Самое большое молчание

[Золотая Вирджиния]

Я вижу спираль времени.
Я вижу: летят года.
Крик дикаря сменяется песней
и вновь становится воем племени.
Голоса уходят в чернеющее всегда.
И кругом одно -
вода, вода, вода.

Я вижу - меру вселенной
ее неживое я.
Подошвы моих сапог
покрываются звездной пеной -
Я уплываю в космические моря,
вслед они шепчут бесшумно:
зря.

Планета Земля
вертится на оси
как на игле,
из страха за свой орущий выводок
не поворачиваясь спиной
к тысячезвездной мгле,
не повторяя "тлен",

веря в бессмертие.

Пусть.
Не страшно молчащее звездное решето.
Вселенная медленно движется по спирали.
И я тоже не тороплюсь.
Я знаю, что в абсолютной дали
всегда есть большее, чем ничто.

Хотите - верьте.
Хотите - не верьте.

@темы: Стихи

---

[имбирный кот]

я хочу говорить о том,
как поэзия отбивает такт у яремной вены,
как ночующие под мостом
два студента благословенны,
и глаза у них вдохновенны.

я хочу рассказать, почему
я бросаю все вещи в бишкекском отеле,
превратившемся за ночь в тюрьму,
почему я в любимой постели
выполняю долг: не по сердцу, а по уму.

я хочу написать про то,
от чего у меня аритмия, а после не бьется,
от чего я впиваюсь в рот ртом,
от чего не бывает "потом",
от чего ты уходишь, а он остается.

я хочу собирать целый зал,
чтобы было кому прочитать эти строчки,
чтобы в чьих-то горящих глазах,
не заметить ни маленькой чертовой точки,
запятые - и только. ты как-то сказал:

- я хочу подарить тебе бога, он словно блокнот,
никогда не заканчивающийся и белый,
если будешь лечиться от своих неполнот,
запиши туда все, что длинней чем семь нот.
запиши, кем ты хочешь, на самом-то деле, и быть,
и когда соберешься бросать чемоданы и в ночь уходить,
запиши от меня: "ты не можешь иначе, так сделай".

@темы: Стихи

---

[Vistrel]

Ещё одна жизнь подошла к своему концу,
Не лучше других и, конечно, не хуже всех.
Ты видишь, я снова дурак: я курю, курю,
И знаю, что счастья осталось - на пару
раз.

А время течёт всё быстрей, и быстрей, быстрей,
Паршивая вечность на деле не столь длинна,
Как вечером, в детстве, однажды сказали мне -
И я от неё никого, никого
не спас.

А впрочем, лишь только сейчас прекратился дождь,
Который за несколько дней затопил Москву -
И я принимаю теперь, я приемлю - всё,
И, да, это честно, что нет у меня
стихов.

---

с-корабля-на-бал

[скиннер курильщика]

И дождь - не слезы, а пот со лба, и капли его легки.
И мы всю жизнь с корабля на бал, а с бала на рудники.
Чего желать и кого жалеть? Мы счастливы как никто,
Нам не сидится на корабле, дурацком, как шапито,
Где каждый в мыслях коварно мнит своим капитанский мост, -
Он тянет, словно большой магнит, сгребает ладонью в горсть,
Корабль Босха - для дураков, а мы ли не дураки?
И дождь - не слезы, а наша кровь, и капли ее легки.
Вот с этой точки пустись в бега, но помни, что я жива -
Нас бал, похожий на балаган, глотает, не прожевав.

@темы: Стихи

---

you, me, nothing

[.let it be]

здесь ночи совсем другие, густые и сладкие, словно мёд,
они обволакивают тёмно-синим шёлком, и стынет горячий лоб,
и зверь, что сокрыт в груди да сердце моё грызёт,
сворачивается клубочком и, вместо рёва,
теперь он почти поёт.

созвездья рассыпаны бусами причудливых самых форм
и, кажется, их количество вне всяких границ и норм,-

наверное, спятил небесный вождь,
да краску порасплескал.

ты, вроде, искал забвения? давай, подними глаза.

двоим дуракам, заплутавшим, страждущим, сведённым почти с ума
бог дарит часы спокойствия и внутреннего тепла.

- Он всё-таки не покинул нас, мы всё ещё не одни.
..и чую затылком суетным касанье большой руки.

20.05.12 1:35

@музыка: сплин

@темы: Мысли вслух, Стихи

---

[raved]

Душно. Окна занавешены. Плотно. Кругом полотна. В углу бутылка. В бутылке свечка. Горит.
Тире за словом, потом второе, потом безмолвие и точка (дочка глухонемой пустоты). Сын слепой простоты, простой глупости, спутник невменяемой тупости, Бог для невнятной толпы — восклицательный знак. Нак, нак, накин он зе хевен дорз. Ну что ты, небо не для нас, лучше выпей морса. Это ведь полезно — морс. Стынет молоко с мёдом. Дома не забудут и ждут всегда. Да, да, да, да, всегда, даже ночью, даже если грязный ты очень, даже если мокрый ты очень. Высушат, отмоют. Уют. Но. Никаких но. Нот хватит для всех, кому нужно петь, нужно успеть допеть, пока голос не простужен, пока есть кому петь.
Свежесть. Шторы пооборваны напрочь. Зачем нам шторы? В углу бутылка. В бутылке пробка. Конец.

---

потребую ответ

[демодок]

Господи! я жив лишь красотой!
Пред Тобой предстану я, конечно,
и потребую ответ за то,
что Твои творения — не вечны!

@темы: Стихи

---

[Erick-York]

торги.

Сердце пугливым оленем несется в пятки;
С ним еще две недели играем в прятки.
Дай мне расслабиться [туз, пустота, десятка] -
Двадцать одно очко.
Бля, говори что хочешь, мы любим звуки!
Нахуй идут все те, кто подаст мне руку!
Трудная ситуация. Я от скуки
Небо сломал мечтой.

Он нас убьет, любимая, после - трахнет,
Не говори, заткнись и отдайся страху;
Наши мечты, надежды и сны - всё прахом,
Всё - под колеса джипов.
Бля, говори что хочешь, меня не парит,
Кто и когда и за что и кого ударит;
Если ты хочешь этого, будем парой, но
Сердце мое закрыто.

Пятки горят, земля, запекаясь, стонет,
Когда ты берешь мою руку в свои ладони.
Смотри мне в глаза, почувствуй, как медленно тонешь
В бездне моих зрачков,
Когда я вхожу в тебя [в душу отравленным дротиком].
Когда я вхожу в тебя [мощным антибиотиком],
Бля, говори что хочешь, но я ни толики
Себя не отдам. Ни за что.

---

признание в любви

[демодок]

Осенены звездой или крестом,
и грех, и подвиг делим на двоих.
Все наши планы строятся на том,
что мы с тобой останемся в живых,
что никого не будет на планете,
коли исчезнем мы и наши дети,
а смысл существования Вселенной —
лишь только в том, что мы с тобой нетленны.

@темы: Стихи

---

[Дикотравка]

Здравствуйте.
Я, кажется, ошиблась дверью,
и попала в совершенно другой мир.
Знаете,
мне мало кто поверит:
шла словно в церковь, занесло в трактир.

Поиски
неведомого чуда на окраине
невежественной маленькой души
выдали
совсем другие знания,
то ли убив, а то ли насмешив

Кажется
роль муравья, что тащит больше самости
назначена не тем и не тому.
Каждому
по силе и по слабости,
выбирать: поплыть или тонуть

Тяжко
Идти против неверья
И понимать непонятую суть.
Здравствуйте.
Я, кажется, ошиблась дверью
однако здесь сумею не свернуть.

@темы: Стихи

---

[Rowana]

1
Прошлое пахнет горячей сдобой, но оттого и больней, обидней.
Ты выдыхала бессильно, злобно: я не хочу тебя больше видеть,
Ты вытирала чужие слезы, но и ревела сама потом же.
Выпусти солнце пока не поздно, не отрезая кусок потолще,
Выпусти сердце свое на волю, над головой пустота синеет,
Если ты знаешь, что будет больно, надо ли делать еще больнее?
Где-то внутри тебя бьется слово, счастью быть долгим, печали - светлой.
Все, что сегодня тебя не сломит, будет тобой же однажды спето.

2
Июльский полдень, жадное солнце в окно стучится.
Я еще помню каждую родинку на ключице,
Каждый твой шрам и каждую линию на ладони.
Прошлое пахнет сдобой, дурманом и белладонной,
Счастьем больным, безумным, бессонным, почти бездонным.
Мы пытались быть целым, но всегда становились дробью,
Мое нервное сердце испуганно билось в ребра...
Тихо. К вечеру солнце становится красным, спелым.
Помнишь, сколько всего мы не сделали, не успели?
Я вернусь для того, чтобы ты мне еще раз спела.

3
Кажется, будто грудь разъедает щелочь,
Но мне не больно, не страшно, а горячо.
Солнце касается ласково мокрых щек.
Так спой мне еще,
Спой мне, прошу, еще раз.

@темы: Стихи

---

О том, как я продал свое Творчество.

[Печорин*]

Один раз Продавец Счастья решил пойти со мной на небольшую сделку, забрав себе мое Творчество.Взамен он предложил мне возможность летать и беспричинную радость. Недолго думая, я согласился на его предложение и отдал ему то, что он просил. Он протянул мне небольшой мешочек и сказал: «Используй его равномерно и будь осторожен – слишком большое количество может навредить твоим вкусовым рецепторам. Двух раз в день будет достаточно». Я взял мешочек, после чего Продавец Счастья испарился в воздухе, словно его и не было вовсе. Я потянул веревочки,
заглядывая внутрь небольшого кулечка. Там лежали разноцветные шарики. Взяв один из них, я понюхал его и, ничего не ощутив, решил попробовать на язык. Он оказался немного сладковатый на вкус. Почему-то именно таким я себе и представлял Счастье – без запаха, с легким сладковатым вкусом, похожим на сахар. Положив шарик в рот, я начал медленно рассасывать его, наслаждаясь приятным вкусом. Вдруг что-то внутри начало двигаться. Открыв глаза, я увидел перед собой желтую бабочку. Взмахивая тоненькими крылышками, она неравномерно поднималась и опускалась, паря в воздухе. Через некоторое время появилась и вторая, только красного цвета. Она была чуть побольше первой. Наблюдая за ними,я ощущал какое-то странное чувство неясной мне легкости. Я словно потерял весь свой вес и превратился в пустышку. Тем не менее, что-то живое продолжало шевелиться где-то внутри, отчего мне стало немного не по себе. Тем временем появилась зеленая бабочка с
красивыми узорами на крылышках.
«Откуда они взялись в комнате?» - недоумевал я, пытаясь поймать хотя бы одну летающую красавицу. Легкость в животе не давала покоя. Мне казалось, что я вот-вот взлечу подобно воздушному шарику от нехватки веса. Опустив глаза, я понял, откуда взялись бабочки. Недаром, описывая счастье, упоминают про живот, полный бабочек. Улыбнувшись, я от чего-то засмеялся. Непонятное чувство охватило меня, вызывая искреннюю радость. Выдохнув, я глубоко вздохнул, снова закрывая глаза. Помимо веселья и легкости внутри я вдруг понял, что начинаю отрываться от земли. Открыв глаза, я не сразу осознал, что подо мной сплошной линией идут облака, посчитав их за плод моего воображения. Но это оказалось не так. Приложив немного усилий, я взмыл вверх, рассекая прохладный воздух. Затем стрелой упал вниз и, не достигнув кучерявых белых кусочков ваты, опять рванул вверх. Стремглав, вперед, крутой вираж, сальто... Поворот, снова вверх… Эмоции переполняли мое нутро. Не выдержав, я закричал, после чего опять начал смеяться. Расставив широко руки и ноги, я чуть сбавил темп, рассматривая облачка внизу. Глянув вперед, увидел солнце и
подумал долететь до него, но почти сразу осекся: возможности невозможного у меня не было. Да, что-то я не подумал встретиться и с этим Продавцом заранее. Ну да ладно.
Опять комната, ощущение земли под ногами, весомое тело… Я печально вздохнул и, припомнив слова Продавца, решил попозже съесть еще один шарик, а не сразу. Так прошла неделя. Мешочек был еще полон, когда я понял, что Счастье перестало действовать. Удивило то, что я не нарушал наказа Продавца, не беря в рот больше двух шариков за день. Это сильно меня потрясло.
«Что произошло? Почему Счастье перестало действовать так быстро?..»
- Ты сам виноват в этом.
Я оглянулся. Возле меня стояла красивая девушка невысокого роста с короткими, неровно остриженными вьющимися волосами медного цвета. Ее ярко-зеленые глаза, которые всегда блестели радостным огоньком, теперь были какого-то тусклого серого оттенка.
- Муза! Наконец-то ты пришла! – Обрадовался я, вскакивая на ноги. – Где ты была все это время? Так долго?.. И что случилось с твоими шикарными волосами?
Я коснулся ее прядей, а затем посмотрел на нее. Лицо моей обожаемой вдохновительницы как-то вытянулось и побледнело. Она выглядела измученной и усталой.
- Муза, что случилось?- Я начинал беспокоиться.
- Ты знаешь, что я всегда была верна тебе, хотя и приходила не так часто, как бы ты этого хотел… - Ее голос был тих и слаб. – Но ты продал и меня, и Творчество. К слову так, оно на тебя в большой обиде.
Мое нутро стянул неприятный холод. Мне стало не по себе.
- Но я все равно люблю тебя, ведь ты мой Создатель, - продолжала Муза тихим голоском. – И хотя ты и отдал меня, я все равно вернулась к тебе, потому что не могу так. Ты же прекрасно понимаешь, что мы, музы, совсем разные. Мы такие, какими нас создают те, для кого мы являемся ключиком в мир искусства, и принадлежать можем только своим Создателям. Вдохновлять другого мы не способны, мы навечно связаны с нашим Творцом.
Мое горло чуть сжалось. Мне стало до безумия стыдно перед моей Музой.
- Тот Продавец отдал меня и Творчество какой-то молоденькой девушке, у которой совсем не было Таланта, да и Желания к написанию проз. Она пыталась приручить меня и Творчество и, как видишь, частичку меня ей удалось отхватить, - едва коснувшись своих волос, сказала Муза, слегка улыбаясь. – Я сбежала от нее, но Творчество наотрез отказалось делать то же самое. Оно в сильной обиде на тебя за то, что ты отдал его.
Я стиснул зубы, не зная, куда мне повалиться со стыда. Каким же я был дураком! Что меня вообще толкнула на этот безумный шаг?!
- Муза! Пожалуйста, хватит! – взмолился я. – Я больше не могу слушать это!.. – Я упал ей в ноги, закрывая лицо руками. – Мне так жаль…
- Ну-ну, - садясь на колени, тихо сказала она, кладя свою ладонь мне на голову, - Не нужно слез, мой дорогой. Мы что-нибудь обязательно придумаем…
Она обняла меня, прижимая к себе, и я услышал, как бьется ее сердце…
- Я пойду к Продавцу и потребую обратно! Верну ему его Счастье и потребую вернуть мне Творчество!..
…
- По уставу я не имею права ничего менять, - холодным голосом ответил мне Продавец. – Товары не возвращаются и обмену не подлежат.
- Но ваше Счастье на самом деле не Счастье! Это всего лишь обман! – отчаянно вскрикнул я.
- Э-э-э… - улыбаясь и щуря один глаз, весело протянул Продавец. – А вот это и есть настоящее доказательство того, что мой товар всегда безупречен.
- Что вы имеете ввиду?
- Подумай сам… Я продал тебе счастье. Ты отдал мне за него то, что, по твоему мнению, для тебя не было важным. Ну, или, по крайней мере, достаточным, чтобы заплатить за покупку. Я не заставлял тебя отдавать конкретно Творчество и Музу, ты так решил сам. – Он замолчал на секунду. – То, что ты понял потом – бесценно, а именно в этом и заключалась вся суть. - Продавец приподнял брови, весело мне подмигнув.
Я был удивлен.
- Но как же мне теперь вернуть мое Творчество обратно? Что мне нужно для этого сделать?
Продавец рассмеялся.
-Ну ты и чуда-а-ак, - протянул он и, немного подумав, сказал:
- Для начала я бы на твоем месте подумал, как заслужить его прощение, а уже потом строил планы относительно его спасения. А сейчас мне нужно идти, меня ждет еще два десятка «несчастных», которым я должен помочь.
Продавец улыбнулся мне и исчез, как в прошлый раз. Я в отчаянии посмотрел на Музу.
- Что же нам теперь делать? Как мне заслужить прощение своего Творчества?..
Муза молчала, не зная, что мне ответить. Вдруг меня осенила идея.
- Придумал!
Я кинулся к столу и, отодвинув ящик, достал оттуда белый лист и коробку старой акварели.
- Я нарисую ему картину о том, как я по нему скучаю! Тогда мое Творчество все поймет и вернется!..
Воодушевленный этим, я начал набрасывать эскизы... Всю ночь я провозился над своей картиной, но так ничего и не вышло. Художник из меня был никакой. Плюнув на это дело, я сел за рояль и начал
сочинять музыку.
- С помощью музыки можно передать всю скорбь и грусть Души…
Я смогу.
Муза лишь вздохнула и опять промолчала в ответ. Весь следующий день я бился над своей пьесой, которая в конечном итоге явила собой жалкий несносный отрывочек из несвязных между собой звуков.
- Да что же за напасть! – Я был на гране срыва. – Почему ничего не выходит?..
Мой голос дрожал, и я чувствовал, что скоро разревусь подобно ребенку.
- Можно попробовать сделать скульптуру… Да-да, я попробую сделать скульптуру… У меня все получится. Я смогу…
И я снова принялся за дело…
Уже была глубокая ночь, когда отчаяние опять настигло меня.
- Муза-а-а, - чуть не плача, протянул я. – Муза, у меня опять… опять ничего не вышло… Творчество никогда теперь не вернется к нам… Никогда…
И тут я не выдержал, взвыв подобно раненому зверю. Слезы ручьями катились по щекам, и больше я ничего не видел. Жизнь для меня потеряла всякий смысл.
…
- Творчество…
Тихонько позвала Муза, подходя к нему, но Творчество не отвечало.
- Творчество, - опять позвала Муза, приподняв брови. – Смотри, что я принесла…
Она положила на пол два листочка, непонятную фигурку из мрамора и бутылку, наполненную водой. Творчество беглым взглядом окинуло кривой рисунок, нотный листок, искаженный кусок мрамора и стеклянный сосуд.
- Что это за уродство? – пробурчало оно.
Муза мягко улыбнулась.
- Это твой Творец пытался сотворить свои чувства, выразив их, как обычно это делают художники… - девушка пододвинула Творчеству рисунок. – Потом Он попытался написать пьесу, чтобы сказать, как Он тоскует, но ты видишь, что из этого вышло… - Муза все с той же легкой улыбкой посмотрела на ноты.
– А вот это нечто была попытка уподобиться скульптору. – Рыженькая даже усмехнулась. – В бутылке маленькая часть Его слез. Он долго плакал, а сейчас впал в уныние, и ничего не видит, не слышит и не чувствует. Для Него Жизнь перестала существовать... Он медленно умирает.
Творчество вздрогнуло.
- Как так – умирает?
- А вот так… - Муза наклонила голову вбок. – Посмотри, он страдает без тебя. Он понял, какую ошибку совершил. Он попытался выразить свои чувства иным способом. Не так, как делал это раньше, с помощью чернил и бумаги.
Но ты само видишь, что в этом он полный ноль… Ты для него - все краски жизненной палитры. Он, как любой художник, лишенный красок, начинает медленно умирать внутри себя…
Творчество подняло мутные глаза на девушку, чуть нахмурившись, но продолжало молчать.
- Я не думаю, что стоит испытывать, насколько Его еще хватит. Полагаю, что не так уж и много времени Он сможет еще продержаться.
Чуть помолчав, Творчество вздохнуло:
- В твоих словах есть смысл, но все же ,несмотря на все это, - оно кивнуло в сторону бутылки и «произведений искусства», - я не могу понять причину Его поступка.
- Это самая обыкновенная ошибка, - пояснила Муза. - Всем людям свойственно ошибаться. Нам этого не понять, но зато мы можем попытаться войти в положение тех, для кого мы были созданы. Главное – это понять, где ты оступился, на каком повороте свернул не туда. Когда это осознание приходит, человек имеет право на прощение.
Творчество несколько секунд не двигалось, а затем еще раз вздохнуло и кое-как поднялось на ноги.
- В твоих словах есть смысл… - Повторило Творчество. - Я мало, когда задумывалось об этом.
Муза улыбнулась чуть шире.
- Пойдем обрадуем Его. Он будет счастлив, узнав, что получил твое прощение…


Наши двери всегда открыты для вашей критики.

@темы: Рассказ

---

[Vistrel]

Не знаю, как тут у вас принято оформлять пьески, но тем не менее: пьеска "нате".

Тусклая комната. Квадратная. Совсем пустая. Только стол и два стула – в её центре. И кофеварка.

Теодор Ванов: … Я ненавижу её. Я хочу её убить. Я ненавижу её, и ненавидел, кажется, ещё до того момента, когда она в 16:23 - по местному времени - дождливого 15 апреля 1972 года появилась на этот, до той поры сияющий и ослепительный, свет. А точнее, выпала из лукошка сплошной темноты, выпросталась из холодной кромешности небытия, как недвижная рука с обгрызенными ногтями выпрастывается из-под одеяла какой-нибудь глухой ночью, и оказывается под лунным-лунным сиянием. Я проклял тот день. О да, я проклял тот чёртов день, и если бы только был шанс, я бы изничтожил всех, кто помог этой дьявольской женщине, этой дряни… Офелии О., если вам нужны имена, выползти из пустоты, из своего поганого цветастого ада. Да, всех медбратьев, всех медсестёр, врачей, акушерок, уборщиц всех, лифтёров и электриков даже – да, да я бы их всех уничтожил. И с превеликим удовольствием. Собственноручно. Каждого. Потому что всё, что произошло после памятного дня, 15 августа 1990 года, всё, всё, что произошло после…
Иштван: У вас в углу стоит кофеварка. Я хочу кофе.
Т. В.: … всё, что произошло после…
Иштван: Я говорю серьёзно (вставая со стула и собираясь уходить).
Метнувшись к кофеварке, Т. В. налил чего-то в чашку и нервно, с всплеском всей жидкости, поставил чашку на стол перед Иштваном.
Т. В.: (откашлявшись) Я встретил её 15 августа. Было холодно, тучи, тучи низко висели над землёй. Серые. Никакие. Я шёл, неспешно курил, искал какой-нибудь дохленький бар, хотелось напиться, и быть очень счастливым, и я уже предвкушал это счастье, и какая-то девушка в ярко-зелёном платье, красивая, вынырнула из одного узкого переулочка, можно сказать, мне на встречу. Это было там (неопределённо махнул рукой), возле Арбата. Эта девушка, лёгкая, несла в руках отвратительные жёлтые цветы; она шла, плавно покачивая бёдрами, улыбаясь. Была в шляпе с красной смородиной на полях. И тут…
Иштван: Отвратительные жёлтые цветы? Что, всё те же? (делает глоток кофе, и картинно морщится).
Т. В.: (стукнув со всей силы кулаком по столу и закричав) Да никакие не те же! Причём тут вообще этот ваш дрянной писателишко? (спокойнее) Когда она посмотрела на меня, посмотрела на меня своими большими, изумрудного цвета глазами, я почему-то почувствовал, что вот сейчас я собственной своей ногой раздавил солнце. Огромный солнечный шар. Плотный. И весь асфальт был в пятнах света, движущихся пятнах света. Как будто в крови. И я озирался, я не знал, что теперь со всем этим делать. А мигом позже, чувствуя уже совсем другое, сладкую дрёму, солнечный оклик, запах малины на своих губах, я понял, что со мной было кончено. Паф, паф!..
Иштван: Славная история. Сильная. Не могу сказать, чтобы захватывающая, но сильная. (Вставая) Мне нужно идти.
Т. В.: Я ещё не кончил.
Иштван: (Садясь) А мог бы.
Т. В.: Она… она вытрясла из меня всё. Прожгла насквозь, будет точнее. Как целлофан. Пш-ш… и нет ничего (Т. В. долго и смачно облизывает губы). Денег, света, остатков ума. Я перестал общаться с родными. С друзьями. Да, собственно, со всеми – она так хотела. И когда от меня уже ничего не осталось – точнее осталось, конечно, мышцы там, глаза, две рубашки и член между ног - она стала как будто делиться, размножаться почкованием, если хотите. Она вроде бы была со мной – а от неё пахло другими мужчинами. Откуда они взялись, и когда она успевала – право слово, не знаю. Только вот всё равно пахло от неё - их потом, их сигаретами, их чёртовым нижним бельём. И было омерзительно. Но я терпел, терпел, и за короткие минуты, когда Офелия О., лёжа на моей груди, вспомнив, наконец, что я существую, прихлёбывала шампанское из горла, целовала своими большими розовыми губами моё худое лицо, и сладкими пальцами ерошила волосы, я прощал ей всё. Даже когда мы стали жить втроём, и этот третий всё менялся, менялся - то немец, то француз, американец, монгол и тот негр из Пуэрто-Рико. Господи! Делить её с негром из Пуэрто-Рико!! Он был самым ужасным из её любовников. В уборной воняло, как в варшавском гетто. Мыться ходил к соседям. А по ночам, когда она была в другой комнате, с ним, то тряслись эти чёртовы фанерные стены, и она визжала так, будто была жирным боровом, в которого яблоки запихивают вёдрами, и режут, представьте, живьём. И это длилось, длилось, длилось, господи, сколько это длилось. Это даже… поразительно.
Иштван: Пожалуйста, прекратите. Я, право, устал слушать о том, как сильно вы её любите. Это… дичь.
Т. В.: Я её больше не люблю.
Иштван: Любите.
Т. В.: (хлопнув ладонью по столу и вскочив) Да я её разорву на части, размозжу череп, выброшу в подсвеченный чёртов ад!
Иштван: (встав, наклонился через весь стол и смотрел прямо в тупые глаза Т. В.) Лю-би-те.
Т. В.: (выдавил) Да.

---

Ichthys

[Морга]

Пишет  RossomahaaR:
Поскольку фанфиковые шапки здесь не приветствуются, считаю нужным сделать несколько пояснений: фэндом - Das Ich, действие происходит примерно в 1998 году, повествование ведётся от лица Штефана Акерманна.

Тур по Америке. Я ненавижу Америку, их ксенофобию и пуританскую мораль.
Очередной концерт… Как всё прошло? Как всегда.
Визжащая толпа, тянущая руки, чтоб схватить (они хотят вкусить моей плоти и крови, чтобы приобщиться к Истине, иначе, зачем так исступлённо нацеливают свои антрацитовые когти?), размалёванные девицы со слюною на губах, в глазах их нет ни капли разума…
Толпа – гигантский чёрный слизняк, он колыхался передо мною в единственном желании – выплеснуть энергию, извиваться и дёргаться под НАШУ музыку. Слизняку плевать на смысл слов, он даже не понимает того, что я пытаюсь донести до его коллективного сознания. И в этот момент я ненавидел их – тела, составляющие его омерзительную тушу. Потому что я продавал им себя, всего с потрохами – я продавал слизняку свои стихи, а он жрал мою энергию.
Ярость – это красные размытые пятна, вспыхивающие перед глазами. От ярости мои пальцы сводит судорогой.
Уйти! Уйти со сцены… но я не могу. Уйти, значит предать Бруно.
На сегодня всё закончилось, только чтобы повториться вновь.
По-моему, я заслужил право расслабиться? Я хочу забыться и ни о чём не думать.
Напиться – простейший выход. Что скажет на это Бруно? Плевать! Крамм превратился в сутенёра, торгующего моим мясом и душой.
Мои рассуждения выглядят мелочными и эгоистичными? Что ж, наверное, все творческие люди страдают от ощущения непризнанности.
Это не глупые детские обиды, как считает Крамм, нет… всё гораздо серьёзней. Это сводит меня с ума!

Бруно ушёл на очередные переговоры, кажется, с организаторами… не знаю. Я уже давно не лезу в его дела.
Даниэль остался со мной в номере. Сидит, что-то читает. Совсем непроницаемый. Хотя нет, я заметил, что ему явно неуютно в моём обществе. Зато с Бруно у него отношения… кхм, куда теплее.
Я криво усмехнулся и мальчишка это заметил. Нахмурился, делая вид, что поглощен сюжетом книжонки, и тем себя выдал – следит, теперь я точно в этом уверен.
Терпеть не могу виски, но это всё, что удалось найти.
Карие глаза Даниэля смотрят на меня с осуждением. Да-да-да, я поступаю некрасиво, напиваясь тут, пока Бруно решает важные вопросы, старается на благо группы.
Я отчётливо вижу всё это в его взгляде.
-Не желаешь присоединиться? – я ставлю на журнальный столик второй стакан. Не хочу напиваться в одиночку, словно неудачник.
Не так давно такие вечера после концертов проходили куда веселее – мы засиживались с Бруно до самого утра. Нам было о чём поговорить и что вспомнить. Так было, пока не появился ты.
Ностальгия – острый осколок стекла, сжатый в ладони.
Я и не ожидал, что ты согласишься. Выдав вежливую улыбку, придвигаешься к столику. В этот момент ты напоминаешь мне недоверчивую собаку, которая видит, что опасность не угрожает и хочет подойти, но напряжённо стоит всё на том же месте, неуверенно виляя хвостом. Бросаешь короткий взгляд в сторону входной двери.
Что, Даниэль, уже соскучился по хозяину? Или ждёшь избавления от меня?
Я хочу понять, кто ты. Алкоголь развязывает язык и притупляет чувство опасности. Я хочу понять, почему Бруно выбрал тебя.
Я разговариваю о какой-то ерунде, и ты отвечаешь односложными ответами ровным голосом. Твоя подчёркнутая сдержанность выводит меня из себя.
Ещё виски. Твой голос делается чуть громче, но ты по-прежнему себя контролируешь.
Я пытаюсь развернуть настоящую дискуссию, неважно о чём, пытаюсь вызвать тебя на спор. Ты принимаешь мою точку зрения, соглашаешься с самыми абсурдными суждениями, меняешь свои высказывания следом за мной. Так ведут себя с неадекватными людьми, боясь спровоцировать их.
Или у тебя просто нет собственного мнения?
Если так, то я понимаю, почему Бруно стал особо тебя выделять. И знаешь, тебя даже жаль.
Но я осознаю, что такой вывод не верен. Ты просто очень хитёр, раз избрал подобную роль. Похоже, настало время спросить, что тебе нужно от Крамма, а ему – от тебя. Ни за что не поверю в бескорыстность ваших отношений.
Бруно не умеет быть бескорыстным, жаль, что я понял это только теперь.
Мой стакан пустеет медленно, я не прикасаюсь к поганому виски, я наблюдаю за тобой.
Ты, наконец, расслабился, но не потерял осторожности. Твои глаза словно подёргиваются плёнкой, ты тихонько смеёшься моим шуткам, и всё же, я отчётливо ощущаю, что ты прекрасно владеешь собой.
И как ты умудряешься после такого количества выпитого не скатиться по неудержимому эскалатору в подвал слюнявой философии?
Я пытаюсь вызвать тебя на разговор о Крамме, пытаюсь понять твоё отношение к нему, но всё тщетно. Мои попытки можно сравнить с пойманной собакой, пытающейся сделать подкоп, отчаянно скребущей зацементированный пол вольера, но лишь ломающей когти.
Раздражение, давно выбравшееся из своего укрытия, всё больше и больше поглощает меня. Я мотаю головой, чтобы разогнать жёлто-зелёные кляксы перед глазами – так оно выглядит. Ещё я ощущаю лёгкое головокружение от выпитого.

Отрубился ты внезапно. Щёлк – компьютер перешёл в спящий режим.
Я смотрю на тебя, и чувствую, как раздражение эволюционирует в ярость. Ты слишком правильный: начиная от внешности и заканчивая поведением. Не живой. Даже опьянев, ты не способен на настоящие эмоции.
Я сижу напротив тебя, обхватив плечи руками, и только теперь понимаю, почему мне прохладно. Потому что холод исходит от тебя. Ярость вновь сводит мои пальцы судорогой, и мне кажется, если я дотронусь до тебя, то почувствую прохладную гладкость пластика.
Почему я испытываю ярость (не злость, нет), столь сильное чувство, к тебе? Ревность? – слишком простой ответ….
Я и Бруно – мы уже давно вместе. Я где-то читал, что мужская дружба это почти то же самое, что и любовь…
Чёрт, мысли в голове путаются… больно копошатся в мозгу… Наверное, я вычитал это у Платона… К чёрту давно умершего грека, я не о том…
Ах да! Мы давно знаем друг друга, а ты – чужак, сам того не зная, вторгшийся на чужую территорию.
Я с силой стиснул виски, едва вынося боль, которую причиняли мысли. Их острые зубы рвали мой мозг, а когти пытались вскрыть черепную коробку, чтобы вырваться наружу.
Я и Крамм. Мы связаны многолетней дружбой (мужскаядружбабольшечемдружба), связь противоположностей (раздробленныеинепохожиекускискладываютсявединое), но, только заметив, как Бруно смотрит на тебя, я понял – наша связь не настолько прочна, как мне казалось. Или – нам?
Ты нарушил равновесие.
Крамм говорит о тебе, как о произведении искусства, но не как о живом человеке. Ты не предназначен ни для любви, ни для дружбы. Тобою можно лишь любоваться, получая эстетическое удовольствие. Не более того.
Меня кольнула зависть – иголка под ноготь, короткий болезненный укол.
Глядя на тебя спящего, я вспомнил, как однажды Бруно сравнил тебя с питоном. Не удивительно, ты такое же холоднокровное. Теперь я внимательно вглядываюсь в тебя, продираясь сквозь кровавую пелену перед глазами, и готов не согласиться с Краммом.
Нет, он сильно преувеличил, назвав тебя питоном. В тебе нет ни шарма хищника, ни холодно-циничного змеиного взгляда, от тебя не исходит ощущение опасности. Только холод.
Знаешь, кто ты? Ты – рыба. Огромная скользкая рыбина, сверкающая чешуей.
Зеркальный карп, ха!
Я рассмеялся вслух своей бредовой мысли. Смешок прозвучал истерично и фальшиво в тишине номера, но ты не отреагировал.
Ты не змея, Даниэль, ты холодная большая рыба…
Я поднимаюсь, и аккуратно огибаю столик, направляясь к тебе. Комната слегка покачивается, но я уже сделал два шага, и теперь склоняюсь над тобой.
Зачем? Чего я хочу? Я знаю…
Моё лицо близко-близко к твоему, но ты продолжаешь посапывать, откинувшись на спинку дивана.
Я не чувствую тепла, исходящего от твоего тела. Даже твоё дыхание кажется мне холодным.
Ярость сдавливает моё горло, но я до сих пор не могу найти ответ, почему.
Мы с Бруно связаны чем-то вроде паутины, а ты порвал часть нитей и даже не заметил.
Наверно поэтому внутри меня копошится комок красных горячих червей, где-то в районе солнечного сплетения. Ярость. Красная, тягучая. Но ещё не ненависть.
Мои пальцы расстёгивают замок толстовки одним рывком. Без одежды люди чувствуют себя такими уязвимыми.
Ты что-то тихонько бормотнул, но не проснулся, сползая ниже по спинке. Твои раздвинутые колени касаются моих, и я чуть отодвигаюсь – случайное прикосновение, словно электрод.
Ты рыба. Я хочу содрать с тебя чешую и увидеть твоё нутро.
Я хочу понять, кто ты на самом деле, разглядеть твою сущность.
Почему это не даёт мне покоя? Мне просто интересно, что за человек может привлечь внимание Крамма, чтобы он смотрел на него так… Наверно, он тоже пытается заглянуть тебе под кожу, разгадать.
У тебя светлая кожа… Задумавшись, я совсем не заметил, что касаюсь тебя пальцами.
Кажется, я схожу с ума! Я улыбнулся этой мысли, и знаю, что улыбка получилась неприятная, хищная. Я словно в трансе и вижу себя со стороны.
Интересно, маньяки чувствуют то же самое?
Задумчиво провожу пальцем по твоим ключицам. Если закрыть глаза, то можно подумать, что я прикасаюсь к чуть нагревшемуся корпусу компьютера.
Я хочу узнать, горяча ли твоя кровь, хочу убедиться…
Жаль, что под рукой нет ножа. Мои ногти впиваются тебе под левую ключицу не сильно, но, оказывается, у тебя тонкая кожа. Капельки крови выступают из ранок. Ты прерывисто вздыхаешь, дёргая головой, но не просыпаешься.
Уверен, тебе снятся кошмары. Со мной в главной роли.
Вид крови доставляет мне мстительное удовлетворение, всполохи ярости перед глазами становятся бледнее.
Мои ногти погружаются глубже в плоть, выворачивая края ранок.
Горяча ли твоя кровь?
Ярость переходит в подобие сексуального возбуждения. Мои губы прикасаются к царапинам, языком я слизываю капельки крови.
Горячая. Так странно…
Сквозь рёв собственной крови в ушах и нервное дыхание, глухо, словно бы издалека, доносится испуганный, срывающийся голос Бруно:
-Штефан!.. О, Боже… Что ты делаешь?!

@темы: Рассказ

---

Кажется, это стихотворение в тему происходящего в стране.

[Лоторо]

За то, что..
За то, что терпели, за то, что молчали,
За то, что дрожали за запертой дверью.
За то, что «Ура!» не от сердца кричали,
За то, что не смели.
За то, что не верили, но уповали,
За то, что рыдали беззвучно в подушку,
За то, что не знали и не замечали,
За равнодушье
За то, что так многое позволяли,
За то, что с грешками украдкой чокались.
Могли допустить, что всего лишь устали.
Семечки щелкали.
За то, что сдавались и переставали,
За то, что любили от случая к случаю,
За то, что пророков не понимали -
Жаждали лучшего.
За то, что когда-то могли, но не стали,
За то, что боялись уйти в одиночку,
За то, что так часто глаза закрывали,
Не ставили точку…
За то, что не падали и не летали,
За то, что творили на всякий случай.
За то, что в казнимых на плахе плевали,
Хоть были не лучше.
За выстрел в подъезде и бритву в руке,
Чернильницу в «Англетере».
За дуло во рту, за пулю в виске,
За обе дуэли.
За то, что проштрафились в самом начале,
За то, что собственных песен не пели.
За то, что смирились, за то, что молчали,
За то, что терпели.
2008г

---

Каждому из нас это знакомо.

[Печорин*]

Шумно. Везде люди. Спереди, сзади, справа, слева. В основном, только
шаги, эхом отдающиеся в воздухе. Кто-то читает книгу, разгадывает
кроссворды, слушает музыку, что-то пишет в своей тетрадке. Вроде все
молчат, но шумно. Суета. Мелькают руки, то и дело касающиеся носа
железной собаки, коленки или сапога солдата. Многие считают, что это
приносит удачу, в особенности, студенты, идущие на экзамен. Гудок,
напоминающий какой-то «плоский» звук, блеклый свет на стенках тоннеля.
Стук колес становится громче. Резкий порыв ветра ударяет в лицо…

- Привет…

Мягкий голос эхом отдается в ушах, и легкое волнение начинает просыпаться где-то внутри.

- Привет. Ты, как всегда не вовремя.

Захожу в вагон. Людей много, мест нет, придется стоять.

- Я вольная птица. Прихожу, когда мне вздумается.

Передо мной стоит девушка в красном пальто. Ее чуть вьющиеся волосы
небрежно падают на плечи. Какая-то красивая брошка на воротнике,
интересная заколка в волосах, большое кольцо.

- Почему сейчас? Прямо в час-пик, да еще и в метро…

Звук расстегивающейся молнии, достаю тетрадку и карандаш.

- Этот красный так выделяется на фоне всего остального. Красиво, не находишь?

- Да, что-то есть.

Начинаю делать наброски.

- Добавь сюда еще одну складку. Так интереснее получится.

Пару штрихов. Действительно неплохо выглядит.

- Глянь вон на ту старушку.

Перевожу глаза и замечаю сгорбленную маленькую фигурку пожилой женщины. Она сидит, уткнувшись взглядом в какую-то книжку.

- Представляешь, а ведь когда-то она была, как эта девушка.

Ох, люблю я твои визиты. Сразу чувствую, что мозг еще не до конца спекся в этом людском хаосе.

- Возьми в перспективу. На первом плане пускай девушка будет, а подальше старушка.

Переворачиваю лист и начинаю снова набрасывать сперва черты вагона, а
затем и их вдвоем. Движения становятся быстрее, от чего штрихи
получаются неаккуратные, но четкие.

- Кстати, можешь добавить сюда ребенка. Получится интересная композиция.

Черт, не успеваю. Мои движения слишком медленные для твоих мыслей, которые потоком одолевают мою голову. Притормози.

- Ты только посмотри на того мужчину. Держу пари, ему не меньше сорока, но глянь, во что он одет.

Действительно, яркая куртка, джинсы и шапка с помпоном делают его похожим на сильно постаревшего подростка.

- Его, кстати, можно вплести в композицию. Что-то вроде нежелания стареть…

Одним резким движением переворачиваю лист, и новый набросок рождается с
невероятной скоростью. Грифель карандаша сам мечется по бумаге, нанося
штрихи то тут, то там. Глаза судорожно бегают то по мужчине, то по
наброску.

- Вон тот мальчик с мамой…

Внутри все просто кипит, движется с невероятной скоростью, мысли бешено
сменяют друг друга. В такие моменты я теряю связь с реальным миром,
целиком погружаясь в свои картины. Сильная волна уносит мой рассудок
куда-то очень далеко. В мир, который рождается на бумаге…

- Их можно расположить либо на одной стороне, чтобы логическая цепочка
была основной мыслью, либо в разных местах, и дать зрителю возможность
самому додумать какие-то моменты.

Чуток медленнее, я не могу так быстро…

Штрих, второй, третий. Лист четвертый, пятый… Все.

Слышу тихие шаги.

- Постой. Когда ты придешь снова?

Глупый вопрос, ответом на который мне служит лишь легкое пожатие плеч и слабая загадочная улыбка.

- Кто знает, кто знает…

Усмехаюсь, глубоко вздыхая. Гармония и спокойствие всегда наполняют мою душу после тебя… люблю это чувство.

- Я буду ждать.

Наши двери всегда открыты для вашей критики.

@темы: Мысли вслух

---

[имбирный кот]

ты целуешься так, как будто ириски тают во рту,
ты не веришь ни в такт, ни в тактовую частоту.
покупаешь книги для средней полки - авось прочту.
ты снимаешь лифчик и пишешь в твиттер свою мечту:

- я хочу, чтобы небо однажды стало слабее нас.
дорогая, ты самый странный, взрывной фугас,

ты - оружие, смертоносней всех придуманных на земле,
уплывающий ровно в восемь - мне не взять на тебя билет -
юный, шумный вульгарный "титаник", убивающий до зари.
только вермут в моем стакане, только утренние фонари
отвечают мне:
- перестанет.
успокойся и закури.

мой рецепт по борьбе с вселенной дал осечку,
идет на дно.
я немножечко верю в вечность,
ем салат и смотрю кино,
представляю тебя ушедшей, но когда-то своей женой,
в выходные слоняюсь трезвый и небритый, совсем смурной.

солнце мает в конце апреля словно душный июльский зной.
- слушай, ты никогда не хотела провести, например, со мной
две декады, месяц, остаток жизни? - я выпаливаю наугад
все слова, что я только знаю, тараторю как автомат.

это мой небольшой, персональный и чертовски уютный ад -
он рассчитан на два вип-места. впрочем, я не хочу назад.

@темы: Стихи

---

В пламени свечи...

[consolo]

пишет  Silentara

В пламени свечи
Исчезает боль...
В пламени свечи
Умирает ночь...

В пламени свечи
Я вижу твои взгляды,
Я вижу твои руки,
Твои прикосновенья...

Это всё прошло,
Как свечка, всё погасло...
Но забыть тебя
Пытаюсь я напрасно...

Мне никто уже
Не нужен так, как ты...
Но горит мечта
В пламени свечи...

Я тебя, мой друг,
Не забуду - знай!
Хочешь - отпусти,
Хочешь - не пускай.

Я тебе верна
На всю жизнь останусь.
В пламени свечи
Тихо не расплавлюсь.

@темы: Стихи

---

[raved]

А на земле как-будто ничего и не случилось.©

Из муравейника веником выметают медлительных муравьёв, непослушных темпу города ушлых. Стакан пуст, до краёв полон, душно тому кого ведут в полон.
Голубые щенки долго не живут, близко принимают к сердцу — быстро мрут, рутины гробовщикам добавляя. В середине мая ещё толком не стаял снег в головах, женщины, каблуками отбивая, топают в грязных сапогах по свежей весне. Время продолжает свой бег, на ногах у времени даже сандалий нет.
Маленького человека в шинели сделал из обезьяны труд. Дурость какая-то.

---

Я никогда не верил в чудеса.

[Морга]

Пишет  Печорин*:

Все мои бедствия начались в далекой молодости. Отец бросил семью, когда мне было семнадцать лет, и долгое время мы с матерью, перебиваясь с копейки на копейку, кое-как тянули мое обучение в институте. Я хорошо помню тот год, когда все началось.

Наступил канун Нового Года. Все улицы были заметены снегом, который поблескивал на свету, переливаясь всевозможными цветовыми оттенками. Витрины магазинов пестрили огромным количеством гирлянд, были уставлены новогодними подарками: оленями, колокольчиками, маленькими елочками и другими игрушками, сладостями и, конечно же, Дедами Морозами. Люди на улицах ходили, озабоченные приготовлениями к празднику, а некоторые, особенно нетерпеливые, надевали красные колпаки с белыми помпонами и радовали глаз, заставляя улыбаться просто так, будто Новый Год уже наступил.

Мы с моей девушкой решили отметить этот праздник у ее родителей. Благо, жили мы в одном районе, и поэтому пешком до ее дома можно было добраться за пять минут. Когда трапеза с поздравлениями, вкусным ужином и фейерверками была окончена, мы с Мари ( так я сокращенно называл ее от имени Марина) пошли ко мне домой, чтобы поздравить мать и отца с Новым
Годом. Когда, зайдя в квартиру, я не услышал радостных криков и поздравлений гостей, которые должны были прийти в районе двух часов ночи, то подумал, что все либо закончилось слишком рано, либо не начиналось вообще. Оба варианта были весьма абсурдными, согласитесь. Зайдя на кухню, я увидел там одну маму. Она сидела вся заплаканная перед праздничным столом и медленно курила сигарету. Признаюсь, тогда мне почему-то стало страшно. Мари и я стояли в недоумении, не зная, что и делать. Оказалось, что незадолго до праздника объявился отец и сказал, что уходит к другой женщине. Эта новость меня немало шокировала. Человек, ставший в тот момент для меня просто пустым местом, даже не объяснил мне причины того, что же его так не устраивало во мне и маме –
он вообще ничего не сказал. С тех пор мы не виделись с ним, чему я, признаюсь честно, был даже рад, ведь видеть этого человека я не имел никакого желания. Я безумно благодарен Мари за то, что в тот период она была со мной и всячески поддерживала. Отношения с ней – единственная вещь, в которую я верил, рассматривая свои перспективы на будущее.

Это был мой первый жизненный надлом. Моменты, в которые ты просто сбиваешься с такта, перестаешь чувствовать ритм и вообще находишься в некой прострации, не зная, что делать и во что верить. В таких ситуациях человек хватается за любую ниточку надежды, протянутую ему, идет даже на слабейший свет во тьме.

Второй переломный момент наступил, когда мне было тридцать лет. Мы с Мари ехали за подарками на Рождество. К тому моменту мы уже узаконили наши отношения, обзавелись квартирой и машиной, но это все ничто по сравнению с тем чудом, что родилось у нас на тот момент три года назад. Анечка – так звали эту милейшую прелесть со светлыми волосами, как у Мари и большими зелеными глазами, как у меня. Это создание явилось моим всем, для чего я работал, трудился и вообще жил. Конечно, Мари я тоже до безумия любил, но дети это совсем другое. Я никогда не забуду тот судьбоносный вечер, перевернувший абсолютно всю мою жизнь. Даже не верится, что какие-то доли секунды способны настолько сильно повлиять на судьбу человека. Грузовик, вылетевший на всех скоростях из-за очередного поворота перекрестка, буквально вдвое смял нашу машину. Я даже понять ничего не успел, как резкий толчок заставил тело податься вперед, больно ударяясь о лобовое стекло…

Сердце замерло, мир перестал вращаться, время становилось. Та доля секунды, которую я никогда не буду в силах забыть, изменила все.

Когда я очнулся в больнице, меня ждали ужасные новости. Как вскоре мне сообщил главврач при ударе помимо сотрясения мозга, мой позвоночник оказался переломан в пяти местах… «Паралич практически всех конечностей» сказал он мне тогда, делая какие-то пометки в своем блокноте. Паралич… Вы представляете, что это такое? Па-ра-лич! Я стал почти овощем, не способным практически ни на что! Я был парализован на всю оставшуюся жизнь! Всю! Я не мог делать ничего из того, что делал раньше. В те секунды я был в сильнейшем потрясении и не понимал абсолютно ничего.
Слезы сами потекли из глаз, и остановить их я никак не мог.

Еще с полгода я пролежал в больнице, и только потом меня забрали домой. Мари и Анечка были действительно потрясены моим состоянием, ведь единственное, что я мог – это двигать левой рукой и поворачивать голову. Все, ни на что большее мой организм был неспособен. Сами они, к счастью, отделались лишь легкими ушибами и царапинами и не пострадали, чему я, признаюсь, был очень рад, несмотря на свое состояние. Правда, у Мари был сломан палец руке, но и то была просто трещина. А затем прошло еще полгода…

- Даже не пытайся найти нас. Не звони и не пиши. Я не хочу, чтобы у Анечки было такое детство. Прощай.

Она вытащила чемодан в коридор и закрыла дверь.

- Мари, постой! – прокричал я, кое-как левой рукой подкатывая коляску к только что захлопнувшейся двери. – Куда ты забираешь Анечку?.. – дергая ручку, бесконечно спрашивал я теперь у пустоты. – Я хотел подарить вам подарки… - уже сквозь слезы выговаривал я, вытирая глаза. – На Рождество… Мари, Анечка… Я же люблю вас…

Но ответом мне была лишь одна тишина, ни звука. Сердце в какие-то считанные минуты высохло, теряя все счастье, которым было полно все эти годы…

Вот так вот закончилось мое очередное Рождество: весьма печально и трагично. Но следующий год дал мне понять, что все может быть куда хуже, чем было тогда.

Вернувшись к тому, от чего я отталкивался – к матери – я стал жить у нее. Мы продали то, что осталось от дележки квартиры с Мари и почти все деньги потратили на бесполезные операции, которые не давали никаких результатов. На выделяемые государством деньги и пенсию матери мы жили, едва сводя концы с концами, но даже, не смотря на это, в какой-то степени радовались тому, что можем поддерживать друг друга. Она давала мне возможность жить с родным человеком, а я не давал ей проводить каждый день старости так, как все дни до этого. Так прошло еще два года...

Того утра я не пожелаю ни одному человеку на земле. Из больницы, в которой находилась моя мама, уже полгода лежавшая там, мне позвонил врач. Он поздравил меня с прошедшим пару дней назад Рождеством и пожелал успехов в новом году, а потом… Потом он сказал роковые слова, заставившие мое сердце сжаться от страха и ужаса.

«Мне очень жаль… Она скончалась…»

Спустя час я уже был в ее палате. Глотая подступавшие слезы, попросил врачей оставить нас. Ее бледное тело, от вида которого по спине бежали мурашки, морщинистое лицо, седые пряди, посиневшие губы… мама…

Я не знаю, сколько времени я тогда просидел в гробовом молчании, вспоминая все, что было раньше. В голове, словно в кино, проносились картинки прошлого. Я вспомнил, как еще много лет назад она рассказывала мне сказки на ночь, как на празднике я потерялся в большом парке, где было много народу и она, найдя меня, обняла, начиная плакать. Тогда я боялся, что она будет кричать, но она только плакала… Вспомнились и дни рождения, когда утром она заходила в мою комнату, мягко улыбалась и садилась на край кровати. Тогда она говорила мне слова, которые никогда не были похожи ни на одно поздравление. Тихо и спокойно она шептала мне на ухо фразы, каких я никогда не слышал ни от одного гостя – она говорила от всего сердца, от всей души. И я понимал это всем своим
нутром. Я вспомнил, как она ругала меня за плохие оценки а, после, накричавшись, приходила ко мне и объясняла непонятный материал. Как на Новый Год, специально для меня, она поднималась пораньше, чтобы приготовить блюда, который любил только я один. Вспомнилось, как, приезжая в деревню, мы рано утром поднимались и ходили за грибами или ягодами, а иногда и просто погулять. Она рассказывала мне о своем прошлом, когда сама была такой, как я. Смеялась, вспомнив что-то веселое, и печально улыбалась, припомнив что-то грустное. А, когда я лежал в больнице со сломанной ногой, то она каждый день приезжала ко мне после работы, несмотря на то, что дом находился в трех районах езды. Много чего еще тогда пронеслось в моей голове из «альбома жизни», такие греющие душу воспоминания…

После ее смерти меня забрали в дом для инвалидов. Место, в котором мне было суждено провести остатки практически половины своей жизни. Ужасно осознавать наличие отсутствия выхода и понимать, что ты ничего не можешь с этим поделать. И я это понимал. Я знал, что единственное, что остается – это не сдаваться и, несмотря на все это, идти вперед, не опуская головы… Так я думал до того момента, пока одним ранним Рождественским утром не пришли результаты анализов. В них говорилось, что у меня рак легкого. Когда врач сообщил мне эту новость, я сначала просто не верил в его слова. Посудите сами: инвалид, потерявший всех родных и близких в этой жизни, которому суждено остаток своих дней провести в четырех стенах. Куда больше-то?! Но постепенно осознание этой
ужасной вести начало одолевать мой мозг. Я понимал, что врачу самому не доставляет удовольствия сообщать людям подобные вещи, но все равно почему-то был зол на него.

Когда люди не знают, кого обвинить в своей судьбе, они ищут хоть кого-то, кто, так или иначе, принимал участие в их жизни, да или даже просто кого-то, кто подвернулся под руку. Человек устроен так, что он будет до последнего обвинять кого-то, но не себя. И я не был исключением.

Спустя какое-то время, я понял, что ненавижу Бога, ведь единственный, кто мог быть виноват во всем этом, это Он. Всю свою жизнь я не был особо верующим человеком, но все-таки какие-то обычаи почитал. Например, Пасху или… Рождество. Последний праздник… Я готов был разорвать на части тех, кто его придумал. Я ненавидел всю его символику, ведь именно в день Рождества и родился Господь, которого я винил во всех своих бедах. Всем своим нутром я ощущал эту ненависть. Каждое утро я просыпался с мыслью о том, что Бог просто посмеялся надо мной, ведь даже тот факт,
что все эти несчастья происходили со мной под этот проклятый праздник… Засыпать приходилось с не менее положительными эмоциями относительно не только Бога, но и всего мира в целом.

Мой рак был на второй стадии своего развития, поэтому о выздоровлении думать было бесполезно. Конечно, оно было возможно, ведь не все еще потеряно, но сами подумайте, кто будет возиться с инвалидом, который и ходить-то сам не может? Все эти красивые слова вроде «Это долг врачей бороться за любую жизнь» и т.д. просто мишура. На самом деле все обстоит совсем не так, как кажется на первый взгляд.

«Он еще решил и над смертью моей посмеяться», подумал я тогда. Как ни странно, но я прожил еще целый год, несмотря на то, что все указывало на скорую кончину моего существования. Ожидание Рождественских праздников стало равным ощущению, что какая-то дрянь снова свалиться на мою голову, несмотря на то, что я мало верил в подобные вещи. И я не ошибся.

В центральной больнице, в которую меня перевели, как тяжело больного, мне сообщили, что мой рак начал стремительно развиваться, и вряд ли я протяну больше трех месяцев. Примерно неделю я не мог прийти в себя. Весь мир перестал существовать, я потерял смысл жизни, потерял интерес к ней. Ничто не радовала глаз, ни что не занимало головы, ничто не держало меня тут... У меня не осталось сил моральных. Моя душа была истощена, в ней не осталось ничего, кроме давящей пустоты. Сердце уже не чувствовало ничего, и даже ненависть перестала занимать его. Вспоминая всю свою жизнь, я, как и большинство людей на краю одра, задал себе очевидный вопрос «А, собственно, в чем заключался смысл моего существования?». «Что такого я совершил, оставил или сделал за свою
жизнь? В чем была ее суть? Зачем?». Для меня ответ был очевиден – ни-че-го. «Я просто неудачная шутка Бога и все» эти слова и явились для меня ответом на все неразрешенные вопросы. Теперь я понимал всю злую иронию, суть шутки, которую провернул со мной Творец…

Я не желал больше мириться с тем, что мной вечно руководит кто-то сверху. Постоянно дергает за ниточки, делая меня зависимым от окружающего мира и людей.

«Не только ты способен управлять мной. Я сам творец своей судьбы».

В тот день, когда я собрался совершить непростительный грех, чтобы поскорее закончить со всем этим, в палату зашла девушка… Она приходила вместе с людьми, каждое воскресенье добровольно посещавшими нашу больницу вместе с батюшкой. Они рассказывали нам о всяких замечательных вещах, почему нужно верить в жизнь и делать добрые вещи. Они слушали так же и нас, утешали, дарили надежду на лучшее будущее.

- Здравствуйте, - мило улыбаясь, звонким голоском сказала она, закладывая за ухо прядь светлых волос. – Я Аня. Пришла вместе с прихожанами нашей церкви…

Я вздрогнул.

- Как Вы себя чувствуете?

Мурашки пробежались по всему моему телу. В горле пересохло. Я осматривал ее глазами, чувствуя, как немеют кончики пальцев на моих руках.

- Не может… - тихо прошептал я, дрожащим голосом. – Не может… - я начинал задыхаться. – Не может…

Дыхание перехватило, глаза расширились. Пульс в секунду участился так, будто я бежал километр. В голове зазвенело. Она подлетела ко мне, с беспокойством вглядываясь своими большим зелеными глазами в мое лицо.

- Что с Вами? – спросила она, беря меня за руки. – Дяденька, что случилось?

- Анечка… Неужели это… ты?..

Она с удивлением посмотрела на меня, но почему-то так ничего и не сказала. То ли решила, что я выжил из ума, то ли брежу, не знаю. Она лишь села напротив меня и начала рассказывать о Боге, о том, что не стоит думать, что он забыл о таких, как я и еще много-много чего… Я плакал. Тихо, отвернувшись от нее, чтобы не заметила.

- С Вами все хорошо? – коснувшись моей руки, явно обеспокоенная, что она могла наскучить мне, поинтересовалась Анечка. – Может быть, мне уйти?..

Ее голос был таким нежным и приятным. Мягко отдаваясь в ушах, он проникал в самые глубины сердца, заполняя всю ту пустоту, что накопилась за долгое время внутри. Ее милый образ, веселые, полные блеска яркие глаза заставляли вновь ощутить это давно забытое чувство настоящего счастья. Ни с чем несравнимого и самого замечательного на свете. Впервые за долгие годы я забыл о том, что я навеки прикован к инвалидной коляске, я буквально летал, я будто бы родился заново!.. Подобно порыву ветра, первому лучу солнца, полету птицы, гребню волны!.. Я не знаю, как описать то, что я тогда испытал. Это ощущение не подвластно силу слова, перу, его нельзя изложить на бумаге. Оно часть души, ее составляющее, ее нутро.

Я никогда не верил в чудеса, потому что смотрел на мир так узко и не видел ничего. Я был слишком озабочен мелочами, которые стягивали мою душу, не давая ей, подобно орлу, взмыть к небесам. Оковы жизни настолько сильно опутали мое сердце, что, как только камень бед и несчастий стал достаточно тяжелым, я стремительно начал тонуть. И как это приятно вновь увидеть свет солнца, вдохнуть свежий воздух, увидеть мир…

Я никогда не верил в чудеса, потому что я разочаровался в жизни. Я винил всех подряд, когда виноватым был только я один. Я ненавидел Бога, который даровал мне жизнь, я ненавидел весь этот мир… Я был до безумия слеп.

Я никогда не верил в чудеса…

Спустя месяц ко мне в палату зашел мой лечащий врач. Его лицо просто светилось от счастья, и сначала я почему-то счел это нехорошим знаком.

- У меня есть для Вас отличные новости, - радостно сказал он, не сводя с меня глаз.

Было так забавно наблюдать за тем, как взрослый мужчина, уже в возрасте, радуется подобно ребенку. И это поведение ввело меня в полнейшее недоумение.

- Теперь Вы совершенно здоровый человек, - подходя к моей койке, сказал врач, протягивая мне какие-то бумаги. – Вот результаты анализов, проверенные мной лично несколько раз.

Я опустил взгляд на строчки текста и не поверил своим глазам. Там говорилось, что мой рак начал стремительно умирать и за месяц исчез вовсе…

Я был поражен. Я не мог оторваться от напечатанного текста, читая его снова и снова. Признаюсь, первые мысли были о том, что это, скорее всего, какая-то ошибка, но это было не так.

Когда-то я не верил в чудеса…

Мы еще очень долго разговаривали с Анечкой в тот день… День, который заставил меня снова поверить в жизнь, почувствовать ее радость и найти смысл… Тогда я так и не сказал ей самого главного. Она вышла из моей палаты, все еще уверенная в том, что ее отец погиб много лет назад, когда она была еще совсем ребенком. Когда Анечка рассказывала об этом, на ее глазках были слезы. Она говорила, что очень хочет увидеть папу, поговорить с ним, ведь, несмотря на то, что она плохо помнит его, она все равно любит своего отца…

И сейчас, предвкушая очередное Рождество, я с нетерпением жду этого праздника. Я еще раз хочу сказать Богу о том, как я Ему благодарен.

- Господь, спасибо Тебе за то, что Ты наставил меня на путь истинный. За луч света, который Ты даровал моей загубленной душе. За ту жизнь, что Ты подарил мне вновь. Спасибо Тебе…

Наши двери всегда открыты для вашей критики.

@темы: Рассказ