слову. Не слишком ли острое восприятие оказалось у Тимофея Степановича? Он сочинитель, пусть и бывший, но тут прозорливость его подвела, он, как и сказал, «придумал невесть что». На деле самоубийство солдата не было столь странным, как показалось ему – как может человек свести счеты с жизнью потому лишь, что его душа якобы умерла?
Что я знаю о душе? Церковник ответил бы без запинки, но я был обычным молодым человеком, нахватавшимся знаний по верхам и уверовавшим, что того достаточно. Разбуди меня посреди ночи и спроси – есть ли душа? – я без сомненья отвечу, что есть, и моя вера в ее существовании непоколебима, но что она сама такое? Дуновение жизни, основа сознания живого существа, тончайше присутствие божественного в человеке; ей отдают чувства и стремления, ее наделяют удивительными свойствами бестелесности и бессмертности; вот то, что я знал, но – благодаря своей памяти, а не разуму. Мне дали знания, я их принял, уверил в них, но сам их не вывел, не прошел через маету до понимания; запомнив несколько понятий, я не научился рассуждать о них.
Сейчас рассказ дяди что-то сместил в моей вере. Если душа бессмертна, как может она умереть? И что тогда случилось с солдатом?

Из всех размышлений я узнал только одно: как же мало, почти ничего не знаю о собственной душе! Если она неотделимая часть меня самого, то почему не может умереть? Ей известны раны и боль – а разве не бывало так, что рана лишала токов жизни руку или ногу? Сам человек живет, но его часть мертва; иссечение ее позволит человеку жить еще долгие годы. Бывает и так, что непомерный ужас убивает сознание, что от ужаса человек сам умирает; так и душа – страх изорвал ее, убил, оставив в живых все остальное; как тонкая существо, она не выдержала напряжения и погибла.
Я вспоминал рассказ дяди, чтобы найти подтверждение всему, что придумал, но в памяти всплыл случай, произошедший со мною однажды. Я прогуливался по проспекту, как вдруг из дверей дома, с которым я поравнялся, вынесли закрытый гроб; люди в черных одеждах, понурив головы, шли за ним; двое вели под руки рыдающую женщину в сбитом платке и говорили ей что-то вполголоса… Все сжалось внутри меня, я тоже невольно опустил глаза и поспешил пройти страшное место, и долго еще с трепетом весь день вспоминал эту сцену. Что же было со мною? Мертвеца я не знал, и ни одно знакомое лицо не мелькнуло в скорбной процессии. Если душа отвечает за чувства, значит ли то, что она потрясена смертью подруги? Была ли моя грусть ее грустью из-за невозможности больше встретиться в мире?
Не поймите неверно, я печалился вовсе не из-за вдовы; ее мне жаль было ровно настолько, насколько жаль незнакомца, с которым случилось несчастье; не рыдания в голос и прижатый к щеке платок заставляли память не раз поминать весь эпизод, а сердце - щемиться; закрытый гроб – он был причиной потрясения. В небольшом происшествии, длившемся полминуты (ровно столько мне понадобилось, чтобы завернуть за угол и скрыться от похорон) таилась причина моего состояния духа, в нём было что-то, что попало в резонанс моим чувствам, заставив их испытать уныние. Я ощущал, как с каждой минутой все больше вопросов теснится в голове. Неужели смерть души возможна?

Так, постепенно, история дяди вызвала во мне желание догадаться, как возможно то, о чем он сказал; с ним пришло желание все записать. Я сел к столу и принялся набрасывать на листе бумаги план своего рассказа.
- Чем это ты, друг мой, так увлекся?
Голос, раздавшийся едва ли над самым моим ухом, заставил меня вздрогнуть и выронить перо. Повернувшись, я увидел смеющееся дядино лицо и лукавые глаза: старик искренне радовался, что ему удалось напугать меня.
- Тимофей Степанович! – воскликнул я с притворною досадой, - Зачем вы так… крадетесь тихо?
- Ничего, ничего, - старик бросился в кресла и с доброй улыбкой смотрел на меня, - Ты еще молодой, тебя разыгрывать можно. Это меня уже опасно, сердчишко слабое. Не удержался, прости - ты так увлекся письмом, что не заметил, как я вошел в дверь. Но что ты строчишь?
Я дал прочитать исписанные листы.
- Дядя, вы – мой спаситель, знающая ответы сивилла; только вы скажете – прав ли я?
- Ах, вот оно что! – ответил старик, - Вижу, ты решил записать эту историю… Что же, хорошее дело, мне не хватает времени, чтобы сделать то самому – так зачем пропадать отличной выдумке? – он подмигнул мне.
- Разве вы все выдумали? – ахнул я.
- От первого до последнего слова, – с улыбкою отвечал дядя, - Зачем? Ради вот этого, - он накрыл ладонью исписанные листы, - Ты мог поступить как М. - взять историю, переиначить и позволить читателю самому угадать, что случилось с солдатом; читатель был бы в восхищении от собственной проницательности, ты – доволен тем, что тебе удалось состряпать хорошую загадку; говоря другим языком – вышла бы добротная вещь. Ты же пошел иным путем, поняв, что нужно вникать в суть происходящего, видеть поступки и угадывать следствия, и, только вникнув – писать; но – не раньше. […]

@темы: Рассказ

---

[.дж.эй.]

Слишком много тебя в моей жизни,
Слишком мало тебя у меня.
Ты, совсем как ребёнок, капризный,
Будто просишь и просишь ремня.

Кто учил тебя так относиться
Ко всему, что мы строили год?
Как ты низко так мог опуститься
И понять, что всё это пройдёт?

Может быть, ты простить меня сможешь,
Только мне невдомёк, где вина.
Ни одна меня пакость не гложет -
Я тебе, как и прежде, верна.

---

[queen of my own world]

ты идёшь осенним следом,
коридором в листопад.
ты идёшь,а сзади лето,
впереди-шаги назад.

ты идёшь в сквозные двери,
а надежда где-то там.
ты идёшь, идёшь и веришь,
листья падают к ногам.

ты идёшь,а осень кружит,
дожидается тебя.
ты идёшь дожди и стужи
рыщут в поисках тепла.

ты идёшь,а осень рада
вместе с солнцем и людьми.
ты идёшь-твоя награда
просто жить,дышать,любить.

@темы: Стихи

---

Неудобное хобби

[Черный*]

Есть такое хобби – сочинительство.
Ох, и трудное хобби, скажу вам, а почему трудное? Потому что требует читателя. Вообще хобби бывают удобные, а бывают неудобные; вот вышивка крестиком или вязание есть хобби удобные: если сам не можешь ничего выдумать, шпарь по готовой выкройке; опять же – конечный результат радует. Если удался, можно на себя надеть, подругам показать и т.п. Не удался – распустить и другую вещь сделать.
А вот сочинительство или там актерство – это хобби неудобные, они внимания других людей требуют. Мало кто в стол пишет или дома перед зеркалом играет; тщеславие самый труднопреодолимый грех, хочется другим показать, что у тебя выходит.

Еще чем сочинительство неудобно? Готовых выкроек нет; вернее, есть они (шаблонами зовутся), только следование им вместо похвалы смех вызывает. Ну и какие шаблоны в сообществе? – спросите вы.
А вот какие. Первый, давно любимый мною шаблон: рассказы о любви.
Знаю, что многие из вас – молодые люди, и даже – молодые девушки; а что девушке хочется? Ей бы сладенького, да рассказ какой сочинить, а в голове – одна любовь, счастливая или несчастная; вот и результат.
Упаси боже, я не ратую за полное отсутствие подобных рассказов, многие писатели о ней говорили; я сам до сих пор с удовольствием вспоминаю и Грина, и Андерсена, и Брантома. Только вот в сообществе эти рассказы как под копирку пишутся – он ее любил, а потом забыл… Или вот еще – она его любила, а он ее нет, тогда она страдала… Или – он ее любил, потому убил…
Смех, в общем. И где такие копирки раздают, понять никак не могу, но читать в энный раз про неземные страдания земных джульетт забавно; шаблончик, он, родной.

Второй момент, грозящий скоро выродится в шаблон – в сообщество вдруг пришли люди с фэндомов. Я вам рад, как гостям,

- Здравствуйте, гости!
Ай, не надо, ай, бросьте!
Здравствуйте, гости, дорогие мои!

но зачем вы шапки с собой принесли? Против ничего не имею, и в правилах не сказано, что в сообществе нужно без шапок ходить – но неужели никого из вас, фэндомщиков, они не заставляют улыбнуться? Вот Лебеденыш написал:

«…шапки надо произведениям приделывать.
Название: "Ионыч"
Автор: Антон Павлович Чехов
Бета: нет
Фандом: классика
Размер: мини
Дисклеймер: *извините, заржала*
Рейтинг: NC-17»

После ваших шапок хочется придумать такой вот анекдот, и самим посмеяться, и вам показать.
Вывод? Плохое это хобби – сочинительство; что не придумай, все читателю не так – то скучно, то шаблонно, то дурацки; а еще найдется какой-нибудь щелкопёр и высмеет вас… плохое, в общем…

---

[Vistrel]

Когда придёт счастье?..

Я очень хотел туда попасть.
В снег, метель, стужу и праздники я обязательно приходил и стоял у заиндевевшего стекла и смотрел туда, внутрь, где искрился желтоватый свет, улыбались люди, смеялись дети и были куклы в малиновых платьях, красные машинки и разноцветные упаковки конфет. За прилавком всегда стоял высокий продавец в белом накрахмаленном фартуке и бардовом галстуке, с лицом, никогда не увиденным мной, — мешали блики и широкая, с потрескавшейся коричневой краской полка, на которой громоздились кремовые часы и большие книги в бархатном переплёте, с крупными золотистыми буквами...
Когда люди входили или выходили из магазина, всегда звенел колокольчик, который представлялся мне прекрасным, сказочным, серебристым голоском, звавшим в неведомые дали к разноцветным игрушкам и мягкому счастью. Нет, тогда я не знал слова «счастье», ведь дети, скажем, любовь понимают, как набор жестов: тебя причёсывают, тебя обнимают, тебя целуют... Вот примерно это мне и представлялось, когда я стоял у витрины магазина всех моих несбыточных радостей.
Время шло — наступала весна. Мокрый снег. Проталины. Лужи... На деревьях виднелись первые почки, похожие на дождевые капли. Время шло, и весна сменялась жарким, для многих без привкуса грусти, летом. Запускались фонтаны — красивые и не очень — цвели сады, шептались парочки... А я всё так же приходил к тому магазину и подолгу стоял у витрины, и смотрел на выходящих довольных родителей, смеющихся детей, и всё ждал-ждал-ждал, ну когда же меня кто-то возьмёт за руку, тёплой уверенной ладонью легко распахнёт дверь в другой, совершенно другой мир, и проведёт меня туда. Я всё ждал, когда же придёт счастье.
Оно не приходило. Оно не приходило в пасмурную погоду, не приходило в солнечный ветер, не приходило в будни и праздники, не приходило, не приходило… Дни сменялись днями, игрушки игрушками, люди в магазине другими людьми.... А счастье всё где-то о ком-то мечтало, но точно не обо мне. Иногда казалось, что оно разлито в воздухе и только стоит протянуть руку, почувствовать на кончиках пальцев покалывание и сжать кулак — как счастье тут же появится, улыбаясь, кланяясь и извиняясь за столь долгую задержку.
Нет-нет-нет. Ничего не происходило. Капризные лица. Колокольчик. Тёплый воздух. Громкий, бархатный голос. Улыбка. Тёплый воздух. Колокольчик. Счастливые лица.... А я — у витрины. Скольжу пальцами по чистому стеклу.
Время шло. Жёлтые листья. Жухлая трава. Свинцовое небо. Я уже не был маленьким мальчиком, но всё равно часто приходил к магазину и смотрел вглубь, в блестящую мутность лавки сквозь прозрачное, не стареющее стекло, и видел всё ту же картину, что и раньше: высокий продавец, довольные лица, разноцветные игрушки. Только с той массивной полки краска ещё больше слезла. А торговля по-прежнему шла очень бойко, словно для хозяина магазинчика не существовало ни времени, ни забот: он ничуть не изменился в походке, не сгорбился, не устал…
А счастье так и не приходило. Мне удавалось поймать лишь его слабые отзвуки, остатки великолепного, богатого аромата радости, но я всё никак не мог заставить себя поверить, что это и есть — моё долгожданное, самое настоящее счастье. Всегда во рту ощущался привкус горечи, всегда оставалась грусть на донышке недели и всегда в теле инстинктивной памятью трепетал страх перед возможностью вновь почувствовать пустые, обнажённые ночи сотни ожиданий у витрин.
А я всё мечтал, всё надеялся попасть в тот магазин: вдвоём с кем-то, кто взял бы меня за руку и... Время шло-шло-шло.
Была зима. Был вечер. Почти ночь. Тусклые фонари, белый несвежий снег, тёмные прохожие... Я набрался смелости и, когда продавец ушёл из магазина (я не мог попасться ему на глаза вот так, каким был: одиноким… по лицу, по глазам, по неровному стуку сердца он бы сразу понял, что я преступник, чужой, неправильный, не «свой»...), то разбил стекло входной двери, открыл изнутри замок, бездумно рванулся затхлым, стылым небом в тепло, в тонкий запах почерневшего колокольчика...
Тусклый цвет. Серые, невзрачные игрушки стыдливо прятались в складках поднявшейся пыли; массивные облезшие полки медленно растворялись в застоявшемся воздухе и тащили за собой в безвременье и слепоту стены, обвешанные всевозможными безделушками, стены, постепенно становившиеся прозрачными и через несколько мгновений полностью исчезнувшие, словно их никогда и не было. Седой свет фонарей ложился на старый грязный паркет, уходивший в бесконечную тёмную глубину, в которой непрестанно рождались метели, вьюги, простуды, сотни чёрных, едва различимых силуэтов закутанных в кашель и зиму, в скрип собственных тяжелых кожаных сапог, в непроницаемую тишину бессмысленности и бесцельности, в порывы холодного ветра, от которого страшно щемило загнанное, подстреленное сердце; и ничего, ничего не было видно, кроме раздавшегося на все виды реальности и снов заснеженного поля, непрекращающейся череды прячущихся за высокие шерстяные воротники людей, ничего, кроме замершей, застывшей и промёрзшей насквозь пустоты, в которой лишь изредка, случайным, заблудившимся, пропустившим нужный поворот прохожим оказывался осенний, чуть тёплый ветер…
Мне тогда впервые стало страшно. И жалко себя. Через несколько минут я вышел на улицу и закрыл за собой дверь...
Нет, надо это забыть. Необходимо, неотложно, навечно забыть. И снова ждать счастье. Ждать-ждать-ждать! Как раньше, как давно-давно, как миллиарды бесплотных дней и ночей назад, в другой жизни, в другой Вселенной, где было место для высокого продавца в белом накрахмаленном фартуке за чистым прозрачным стеклом, за сеточкой долгих мечтаний.
Иначе... откуда, с какой стороны, из какого угла, из какого неведомого мира, с какого конца света или неизвестного, ещё неоткрытого материка мне ждать заслуженного, пронзительно нежного, упоительного счастья, в которое можно вот так запросто упасть, зарыться с головой и рас-та-ять?..

---

Новенький стиш

[minlyva]

Зарифмованы невпопад
Слова вечность и водопад.
Только, это на первый взгляд
Всё рифмуется невпопад.

Ну а если идти вперед,
Будет солнце и будет лёд.
Год сменять будет новый год,
Если просто идти вперед.

Но ведь кто-то ищет наград.
В череде испытаний, преград.
Смех и слёзы порой невпопад.
Всё рифмуется, на свой лад.

тапки, сководки и т.д. )

@темы: Стихи

---

Просто стих

[mjarfart]

Всем привет, строго не судите, я здесь новенькая.
***
Есть необычная на свете,
Любит яркие краски,
Напоминает принцессу из сказки,
Той, что написана в цвете
Сюрреализма и киберпанка,
И день ото дня выше
Она поднимает планку,
Она любит старые крыши
И чем-то похожа на осень:
Ее невозможно забыть.
Она не боится мороза,
Она ничего не попросит,
Но яркие красные розы
Так хочется ей подарить.

@музыка: Лето. Джаред.

@настроение: Эмо эмское

@темы: недостихи, Творчество

---

Желаю критики.

[Цикириада Эванс]

Небольшой рассказик. Один из первых законченных. Просьба написать обоснованную критику и просто впечатления. Заранее, спасибо.

Нити жизни. Переплетение судеб.

Судьба каждого человека - это нить, соединяющая два начала: рождение и смерть. Но между двумя точками бытия есть ещё и жизнь. И нить жизни каждого человека длинна настолько, чтобы спокойно определить судьбу его, понять, когда оборвать нить существования его и дать другому шанс на жизнь. Судьбы людей пересекаются, как пересекаются нити их жизней. Бывает, что судьбы двух человек, разных, но похожих, не просто сходятся, а, сплетаясь воедино, движутся по жизни вместе. Но чаще случается, что нити создают перекрёсток дорог лишь раз и, как поезда, расходятся навсегда. Очень редко люди осознают всё несовершенство мира, но тогда уже бывает слишком поздно, потому что, подобно вирусу, правила этой вселенной давно вошли в кровь людскую... Вырваться почти невозможно... Лишь один человек за всю историю жизни богов сумел порвать нить своего бытия...
И она поплатилась за это. За неповиновение судьбе... Теперь она сама вершит человеческие судьбы, и никто не в праве ослушаться её. Просто она не даёт им шанса... Но ей не суждено управлять своей судьбой... Это её проклятье, её плата за вечность... Она почти забыла своё настоящее имя, ведь теперь она Судьба...

***

Совсем юная девушка стояла в круге света среди кромешной тьмы. Перед ней располагалась странная конструкция, состоящая из странных металлических пластин, между которыми было натянуто бесконечное множество нитей, пересекающихся и расходящихся в разные стороны, сплетённых друг с другом и зависящих друг от друга. Девушка внимательно рассматривала тонкие паутинки верёвочек... А в руках у неё были ножницы, сделанные, казалось, из чистого золота. Ещё мгновение, и свет, блеснувший на золотом лезвии, оборвал одну из нитей...
...В тот же момент в мире людей на операционном столе погиб человек...

- Всё не можешь смириться, Ная? - Девушка вздрогнула, услышав своё истинное имя. В этом тёмном мире только один человек, а точнее, нечеловек, знал её настоящее имя. Именно он и помог будущей Повелительнице Судеб освоиться здесь. И именно он дал ей новое имя - Судьба.
- Ты не прав, Ксандр. - И она была единственной, кто знал его настоящее имя. - Я уже давно смирилась со своей участью... Просто я не могу забыть...
Девушка опустила голову, и черные пряди её волос упали на лицо, скрывая его, как ночь скрывает чувства, пряча их в своей тени...
- Со временем придёт и забвение... А зачем ты оборвала эту нить? Ведь та девочка ещё могла жить... - Ксандр с сомнением посмотрел на свою прекрасную собеседницу. Она и правда была красива. Шелковистые волосы темной тенью спускались до колен, тёмно-зелёные глаза внимательно смотрели на нити, взглядом прослеживая ту или иную жизнь. Золотистое платье мягким водопадом юбки опускалось до пола. Кожа была бледной из-за недостатка солнечного света, точнее, его полного отсутствия...
Девушка подняла взгляд на Ксандра. В глазах её читалась такая грусть, что её хватило бы на целую Вселенную...
- Ты не видел глаз этой девочки... Ей лучше умереть... Я лишь спасла её от тех мук, что предстояли ей...
- А что не так было с её глазами?! Ты, вообще, о чём? - Ксандр, наконец, вышел на свет, что дало Нае возможность разглядеть своего собеседника. Это был высокий юноша с волосами цвета пшеницы, доходящими до широких плеч и вьющимися на концах. Глаза у Ксандра были цвета океанской волны и поражали своей глубиной и теплотой. По внешнему виду этого нечеловека и нельзя было сказать, что именно его так боятся люди... Имя же ему - Страх.
- Когда я была в её возрасте, у меня были такие же глаза... Глаза непонимающего этот мир человека... И куда меня это привело?... Я не хочу обрекать кого-то ещё на вечность, ведь это страшнее смерти... - Казалось, что девушка сейчас заплачет. Но Ная не смогла бы стать Судьбой, если бы плакала над каждой мелочью. Пролитого молока не соберёшь...
- Но вечность страшна, если ты один. Так поче... - Ксандр не успел договорить - Ная оборвала его на полуслове:
- Нет, Ксандр. Ты прекрасно знаешь, что этого не будет... Уходи... Мне нельзя отвлекаться... Я не хочу, чтобы страдали другие... В моих руках нити людских жизней, и я решаю, когда, где и при каких обстоятельствах им пересечься, чтобы остаться в памяти богов...

Страх, склонив голову, ушёл, но в последний раз посмотрел на Судьбу. Совсем юная девушка, лишённая собственной судьбы и чувств, затупившихся за века во мраке, она правила жизни людей, даруя им надежду и прощение, наказывая и убивая. Такова её роль в отравленном бытность людском мире, где так редко падают звёзды, и мёртвые птицы уже не поют... в мире без веры...

@темы: Рассказ, Творчество

---

ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩЕЕ О ВЕДЬМАХ

[Sheherazade]

А ведьму-то прокляли:
Ей вечно в любви не везет.
Разжившись моноклями
Округа притихла и ждет
Как в очередной раз
Ей в душу плюнет тот,
Кому в любви клялась,
Кто не дарил ей звезд.
Но ведьмы не плачут -
Они в котлах варят месть:
Ведь блюдо горячим
Куда вкуснее есть,
И яд такой сладкий
(Куда вкусней вина!)...
За эти повадки
Она опять одна.
И снова не плачет -
Подружек на шабаш ждет.
А что это значит?
Ох, берегись народ!

---

Сообщение

[Черный*]

В сообществе наступила необходимость "некоторой чистки" постов.

Предупреждаю о мерах, что будут применяться в ближайшее время: гонению подвергнутся безграмотные посты. Если автор плохо знает русский язык и в слове "вряд ли" делает сразу две ошибки - этот автор должен давать тексты на вычитку или пропускать их через редактор ворда. Если он не считает целесообразным править грамматику - то модераторы не считают целесообразным нахождение его произведения в сообществе.
Пожалуйста, будем взаимно вежливы; не нужно выкладывать неправленные тексты с кучей откровенных опечаток и ошибок, тем более отвечать на замечания в духе - "я так хочу", "это вам не сочинение по русскому языку", "у меня в школе ваще тройка стояла".
Такие посты станут удаляться без предупреждений. Публикуйте свои ошибки в других сообществах.

(примечание: стилистические ошибки допускаются)

запись создана: 29.10.2008 в 20:53

---

[[Рыж]]

Еще одна зарисовочка
Коротенький драбблик.

Без названия
Автор: Рыж
Дисклеймер: Мое))) Не трогать.

текстиг

Быстрый, выносливый, кровожадный.
Я – шикарный убийца!
Для меня не существует преград.
Я везде и нигде.
Моя поступь легка и стремительна. Моя выносливость не знает границ.

Я грациозен и прекрасен!
Одним свои видом я внушаю уважение и страстное желание обладать мною.
Ну, еще бы. Ведь мое тело – сильное, гибкое, мускулистое - притягивает к себе взгляды многих.
Меня не побеждает даже ночная тьма.
Ничто не способно ускользнуть от моего острого взгляда.
Никто не способен выжить, если я взял его след.

И вот я снова в наступлении. Я чувствую огонь бурлящей во мне крови, я слышу сумасшедший стук сердца, я ощущаю, как сжимаются мускулы и как замирает мое и без того тихое дыхание. Сейчас, весь я – один сплошной, напряженный нерв. Никто и никогда не узнает, как в этот момент у меня подрагивает напряженное тело, как от нетерпения я немного ерзаю на месте. Никто, потому что я предпочитаю избавляться от свидетелей.

И сегодня пришел твой черед.
Неужели, ты и, правда, думал, что смог купить меня? Неужели верил, что способен быть моим господином? Что сделал меня своим послушным рабом?
Наивный.
И ничтожный!
Я – совершенство! Я – венец творения!
Не родился еще на свет тот, кто способен сделать меня своим!

Тешь себя бесполезными мыслями, что, уплатив за меня несчетные богатства, запихнув в эту золотую клетку, ты покорил мой дух…. Ха!
Тешь себя, утешай, пока можешь, ибо еще несколько мгновений, и мой смертоносный выпад, положит конец моему заточению! Твое время пришло! И я….

…..

Замираю, широко раскрыв глаза. Невозможно, но ты разгадал мой замысел!..
О, Боги, как ты коварен… я не могу устоять, не могу противиться, это выше моих сил!..
Да и покажите мне существо, которое устояло бы при виде этих резких, уверенных движений твоих рук, от которых все мое нутро стонет, сотрясаясь от вожделения.
Эти движения… этот испытывающий взгляд.… Этот голос…. Рррр, я больше не могу!!!..

…..


-Мрррряя!!!..

Мальчик засмеялся, резко поднимая руку с зажатой в ней веревочкой. Болтающийся конец веревочки украшал ярко-синий и шершавый фантик.
Мама, вздохнув, проследила взглядом, как ее сын вместе с попискивающим от радости трехмесячным котенком, бежит по коридору.

-И сколько ты отдал за эту зверюшку? – не унималась мама. Папа спокойно продолжал читать газету.
-Десять рублей…. Чисто символически…
-Тоже мне, развлечение нашли, - поджала губы мама.

Радостно смеясь, мальчик подбежал к родителям. В его руках мурлыкал и грыз пойманный синий фантик взъерошенный котенок.

-Он такой классный! Мы обязательно подружимся! – восторженно заявил мальчик, поглаживая котенка за большими ушами.

….

Ха, подружимся?! Не смеши меня!
Как только я приду в себя, я еще поквитаюсь за этот позор и…
… О, да, и тут тоже погладь…
Ммммм…
… Ну, ладно, так уж и быть, отложу твое убийство на потом, ничтожный!..

--------Занавес--------

@темы: Рассказ, Творчество

---

[Jack-Dow]

Прошу прощенья за не читабельный вариант.Вот два:


Дикая Охота
Ноги-в лунные стремяна:
С необьятной высоты
Мчит сквозь облако тумана
Всадник полночной мечты.

Пронесутся черти,змеи,
Над верхушками дерев.
Свечи-прочь!Заприте двери
И не слушайте напев:

"Слушай музыку дождя,
Слушай песню темноты.
Два у жизни острия-
Эта музыка и ты."

Мчится Дикая Охота
По голодной жести крыш.
Город вымер.Смех не слышен.
Лишь шуршит под полом мышь.

Но всегда найдется кто-то,
Кто в ночи не гасит свеч,
Кто тугие ищет крылья
За изломом слабых плеч.

Чудом выманен на крышу.
Встанет он,не помня лет.
Он чудную песню слышит-
Он шагнет за песней вслед.

"Слыша музыку дождя,
Слыша песню темноты,
В свиту Дикой Королевы
На века вольешься ты"

Чтоб на переломе года
Взглядом прикипев к луне
Вечно мчать во тьме полночной
На сверкающем коне:

"Слушай музыку дождя,
Слушай песню темноты.
Два у жизни острия-
Эта музыка и ты."

@темы: мистика, "Самайн", "Хеллоуин", Стихи

---

Внеклассный роман.

[solo invierno]

Писано от безделья.

- Девушка, девушка, а вы в любовь с первого взгляда верите?
Не оборачиваясь:
- Нет.
- Девушка, ну хоть со второго!
- Тем более не верю, - и вообще, я не девушка, а педагог. Молодой специалист. И не надо, мужчина, ко мне приставать на улице, я и так опаздываю.
Олег, мерзавец, обещал довезти и застрял в пробке, хорошо хоть позвонить догадался. Только бы старая грымза, директриса наша, в холле не дежурила. Очень любит она опоздавших отлавливать и пилить. И учеников, и учителей. Проношусь на красный через дорогу, почти бегом через школьный двор. Грымзы, слава богу, нет. Кидаюсь к расписанию: сегодня четверг, значит 11 «Б». Чудненько.
Пока до класса дошла, успела отдышаться. Захожу – королевой, весело стуча каблучками.
- Доброе утро!
- Здравствуйте, Варвара Витальевна, - отвечают хором, словно первоклассники.
Золото, а не детки. Особенно Максимка. Вон он – на третьей парте в первом ряду, прямо у шкафа со скелетом. Я его сразу запомнила, как только увидела. Да и как не обратить внимание на такое чудо: волосы светлые до плеч крупными кольцами вьются, глаза в пушистих реницах вроде опустит скромненько, а как взглянет из-под челки, озноб до костей пробирает. Эх, Максимка, сидеть бы мне с тобой за одной партой… так, дамочка, без фанатизма.
- Так, дамы и господа, работы ваши я еще не проверила, так что о результатах контрольной поговорим на следующем уроке.
- Оно понятно, дело молодое, - комментирует с задней парты Дубов. Вот уж точно говорящая фамилия. Не обращая внимания, продолжаю:
- А сегодня – новая тема. Экономические потребности и экономические блага. Беликова, тему можно не записывать, она есть в учебнике крупным шрифтом. Итак, что мы понимаем под словом потребность?
Да уж, развита нынче молодежь не по годам. Но говорить, что мы в их возрасте были другими, я не буду. Точно такими же были, такими и остались, только музыку другую слушаем. Хороший класс, ребята дружные, серьезные, работается с ними легко, не без урода, конечно.
- Дубов, оставьте в покое чучело совы. Укусит.
Задумался. Наверное, о том, может ли чучело укусить. И кто додумался посадить нас в этот класс? Не биология ведь, а основы экономики. И что, скажите на милость, Максимка так разглядывает этот скелет?! Как будто съесть его хочет.
- Сталкова, что вы отнесете к физиологическим потребностям?
Следовало вызвать Лавровского. Духу не хватило. Пусть лучше дальше общается со скелетом.
- Ну, потребность в еде, одежде, жилье, - отвечает Женечка, скромная отличница с длинной косой.
- Верно. Все?
А Максимка уже отвлекся от скелета и что-то ей подсказывает.
- Лавровский, не стесняйтесь! Ответьте всем, если знаете.
Молча наблюдаю, как он встает, чуть не опрокинув стул и громко, на весь класс объявляет:
- Я не подсказывал. Женька сама знает, только сказать не может, ей воспитание не позволяет.
- Тебе позволяет? Говори.
- Потребность в воспроизводстве рода.
Класс дружно падает со смеху, Сталкова опускается на место, закрыв руками лицо.
- Садитесь Лавровский. Совершенно верно. А смеются, видимо те, у кого этой потребности еще не возникало.
Эй, педагог, полегче на поворотах. Впрочем, все сразу замолчали, урок покатился дальше. Я объясняла тему, украдкой любуясь, как Максимка, слегка склонив голову на бок, что-то говорит на ухо Женечке. Слышать бы мне тогда те слова! Сталкова вскочила, как ошпаренная, и, бросив на бегу:
- Разрешите выйти, - бросилась вон из класса.
Краем глаза я заметила дрожащие губы и блеснувшую на щеке слезинку. Что… Что?!
- Лавровский!
Фиалковые глаза уставились на меня с абсолютно невинным выражением.
- Что произошло?
- Не знаю, Варвара Витальевна, - и ресницами хлоп-хлоп.
- Вы же за одной партой сидите!
- Ну и что? Мне Женька не докладывает, когда ей приспичит.
Вот оно как, хамим, значит, овечку из себя строим. Ладно, Лавровский, погоди.
Кое как угомонив класс, я довела урок до конца. А Лавровский окончательно довел меня. Он учил скелета разговаривать жестами. В следующий раз точно выгоню!
В нашей школе (между прочим, с экономическим уклоном с этого года) все, как и в других. Мальчики курят в мужском туалете, девочки – в женском, а учителя – в служебном, потому что Грымза не выносит табачного дыма и курить в учительской не дает. На подоконнике в гордом одиночестве восседала Верочка, точнее Вероника Григорьевна, преподаватель русской словесности. Маленькая, худенькая, зато с копной блестящих черных волос (чем она их красит?), Верочка относилась к категории молодых учителей, хотя ей уже перевалило за тридцать. Но поскольку коллектив в основной массе был представлен дамочками за пятьдесят и одним отставным полковником, она в эту категорию вполне вписывалась, что позволяло ей активно просвещать меня о нюансах закулисных интриг.
- Кто у тебя был? – спросила она. – На тебе лица нет!
- 11 «Б», - отвечаю, и лезу за зеркалом. Что с лицом?!
- Опять Дубов паясничал? Не бери в голову, он мне как-то в сочинении написал, что Онегин застрелил на дуэли Пушкина.
Глубоко копает мальчик, будь я на месте Онегина, тоже бы пристрелила автора за такие кульбиты своей судьбы.
- Дубов паинька. Лавровский чудит.
- Лаврик?! – Верочка задумчиво затянулась. – В тихом омуте, значит, черти. Надоело ему, что ли, быть отличником?
- Да кто ж их разберет? – отвечаю. – Зажигалка есть?
Я ведь, когда мне Шелоб (это классная дама 11 «Б», настоящая паучиха: липкая, скользкая, противная, все время шипит и плюется) про класс рассказывала, много всего интересного узнала и про Беликову, и про Дубова, и о многих других, а про Лавровского она мне ни слова плохого не сказала. Мол, тихий он, учится прилежно, с переменным успехом, никакого подвоха от него ожидать не нужно. А вот Женечку до слез довел, это так, пустяки. Что ж он ей такого сказал-то? Ладно, проехали.
- Варь, а ты вчера на такой машине приеха… Муж?
- Нет. Приятель.
- А что не муж?
- Нафига козе баян?
- Ну, это пока возит.
- Не будет возить, сама машину куплю.
- На нашу зарплату?
- Ты же купила.
- Так у меня муж.
Да уж, Верочка и работает-то исключительно от скуки, чтобы целыми днями дома одной не сидеть, пока благоверный денежки стрижет. Ребенка ей надо, пусть одного, но своего, а не с сотней чужих возиться.
Машина Олега – это тот еще трактор. Я когда в первый раз эту годзиллу увидела, сразу ему сказала, что пока кредит не выплатит, о свадьбе может и не заговаривать. Года три еще могу жить спокойно, а там посмотрим. В сумке затренькал мобильный. Легок на помине!
- Солнышко, во сколько ты сегодня освободишься? Я за тобой заеду!
- Ну, где-то часа в четыре, - отвечаю. За окном начал накрапывать мелкий дождик. Пусть заедет.
- Варь, сегодня собрание у Грымзы, - напомнила Верочка, как всегда вовремя. Я уже отключилась и тупо уставилась на трубку. Перезвонить? Не буду, подождет, ему полезно.
- Прохлаждаетесь, девочки? – сладенько улыбаясь, в курилку вплыла Раиса Семеновна. Улыбается сия дама постоянно, причем при этом может говорить любые гадости с таким видом, словно во рту у нее леденец, а не яд сочится. Кроме того, я не сомневалась, что она обо всем происходящем лично докладывает Грымзе. Вот и сейчас, непременно шепнет, кто и чем в туалете занимается.
- Здравствуйте, Раиса Семеновна, - расплылась я в ответной улыбке. – Да некогда прохлаждаться. На урок пора.
Верочку я оставила разбираться с Барбариской (вот, точно!) без малейших угрызений совести. Ей все нипочем, если что – мужем прикроется, а я пока девушка беззащитная. Впрочем, намерена такой и оставаться.
День прошел как всегда быстро, никаких происшествий больше не было. Вот только девятый «А» в полном составе не выполнил домашнюю работу, а девчонки из седьмого окончательно распотрошили несчастное чучело совы, узнав, что его касался сам Дубов. По-моему, он вызывает у них несколько нездоровый интерес, во всяком случае, когда я училась в седьмом классе, кумиры у нас были несколько другие.
Уроки уроками, но к Грымзе опаздывать было нельзя, я поспешила на второй этаж, где располагался кабинет нашего многоуважаемого директора. Честное слово, я бы успела, но по лестнице двое каких-то небритых мужиков тащили здоровенный шкаф. Обойти их не представлялось возможным. Я уже представила себе выражение лица Грымзы, при виде опоздавшей меня, но тут вспомнила о пожарной лестнице. Ею не пользовались, но ключи на всякий случай выдали всем учителям. Пожарная лестница находилась в конце длинного коридора, в небольшой угловой нише. Осторожно перешагивая через паутину и какие-то непонятные деревяшки, я добралась до второго этажа, собиралась уже вставить ключ в замок, но услышала, что с той стороны кто-то есть. Мой торжественный выход из-за запертой двери мог быть оценен ими неоднозначно. Я решила подождать, пока неизвестные уйдут, но они этого как раз делать не собирались. Наоборот, голоса стали более отчетливыми, я смогла разобрать слова и узнать Женю Сталкову. Она говорила почти шепотом и, похоже, была очень взволнована.
- Понять не могу, откуда он узнал! Я ведь никому, кроме тебя, не сказала. Лерка, что и кому ты наболтала?
Лерка? Так, это ее подружка из параллельного класса. Они вроде бы живут рядом и дружат с первого класса, вспомнила я.
- Жень, клянусь, я никому! Ни слова! – Горячо заверяла ее подруга. – Может он это просто так ляпнул, а? Ну, решил тебя позлить, например. Может, ты ему нравишься…
- Ну да, с первого класса! – разозлилась Женя. – Он с таким лицом это сказал, словно насквозь меня видит! И потом, я сама слышала, как он твоему Кольке сказал: такой прикол знаю про Сталкову, пойдем расскажу! А ты Кольке не говорила?
- Никому я не говорила! – огрызнулась Лерка. – И потом, чего ты боишься? Ну знает Лавровский, что ты в положении, ну скажет кому-нибудь, и что дальше? Никто тебя из школы не выгонит и медаль не отберет!
Я даже равновесие потеряла от услышанного. Это получается, что Женечка, эта девочка-ангел, мечта всех классных дам, ждет ребенка? Вот так кульбиты! Пока я переваривала полученную информацию, девчонки куда-то смылись, я вышла из темного дверного проема и не спеша пошла к Грымзе – потому что все равно безбожно опоздала. Мое появление произвело должный эффект: Грымза потеряла дар речи и даже приподнялась со своего кресла, что при ее недюжинной комплекции сделать довольно сложно. Остальные же просто застыли с открытыми ртами.
- Добрый день, - ласково поздоровалась я. – Извините, что немного задержалась.
- Надеюсь, Варенька, вы объясните свое опоздание, - прошипела Грымза, буравя меня недобрым взглядом.
- Обязательно! – я небрежно стряхнула с плеча остатки паутины, - Я проводила исследование в целях выявления небезопасных для детей мест и в связи с этим хочу выдвинуть на обсуждение вопрос: о приведение в должное состояние пожарной лестницы и запасных выходов из здания школы. Там же черт ногу сломит!

---

[[Рыж]]

Такой вот глючный рассказик
Прошу, не убивать меня за него...


Название: Диалог Добра и Зла.
Автор: Рыж
Персонажи: представитель Света, представитель Тьмы, Подопечный.
Дисклеймер: Да-да, это моё, без разрешения не трогать)

текстиг

Легкий, грациозный, нежный.… Не человечек, а перышко.
Жемчужную кожу хрупкого тельца скрывает тончайшая ткань белоснежной туники.
Изящные кисти и щиколотки обвивают золотые нити браслетов.
Длинные, точеные пальчики сжимают позолоченную арфу.
Высокий лоб, маленький аккуратненький носик… дивные черты прекрасного, чистого лица. Глаза цвета небесной лазури, в обрамлении длинных стрелок ресниц. Золотистые кудри волос, ниспадающие на остренькие плечи.
Над макушкой парит, переливаясь солнечным блеском, золотой нимб, а худенькую спинку обременяют роскошные, пушистые крылья.

Мальчик-ангел проводит аккуратными пальчиками по струнам арфы, извлекая из инструмента легкий перезвон высоких звуков, и, гордо задрав остренький подбородок, певуче глаголет:
-О, как бесстыже и негоже! Одумайся! Возьми себя сейчас же в руки! И поступай по совести, а не по расчету!
Подумав, ангелок еще раз ущипнул пальцами струны арфы, выуживая на свет божий особенно щемящие душу звуки. Отлично! Это определенно должно сработать….
Ангелок прислушался и довольно улыбнулся. Миссия по предотвращению греховных деяний выполнена! Можно и возвращаться….

-Стоять, крылатый! Я приперся…
Ангел застонал и обернулся.

Отмахиваясь от черных клубов дыма, показался паренек.
Высокий, атлетически сложенный.
Роскошный черный плащ полностью расстегнут. Вертлявый, похожий на кожаный хлыст, хвост размеренно бьет по грубой ткани штанин.
Сильная рука легко удерживает тяжелый с виду трезубец.
Резковатые и ярки черты смуглого лица, украшают большие, хитрые, темные глаза.
На лоб спадают неряшливо уложенные угольно-черные волосы, сквозь которые пробиваются сероватые, козлиные рожки.
За спиной нетерпеливо хлопают бурые кожистые крылья.

-Отстать, рогатый, я тут уже закончил! – высокомерно пропел ангелок, аккомпанируя себе переливчатыми звуками арфы. – Моя победа….
-Победа? – чертик огляделся и расхохотался. Ангел покраснел.
-Чего ты ржешь, урод парнокопытный?!
-А обзываться не по-божески, - наставительно заявил надувшийся чертенок, нервно постукивая ногой, скрытой за штаниной. – Так вот, насчет победы… фиг тебе. Он – мой!

-Ты опоздал! Не смей мне тут мешаться!
-Допустим, я немного задержался, - поправил ангелочка черт. – Смотри, мне хватит пары слов!
-А ну не смей! Я только вынудил его расстаться с нижайшими из помыслов.… Эй-эй, ты слушаешь?! – Ангелок мрачно просверлил зевающего оппонента тяжелым взглядом.
-Уваааажаемый! – заголосил чертенок, постукивая зажатым в руке трезубцем. – Уважаемый, не буду вас я утомлять длиннющими тирадами да завыванием лютни….
-… Это арфа, неуч!
-Маловата будет, - почесал подбородок чертенок, рассматривая позолоченный музыкальный инструмент. – Бракованная?
-Облегченный вариант, - совсем надулся уязвленный Ангелок. Чертенок лишь пожал плечами.
-Так вот, милейший, пришел лишь пару слов вам молвить я…. И смысл их такой: «За_бей!»

-А….
-Забей ты на слова какого-то андрогинного святоши! Я не понял, кто хозяин тут? Ты – босс! Вот и плюнь ты на его слова, и на него заодно тоже, нашел над, чем задуматься… Смешно! Давай-давай, иди уж по своим делам…
-Эй-эй! Это оскорбительно! Не сметь! Я протестую! – покрылся пунцовым румянцем обладатель роскошных перьевых крыльев.
-А хочешь, я сам на него плюну? – подумав, вопросил чертенок, задумчиво разглядывая шумного святошу. – Нет, правда, можно?

Ангелок поджал губы и, вскинув златокудрую головку вверх, заговорил:
-Какая низость! Все, что он сказал. Прошу, одумайся и не внимай его словам!
-Пусть сам решает, чьим словам внимать! Ведь он же бооосс…
-Не льсти!
-ААА! Ты слышал! Он не считает тебя боссом! И ты его послушаешь?! – обрадовано заголосил чертенок, чувствуя, что победа близка, как никогда.
Ангелок нахмурил чистый лобик, и вновь провел пальцами по струнам.
-Я укажу тебе на верную дорогу! Ты главное, внимай моим словам. Ведь послан я от Бога…
-… Забей, какой тебе от этого прибудет прок? Да никакой! Пустая трата средств и времени. Чего тут думать! Иди вперед, не обременяя разум….
-Заткнись, невежа! – прошипел Ангелок.
-Эй-эй! У нас свобода слова! Не затыкать меня, а то обижусь…
-…. О, Боже мой…
-А Дьявол мой, не отходи от темы, пупсег, - скривился черт, расправив кожистые крылья. – Давай поговорим, как образованные существа, ведь двадцать первый век уже царит…. Чего ты так уперся, птицекрылый?
-Представь себе, в том моя работа! – надулся Ангелок, обидчиво дернув крылом. – Так вот, не дам я душу эту увести по ложному и аморальному пути! Пускай заплатит! Нет ценности в вещах! Вся ценность в наших душах…
-Ну, я не спорю, души нынче дорогие, - пробормотал чертенок, уворачиваясь от облегченного варианта арфы, посланного святой рукой в голову нахала.

-Ты слышал?! Готов и дальше поступать, как говорит приспешник Сатаны?! – взвизгнул ангелок. Чертик тяжело вздохнул.
-Вот так всегда, никто меня не любит. Никто не слушает, и дома не покормит.… А знаешь, как тяжело мне подбирать ботинки на козлину ногу?!.. И вообще, он мне чуть череп не прошиб своею балалайкой… и после этого он свят?! Да он все врет, притворствует… - захныкал темноглазый чертик. У ангелочка со стуков отвалилась челюсть.

-Да как… да как ты смеешь?!
-Послушай, друг, я вижу, что оба мы упорны… как всегда, - чертенок выжал максимум дружелюбности из своей недружелюбной сущности. – Давай уже решим все раз и навсегда….
Пальцы ангелочка на автомате пробежались по невидимым струнам. Зря он бросил арфу, сейчас он выжил бы из нее на свет Божий такой тревожный звук….
-Что ж, давай решим!
-Согласен, птицекрылый? Точно? Ведь это настоящий бой, не просто жалкий спор! – загробным голосом предупредил чертенок, запуская руку в карман плаща.
Ангелок вздохнул и чуть прикрыл глаза.
-Свидетель Бог, я не желал до этого дойти. Но если по-другому спор сей не решить…. За мною право выброса!
-А это почему еще? – строптиво поинтересовался чертик. Ангел улыбнулся.
-Ты плут.
-Ну, ладно, убедил…. – прищелкнув пальцем, посланник Тьмы подбросил пятачок посланнику Небес. – Тогда за мною право выбора! И выбор мой – орел!
-Опять я решка, - уныло молвил Ангел, укладывая монетку на пальцах. – Ну, что ж.… И пусть монетка разрешит, кто прав, а кто….

«Кхм…. Ребят – достали. Мне Ленке покупать цветы или обойдется?»

-Мы как раз это решаем, душечка! – пропел ангелок.
-И после этих слов еще Я льщу? – приподнял бровь чертенок.

«Опять монетка?! Надоели! Нет, по монетке я больше не решаю…»

-Опять мы в тупике… - пробормотал чертенок, сетуя на нетерпеливого подопечного. Монетка то была заговорена….
-Я знаю! Знаю! Давайте посчитаем! – воскликнул ангелок. Черт лишь закатил глаза.

«Ммм… ну, давай»

Ангел вздернул руку.
-Ха-ха! Начнем, рогатый?! – элегантный пальчик указывает прямо в лоб надутому чертенку.
-Давай уже, святоша, пора заканчивать сие представленье!
-И пусть выиграет сильнейший, - прищурив лазурные глаза, выдохнул ангелок, и уже через секунду, забормотал: - Катилась мандаринка, по имени Иринка…..

«Народ, на меня уже тетка-продавщица орет. По ее словам, я покупателей своим видом отпугиваю…»

-Давай, я ее прокляну! – оживился чертенок, размахивая трезубцем.
-Нет-нет! – встрял ангелок. – Вежливо расскажи ей, какая она ужасная гадина!
-Да чего с ней разговаривать?! Плюнь ей в лоб!
-Вежливость – залог здорового общения….
-Ну, или давай я плюну…

«Так покупать цветы?!!»

-О, да! Ты осчастливишь свою деву сим подарком! – томно прикрыл глазки ангелок.
-Не надо! Говорю ж, забей! Вон, какие розы нынче дорогие…. Ты презервативов лучше накупи…
-О чем ты говоришь?! Да это… это… только после свадьбы! А сейчас – цветы! – затопал ножкой ангел.
-У тебя юбка развевается, - шепнул чертенок.
-Это туника! – смущенно закусил губу посланник Света, поправляя складки на одежде.
-Зато теперь я понял, наконец, что ты и, правда, парень!
-Как будто раньше это было не понять! – вздернул нос, глубоко оскорбленный ангел. Чертик усмехнулся.

«Ого, ты, правда, парень?!»

-Представь себе, как удивился я! – хохотнул посланник Тьмы.
-Отстаньте вы уж от меня! – заныл несчастные златокудрый.

«В итоге, я не покупаю их…»

-Ну, хоть один цветок! – взмолился ангел.
-А остальное - на презервативы! – довольно крякнул чертик.
-Фу, как негоже…
-Соглашайся, пупсег, так хоть компромисс….

Ангел тяжко выдохнул и пафосно прикрыл глаза.
-Да будет так. Купи один цветок…
-Отлично, по рукам!.. Бери вон те, они дешевле стоят…

«Ага, я понял.… Спасибо вам, ребят»

-Ну вот, прошел еще один рабочий день! – сладко потянулся чертик. – Чего такой унылый?
-Отвяжись…
-Да брось, ничья не так уж плохо….
-Возможно, сейчас у нас ничья. Но знай, рогатый, наступит время, когда тебя никто не будет слушать! И вот тогда наступит благодать! А ты пойдешь на биржею труда! – высокомерно заявил ангелок, расправляя крылья и исчезая в лучах света.
-Зато я юбок не ношу, - пробурчал ему вдогонку чертик. И, поковыряв в носу, добавил: - Как будто я совсем дурак! Мою работу можно полюбить, хотя б за то, что, ни мода, ни года, ее не сломят никогда…
Короче, друг мой птицекрылый, ты болван….

«Блин, вали уже отсюда! Че распинаешься?!»

Чего-то пробурчав, чертенок удалился….

----КОНЕЦ----

@темы: Рассказ, Творчество