Отвали моя черешня.

[ironwader]

Карманники

Карманники вышли в ночь уже, а я ещё нет.
Долго спал, потом долго вставал, потом долго спешил.
Не люблю я все эти клубы, ох не люблю.
А как хапну – люблю, да не просто, а изо всех сил.

Дым коромыслом, видно кто-то жжет эту жизнь.
Или ночь, или просто выжигает себя изнутри.
А я два танца прохлопал, к третьему был не готов.
Должно быть, из такси вышел не с той ноги.

А ты не тушевалась, спокойно меня ждала.
Улыбки бросала под ноги танцоров от бога.
Карманники тихой сапой воровали добро.
Тебе было пофиг, ты добрая, у тебя его много.


Устали карманники, сели чуть отдохнуть.
А я уже думал, что я Сильвестр Сталоне.
Только лучше танцую, пою, и вообще в целом лучше.
Жаль, не легче, думаешь ты, волоча меня к дому.

Щекой чувствую каждый камешек на пути к дому.
Ты же добрая, ты не бросишь, дотащишь до дома.

@музыка: Sisters Of Mercy "Temple Of Love"

@настроение: нормальное

@темы: Творчество

---

[consolo]

пишет  Dar-Ya

Однажды, одна юная дева из мира тех, кого люди привыкли называть ангелами, с небес наблюдала за танцующими людьми и пыталась в воздухе повторять их движения. В тоже время, и за ней, из-под земли наблюдал тот, кого называли демоном. Он насмехался над неуклюжими попытками ангела, и когда люди разошлись, сам ступил на землю и станцевал пред ней. Его искусству ангел восхитилась ещё больше. Она позабыла об указе старших: никогда не ступать на землю, и спустилась к нему. Ангел попросила научить её танцевать.
Демон вновь усмехнулся ей. Он посмотрел на её крылья и сообщил, что с ними она и ходить не сможет научиться, не то, что танцевать! Ангел пыталась ему возразить, она, пошатываясь, шла навстречу демону, а её белоснежные крылья волочились за ней по земле, приобретая серовато-бурый оттенок. Уставший демон протянул руку к молодому наивному ангелу и резко притянул её к себе, сжав хрупкое тело небесного дитя в своих объятиях.
Одной рукой он поддерживал её талию, другой - маленькое хрупкое запястье. Они кружились в медленном вальсе под музыку неведомой красоты. Сложенные за спиной крылья стирались о землю, всё больше и больше грязных перьев лежало вокруг танцующих.
Прошло немало времени, когда демон остановил музыку и поблагодарил юного ангела за неуклюжий танец, возвращаясь обратно в Ад. Ангел же с трудом поднялась в небеса на своих потрёпанных крыльях. Другие ангелы смотрели на неё с испугом. Её крылья больше не были чисты и целы! Ей каждый раз было всё труднее летать под тяжестью осуждающих взглядов, а перья продолжали осыпаться, пока от замечательных пушистых крыльев не остался один лишь "скелет". И тогда другие ангелы изгнали её с небес.
Ангел сидела на камне и долго плакала, камень её медленно погружался в слёзы. Тогда из Ада на землю вновь поднялся тот демон. Он посмотрел на ангела как на безмозглое создание и сообщил, что тот, кто хочет уметь плавно ходить и овладеть искусством танца должен разучиться летать. С этими словами он встал за спиной ангела и вырвал её крылья, отбросив их вдаль. Затем он протянул к ней свою руку и пригласил на следующий танец.
Теперь она двигалась легче, ничто не замедляло её движений. Она радовалась танцу, не замечая, что демон ведёт её прямиком в Ад.
Ангел очнулась, словно ото сна в местах неведомых ею. Она с испугом смотрела на демона, а в её глазах стоял немой вопрос: почему? Почему демон обманул её? Она забыла, что это - его сущность.
"Отчего ты плачешь?" - насмехаясь, спрашивал демон. Он уверял молодого падшего ангела, что она не должна сожалеть о содеянном. Ведь именно так и только так она сможет познать жизнь!
Ангел не знала, что делать. Ей было жутко осознавать, что она стала бескрылым существом, что больше её нельзя назвать прекрасным ангелом. Она стала полностью подвластна воле демона и выполняла каждое его слово. А демон больше не учил её танцу, но заточил в своих покоях и сделал её своею наложницей, полностью покорив её хрупкое нежное тело.
Ангел сидела и плакала по своей прошлой жизни, по пушистым облакам, по белоснежным крыльям, по улыбкам бывших друзей, но демон резко, со злостью прервал её думы. "О чём ты? Если я так противен тебе, уходи! - выкрикнул он и достал из чёрного, как смоль мешка огромные нежно-серые крылья. - Вот, держи мой дар! Эти крылья будут твои! Улетай! Но хочешь ли ты вернуть ту жизнь без чувств и эмоций?" И ангел, не раздумывая, взяла те крылья себе и устремилась к небу. Она вернулась наверх на тех странных крыльях, её приняли обратно, всё стало как прежде. И только где-то в груди у молодого ангела что-то так больно и быстро стучало.
Она смотрела на землю и больше уже не пыталась повторять движения танцующих людей. Она общалась с ангелами и понимала, что все их улыбки и доброта лишь от незнания других чувств. Ангелы не умели танцевать, ходить, играть и чувствовать что-то ещё, что находилось у них в груди. Все они были схожи, все были заботливы и добры, но не потому, что хотели этого, а потому, что не умели жить по-другому. Тогда ангел задумалась: настоящая ли эта жизнь?
Она вспоминала того демона. Его губы, которые так часто кривились лёгкой усмешке, его страстные прикосновения к её тонкому телу. Вспоминала свои пугливые попытки идти ему на встречу, неумелые прикосновения к его нагому телу. И тут она вспомнила, как ощутила под своими длинными пальчиками следы шрамов на его спине. Она оглянулась на серые крылья, что он дал ей, и в смятении сама сорвала их с себя и упала с небес.
Ангел лежала на земле, больше уже никогда не способная летать. Она отказалась от небес. Она сама сорвала с себя крылья, как когда-то это сделал один из самых прекрасных ангелов неба. Ангел, что так красиво танцевал и пел в небесном хоре.
Она больше не плакала о содеянном, она радовалась своей свободе. Ведь только теперь она познала чувства, ощутила жизнь и поняла, что то, что так быстро и больно билось в её груди - сердце. Это сердце дало ей любовь, радость, но и горе, обиду, возможно, немного страдания. Она понимала, что ради искренних чувств, улыбки и любви такой контраст с болью необходим. Она решила, что лучше познать это всё, чем всю жизнь улыбаться неизвестно чему и жить в неведении, так и не научившись танцу жизни. И юный ангел была благодарна тому демону за столь щедрый урок и дар, а в сердце её он навсегда остался её возлюбленным Ангелом Тьмы.
Не известно видела ли она его после своего падения или нет, но на том месте, куда упала та хрупкая юная девушка, распустились самые прекрасные цветы. На лице её была улыбка, а в глазах отражался его образ. Это была поистине самая прекрасная смерть ангела, и самое чудесное рождение любви.
Демон и ныне живёт в Аду, иногда выходя на землю. Он часто гуляет в поле цветов и останавливается возле небольшого холма, чтобы сыграть для него на скрипке ту мелодию, что исполнялась во время их первого танца. Ангелы поговаривают, что имя того демона когда-то начиналось на туже букву, что и имя юного ангела, а ещё они говорят, что и чувство любви начинается с той же буквы. А люди не знают, была ли правдивой эта история, но ни один мужчина не посмеет отвергнуть тот факт, что у каждой девушки наступает возраст, когда в ней просыпается хрупкий ангел, ищущий, но ещё не познавший любви, словно та ангел, что хотела танцевать.
автор, ссылки в сообществе настрого запрещены, здесь ее удаляю.

@темы: Рассказ, Творчество

---

[consolo]

пишет  Jetti

Адекватной критики не получала никогда. Хочу узнать, как это.

Стены, обитые войлоком, высокий потолок, маленькое зарешеченное окошко вверху... Бейся - никто не услышит. Бейся - и тебе не будет больно. У тебя не получится заглушить душевную боль физической. От осознания того, что ее не усмирить, будет лишь хуже. Кто придумал, что буйных нужно сажать в эти одиночные камеры? Они не приносят ни исцеления, ни успокоения. Становится лишь хуже. С каждой минутой, проведенной в этой узкой серой комнате. С окошком под потолком. Мысли уносятся в эту ничтожную щель, за которой открывается целый мир - большой, светлый, без войлочных стен и высокого потолка. Там солнце, там трава, улицы, дома, фонари, люди. Там есть все, чего нет здесь, потому что здесь нет ничего. Ничего, кроме войлока и узкой полоски света там, наверху.
Нет смысла думать о времени. Секунды - минуты - часы. Считать не за чем. На стене ни одной точки, ни одного бугорка - глазу не за что ухватиться. Можно только забиться в самый угол, поджать под себя босые ноги, положить голову на колени - так камера кажется больше. И страшнее.
Крик срывается с губ и улетает в щель. Он спугнет несколько птиц там, на свободе, но здесь его никто не услышит - звуконепроницаемые стены впитывают в себя страдания и боль.
Они думают, что помогают нам, на самом деле они лишь отгораживают себя от нас. От нас, буйных, как считают они. А может, буйные - они? Сажать людей в камеру со стенами, обитыми войлоком, с высоким потолком, с маленьким зарешеченным окошком вверху...

@темы: Чувства

---

[Виктория Вэн]

Он давно пропил вдохновение (может и весь талант).
Он ложится на землю, широко открывает глаза,
Смотрит вверх, говорит, что луна всего лишь большой гранат -
Жаль пока не созрел, но зато в нём зёрна - к слезе слеза.

Раньше придумывал сказки, пел песни, писал стихи,
Но моторчик внутри заклинил/сломался/забарахлил -
Вышел срок эксплуатации или кара ему за грехи,
Но в итоге, кто любил слушать, вдруг встали и все ушли.

Теперь он лечится - виски, карты, притоны, секс, кокаин.
На приемах психолога по средам ноет, что вдрызг разбит,
Что ему снятся страшные сны, где его не рождённый сын
Забегает в им не построенный дом. (Дом плющом обвит)

Он приходит домой, бросает в углу рюкзак. (Душа скрипит)
Одиночество делает воздух густым, цепляется за шкафы.
Он бы рад умереть, даже пусть будет рак, пневмония, СПИД,
Но даже у смерти для таких Ненужных, как он, нет нужной графы.

@темы: Стихи

---

Из старого

[Мисс Льюис]

Не плачь, Алиса, я с тобой,
Совсем скоро вернешься домой
И забудешь навек о стране,
Как о долгом, прекраснейшем сне.

Не печалься, Алиса, потом
Белый Кролик исчезнет с Котом,
И закроется дверь чудо-мира,
Не увидишь улыбку Чешира.

Даже Шляпник уже никогда
Не прикажет: "Меняем места!",
И все станет до боли логичным
И не будет уже необычным.

Так ответь же, Алиса, скорей
Ты действительно бросишь друзей?

@темы: Стихи

---

[Мисс Льюис]

Мне сегодня не хочется кофе
И Ахматова больше не в радость,
Видно, скоро быть катастрофе,
Я устала от этого малость.

Ну а ветер стучит, как и прежде,
Верит: все же пущу его в гости,
Он не знает, что я и надежде
Поломать собираюсь все кости.

@темы: Мысли вслух, Стихи

---

[Мисс Льюис]

Я не Пушкин, не Бальмонт, не Блок
И черт знает, какой с меня прок,
Свои сети плету лишь из слов
И потом собираю улов.
Ах, как много же в мире ослов,
Не отличающих бред от стихов!

@темы: Стихи

---

[~Sunbeam~]

Горячий воздух съедает кожу
И оседает навеки в легких.
Взрывное лето нас потревожит,
Копаясь в душах пустых, но емких.

Мы потерялись в своих запретах,
Не зная, с кем и зачем бороться.
Идем на ощупь - нехватка света -
В тернистых джунглях своих эмоций.

И в них мы сами - сигналы бедствий.
Привычный выход - сорвать стоп-краны.
Мы расстаемся с условным детством,
Сжигая мысли, мечты и планы,

То, что мы любим, чем одержимы,
То, что в нас, может, любили люди...
И оставляем кислотным дымом
Пары надежд, миражей, иллюзий.

И дым безжизненный, едко-горький,
Он будет с нами, он въелся в кожу,
Свинцом навеки осядет в легких.
Взрывное лето нас уничтожит.

@темы: Стихи

---

[Тедди-Ло]

Сказывайся, сказка, выходи на двор.
Рос у мамы мальчик, вырос - вор.
Топором не вырубили, огнём не выжгли
Были глаза пытливые, стали бесстыжие

Подешевле купишь, подороже продашь...
Рос у мамы сыночек, вырос алкаш,
Рос у мамы сыночек, вырос гроб
Не ударил в спину, схлопотал в лоб

Учили беречь, научили - рвать.
Росла у мамы дочка, выросла блядь
Была живая да настоящая,
Стала звонкая да блестящая

Знай своё место - не зевай, роток,
Щелкнёшь зубами, похеришь кусок.
Как теперь жить, да не выживать?
Откуда ж теперь добра ждать?

Скатывайся сказка, вали со двора
От такого добра не бывает добра

@темы: Чувства

---

Sacrifise

[Ниэби Оленьи Рожки]

Это были всего лишь наивные, глупые сказки,
я не верила им, как не верила тысячам лиц
Ты при свете лампад продолжал свой таинственный сказ, и...
никогда
никогда
не поднимешь тяжелых ресниц.

Пара глупых историй, как пыль на руинах Тристрама
вешним ветром сотрутся. Когда занимался закат,
мне явился усталый, голодный и высохший странник.
Он держал мою руку, являя мне солнце искрящихся врат.

Тот, кто годы скрывался за спинкой постылого трона
разорвал тишину своим криком, прося тишины.
Я смотрела, как трескался мрамор на белых колоннах
и два легких крыла, не теряя своей белизны

опустились на каменный пол. И последняя живость
угасала в когда-то пылающих светлых глазах.
"Ты не смеешь судить меня. Я - справедливость!"
- прогремело, как в тихой калдейской пустыне гроза.

Он спустился на Землю, и синие-синие звезды
улыбались летящей к земле одинокой звезде.
Ничего не случается рано, как впрочем и поздно,
и сияющий луч утонул в леденящей воде.

Ни стенанья Леорика, ни дикий смех Белиала
не покроют той боли от дыма горящих страниц.
Ты поднимешься вверх, к небесам. Только мне и трех вечностей мало,
если ты никогда
никогда
не поднимешь тяжелых ресниц...

@темы: Стихи

---

[Erick-York]

титаник

Всей моей нежности хватит на два виски с содовой.
Кубики. И колокольчики. Пляжные зонтики.
Всё на краю совершенства. Мне хочется нового -
Не оловянного, не деревянного. Тоника
Стоит добавить - джин обжигает и дразнится.
Сон тебе в руку, а мне - до предела расслабиться
И наблюдать. Или не наблюдать. Да без разницы -
Где-то к полуночи ты превратишься в красавицу.

Водка взрывается вспышками, соль растворяется;
Море сожрет тебя, море сжирало и большее!
Я пока лягу на дно, притворюсь каракатицей
И буду ждать тебя, маленькую и хорошую.
Кубики. Кубики. До тишины - восемь кубиков.
Для пустоты - автоматика; мы, беззащитные,
Делаем все эти глупости для новой рубрики
Видишь: шестичасовые, и мы; всё засчитано.

Стой, я пока не могу; по воде льется музыка;
Всё - на краю бесконечности. Ты безупречна, но...
Мне, намотав на кулак твои свежие трусики,
Кажется, что-то упущено... Выпивка! Ну конечно!
О, у меня, вроде, тост... или только мне кажется,
Что, если выпить за нас, мы немножечко сблизимся?
Кубики сложатся. Море отпустит. Что скажешь, а?
Утро уже не наступит. Титаник не вынесет.

---

[Ниэби Оленьи Рожки]

Ты мой теплый мерцающий Бостон,
позабывший давным-давно
как пропахшая потом простынь
прикрывала мое окно.

Ты Лас-Вегас без света и пыли
... как стелилась лунная нить...
Где мы, может, когда-то были
или, может быть, будем быть.

Ты техасское знойное лето,
позабывшее и о том,
как сминала ладонью билеты
в беззамочном кармане пальто.

Как металась по картам, штатам,
покоряясь неверной судьбе.
Но скажи, в чем же я виновата,
если снова
вернусь
к тебе?

@темы: Стихи

---

[consolo]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Море не стареет (Поэтический блиц 75 раунд)

[vergeben]

Море не стареет, не мельчает,
Варит из морской травы компот.
Как и прежде, ласково встречает,
Но не узнаёт. Н е у з н а ё т . . .

В пену волн девчушкой-замарашкой
Я неслась, забыв про всех друзей!
Ах, новороссийские барашки -
Облака в прибрежной полосе.

Прилетаю редко, ненадолго,
Чтоб за ручку детство подержать.
Сбивчиво, растерянно, без толку..
А часы бессовестно спешат.

Вот и всё. Пора. Прощальный ужин
Мозг опустошает, как чума.
Я живу не здесь. Я еду к мужу.
Мне больней, не надо плакать, мам...

@темы: Суюрова Елена, Стихи

---

Больная (Поэтический блиц 51 раунд)

[vergeben]

"Она больная" - говорил мне кто-то -
"Шизофреничка, злее ста тигриц!"
Ах, много понимаете вы, доктор!
Ещё болезнь есть - "Подлопредалпринц".
Ждала, мечтала: вот он, в белом свете
Несёт её к цветному алтарю,
Рычит на ушко: "Лишь тебя люблю!
Поверь, Господь моим словам - свидетель!"
А после, шторм порвал о рифы шкоты,
И алый парус сплыл кормить лакриц
Ах, доктор, если "подлопредалпринц" -
Шизофрения - дар, поверьте, доктор!.

@темы: Суюрова Елена, Стихи

---

Змей и рыцарь.

[Элеонора Фокс]

Ехал в первый рыцарский поход
Молодой зеленый крестоносец
Он спешил за славой, все вперед,
А за ним спешил оруженосец.

И в степном неведомом краю
Вдруг заметил в придорожной луже
Порожденье дьявола - змею!
И отвратно белую к тому же.

Юный рыцарь дерзок был и горд.
И от правды Божьей свирепея,
Бросив своего коня вперед,
Растоптал хребет большого змея.

Полночь. месяц освещает путь
И сверкают южные созвездья.
Перед смертью змей успел шепнуть:
"Смерть моя потребует возмездья.

Век пройдет, быть может, не один
И в таежной непролазной чаще
Рода твоего родится сын -
Человек, но мне принадлежащий."

Унесла весенняя вода
Змеево извилистое тело.
Шкуру сгрызли мыши без следа.
Даже кость, и та давно истлела.

Только пыль и больше ничего...
И века промчались как мгновенья.
Я потомок рыцаря того.
Посчитай, в котором поколенье.

@темы: Стихи, Творчество

---

Футуристическая зарисовка сна: о судьбах людей в условиях запутанных течений жизни

[consolo]

пишет  Dunkey




Я не помню, как оказалась в этом городе. Волею судьбы – не иначе. Это могло бы быть удачным местом для туристической поездки - архитектура лучших традиций сталинского барокко создает ощущение величия: перспективные широкие улицы разделены на проезжую и тротуарную часть стройными рядами деревьев; пластика фасадов поражает красотой. Этот город прекрасен даже в самых незначительных деталях. Но я стою посреди огромной круглой площади, четырехэтажные дома тремя дугами окантовывают ее по периметру, сложное продуманное решение взаимосвязей ландшафта и застройки должно было заставлять меня чувствовать гармонию между душой и этим местом, но…

Более жуткого города я в своей жизни еще не видела. Наверное, дело было больше в том, что, не смотря на размеры, он практически пустовал. Редкие прохожие – я могла пройти пару кварталов, прежде чем кого-то встретить – либо куда-то бежали, либо медленно шли с задранными кверху головами. Вторых я обходила издалека, поскольку подойдя к одному такому с вопросом, во-первых, не дождалась ответа и на пятый раз повторения формулировки, а, во-вторых, когда сумела увидеть его лицо, испытала самый большой шок в своей жизни. Оно выражало чувство абсолютного блаженства, глаза были затянуты белой пленкой – да, в таком виде нет ничего такого уж страшного. Я могла бы объяснить себе, что это слепец, который мысленно общается с Богом, но тут… Тут было что-то еще. Я это не видела, но мне постоянно казалось, что человек «плывет». Как в фильмах про вампиров, когда они быстро перемещаются - где движение направлено и в то же время хаотично. После этого мне стало казаться, что хоть слепец и стоял на месте, но в то же его изображение резкими штрихами размазывается вверх. Мне стало очень страшно. И я знала, что почему-то уехать отсюда не получится.

Итак, я стою посреди площади. Довольно долго, как будто ожидая чего-то. И это что-то происходит. Вначале я не понимаю, что случилось – у меня как будто закладывает уши – вокруг неестественно тихо, я не слышу даже своего дыхания. Потом все цвета как будто блекнут, тени домов и растений становятся резкими, слишком черными. И я вижу туман.

Это не тот красивый туман, какой привыкли описывать в книгах или снимать в фильмах – он не стелется по земле, не распространяется, клубясь как облако в быстрой съемке – просто удаленные части двух улиц, примыкающих к площади, постепенно растворяются в серости. В этот момент я понимаю, что если попаду в эту дымку – со мной произойдет что-то непоправимое.

Я разворачиваюсь и, не оглядываясь, бегу по направлению к третьей улице. Если бы мне пришлось проводить аналогию между этим туманом и типажом книжного злодея, я, не задумываясь, выбрала молчаливого убийцу – самого скучного из всех. Потому что про него и писать особо много не пришлось – ни тебе красивых речей, ни выступлений и пафосного шага… Просто один миг – и его враг мертв, возможно, так ничего и не поняв. В реальности этот типаж самый страшный – нет времени на раздумья, разработки спасительно плана – приходит понимание, что на этом сказки закончились. Ты – зверь, проломивший маскировку ямы с железными кольями, и понявший это в момент падения.

Я выбегаю на новую, на этот раз квадратную, площадь. По диагонали на противоположной стороне от меня находится ратуша – очень высокое здание с часами на башне. Я стремлюсь к ней, надеясь, что у тумана есть лимит распространения по высоте.

Первый этаж ратуши остеклен, вход представлен двумя прозрачными дверями с металлическими ручками. Я дергаю первую, понимаю что, похоже, открыта вторая, бегу к ней. Туман уже коснулся здания – все пока еще четко различимо, но, тем не менее, видна серая пелена, перекрывающая предметы. Рывком открываю дверь, делаю вдох – и понимаю, что, чтобы не делал этот туман, это произойдет и со мной, поскольку вдыхать его явно не стоило. Бегу к лифту, нажимаю кнопку вызова – двери сразу же открываются - вскакиваю, нажимаю самый верхний этаж. И позволяю себе свободно дышать - большая часть тумана осталась на улице. Двери лифта закрылись, но в щель я успела увидеть, как дымка медленно пробирается сквозь незаделанные узкие промежутки между свободно висящими стеклами входных дверей.

Лифт поднимается долго, а когда останавливается, я выхожу…

… в сад.

По моему обонянию ударяют запахи цветущей зелени, пряной земли и, по-видимому, находящегося где-то рядом водоема. Я ничего не понимаю. В голову лезут сравнения с залом в «Мастере и Маргарите» и фентезийные теории об интеграции пространственного кармана в небольшое замкнутое пространство. Факт остается фактом - вместо верхнего этажа здесь оказался бескрайний сад.

Я прохожу вглубь и вижу прогуливающиеся парочки, разглагольствующие компании, беззаботно развалившиеся на берегу. Здесь как будто бы другой мир – поскольку создавалось впечатление, что то, что находится за дверьми лифта, никак не связано с происходящим в саду.

Я медленно бреду вперед, наслаждаясь запахами, оставляя напряжение погони позади себя… Очищая свой разум ото всех забот.

Мне хорошо.

Я улыбаюсь людям, они – мне.

Ко мне подходит парень.

Мы говорим.

Он смеется…

Я смеюсь…

Мы говорим очень долго, идем куда-то…

Теплый солнечный свет согревает меня…

Сквозь лучи спокойствия я неожиданно для себя задаю вопрос:

- А что за туман был в городе?

Все меркнет. Я вижу тот же пейзаж, что и при выходе из лифта – ничего сверхъестественного и сказочно красивого. Парень смотрит сквозь меня, смеется, махает рукой... Обходит меня и идет к другому человеку. Махавшему ему в ответ.

Я опять в смятении. Подхожу к другим людям, пытаюсь с ними поговорить – но меня для них как будто не существует. На меня накатывает отчаянье. Что-то опять не так.

Меня толкают в плечо. Я едва не падаю.

- Извините, - как-то жалобно выкрикивает беловолосая девушка на бегу. Я мельком вижу ее глаза – они были наполовину затянуты белесой поволокой.

Она не успевает пробежать далеко – зацепившись за корень дерева, она начинает падать. И вместе с тем ее тело резко выгибается дугой, и она истошно кричит.

Но я уже не вижу и не слышу, что с ней происходит дальше – все вокруг вдруг стало белеть, уши словно заложило ватой. И я понимаю, что та девушка стала жертвой тумана, как и все те слепо бредущие люди на улицах города, так же как и я.

Медленно опускаюсь на колени, сажусь на траву. Я имею твердое убеждение, что так просто не сдамся. И говорю про себя: разум сильнее тела, все болезни в голове, и если думать, что все будет хорошо, то все…

Белая дымка.

***

- Хей, ты меня слышишь? Черт… - Мои веки протирают чем-то мягким, вымоченным в жидкости имеющей специфический кислый запах. – Мне кажется, что и эта тоже… Хотя же совсем чуть-чуть оставалось… Ну же!

Глаза снова протирают. И я понимаю, что это были не веки.

- О, ну вот и славненько, - пелена пропадает, и я вижу, кто это был - женщина в белом халате, средних лет, с красными волосами, постриженными под «каре».

- Вот мы сняли эту дрянь с твоих глаз, а что значит, что бороться ты можешь, - она поворачивается и длинным пасом выкидывает ватный тампон в урну, стоящую посреди прохода через несколько коек от меня. Я сажусь – очевидно, что сейчас я в больничной палате.

- Эта болезнь... Туман… Слепые и глухие люди… Что это было? – я осмеливаюсь спросить ее, внутренне боясь, что она, как и те в парке, перестанет меня видеть.

Она вздыхает, все еще стоя ко мне спиной, снимает перчатки, вешает их на железную спинку и садится на противоположную кушетку лицом ко мне. Я выжидающе смотрю на нее. Доктор долго молчит, словно обдумывая что-то, а потом отвечает:

- Это сложно понять и принять, но это была… И есть… Не болезнь.

- И что же это тогда?

- Это… Просто крайняя степень заблуждения человеческого разума, - она внимательно смотрит на меня. - Так выглядят те проблемы, которые мы не хотим замечать и, соответственно, решать.

Она встала и пошла по направлению к выходу из палаты.

- Ты можешь идти. Удачи, - бросила она и закрыла за собой дверь.

PS Разделила абзацы вводом для удобства - поскольку, лично мне так читать гораздо легче.

@темы: Рассказ, Философия

---

[Vistrel]

Ты так часто меня бросала,
Ты так часто кричала "волк!",
Что ещё (ещё раз!) поверить
Я тебе навряд ли смогу.
Но печалит меня другое:
Вместе с верой в тебя ушли
И все прочие веры. Видишь
Словной голый стою.
Пустой.
Понимаешь, я знаю, знаю,
Что не верить тебе - смогу,
Что смогу по утрам пить кофе
И стараться подольше жить.
Только сложно всё это будет,
Неуютно, неловко, не...
Я сегодня, проснувшись, понял,
Что, действительно, счастья
нет.

---

Алькатрас

[скиннер курильщика]

Мы в этом фильме, как в Алькатрасе, - все то же: остров, скала, анклав.
У нас еще полчаса в запасе, чтоб рассказать про свою one love.
Мы в этом фильме, как на Голгофе, - но почему-то не на кресте,
а режиссер попивает кофе и чертит буковки на листе.
Нам не хотелось вселенской славы, но как история хороша!
В душе остались еще анклавы, - и есть в анклаве еще душа.
Давай уйдем, подтасуем факты, и пусть докажут, что это мы!
Лежат подписанные контракты, и кровь с бумаги уже не смыть.
Ну ладно, черт с ним, играем дальше, побег, убийство, борьбу стихий,
я допускаю немного фальши, но только в роль свою - не в стихи.
А почему ты так куришь нервно и почему так дрожит рука?
Ну да, меня убивают первой. Но мне, ты знаешь, не привыкать.
Давай попробуем эту сцену, клади-ка ухо ко мне на пульс,
теперь ты понял, какую цену плачу за то, чего так боюсь?
Этюд прекрасный - в кровавой гамме, пройдет у зрителя на ура,
а ты за всех остаешься, Гамлет, тебе три сцены еще играть.
Не плачь по мне, это понарошку, вот скажут "Снято!" - и оживу,
и выйдет кадр - хоть на обложку, пускай же зрители заревут...
...и вот лежу, притворившись трупом, я распласталась во весь свой рост...
И, знаешь, это довольно глупо, но почему-то я вижу мост.
Обычный мост, ничего такого, сплошная серая полоса
от Алькатраса и до алькова, и до анклава, на небеса.
И каждый шаг мой уже неверен, и я впадаю в какой-то сон,
меня всегда убивают первой. Таков порядок, таков канон.
И все здесь просто, и все понятно, и даже нечего мне сказать.
Сквозь сон я слышу команду "Снято!". Но не могу разлепить глаза.

@темы: Стихи

---

[consolo]

пишет  Широсаки Хичиго

Солнце, опоясанное огненной лентой пылающих ветвей, застыло над горизонтом. Точно непоседливое дитя никак не желало оно оставлять игры и отправляться на другую сторону мира. А там, на фоне живого золотого марева, крошечными черными угольками вспыхивали и угасали Огнецветки. Удивительно красивые, но удивительно глупые создания. Рождаются с первым днем весны, набираются сил вместе с ней, а в последний вечер, когда расписные копытца лета вот-вот переступят невидимую грань, отращивают себе крылья. Просто так, по старому-старому волшебству, тому, что давненько приняло за привычку обходить Огненные Леса стороной. Запоют Огнецветки, ударят крылышками, расчертят небосвод узорами диковинных картин и бросаются прямиком в объятия солнца. Да сгорают. Оттого и прозвали так, Огнецветки: растут и всходят, подобно цветам, да их и не отличить от них, покуда корнями за землю цепляются, а после эдакими искорками становятся – пламенеют, погибают, да выше, выше в небо уносятся. А, может, и не погибают вовсе? Кто же его разберет, что там, за Чертой, находится.

Сказочка дальше

Я в ту пору был молодым совсем. Юнцом? Какой там. Дитем глупым, да вот только шибко взрослым и самостоятельным себя считал. В помощи не нуждался, от племени родного нос воротил, даже есть с ними из одной миски отказывался. А у нас как было? Вернется Старший с охоты, приволочет оленя аль коня какого, разделают его, да в большой котел. А там вечера, ах, что это были за вечера! Песни, пляски, прибаутки до самой зари. И малышня веселилась, не прогоняли никогда. Только заметят мамки да бабки, что щенки засыпают – так на руки и в норку, сказку нашептать, одеялом укрыть, да обратно к костру вернуться. Вот где она была – сказка. Только я того не понимал. А когда понял… Поздно стало.
Все мне приключений хотелось, все родное гнездо угодить не могло, все уверен был, что ждет меня иная дорожка, всех нас ждать бы могла, да только глупые, не понимают, видеть и слышать не хотят. А я вот особенный, я понимаю. Значит, и рядом мне с ними быть не к чему. Боялся, наверное, всю свою «особенность» растерять. И не понимал, невдомек мне было, что оно, особенное, в каждом из нас живет. А судьба и сама каждого отыщет. Коли нет – так и не было ее, судьбы. Хоть вечность Огнецветку в день полета лови – не поймаешь. Кому же суждено, тому цветок и сам на ладонь опустится.
Но мне жаждалось увидеть… Драконов. Грезил я, что отыщу их род, обязательно отыщу, пусть байки и дальше врут, будто вымерли они все, но я-то знал, знал, что где-то за Огнелесьем ждет меня мой собственный особенный дракон. Жив он и только меня и дожидается. А я медлю и медлю все.
Вот и ушел однажды. Собрал утренней порой пожитки, да и удрал.
Потому что чуял его, особенного своего. Красивого, величественного, гордого. И преданного. Ведь он же для меня. Только для меня одного на этом свете живет. И чешуйки его кристальным инеем переливаются, глаза как два солнца горят, и крылья радужные трепещут, сгорая нетерпением поскорее унести меня прочь. Прочь из этих земель, из этого мира, туда, ввысь, за Черту.
Любить он меня будет, вот что.
А знаете ли вы, что такое настоящая любовь дракона?
Вот и я в ту пору не знал.
Теперь знаю. Да только поздно уже.


Драконовы горы испокон веков стояли там, где и ныне в недра земли уходили их каменные жилы. Иногда, тихой вечерней порой, когда зверь да птица спешили покинуть их тень, можно было услышать, как пульсируют они, дышат, стонут. Даже сердце в груди исполинской стучит, будто кровь качает. А кровью их огонь был, лава жгучая, что временами облаками дыма да пепла вершины окутывала, подобно сонному дыханию. Вот и прозвали их. Могучие тела в броне, что ни одному живому не пробить и места уязвимого не сыскать, а в венах кровь-огонь бежит, еще и пламенем дышат. Чем не драконы? Только вот спят и спят все, рычат гулко, но глаз не открывают целые тысячи лет. Ждут, когда дети их на склоны вернуться. Те самые дети, которые променяли родной камень под когтями на чуждый край переменчивого неба.
Боялись этих гор живые. Очень боялись. Иные подземного огня, иные в крылатых верить продолжали, хоть и не видел их никто уже долгие тысячи лет, только сказки да легенды сохранились нетронутыми. Каждый житель Огнелесья знал их все на зубок еще с самого своего детства. Ведь это именно драконам они своим краем обязаны были. Иные сказки утверждали, будто создатели их были мудрыми и справедливыми духами, небесно-прекрасными и по красоте и по уму своим, и ни одно из после сотворенных существ никогда не могло поравняться с ними. Наделяли их и бессмертием, и способностью сквозь время и пространство путешествовать. Вот и уверяли все как одна, что мудрые драконы за Черту ушли, ибо нечего им больше в этом мире делать стало, нет им места среди ныне живущих. Другие же истории уверяли, что драконы были огромными, но ужасно глупыми созданиями. Горделивыми, напыщенными, жадными, злопамятными и свирепыми. Чинили они зло, и смерть вилась за кончиками их крыл тонким прозрачным шлейфом. Иные говорили, будто драконы самой смертью были. А потом, по тем же преданиям, великая сила да скудный ум сыграли с ними злую судьбу. Устали разные племена от их террора, собрались они все могучею армией, да дали смерти бой, не силой, а умом руководствуясь. Долгие века такие сражения шли, но победа медленно отворачивалась от всемогущих драконов. Стали появляться на свет разные герои, которые научились смекалкой своей один на один с драконом справляться. И все меньше и меньше злобных тварей оставалось под солнцем. Вот так и исчезли они раз и навсегда из-под неба.
Знали это все, помнили, да только давно уж перестали песни слагать и о драконах заговаривать. Почили они – и ладно, хорошо обитателям Огнелесья и без них жилось. Старики даже шутили, если не в меру любопытные щенки все выспрашивать да выспрашивать пытались, впервые сказки эти услышав. Вот что, говорили, делать мы с ними станем? Хорошо, если добрые явятся. Но на что нам мудрость их далась? Мы и так живем мирно, всего вдоволь: и мяса, и кореньев, и крова теплого, и солнца ласкового. Что нам с ними делать? А зверюгами злобными окажутся, так и проглотят нас всех и даже косточек не оставят. Нет, детки, не нужны нам драконы. Нет им больше места под этой луной.
Только сказки сказками, да мало кто верил в них. А вот бояться – боялись. Бывало, скажут какое словечко о крылатых, да быстро через плечо оглядываются, будто опасаются, а не явились ли драконы по их душу за такую дерзость? И все равно не верили. Не понимали взрослых щенки, они-то, наоборот, храбрились. К горам Драконовым бегали, смелостью друг перед дружкой хорохорились, мол, кто посмеет на мрачные лапы-уступы забраться, кто чудовищ в недрах спящих не боится? А по-настоящему, чтобы так, как и в небо с солнцем и в землю под ногами – даже они не верили. Никто не верил. Кроме…


Камень был холодным, и Райфи испуганно отдернул руку. Там, на вершинах, лениво и мерно клубились облака серого дыма, жгучие, огненным дыханием порожденные. А камень – холодный. Может, потому что низко так? А если повыше забраться, то и тепло пойдет? Но как туда забраться, когда скалы – сплошная отвесная стена с редкими зазубринами? Это уже там, головокружительно высоко, выше верхушек самых древних деревьев, утесы да уступы начинались. Да только добраться да них не доберешься, коли крыльями судьба не одарила.
Щенок жалобно проскулил и поджал уши.
Удрал из дому и что есть мочи несся сквозь заросли Искристого кустарника к этим горам. Самую кружную дорогу выбрал. Ведь всякий знает, что Искристый кустарник любые следы заметет, и запах любой скроет. Потому и любили в нем засаду охотники устраивать. Трещат ветви, танцуют на них разноцветные язычки, пахнут сладким медом да ягодой дикой. Каждый зверь к этому привык, ни один не пугается треска да шелеста, вот и идут охотники на хитрость, правда, и платят за это не дешево. Язычки, хоть и не горячие, да жгутся, чесотку вызывают, а коли в глаза какая искорка попадет – то все, считай, что потерял горе-охотник зрение и никакие снадобья уж больше его не вернут.
Бывал Райфи у подножий Драконовых гор и прежде. С другими щенками не ходил, а сам частенько лесом забредал, садился на опушке под сенью какой-нибудь сосны, да наблюдал, высматривал. Все мерещилось ему, будто там, в вышине, тени дивные танцуют, манят, так манят к ним вспорхнуть, чудеса и тайны свои раскрыть лишь ему одному обещают. А он бы и рад, да только боязно так близко подбираться, боязно на почву каменную ступать.
Впервые страх свой пересилил, впервые теплой ладонью к холодному каменному боку притронулся и огорчился, духом сник. Ждал, наверное, что пробудится какой-нибудь дракон, скалы раздвинутся, тропинка постелится, да к мечте его проведет. А, может, и сам не знал, чего ждал. Только что теперь ему делать – понятия не имел. Там они, драконы, на вершине. Где никто их не видит и никто об их существовании не знает.

Так и не придумал Райфи, что же ему делать и как к мечте своей подняться до самого вечера. А там и ночь подкралась неслышной поступью дикой лесной кошки. Окутала пушистым хвостом, дыханием сладостным окружила, волшебной росой на глаза капнула, и мигом показались веки вчетверо тяжелее, а картинки зыбких сновидений окутывали почти наяву, не дожидаясь, пока глупый заблудший щенок сам шагнет к ним навстречу.
И снились Райфи вершины, пронзающие Черту, далекие вершины, где уже не дым клубами стелется, а сверкающий белый покров глаза слепит. Снег, тот самый снег, о котором рассказывал однажды Старший и который никогда не видывал ни один уроженец Огнелесья, не покидавший этих земель.
Снег хрустел, звенел, как праздничные колокольчики на рогах оленей, ткался в нежную и хрупкую паутину, накрывал с головой и превращал каждый вдох в удар лучистого крыла. И Райфи чувствовал, знал, что сейчас он летел, летел выше, за снегом, в тот край, где водятся драконы, где живет и ждет его собственный… Такой красивый, такой…
И в какой-то миг он даже увидел его. Такого же переливчатого, такого же непостижимого, как и снежная паутина. Глаза его были не огненными солнцами, но бездонными колодцами, сверкающими ярче самого синего неба. Чешуйки складывались в затейливый узор невозможных бутонов, а крылья… Крылья закрывали собой весь купол, и этот купол мерк, таял, терялся за их красотой. Каждая тонкая жилка, каждая серебристая венка прозрачных перепонок словно пылала огнем, словно дышала невиданной мощью, пружинила и нетерпеливо пела, желая лишь одного: слиться с ветром и стать его частью, нашептать немую песнь, прошить волшебной нитью сердце того, кому посчастливится узреть его истинную красоту…
А затем ниточка с натяжным стоном оборвалась и Райфи, содрогнувшись всем существом, распахнул глаза. Высоко над головой перешептывались лапы полусонных сосен. Дышали черным во тьме дымом молчаливые сопки Драконовых гор. Выглядывала единственным оком из-за редких туч застенчивая луна, переливаясь мягким размазанным свечением. Ни зверь, ни птица не нарушали привычной этому краю тишины. Только вот там, у подножий гор, коротко и ритмично постукивало что-то:
Тук-тук, тук-тук.
Будто камешком о камешек ударяли.
Страшно стало Райфи, даже пошевелиться не смог, тщетно вглядываясь в полог зияющей темноты. Не увидел ничего, а стук и не думал утихать:
Тук-тук, тук-тук.
Будто к себе манил.
Захотелось щенку назад домой удрать. К привычной и размеренной жизни вернуться, чтобы вновь сказки о драконах слушать, да малышам их однажды пересказывать, чтобы вырасти, самому детишками обзавестись, на охоту ходить и не верить ни во что. От всего, что знал, отвернуться и дракона своего предать.
Нет, не бывать этому, не бывать. Он – другой, особенный. Он мечты своей не предаст и дракона одного не бросит.
Тук-тук, тук-тук.
Зазывно постукивали камушки. Поднялся Райфи, уши навострил, шажок навстречу горам сделал.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Чаще, чаще забилось каменное сердце, будто взволнованной птицей взметнулось, громче и отчаянней звать стало. Еще шажок сделал Райфи, и снова повторился стук, только показалось щенку, будто отдалился он немного. Еще шаг, уже уверенней, еще стук – и, правда, дальше зазвучал, в сторону сместился. Чем ближе подбирался Райфи к его источнику, там дальше тот ускользал он него, маня куда-то вглубь, туда, где спало нечто неизведанное, настороженное, скрытое тенью туч и гор.
Больше не было щенку страшно, ведь он знал, понял, что таинственное каменное сердце зовет его следом. И бежал он со всех ног, спотыкался, растягивался на камнях, разбивал коленки, и снова поднимался, и снова бежал, лишь бы не потерять, не упустить.
Тук-тук.
Ударилось сердечко и затихло. А Райфи, ослепленный погоней за невидимым проводником, будто очнулся. Заозирался.
Вот высокие каменистые своды смыкаются над головой, образуя своеобразный тоннель. Вот черная пасть обрыва по левую сторону скалится серыми скалистыми клыками. Вот звезды перемигиваются в редких щелях над головой.
Вновь боязно стало щенку, руки и хвост затряслись. Хотел было назад попятиться, да понял вдруг, что некуда ему деваться: за спиной сплошная стена, а как попал сюда и где же это он – не помнит и не знает. Заскулил, руками плечи обхватил и вдруг разглядел ее. Тропинку.
Вышла из-за туч скромница-луна, мазнула кистью по хмурым камням, вмиг окрасила их мягкой дымкой плавленого серебра, да начертала единственную тропку, уводящую куда-то ввысь. Узкой и извилистой была та тропа, точно травинка лежала поперек разверзнутой внизу пустоты. А там, где терялся ее конец, вновь забилось каменное сердечко
Тук-тук, тук-тук.
А что, если это дракон? Тот самый дракон из сна пришел за ним и дорогу показывает? Неужели он струсит теперь, когда мечта вот так близко, сама в руки идет?
Не струсит. Потому что он – не такой, как другие. Он свое счастье обязательно догонит.
И не струсил. Дрожали коленки, но щенок уперто шел вперед: где было совсем страшно, опускался на четвереньки и полз, будто несмышленыш, прижимаясь брюхом к острым и холодным камням. Неусыпно глядела на него мрачная голодная пропасть, громыхала утробным рыком, но достать лакомый кусочек не могла. Что у нее? Только глаза да клыки. А у него руки и ноги ловкие да быстрые, и сердце живое, страхом и азартом разогретое.
И сдались горы, приняли маленького гостя. Захлопнулась черная пасть, нырнула тропинка и лентой завилась вверх, меж уступов скалистых, все выше и выше, к дымящимся остротам и пикам. Вновь и вновь слышал Райфи постукивание каменного сердечка и, приободренный им, карабкался все выше и выше, не тратя времени на отдых.
Вот и ночь пошла на убыль, и пронеслись по небосводу златорогие олени, а за ними волнами зарево рассветное разливалось, окрашивая темное и невзрачное новыми искристыми цветами и оттенками. Даже молчаливые камни засверкали, и почудилось Райфи, будто отливают они блеском драгоценных каменьев точь-в-точь как чешуйки на телах драконьих.
Выше и выше брел он, чаще и чаще стали сменяться рассветы закатами, быстрее и быстрее неслись дни и ночи, а он, давно перестав ощущать и голод и холод, и усталость, упрямо следовал за зовом каменного сердца, что без устали звало его дальше, рисуя новые повороты змеящейся тропы.
И вот, однажды, когда тонкий серп нового месяца выплыл из-за туч, Райфи увидел ее. Вершину. Со всех ног бросился он к ней; камни, подтренькивая, ссыпались вниз, теряясь в разверзшейся туманной пустоте, впивались острыми осколками в ладони, но щенок не чувствовал боли и не замечал ничего кругом. Ничего, кроме окутанной серебряным дымом вершины, узором смоченной ядом нити прошившей всю его душу.
Выше, еще выше… Последние уступы, беззвучно смеющиеся немыми глотками, и ноги Райфи коснулись ее. Заветной земли, единственного места, откуда звезды перестали казаться такими недосягаемыми, а серп месяца спустился совсем близко, готовый упасть в протянутые ладони. Но Райфи не был нужен ни он, ни поющие звезды, ни ожившие смеющиеся скалы. Ведь он искал его, лишь его одного – своего дракона. Дракона, что звал, что привел его сюда.
Тренькнули камушки:
Тук-тук, тук-тук.
И слышал щенок настоящие живые слова в их перестуке. Звали они, шептали – «сюда, Райфи, я здесь».
Опьяненный, шагнул он на зов. Шаг, еще шаг…
Когда осыпалась каменистая крошка в безликую пропасть под его ногами – щенок не испытал страха. Лишь легкая грусть дымчатой птицей пронеслась над ним, едва задев крылом.
Дракон звал его. Дракон принял его. Его единственный, его особенный дракон полюбил глупого щенка, не отвернувшегося от него как все прочие.


А знаете ли вы, что такое настоящая любовь дракона?
Я узнал.
Месяц печально смотрел мне вслед, закрываясь сотканным из звезд платком.
Камни падали вниз, горы плакали и смеялись, рассыпаясь пылью. Лишь для меня одного. Меня. Того единственного, кто вернулся к ним.
Но я не слышал ничего. Весь мир затих, укрытый тишиной навек.
Тук-тук, тук-тук.
Только каменное сердце продолжало напевать свою песню.
Тук-тук, тук-тук.
Шептало оно, колотясь в моей собственной груди.

@темы: Рассказ, Творчество