Не смотри в мои глаза, В них слезу я скрыть не смею... Ты ведь знаешь без тебя, Жить совсем я не умею. Я привыкла к твоей ласке, К твоей нежности, родной, И я очень сожалею, Что сейчас ты не со мной...
Скажите, стоит ли продолжать писать? (Hаписанное было выставлено на форуме как тема, но давать ссылку туда мне не позволяют правила сообщества..)
читать дальшеЧувствую что нелегко мне будет печатать эту тему. Недавние события вновь начинают всплывать перед мной в беспощадно ярких цветах. Настоящие покрывается прошлым, затмевая собой будущие. Я знала, что человека нельзя полностью знать, но я никогда не подозревала, что я что-то не знала о моём собственном сыне. Умный, послушный, отзывчивый, красивый мальчик, спортсмен и падающий большие надежды студент... Если бы я знала что ожидает меня, когда я нанесу нежданный визит на дачу... если бы я знала, что найду его в объятьях его бывшего преподавателя немецкого, и сбежав на кухню, получу приглашение на чай от голого парня в моём фартуке... Я бы отдала многое за жизнь в неведение. Я водила сына к психиатру, но тот посоветовал мне приходить в следующий раз одной. Я заводила разговор с батюшкой, но услышав тему, он мгновенно её закрывал. Я обещала сыну, что стоит ему изъявить желание провести время с девушкой, я тут же всё организую. Но я жду до сих пор. Вроде бы ничего не изменилось. Каждое утро, я мило общаюсь с сыном за завтраком, шучу и улыбаюсь на работе, обсуждаю прошедший день с мужем... Но в моих жестах и словах нет ни искренности, ни какого либо участия. Во мне что-то умерло. Долгие года рабства на работе и похороны личной жизни вдруг оказались бессмысленными, ведь не смотря на них, мне не суждено испытать счастье женитьбы сына, не состариться среди радостных хлопот вокруг внуков. Дочь - ненавидящая жизнь инвалид, а муж уже давно мне чужой человек. Теперь я потеряла и сына... Нет, это неправда, это ложь. У меня есть надежда, потому что я знаю, что в любой ситуации есть выход, иначе быть просто не может. Должно быть я его просмотрела, проглядела, пропустила будучи в моём состоянии... Я знаю, что на путь истинный человека можно поставить всегда. Я надеюсь, что вы мне подскажите. Надеюсь...
Волк-одиночка, теряющий разум. Отравленный их веселящим газом Огрызаясь на стадо, но напасть не решаясь. Понимая, что старым стал, за правду сражаясь. Волк-одиночка, покинувший стаю Потому что там слишком все по правилам стало. Зная, что давно поздно. Что за нас уже дышат Свободу продавшие, белые мыши. Он один, и он знает, что никто не прикроет. Остаются трусы, умирают герои. И так просто поддаться искушению словом И так сложно признаться, что обманут и скован. Прокаженное время заражает всех ядом Но почувствовать это сможем, лишь умирая. А он один из последних. Тех, кто верен до гроба Одному только слову. Это слово- Свобода. Сытые морды прожорливых тварей равнодушно глядели, как за них умирали. Как на месте домов вырастали курганы… Волк лежал на траве и зализывал раны. И старался не плакать от бессильной потери И старался не помнить, кто он на самом деле…
*** - Это что? Кот Баюн боязливо потыкал вилкой в нечто тёмное, округлое, гордо возлежащее в самом центре блюдечка с голубой каёмочкой. - А чёрт его знает, - пробубнил Змей Горыныч, высовывая одну морду из ушата с медовухой. Остальные две головы уже мирно посапывали, пуская из чешуйчатых ноздрей трогательные полупрозрачные струйки пара. - Не, я не знаю! - поспешил откреститься Чёрт, резко отпрянув от стола, который только что мёл козлиной бородкой, пытаясь дотянуться до штофа с водкой на его противоположном краю. - Это гостинец, - егозливо заметила Баба Яга. Она не без основания опасалась, что весь званый обед для дорогих друзей может быть омрачён дегустацией неведомого заморского чуда, - Ундина Хранцузская прислала. Вещала, что вкуснее того деликатесу во всей заморщине не сыскать! - Повыдумывали себе прозвища — «Ундина», «Мавка», а как была русалкой обыкновенной, так и осталась! - сплюнул Чёрт. - Я это есть не буду, - веско заметил Кощей и приналёг на тушёного в сметане зайца и утку, запчёную с яблоками. - Знамо дело, - фыркнул Баюн и нерешительно наколол неаппетитный комок на серебряную вилку. Да, серебряную. Кто вам сказал, что нечисть не любит серебро? Любит. Впрочем, к золоту и платине она испытывает не меньшую привязанность. Только где их достать-то, столовые приборы из золота или платины! - Ну, не тяни уже! - Чёрт слегка замялся, поймав саркастичный взгляд жёлтых кошачьих глаз, - Не тяни уже себя за... хвост. Давай, пробуй! - А чего сразу я! - вдруг взбеленился Баюн. - Ну, - нерешительно заметила Яга, - Кот с вилкой в одной лапе и с рюмкой в другой... - Это так символично, - закончил за неё Кощей и, чувствуя блаженную сытость, довольно отвалился от стола. - Символисты фиговы, - проворчал Кот, после чего поймал вилкой скользящую по блюдцу штуковину и со страдальческим выражением морды начал её жевать...
Не один день потом Яга пряталась от разъярённого Кота по лесу и не однажды пыталась объяснить тому, что трюфели — это настоящая редкость и деликатес. Только вот поедать их лучше свежими, а то потом последствий не оберёшься.
*** Тихо ли вы сидите, дети? Внимательно ли слушаете меня? Коли вы угомонитесь, придвинетесь поближе к камельку, да завернётесь в плед, чтобы уберечься от госпожи Осень, которая роняет за окном капли со своего плаща, я расскажу вам историю. Столь же страшную, сколь и древнюю. Во времена стародавние стоял в наших краях замок. Там, за грядой холмов, что на севере огибает долину, в ущелье меж двумя грозными скалами высился он. Обитал там род древний, стяжавший себе славу рыцарской честью и буйным нравом. Сколько бы не собирал властитель наш войска, дабы дать окорот супостатам на границе, столько же раз в первых рядах прибывал с отрядом рыцарь Берг. Сотню, а то и полторы конных воинов приводил рыцарь, и сильнее да доблестнее той рати не было во всём войске. Словно звери бросались они на врага, не жалея ни себя, ни супротивников. А впереди всех всегда мчался рыцарь Берг на коне своём, Грохимом прозываемым, и разил всех врагов мечом страшным по имени Эльгорн. На старом наречье то означает, что конь звался Яростным, а меч — Жаждущим. И не зря они так звались. Говорили, что конь тот — буланый скакун огромного роста — не подпускал к себе никого, кроме хозяина да верного его оруженосца. А меч тот не брал в руки вообще никто, окромя самого рыцаря. Ибо Жаждущий не возвращался в ножны, не испив горячей людской крови, и только сам рыцарь мог укротить его нрав. Могуч был рыцарь Берг, могуч и непобедим. И привечал его властитель, дарил ему поместья и угодья, награждал казной богатой. Многим, ох, многим не по нраву была слава та. Многие замысливали недоброе, но боялись подступиться — Яростный и Жаждущий крепко берегли покой хозяина. И замыслили те силы тёмные хитростью одолеть рыцаря. И однажды подослали они к нему деву юную — прекрасную, словно сама госпожа Весна коснулась её чела от рождения. Тонкий стан, длинные золотые косы, лицо, белое точно снег на вершинах гор, глаза голубые, точно аквамарин чистый. Увидел красавицу юную рыцарь Берг и не смог удержать сердца на привязи — полюбилась она ему. Да так крепко, что тот же час он ввёл её к себе в замок как владычицу законную. Через положенный срок родила ему сына-молодца да дочку-красавицу. Подговаривали вороги молодую жену порешить мужа, да полюбила она его. Крепкое слово дала, что не предаст супруга, не позволит учинить ему злое дело. Обозлились супостаты, озлобились. Но лютовали они без толку, пока не подросли дети рыцарские. Тогда позвали недруги колдуна древнего и наказали ему свершить дело чёрное. Как-то рыцарь Берг со свитой на охоту выехал, а дети гуляли в саду за крепостной стеной и почудилось им, что ветер шепчет: «Жаждущий жаждет руки сильной». Подумали они сперва, что почудилось им, но ветер шептал, деревья шелестели, а ручьи пели: «Жаждущий жаждет...» Услышал тот говор сын рыцарский и восхотел свершить невозможное. Сестра меньшая отговаривала его, плакала, молила. Грозила карой отцовой, но брат был неприступен. Чародейство тёмное ему разум застило. Бросился он в покои отцовские, снял со стены ножны кованые и извлёк на свет меч страшный. Ликуя, сверкнул на свету Жаждущий, и напился он вдосталь крови горячей, крови молодой... Воротился рыцарь домой с охоты. Радостный, вступил он на крыльцо. Только тихо в замке было — лишь ветер шелестел за окнами да капала кровь горячая, стекая по ступеням высокой лестницы. Красной россыпью усеян был пол и ни одна душа живая не просила о помощи.
Никто более не слышал о рыцаре, о мече и коне его. И лишь тень замка чернела в ущелье между скалами, освещаемая луной в полнолуние...
я был выдуман какой-то сумасшедшей богоматерью, не успев прородиться, был связан по рукам и ногам свадебной скатертью, не успев побриться, был отправлен в проклятую армию там стрелял, стрелял, стрелял.
не успев научиться писать, был отправлен учителем в сельскую школу, и там все рассказывал, как надо стрелять, чтобы врагу попадать прямо в голову.
жену не любил, не обижал, просто был поровну холоден, когда уходил на работу - ждала, знала, что я буду голоден и накрывала на стол
и вот такой вот я, по сути, серенький человечек маленький носик в порошочке беленьком, а во сне я зову маменьку, как недавно звала она, да я не услышал.
Лежу. Не в силах пошевелиться, не в силах открыть глаза. А может, я уже умерла? Нет, сердце всё ещё стучит. Протягиваю руки к груди, чувствую ладонями неровный стук сердца. Что это? Волнение? Но я совершенно спокойна. Я просто лежу. читать дальшеКто-то за стеной. Там постоянно ходят. Звук шагов ровняется со стуком сердца. Раздаются непонятные голоса. За толстой стеной почти ничего не слышно, но я знаю, о чём идёт речь. За последние годы здесь не обсуждалось ничего кроме этого. Я тяжело вздохнула. Провела рукой по шее. Она была холодной, но приятной. Ещё один вздох, потом ещё. Такое ощущение, что до этого я не дышала вовсе. Я хотела насладиться сырым воздухом, возможно, завтра мне этого уже не удастся. Я открыла глаза. Надо мной нависал потолок. Как же мне надоела его серость. Неужели нельзя было выкрасить его по-другому? Но иногда он напоминал мне предгрозовое небо, и мне казалось, что вот-вот пойдёт дождь и смоет с меня всю тяжесть грехов. Но дождя не было, как не было и неба перед моими глазами. Вдох. Как же я устала. Но от чего? От пустых мыслей? От ожидания собственной смерти? Может и так, но сейчас это не имеет значения. Меня нет. И, возможно никогда не было. Я останусь только в памяти, как дух времени, как исчезающее ради людей нечто. Выдох. Что – то я забыла. Это ощущение не покидает меня долгое время. Но забывать мне нечего, все, что у меня есть храниться в моей памяти, как и то, чего никогда не было. Я увидела, что небо за окном начало светлеть. Значит, осталось совсем немного. Неужели я не спала всю ночь? Меня преследовали воспоминания, несбывшиеся мечты, неоткрытые страницы жизни. Вдох. Тяжесть последних часов. А может сниться? Нет, слишком уж затянулся сон. Слишком всё реально. Шаги за дверью. Выдох. Вдох. Говорят, что пора. Я встаю, не чувствую ног, но иду. Впереди длинный коридор, позади – жизнь. Сердце начинает биться быстрее – становиться страшно. Так всё оборвать в один момент. Только сейчас приходит осознание того, что я - жертва. Жертва великой войны. Люди надеяться, что, предав меня священному огню, возвратится божья благодать. Уйдёт великая война. В прошлом останутся кровавые бои. Всё, чего требует вера – это жертва. Человек без прошлого и будущего. Вздох. Сейчас у меня нет даже настоящего. Я иду по площади. Солнечный свет бьёт в глаза. Не привыкла к этому. Меня ослепляет, но я иду. Вдох. Вокруг толпа. Все молчат - молятся Богу. Выдох. Чей то громкий возглас за моей спиной: «Да прибудет с тобой Бог». Несколько вторящих голосов повсюду. Мне становиться не по себе. А что если Бога нет? Я - это просто ещё одно мёртвое тело войны? Пламя загорается перед глазами. Вдох. Я не сделала ничего в своей жизни. Тогда именно почему я должна умереть? Выдох. А что я ожидала от крещённого огнём и мечём мира? Где человеческая жизнь ничего не стоит. Где детей воспитывают на жестокости и разврате. Почему осознание этого приходит толь сейчас, ведь раньше я любила этот мир? Огонь уже поднялся к небесам. Вдох. Стук сердца. Быстрее. Быстрее. Выдох. Треск дров в огне. Мысли, ускользающие перед страхом смерти. Я – жертва. Я – жертва. Вот и всё. Шаг в горящее пламя. Жар. Боль. Крик. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Ты вор!!! Ты воруешь мои мысли – Делать так нехорошо. Ты воруешь мою душу, Ты зачем в неё вошел?! Лишь одна осталась дверца, А за ней хранится сердце… Ты подумай хорошо, Пока лазейку не нашел….
Хождения по грани. Оступлюсь - и будет больно не только мне...
Прошу прощения, что в прошлый раз не ответила никому на отзывы. В этот раз такого не повторится. Начало Продолжение читать дальше XV. Он появился в конце улице - запыхавшийся, в своем извечном черном пальто, с насупленными бровями и мокрыми волосами (неужели я вытащила тебя из ванны, друг? А помнишь, как сам вытаскивал меня?..). Он не бежал, почти летел. Неужели ты опоздал на последний автобус, и, чтобы я не осталась одна, преодолел те четыре остановки за пятнадцать минут? Каким чудом ты умудрился сделать это так быстро? Или не у меня одной есть крылья? Два шага, просто сделай два шага и обними меня, я же вижу, как тебе этого хочется, тебе это абсолютно необходимо - видишь, даже этот мужичок с лысиной и в больших очках косится и с удивлением ждет, когда же ты… когда же я… - Глаза… Почему они такие темные у тебя? - как напоминание в ушах звучит детский мультик про волка, старушку и простушку-внучку в чепце. Пытаюсь отогнать непрошенные воспоминания, но куда там - волчьим охрипшим голосом отвечает мне Бист: - Не пугай меня, вот они и не будут темнеть, - объясняет он, и тут же с силой прижимает меня к себе, так что где-то за спиной хрустят выдуманные крылья. Отстраненно соображаю, что волосы пахнут едва смытым шампунем, и мокрые пряди - это совсем не то, чем может гордиться волк из старой сказки. Иллюзия крошится и осколками сыплется на асфальт. - Идем, переночуешь у меня. Сегодня я тебя уже точно никуда не отпущу, - шепчет он, отрываясь от меня, и берет за руку, чтобы потянуть за собой в очередной кружок желтого сырного фонарного света. Почему он не хочет дождаться автобуса? Ведь так было бы намного проще. Или это был действительно последний автобус? А тогда чего этот чудак в больших очках здесь сидит? Или он здесь живет? - Кажется, мне что-то это напоминает, ты так не думаешь? - отстранено спрашиваю я. Он быстро смотрит на меня и закусывает губы. Он тоже помнит. И помнит, что после этого последовало. Неважно. - Ты можешь рассказать, что именно случилось? - уже в темной прихожей снимаем обувь. - Прости, когда я выскакивал из дому, перегорела лампочка, и у меня не было времени ее поменять. - В его квартире я бывала редко, можно даже пересчитать по пальцам. Два или три раза? Неважно. - Могу, - у него, как у кота, мерцают глаза в темноте. Я путаюсь в шарфе, а он уже снял свое пальто и выжидающе смотрит, почему-то не рискуя больше прикоснуться ко мне. - Помнишь, я рассказывала тебе про крылья в ванной? - рука тянется развязать пояс, потом также скользит, держа молнию, вниз, извлекая вжикающий звук в тихой квартире. Только в ванной капает вода из неплотно закрытого крана. Бист живет один уже несколько лет - предпочитает независимость со всеми самостоятельными проблемами, хотя родители преспокойно живут в этом же городе, в нескольких кварталах от нашего института. Что ж, это его решение - он сам зарабатывает, сам оплачивает проживание, а родители только лишь изредка помогают деньгами. Наверное, это замечательно, что он смог сделать такой шаг и уйти из отчего дома. - Так вот, они опять появились. Смешок, не нервный, просто смешок. Чужой смешок, не дружеский бистовский. - Ты думаешь, что сможешь так просто рассказать все своему другу - выдать свою тайну, свою особенность? Подвергнуть опасности все наше дело? Ты слишком незначительна чтобы иметь право на принятие подобного рода решений! - припечатывает жестко, сильно, с чужими стальными нотками в голосе. Ранит, так больно, что хочется наконец расплакаться. А потом, уже буднично, его голосом: - Хочешь чаю? - Бист бы никогда этого не предложил мне, правда, ведь он точно знает, как я терпеть не могу чай. - Это ты, опять? - Поднимаю взгляд, в прихожей все еще темно, и теперь главное - не споткнуться о тумбочку, стоящую непосредственно рядом со входом. Он стоит, прислонившись к косяку. А за спиной - сырные блики фонарей на кухне. - Да, я. Мы с тобой опять не закончили, - рукой поправляет волосы, прядками легшие на глаза. Кажется, они полностью высохли. - Что вы хотите от меня? - удрученно следую за ним на кухню, пытаясь вспомнить, где тут у Биста выключатель. - Ты не думала, что тебе пора узнать, для чего тебе нужны эти способности? - он уже стоит возле раковины и задумчиво выуживает из шкафчика черные чашки. - Где же у него здесь заварка? - шепчет себе под нос и начинает рыться в каких-то целлофановых пакетиках. Видимо, надо будет подарить другу какую-нибудь красивую коробочку для чая, чтобы не стыдно было оставлять прямо на столе. Щелкаю выключателем. - И зачем, по-вашему, они мне нужны? - как же мне это надоело, надоело раз за разом оказываться рядом с этим человеком и питаться салатом из намеков и недосказанностей, кто бы знал. - Тебя этот маньяк что, сильно головой приложил, раз ты ко мне на "Вы" стала обращаться? Друг повернулся ко мне лицом и расплылся в странно счастливой улыбке. Глаза были голубыми, и голос все же был скорее его, а не тем, с учительскими нотками. Боже, ну и куда катится этом мирок, если эти две личности сменяют друг друга с поразительной скоростью, а я их почти не успеваю отличать?.. XVI. - Бист, иди сюда, - я подскакиваю со стула и нервно тянусь за ним, заставляя бросить все эти приготовления к чайной церемонии. - Пожалуйста, сядь вот сюда, на стул, напротив меня, чтобы я постоянно могла видеть тебя. Смотри мне в глаза, не отворачивайся и ни в коем случае не выключай свет, - торопливо говорю я, стараясь не отвлекаться ни на какие мелочи и все же увлекаю его, усаживаю на стул и сажусь сама. Он немного заинтригован, но еще не знает, что скоро придется попытаться понять... Он вытирает руки о желтое кухонное полотенце, продолжая смотреть на меня. Как же я не люблю заглядывать людям в глаза, как же я не люблю искать там что-то… Когда есть возможность, я всегда отворачиваюсь, чтобы лишний раз не заглядывать туда, вовнутрь, потому что иногда можно увидеть совсем не то, чтобы ты хотел. Даже у тебя, мой друг, даже у тебя. - Я не знаю, что может произойти сейчас, Бист. Я честно просто не знаю, что может произойти, ты мне веришь? Просто кое-кто считает, что я не должна тебе кое-что рассказывать, что я не должна выдавать какую-то там тайну, которую и сама-то толком не понимаю. - Боже, как путаются мысли. Боже, лишь бы этот учитель не выкинул какой-нибудь фокус и не заставил меня лить глупые слезы злости. - Успокойся, я с тобой, - он протягивает мне руку. Шрамики, много-много мелких шрамиков. Боже, какие же мы идиоты, ты и я. И вся эта ситуация… Нас стоит. - Бред-бред-бред, - твержу я быстро-быстро и смотрю ему в глаза. Пока голубые. Я должна заметить этот момент, должна почувствовать, как произойдет смена "душ". Он чуть сжимает мою руку, давая понять, что вот он, рядом, сидит и пока ничего не понимает, но готов, обязательно готов все понять и помочь. Как всегда. - Так… Слушай, - губы закусаны. Как бы умудриться преподнести этот бред, чтобы он не выглядел бредом? Чтобы ты смог хоть чуточку поверить, а? - Я не до конца уверена в том, что со мной происходит. Но ко мне приходит один и тот же человек. Не в смысле именно "приходит", он приходит ко мне во сне, приходит, когда у меня начинаются глюки, приходит в тебя, когда ты этого не помнишь. Он как будто бы - это ты, второй и чужой. Я не уверена, что он - страшный человек, но я боюсь, что он будет контролировать меня, боюсь от того, что он все чаще и чаще приходит ко мне. И если раньше он действительно приходил ко мне только во снах или когда я падала в обморок - помнишь, тогда, под машиной? - то теперь он приходит ко мне в реальной жизни. Вот ты помнишь, как оказался на кухне с чашками в руках? Ты ведь знаешь, помнишь, как я не люблю чай - а сам готовишь этот жуткий напиток, понимаешь? Оттенок глаз, его, пока его, он чуть изменился, но это всего лишь потому, что он очень старается вспомнить, как это у него так получилось - забыть, что он делал пять минут назад. Он не понимает, мне так кажется. И я на это надеюсь. - О, боже-боже. Этот человек, учитель (я стала называть его этим именем, чтобы хоть немного отличать тебя от него), он говорит странные вещи. Да и эти странные вещи все время происходят со мной. Он рассказывает мне какие-то истории, которые, как он считает, должны мне помочь понять, кто я такая и что со мной происходит. Он все время намекает, что у меня должны появиться крылья, и, черт, они действительно появляются! Этими "крыльями" я умудрилась напугать маньяка - он бы меня так просто не отпустил, правда! Он ведь почти задушил меня, а тут появились эти крылья. И он просто испугался! И убежал. Да я сама, наверное, боюсь. Я не знаю. - Смотри мне в глаза, пожалуйста, - просит сам, когда я чуть-чуть начинаю коситься в сторону. Господи, ты понимаешь? Я быстро перевожу взгляд на тебя, заглядываю прямо в глаза - нет, они все еще твои, просто грустные. - Что он тебе рассказывает, этот учитель? - спрашивает тихо-тихо. Я не знаю, насколько он мне сейчас верит - то ли думает звонить в психушку (ведь туда звонить никогда не поздно, так?), то ли он и действительно, на самом деле понимает, что я говорю какую-то сумасшедшую правду. - Он рассказал мне одну легенду о том, что у каждого Города есть своя Душа, которую нужно защищать. И, как я поняла, защищают ее такие люди, как я. Почему именно они, как кто-то нас отбирает, зачем - все это загадка на загадке. Просто нам посылают какие-то непрятности, раз за разом, и смотрят, как мы с ними справляемся. А следят за этим такие вот "Учителя", которые определяют степень неудачливости, или как это еще можно назвать? Они ждут того момента, когда мы будем близки к эмоциональному срыву, когда мы будем стоять на пороге сумасшествия, чтобы взять, подхватить и сделать, превратить непонятно в кого, или во что. Он говорит, что некоторые не выдерживают - и их превращают в голубей. Некоторые, кто посильнее, отправляются в психбольницу, ну а последние… последние превращаются в этих людей с крыльями. От нас, от таких, чего-то ждут. Мы что-то должны сделать такое, чтобы что-то случилось. Будто бы ждут чего-то великого. Черт, это действительно бред. Эмоциональный контакт, зрительный контакт. Как я все же умудрилась догадаться, что именно так, именно так я смогу рассказать ему все? Прядка, упавшая на глаза. Не отвлекайся, смотри на меня. Смотри на меня, держи меня за руку. Не смотри по сторонам, не смотри вокруг. Мы с тобой одни. Свет погас уже минут пять назад, ты знаешь? Только смотри мне в глаза, держи меня за руку, и не смей - слышишь? - не смей отворачиваться. Да, я знаю, что там, под столом, что по всей кухне уже давно расплылся фиолетовый туман. Он светится, едва-едва мерцая. Я даже боюсь предположить о том, что он означает. - Бист… XVII. Мы уже не здесь, не в нашем родном городе, где мы учимся и живем. Где очень сухая осень с перетертыми в крошку рыжими листьями и коваными скамейками в парке. Где урны выкрашены серым, а витиеватые фонари светом рисуют круги по асфальту. Мы там. В смысле - ТАМ - в том городе из моего сна. Где есть магазин, продающий крылья; где живет мой Никто, разгуливающий в черном котелке и отстукивающий тросточкой занятную мелодию по тротуару; где есть то здание для великанов, где ждет меня "Учитель". И туман, дом родной, для этого ласкового сиреневатого зверька (и кто мне сказал, что он - живой?), который прибежал за мной и довольно жмурится искорками, лежа у меня в ногах. Я все еще стараюсь смотреть прямо в глаза Бисту. Только он уже не может - взгляд начинает бегать по комнате. - Бист, Бист, пожалуйста, успокойся, пожалуйста, смотри мне в глаза и все будет хорошо, слышишь? Ты только не смотри по сторонам, хорошо? - я почти умоляю его. Друг, ну же, слушай меня, слушай мой голос и смотри на меня. Я для тебя буду правдой. Все остальное - иллюзия, выдумка, пустышка и игра. Он вдруг резко выпрямляется, но не встает, и теперь, широко открыв глаза, смотрит на меня. За плечами становится неуютно тяжело - там, точно, появились эти черные призрачные крылья. - Ты… - выдыхает. Родной, стой, стой, не смей уходить, не смей отпускать руку - если ты это сделаешь, кто же знает, что произойдет с этим миром? Но он только крепче хватает меня за руку, сжимает, и смотрит мне в глаза. Голубой цвет с небольшими искорками сиреневого - я очень надеюсь, что это всего лишь отблески от тумана. Он не ушел, он не предал. А ведь если бы он только отпустил руку, перестал смотреть в глаза - такие неважные мелочи, которые делают этот мир миром - то я, наверное, потеряла бы его. Или он бы потерялся в этом мире без меня. - Мы не сможем смотреть в глаза друг другу вечно. Нам нужно попробовать, - шепчет он мне. Конечно, ты прав. Конечно. Только мне так страшно, что после того, как я взгляну на тебя в следующий раз - на твоем месте окажется некто другой. А я не хочу. - Я сейчас перестану смотреть на тебя, и ты закрой глаза, хорошо? Просто не отпускай меня, ни в коем случае не отпускай меня. Закрывай. Я послушно зажмурилась. Под веками запрыгали сумасшедшие красные мошки, которые притащили большие перьевые подушки и закрыли мне уши. Тишина и слепота... Я ничего не видела, ничего не слышала, только чувствовала его руку. Чувствовала, как бьется его сердце. Будто бы я держала в руках его сердце. С ним нужно быть аккуратной, и не сильно сжимать. Прошло минут пять и я рискнула открыть глаза. Мы были уже на улице и не спеша шагали по мощенной мостовой. Бист держал меня за руку, туман вился вокруг нас соскучившимся зверьком, а мы шли и шли. И никаких жителей, никаких звуков. Одна замерзшая тишина и запустение. Дул небольшой ветерок, он доносил какие-то слабые сладкие запахи, только откуда, кто может готовить в пустом городе? Мы поднялись на небольшой мостик, переброшенный через речку. Кованые листочки стелились по перилам, вырезанные фигурки застыли в разнообразных позах, навечно спрятанные в игре неизвестных мастеров. Речка тихо шелестела под нами, и мы остановились посмотреть на город. Куда-то вдаль уходили невысокие винтажные дома, разбегались улицы в разные стороны, а молчание все вилось в воздухе непослушным зверьком. - Ты помнишь меня? - посредине мостика стояла девочка в большой розовой шапке и застенчиво улыбалась мне. - Ты… ты искала летающих людей тогда, на вокзале? - я, правда, очень старалась вспомнить. Мы подошли чуть ближе, все еще держась за руки, как дети. - Да, и я тебя нашла, - ветерок, пахнущий теперь определенно ванилью, треплет концы ее шарфика. - Аккуратно. Не подходи к ней. - Бист тянет меня назад, я все еще чувствую, что это он, а не призрак "Учителя". - Она питается нами. Питается нашими эмоциями, улыбками, взглядами. - Откуда ты...? - с удивлением и недоверием. - Я не знаю, - отмахивается, хмуря брови, - Она - существо, создание. Она - паразит. - Бист сам не понимает, что такое говорит, но мне нужно верить, иначе… - Хорошо, да, ладно. Я – паразит, - девочка почти не удивлена, но почему-то она стоит и не двигается с места. Пару шагов вперед, и вот становится все ясно, до дрожи. Еще одна обманка. Посредине моста стоит огромное зеркало, и кажется, что его края свободно врезаны в воздух. И девочка, эмоциональный паразит, всего лишь подделка, отражение в зеркале. - Что ты хочешь от нас? - Бист прищуривается и смотрит на нее с вызовом. У нее мудрые не по возрасту глаза. - Ты действительно хочешь стать Хранительницей? - хрипло спрашивает она старческим голосом. В следующую секунду по всей окрестности разнесся нечеловеческий вопль, и зеркало осыпалось под каким-то жутким ударом с другой стороны. Туман стелется под ногами и довольно урчит. Скоро придет хозяин. XVIII. Там, за осколками этого невероятного зеркала, нет никого. Там действительно никого нет, если мерить нашими «мерками», судить нашими «судами»… В воздухе висит знакомый черный котелок, в белых перчатках - трость, но теперь не та, узловатая, а настоящая - английская, времен старых добрых джентельменов. Мой Никто где-то разжился еще белоснежной сорочкой с маленькими блестящими пуговками и повязал поверх черную бабочку. Он консерватор, мой дорогой Никто. Приверженец старых традиций, которые для этого полуреального городка должны быть чужими. Или же?.. Никто спокойно пошел на нас, отстукивая невидимыми каблуками тихую мелодию. - Нам пора… - позвал Бист, потянув меня за руку. Зачем, друг? Я его знаю, я уверенна, что все будет хоро… Слова так и остались непроизнесенными, и в следующую минуту мой милый, знакомый до зубного скрежета Никто оказался в полуметре от нас, вскинул свою новую трость и легонько коснулся Биста. Так просто – последний взгляд ему в глаза, и – пустота. Бист от этого прикосновения рассыпался сотней мелких искорок и исчез. Ладонь сомкнулась в пустоте… Так странно… Я думала, этот мир, сотканный специально ради меня, в который я так навязчиво тащила его, рассыплется в след за нами, как только мы разомкнем руки… Я была так уверена, что весь мир, все эти утонченно выкроенные из реальности дома сложатся, как карточный замок, цветными рубашками вниз, а потом стянутся в слив водосточной трубы и окончательно растворятся где-то в пространстве. Ну а я останусь висеть в пурпурном мареве, и только знакомый сиреневый туман будет редко заглядывать в гости. Где-то раз в тысячелетие… Или прямо из ниоткуда откроется дверь с говорящей ручкой и впустит меня в какой-то другой мир. А может, даже просто вышвырнет домой, в привычную съемную квартиру. А в этой «комнате» останется лишь Никто и туманный зверек. Но вместо этого – вот она я, стою одна, без него и просто не представляю, что же делать. Друг, что случилось? Где мне теперь тебя искать? Никто шутливо приподнял свой волшебный котелок, будто приветствуя меня, как постоянного посетителя здешних мест и прищелкнул каблуками. - Как ты мог??! – меня дико затрясло, когда я полностью осознала, что друг исчез… пропал… погиб?! Нервы тихо-тихо стали сдавать, попрощавшись окончательно с моей шизофренией. Поехали лечиться домой, а?.. Никто стоял и молчал, а я лихорадочно пыталась собраться и перестать орать на того, кто посмел… посмел отобрать того, с кем я могла… кого я могла… - Ну что, неужели ты не послушалась моего совета и нашла где-то эти несчастные черные крылья? – на ближайшем фонаре сидела та самая ворона из моего сна и щелкала клювом. Мне кажется, или все эти бредовые персонажи моих сюрреальных мыслей решили ожить и замучить меня дурацкими вопросами? - Я же тебе говорила, что надо всегда брать белые! - Почему?! – опять начиная закипать, кинулась я к ней. Почему, почему они забрали его? - Почему-почему… - сварливо отозвалась та, прищелкнув клювом еще раз. – Потому что тогда карма у твоей службы была бы светлой, а не тернистой, как с черными. И все вам объяснять надо… Куда наставники смотрят? – она расправила одно поблескивающее крыло и стала пересчитывать клювом перья. Странная ворона, странный Никто, этот туман – что за глумливая компания для потерявшейся девчонки? - Что дальше? – зло крикнула я. Слишком много эмоций, нужно обязательно успокоиться… Да-да-да… - Дальше? Дальше я была бы очень не против, если бы ты дала мне время досчитать оставшиеся перья. А то мне уже через неделю сдавать свою норму в цех по изготовлению крыльев, а у меня еще перья новые не отрасли. Не в курсе, есть что-нибудь в современной медицине для ускоренного роста перьев?.. - В аптеке для птиц спроси или в зоомагазин ближайший слетай… Где, черт возьми, Бист?! Ворона поморщилась, если птицы вообще умеют морщиться и ехидно ответила: - Полегче, деточка, иначе я тебя к твоему наставнику даже не почешусь отвести. А уж он-то точно знает, где там твой зверек… Молча сжимать кулаки? Или найти какой-нибудь камешек и запустить его в эту настырную птицу? Видимо, что-то в моем виде наконец-то смутило эту обнаглевшую птицу и она лениво стала расправлять свои крылья. - Ладно, пойдем. Отведу уж тебя, а то вишь, нервная какая… - Буркнула себе под клюв ворона, а я оглянулась в поисках Никто. - Хватит уж бросать пылкие взгляды на Никто, он все равно бесплотный! – с ухмылкой выдала эта сумасшедшая птица и тяжело полетела, даже не оборачиваясь. Мы втроем с Никто и туманом поспешили вслед, решив повыдергивать этой птице все перья и перевыполнить ее норму при первом же удобном случае.
Я здесь новичок. Оцените объективно, пожалуйста. ))
*** Мой друг, взгляни себе в глаза, Что лестного можешь сказать Ты о себе и своем прошлом, Теперь, когда ты всеми брошен, Ты не изгой, но ты один, И Бес в тебе непобедим. Ты мастер жизни разрушать, Но, что ты для себя оставишь, Когда душа тепла не знает, И что ты сделаешь, мой друг? Теперь лишь пустота вокруг.
Снег за окном напоминал большое ватное одеяло, которым хотелось укрыться, но от него тянуло холодом. Она невольно прижалась к стеклу и смотрела, как снежные хлопья надевают покрасневшую рябину в красивые, ювелирные шубки. - Красиво, правда? - наконец спросила она и обернулась. Перед ней стоял он. Такой же милый и родной, как и раньше: растрёпанные волосы, глаза, похожие своей глубиной на океан. Тот же голос, те же тёплые родные руки... Но... что-то не так. - Это ты у меня красивая, - попытался улыбнуться молодой человек в ответ. И, подойдя поближе, робко спросил: - Так что ты решила? Она стояла перед ним, опустив глаза и нервно подкуривая сигарету. Что же ей говорить, когда ничего не понимает, боится?? Наконец она, набравшись смелости, подняла глаза и произнесла: - Я не та, кто тебе нужен. Ты заслуживаешь лучшего. Сколько раз тебе говорили, что ты не достоин меня, что я ... - он не дал договорить. Она почувствовала вкус родных тёплых губ и растерянно дошептала, - ...еще ребёнок… Он крепко прижал её, будто боясь потерять навсегда, и втянул в себя запах её волос. От неё до сих пор, как и в день, их первой встречи, пахло карамелью и чем-то ещё, лёгким и воздушным. - Я тебя так долго искал, а теперь должен потерять?!?! Возникла пауза. Вопрос был риторическим и не требовал от неё ответа. И он продолжил: - Я хочу, чтобы ты была со мной. Я смогу сделать всё для того, чтоб ты была счастлива. Только скажи "да" и у тебя будет всё. Ты ведь меня знаешь... На небритой мужской щеке блеснула слеза. Всего одна. Но она её увидела, и, чтоб не расплакаться, вновь повернулась лицом к стеклу. - Я не готова...- произнесла она вслух, хотя в голове крутилось: "Я хочу сказать да, но боюсь…". Теперь ей казалось, что она тонет под снегом, летящим за окном. Рядом с ней зазвенело - это он положил что-то на подоконник. Молча, не сказав и слова, развернулся и ушёл. Её щеки зарделись как гроздья рябины за окном. Она открыла окно и высунулась - ей было тяжело дышать. Душно. Снег падал на её лицо и тут же таял. Она сама не понимала: текут ли по её щекам слёзы или горячие капли бывших снежинок. Опустив глаза, она увидела маленькое тоненькое колечко. Крутя его в руках, в голове проносились 5 лет их общей жизни. Ведь из-за неё он действительно пошёл на многое: развёлся, перестал общаться со своей семьёй. Назвал её детдомовскую, приезжую девчонку своей семьёй. Ведь ей тогда было всего семнадцать, а ему уже 30. Он - успешный креативный менеджер и она - "БЕСПРИЗОРЩИНА", так называет её его мать. Он помог ей устроиться в этом городе, влюбил её в себя и сам влюбился, как мальчишка. Но почему она до сих пор не видит никого вокруг, кроме него? Почему уверена, что он опять и опять будет возвращаться и говорить ей одно и то же? И почему боится того, о чём так долго мечтала? Ведь она много раз представляла, как он скажет ей эти слова. А сейчас её как будто парализовало от страха. Он - первая и последняя любовь в её жизни. И только сейчас она поняла: он - весь её мир. За спиной раздались тихие шаги. - У меня нет никого, кроме тебя, - еле слышно прошептала она. Ей отвечали молчаньем. Тяжёлая мужская рука громко закрыла окно и притянула её к себе. - У меня нет выбора, - его голос дрожал, - Я умру без тебя или вместе с тобой…. ****** Она проснулась от детского плача и тихонько потянулась. Рядом с ней лежал он, робко, как когда-то, обхватив её за талию. Невольная улыбка скользнула на её лице: всё те же растрёпанные волосы, всё те же родные руки... - Муж мой, - с любовью прошептала она, поглаживая небритую мужскую щеку. Тихо поднявшись, направилась в детскую, где громко плакал сынишка. А у сына его глаза, улыбка. Только теперь она поняла, что зря боялась, и как здорово, что она переборола свой страх. Вот оно счастье: ей всего 25, а у неё уже двое любимых, так похожих друг на друга мужчин. - Спасибо, родной, - прошептала она, вновь вспомнив тот день, - Я счастлива… А тот день она не забудет никогда...
Что с того, что мы мертвы? Что с того, что мир тоже мертв? Это всего лишь мир и 6 миллиардов голов. Если жить лишь для себя- для чего тогда целый мир? На коленях стоит Земля как и те, кто её убил… Что с того, что никогда не зажжется заново свет? Что с того, что красота превращается в порно-бред? И с ума сошедший мудрец предсказал, что будет пожар. Что он видит скорый конец, и отсюда надо бежать. Но натянуты поводки до предела -не оборвать. Мы бескрылые мотыльки. Мы умеем только мечтать... В разрушение наших тел нам мерещится новый смысл. Разрушение наших душ помогает стремиться вниз. И с восторгом безумных мы обогнать друг друга спешим. Не заметив, что впереди нас ждут только дороги морщин. Обреченные до конца сомневаться в правде вещей, мы обдумаем каждый шаг. И опять не увидим дверь. И опять разбиваем лбы мы впустую о зеркала. Что с того? Мы уже мертвы. И нас мертвая ждет земля.
на Бога не пеняй, живя убого: Бог всем даёт. Не все берут у Бога.
Вызываю на дуэль Achenne Тема: «Не знаю и знать не хочу!» Стихотворная форма - верлибр (можно поуже: акцентный стих, но не обязательно). Ваш выстрел, Achenne!
Август. Уже умирающая зелень. В северном ветре чувствуется тленное дыхание осени. Травы по пояс и проникающий в легкие запах свежескошенного сена дурманят голову. Тонкая протоптанная тропка причудливо вьется по полю. Чуть поодаль, чернея останками, скорбным памятником цивилизации виднеется труп сгоревшего автомобиля. Я его не вижу, как не вижу и треугольных кирпичных крыш, грибками торчащих из-под земли. И вот, за небольшим холмом уже виднеется искусственное озеро в раме из серых плит. Охладитель для реактора, любимое место отдыха для населения нашего маленького городка, чтобы отогреть бока на бетонном пляже. Когда купаешься, не стоит наступать на дно. Консервные и стеклянные ракушки распорют ногу. Огромные краны рассекают гладь озера, напоминая о назначении... Быстро пробегаешься по нагретому ржавому железу и ныряешь в обмельчавшее озеро. Заросшее... заброшенное... Лестница в никуда, усыпанная лепестками из ранящих осколков битых бутылок. Совсем рядом с водой вырывается из бетонных плит старая береза и грустно шелестит зелеными листками, кое-где поблескивая яркими пятнами желтой седины. Под поникшими ветвями пара мошек танцует неведомый нам причудливый танец под только им слышимую симфонию. Прощается с нами солнце, даря последний, отчаянный всплеск красок, чтобы восстать из пепла вновь. Мы умираем вместе с ним. Мы возродимся завтра.
на Бога не пеняй, живя убого: Бог всем даёт. Не все берут у Бога.
Меняю равенство на братство, меняю время на пространство, свободу - на большую клетку и ежедневную котлетку, благую цель - на лёгкий путь, смысл жизни - хоть на что-нибудь...
Никто не может любить тебя таким, какой ты есть. Потому, что тебя нет.
Я Улетаю
читать дальше"Я улетаю. Спи, мой любимый", - Я прошептала... Тысячей лилий Падала с крыши Тихая нежность; Он не услышал, Спал безмятежно...
...Я рисовала Белое море, Бурые скалы С жёлтым узором, Синее солнце, Розовый замок, Башню из бронзы, Влажных русалок, Рыцарей, флаги, Брони, забрала... Я по бумаге Всё разгадала - Кончилась сказка, Принца не стало; Все мои краски - Чёрный и алый...
Небо звучало Птицами гулко; Всё, что осталось - Эти рисунки: Лица, овалы, Кляксы и тени... Я поднималась Вверх по ступеням, Вниз не смотрела - Мне и так страшно; Тёплое тело В нижней рубашке Тонко звенело В утренем свете... Я улетела. Он не заметил.
"Я улетаю. Спи, мой любимый", - Я прошептала... И за перила Вышла на крыше, Думая с грустью: "Вдруг он услышал И не остпустит?.."
на Бога не пеняй, живя убого: Бог всем даёт. Не все берут у Бога.
Еще не знаю, будет ли из этого сюжет. Пока есть только несколько характеров, два-три не вполне прописанных эпизода. Покрутивши то, что есть, понял, что декорации надо разработать полнее, подробнее. И в этих декорациях должны уместиться две ОЧЕНЬ РАЗНЫХ цивилизации. Гораздо более разных, чем, например, Восток и Запад. До абсолютного взаимонепонимания (даже при знании языков)... Вот эти декорации и представляю на ваш суд.
читать дальшеПланетка размером с нашу Землю лежит на боку, как наш Сатурн. Т.е. ось ее вращения не перпендикулярна эклиптике и даже не наклонена, а почти совпадает с плоскостью эклиптики, с разницей не больше одного-двух градусов (у Сатурна - около трёх). Бегая вокруг своей звезды по орбите почти круговой, планетка подставляет ей то один свой полюс, то другой, то крутящиеся бока... Представили? Теперь напряжём воображение чуть посильнее: попытаемся представить путь солнца (планеткиной звезды) на небосклоне планетки. Если наблюдатель находится на полюсе, солнце однажды появляется на горизонте и в течение четверти года день за днем по конусовидной спирали поднимается к зениту, затем опускается (по спирали же) и пропадает на полгода. Если наблюдатель находится на экваторе, солнце в течение четверти года движется по цилиндрической спирали к северу, в некую весьма отдаленную точку, потом возвращается (по спирали же, только закрученной навстречу), потом в течение четверти года движется к югу и опять-таки в течение четверти года возвращается. Таким образом, получаются два периода времени - Северное и Южное полугодия, разделенные теми днями, когда солнце описывает полукружие от восточного к западному горизонту, проходя через зенит («Полдневная арка»). Так вот. На планетке две цивилизации - Полярная и Тропическая (названия условные). И они очень-очень сильно отличаются друг от дружки. Верования и мировоззрение представителей Тропической цивилизации я уже описал в отрывочке «Чердак храма» (www.diary.ru/~stih/p80516104.htm). С Полярной цивилизацией чуть посложнее... У «полярников» нет ориентиров в звёздном небе, кроме зенита. «Далеко от вершины сопки мира», или «близко к вершине сопки мира» - вот и всё. Поэтому вопрос «куда идти» перед ними не встает никогда. У них полгода жарко и светло, без ночей, а потом солнце уходит на полгода за горизонт, и сами они тоже на полгода прячутся под землю. Летом безудержно радуются плотью. Самое прекрасное - нагота. Гедонический народец, спешат пожить вовсю до полугодовых тьмы и мороза. Надо сочинить что-нибудь вроде ихней Песни Песней: «Твои сосцы - как солнца на сопках миров» и т.п. «Сопка мира» - та самая конусная спираль, по которой светило забирается в зенит. Элемент праздничной женской одежды - золотые спиральки на голых сиськах (не обязательно золотые, могут быть из каких-нибудь вьющихся стеблей типа виноградных лоз). А какие там женщины! У них мягкие животы, крутые бедра, большие груди и ямочки на щеках, а ключицы даже не прощупываются, когда гладишь ей горлышко, а она запрокидывает голову и жмурится, как сытая добрая кошка! И ещё они очень любят иностранцев, потому что почти все «свои» мужчины - тощие, жилистые, резкие: им нужно слишком много успеть до полугодия тьмы и морозов, чтобы обеспечить своих женщин на эти полгода едой и теплом. К тому же, в середине лета женщины, как правило, рожают, и сбор урожая тоже взваливается на хрупкие плечи мужчин. А ночью - той самой ночью, которая длится полгода - мужчины просто-напросто отсыпаются. По крайней мере, всю вторую половину ночи. Сначала они кое-как пытаются вознаградить себя за летние хлопоты и тоже порадоваться... «Тропикане» жёстко и в любой момент определяют направление по расположению «вершины солнечной дуги», это мир скучных унылых определенностей... При всём при том любая прочность и основательность пробуждает в них тревогу: «Ох, скоро всё это кончится, не может быть хорошо всегда!». Это очень тревожная, очень нервная цивилизация, склонная превозносить прогресс, и делать его, и сомневаться в том, «а правильно ли мы делаем прогресс?». Тропикане считают полярников просто животными, почему-то похожими на людей, но ни на что не годными - разве что в качестве рабсилы (ненадежной и слишком смертной) и секс-рабынь.. Полярники считают тропикан нервными измученными зверьками, особенно опасными, если их не ублажить... по-всякому, но в принципе неспособными к длительному счастливому созерцанию мира, каковая способность и есть отличительная черта человека. Проблема контакта и взаимодействия двух очень разных мировоззрений...
"Давай перейдём на ты". Хрусталь, и на брудершафт. Шампанское пузырится и щиплет за язычок. Дышать не даёт совсем затянутый нервно шарф, Я правил игры не знаю, во флирте я новичок.
"Давай перейдём на..." Ах, наверное, в сотый раз. Шампанское надоело - Хеннеси, виски, ром. И вяло меж нами снова страсти бежит искрА. Втроём у нас уже было. Хочется - впятером.
"Давай перейдём..." И вот, ни слова не говоря, Мы делаем ЭТО вновь, тайком, под покровом тьмы. И сердце болит, что жизнь свою прожила зазря В пустом ожиданье слов: "Давай перейдём на мы".
Кое-что исправила, кое-что поменяла. Экспериментирую с формой записи, то по цезурам делю, то в строку пишу. Что скажете?