"Она была смирной покорной Верной Легкой немой обедненной Моими мечтами"
Вот первая часть рассказа: http://diary.ru/~stih/?comments&postid=13213591
А здесь - окончание:
читать дальшеПоворотов больше не было, не было и окон. Спустя некоторое время коридор закончился, и она была вынуждена остановиться, натолкнувшись на дверь. Не раздумывая, женщина вошла внутрь и оказалась в большом актовом зале, который больше походил на театральный; в нём было всё – от уходящих в темноту лож до тяжёлого занавеса с золотыми кистями, наглухо укрывшего сцену.
Женщина шагнула в зал и, минуя волнистые ряды слившихся кресел, направилась к сцене. Тишина вокруг взметнулась серой пылью, от затенённых стен со знакомым полушуршанием-полушёпотом отделились тени и заскользили между сидениями. Оглянувшись, Елена заметила нескольких детей, разместившихся на задних рядах и не отрывающих глаз от занавеса. Остальные серые тени притекали со всех сторон и выжидающе становились у неё за спиной.
Женщина неторопливо шла вперёд, к усыпанному цепочкой разноцветных огней занавесу. Когда она поравнялась с первым рядом, массивные складки всколыхнулись и бесшумно разъехались в стороны, открывая ярко освещённую софитами сцену. Почти вся она была занята двухэтажным кукольным домиком. Передней стены у него не было, не было видно и задней – она уходила дальше в глубь сцены и терялась в тени. Зрителям открывался вид на гостиную, уставленную разноцветной пластмассовой мебелью, с нарисованными камином на стене и книгами в шкафу, с чернеющим окном в обрамлении ажурных штор. Чуть дальше была видна узорчатая лестница на второй этаж и дверной проём, ведущий через тонкую перегородку в соседнее помещение, которое также было открыто для обозрения залу. Всюду по сцене были разбросаны огромные кубики, яркие детские книжки, у стены-перегородки застыли мяч и полосатая юла. На розовом диванчике в гостиной лицом к зрителям сидели куклы ростом с человека. Они были одеты в украшенные оборками и бантиками платья, на их гладких голубоглазых мордашках, обрамлённых завитыми кудрями, застыла счастливая улыбка. Вне домика Елена увидела ещё одну куклу – она сидела на полу, не помещаясь в гостиной: пятиметровая фарфоровая кукла в ажурном платье, с золотистыми буклями и круглыми бессмысленными глазами.
На сцену вела широкая лестница, которой Елена немедленно воспользовалась, подталкиваемая шуршащей массой. Почти все места в зале были заняты детьми, одинаково смотрящими на сцену.
Женщина прошлась по помосту, с любопытством разглядывая игрушки. Некоторые она даже потрогала: фарфоровая ножка огромной куклы в лакированном башмачке на ощупь оказалась совсем ледяной, деревянные кубики оставляли на пальцах занозы, мяч она не смогла сдвинуть с места. Когда женщина зашла в гостиную, глаза на неподвижно счастливых кукольных лицах ожили и уставились на неё, и куда бы она не направилась, рассматривая убранство комнаты, круглые перламутровые зрачки неотступно поворачивались за ней. Елена подошла к одной из кукол, и, с интересом наблюдая, как неестественно скашиваются её глаза, попыталась обойти вокруг дивана.
- И вы снова опоздали! Это уже никуда не годится!
Знакомый голос заставил женщину остановиться и обернуться к залу, в глаза ударил яркий свет.
- Можете ничего не объяснять, все ваши оправдания я уже знаю наизусть. Сегодня премьера, зрители на местах. Начинаем!
Повинуясь команде, сцена ожила и наполнилась звуками. Где-то заиграла музыка, словно кто-то открыл музыкальную шкатулку, послышался едва слышный смех. Исполинская кукла конвульсивно дёрнулась, протянула руки и рывками начала тянуться вперёд, пока не коснулась пола негнущимися ногами и руками одновременно, став на четвереньки. Точно так же подёргиваясь, она выпрямилась. Круглое румяное личико повернулось к Елене.
- Где же ты так запылилась, непутёвая моя? – ласковый мелодичный голос куклы контрастировал с глупо выпученными глазами. Она обхватила голову руками и резко покачала ею из стороны в сторону.
- Мы тебя искали во всех ящиках, расспросили все игрушки, и нигде тебя не было. Как печально! – резко изменив интонацию, она воздела руки к самой крыше домика.
- Отличное начало, Мари! – в голосе из зала чувствовалась гордость, - Продолжай!
Кукла неуклюже повернулась всем корпусом и снова заговорила, чётко интонируя фразы:
- Что с тобой случилось, пока ты пропадала, моя ненаглядная куколка? Почему твоё платьице в грязи?
Елена опустила взгляд и увидела своё плюшевое набивное тело в разорванном платье. Пухлыми поролоновыми ручками она пощупала свой правый бок – из него торчали клочья синтепона и пучки каких-то ниток.
- Я… я очень долго шла, - неуверенно отозвалась она.
- Ах, бедняжка! – кукла снова театрально покачала головой, - Вот что бывает, когда ты уходишь оттуда, где уже всё для тебя готово. Тебе нечего было искать, куда бы ты не направилась. Но что с твоим телом?
- Людям всегда интересно узнать, что у тебя внутри, - тихо произнесла женщина, не задумываясь.
- Громче, пожалуйста! Вы не в кино, - мгновенно отреагировал голос из зала, - больше энергии в роль!
Елена выпрямилась и тряхнула головой. По плечам рассыпались витые шерстяные нитки.
- Я встречала много людей на своём пути. Они хотели узнать меня, - женщина повысила голос, он сорвался.
- То-то же, – донеслось из зала, - продолжайте!
Кукла сложила ладони и прижала их к кружевной манишке:
- Неужели им так необходимо было причинять тебе боль? – вопрос прозвучал безупречно участливо.
- Это совсем не больно – открываться другим…
- Отвратительная фразировка, неверный ответ! – встрял голос.
Елена вздрогнула и повернулась к залу, но ничего не увидела, кроме слепящих бликов. Она втянула воздух и медленно произнесла:
- Мне не было больно, пока я не поняла, что они не нашли во мне ничего, что отличало бы меня от них.
- Нет! Не то, не так!
Кукла-хозяйка застыла в молчании, неподвижные фигуры на розовом диване приглушённо защебетали:
- Нельзя, ведь нельзя же так бессовестно обманывать! …Не пугайся, не бойся, не страшись, не стесняйся… не скрывай то, что уже открыто, что ясно, что понятно, что знают все, кроме тебя!..
- Боли не бывает, когда идёшь навстречу другим… - Елена замолчала на мгновение, - больно, когда они проходят мимо тебя…
- Ближе к правде, - голос из зала смягчился, - но всё равно не то. Думайте!
Поролоновые ручки дрожали слишком явно, их пришлось спрятать за складками нелепого платья в горошек, в которое она оказалась одета. Женщина задумчиво уставилась на свои блестящие туфельки. Слова стали медленными и тягучими.
- Мне хотелось… Я сама сделала это. И делала каждый раз, когда видела проходящего человека. Открывала всё, что у меня есть, что есть во мне, как бы странно и мучительно это не было. В надежде, что им будет на что посмотреть в моём вывернутом наизнанку теле, и они остановятся, чтобы заговорить со мной.
- Разве тело ты так безрассудно распотрошила, бедная моя? – с укором вопросила кукла, и растопырила руки, согнувшись так, что её голова оказалась на уровне лица Елены. Лакированная улыбка и глаза с вкраплениями голубых блёсток приблизились и сокрушёно покачнулись.
- Нет. Не только…
- Кто-нибудь остановился рядом с тобой, моя куколка? Кто-нибудь пожалел тебя? Кто-то оценил твою боль?
- Никто. Все проходили мимо, занятые своими мыслями о своих внутренностях… мои их не привлекли ни на мгновение. Разве что одна маленькая девочка… Она одна подошла ко мне. Она подарила мне конфету – единственную, что у неё была.
- И вы купились? – голос из зала глухо рассмеялся, - Дальше!
Кукла сделала шаг назад, выпрямилась и повернулась к залу. Следующий вопрос прозвучал обречённо.
- Поэтому ты поселилась в Школе? Потому что поверила ребёнку?
- Я поверила в свою способность дать им что-то взамен – маленьким девочкам и мальчикам, которые ещё способны разглядеть меня. Подумала, что могу оградить их и отдать то, что выпирает из этой раны, которую я специально открыла, чтобы делиться…
- Чем? Или… кем?
- Мне нечего отдать другим, кроме себя.
- Вы слишком явно себя переоцениваете! – голос был раздражён, - С чего вы взяли, что вы им нужны? Мари, не стой, как кукла!
- Разве ты никогда не ощущала своей бесполезности для них? – осторожно произнесла огромная фигура, снова всем корпусом поворачиваясь к женщине.
- Мне казалось, я тоже чувствую их…
- Их!? – едко произнёс голос в зале. – Посмотрите на них ещё раз: сколько их прошло сквозь вас, сколько – мимо, и что осталось вам? Что вы почерпнули, что получили, и откуда знаете, что они сделали с тем, что вы так щедро раздавали им все эти годы?
Софиты резко погасли, в то время как боковые прожекторы повернулись в зал, осветив ряды одинаково безучастных серых лиц.
- Ты так полюбила их за одну конфету, глупышка? – невидимая в полутьме кукла вернулась к своему ласковому тону. – Они такие одинаковые… И они совсем не твои…
- Нет… я… - Елена задумалась и продолжила, – Я только надеялась полюбить их… Верила, что они смогут полюбить меня…
- Конвейер любви? – мелодичный голос стал глуше, - Разве возможно полюбить такое? Вы просто оказались на двух лентах, движущихся навстречу друг другу. Вас вынуждали встречаться и играть друг другом!
- …Там очень скоро не осталось ничего, кроме необходимости… - женщина устало опустилась на пол и принялась разглаживать складки платья, счищая комочки грязи.
Кукла протянула к её голове руку и сделала несколько поглаживающих движений.
- Не расстраивайся, моя малышка. Теперь только твоя хозяйка будет играть с тобой, и чужие дети не причинят тебе беспокойства. – Она по-матерински склонилась над сидящей женщиной и застыла.
По залу пронёсся ветер, сдувая рассыпающиеся в пыль фигуры. Скоро в зале стало пусто, и голос скомандовал:
- Всем спасибо. Вы хорошо поработали. А теперь Мари, деточка, убери за собой.
Свет потускнел, в наступившей тишине кукла поднялась и молча подошла к домику. Со стеклянным звоном она сгребла с дивана игрушки и уложила рядом с неподвижной женщиной. Елена упёрлась взглядом в счастливое лицо одной из кукол и сидела так, пока Мари собирала негнущимися руками кубики и мяч.
По ступенькам на сцену поднялась безголовая бордовая фигура. В руках она держала связку ключей, которыми открыла в боковой стене прикрытую занавесом массивную дверь. Полусогнувшись, Мари занесла туда первую порцию кубиков. Большая их часть рассыпалась по дороге, вываливаясь из растопыренных фарфоровых пальцев.
Некоторое время кукла ходила по сцене, собирая и унося реквизит, а ключница сдвигала пластмассовую мебель в глубине домика. Елена, не отрывая глаз от лежащих тел, подняла руку и разжала ладонь. На ней лежал смятый конфетный фантик.
Убрав все игрушки, Мари подошла к лежащим куклам и нагнулась. По одной она повесила их на руку, осторожно прижимая к себе. Последней она подхватила Елену и попыталась пристроить рядом с остальными, но места ей не хватило, и женщина несколько раз мягко соскальзывала на землю. Последний раз она выскользнула, когда огромная кукла уже начала выпрямляться и та не стала останавливаться, унося свой груз в каморку.
Мари исчезла в дверном проёме и наступила тишина, нарушаемая шаркающим звуком: это безголовая фигура в старомодном вязаном платье вышла из домика и направилась к двери. Заперев её, фигура остановилась и повернулась к Елене, которая всё так же сидела без движения и только сейчас оторвала взгляд от конфетной обёртки. Ключница немного помедлила, а затем, неуклюже приблизившись к женщине, крепко схватила её за лодыжку и поволокла по сцене. От неожиданности Елена обмякла и не стала сопротивляться. Ключница несколько раз выпускала её ногу, но женщина не предпринимала попыток подняться, пока они не достигли очередной закрытой двери в глубине сцены. Ключница начала перебирать свою связку, а Елена поднялась на ноги и снова застыла. После того как дверь открылась, они обе вышли на широкую лестницу, ведущую наверх. Лестничный колодец был тускло освещён, его стены, облицованные зеркальной плиткой, бесчисленное количество раз отражали ступеньки и стоящую на них женщину. Ключницы в зеркалах не было. Елена резко обернулась и не увидела ни двери, ни той, что её открыла; на неё с зеркальной поверхности смотрела самодельная кукла с разорванным правым боком, одетая в покрытое горошинами грязное платье. Криво пришитые вместо глаз пуговицы в упор смотрели на женщину. Та заворожено протянула руку к зеркалу и фигура за стеклом повторила движение, словно действительно была её отражением. Елена посмотрела в сторону – в боковой стене виднелась та же кукла, подобно ей повернувшая голову.
Женщина медленно начала подниматься, разглядывая меняющие своё положение игрушечные отражения, шагающие по бесконечным лестницам. Миновав несколько лестничных пролётов, она уткнулась в привычную серую стену с лепными детскими головками и дверью посередине. Надавив на неё, Елена вышла и оказалась на площадке парадной лестницы. Судя по расходящимся потокам ступеней и отсутствию следующей площадки, она находилась между вторым и третьим этажами. Дверь, через которую женщина вошла сюда, была частью большого витража, поднимавшегося вверх к невидимому в темноте потолку. На витраже был изображён трёхэтажный дом в окружении голых деревьев. Окон у него не было, вместо них поблёскивали ручки многочисленных дверей – двойных и одиночных. Они ничем не отличались от той двери, через которую вышла Елена, и она решила проверить, насколько возможно их открыть. Руки скользили по холодному стеклу, и ни одна дверь не поддалась. В конце концов, женщина не смогла найти даже ту из них, которой воспользовалась несколько минут назад. Она развернулась и направилась наверх.
Поднявшись на третий этаж, Елена без колебаний свернула в ближайший слабоосвещённый коридор. Спустя несколько минут ей послышался тихий звук, напоминающий не то плач, не то скуление. Замедлив шаг, женщина приблизилась к очередному повороту, за ним проход изгибался ещё раз и в образовавшемся углу, скорчившись, сидел маленький черноволосый ребёнок. Он часто дышал и всхлипывал, закрывая лицо ладошками, и при каждом вздохе редкая шёрстка на его спине волнообразно приподнималась. Некоторое время Елена, опешив, стояла на месте. Затем она медленно подошла к ребёнку и, присев на корточки, попыталась его приласкать.
- Не плачь, малыш, - пробормотала она. Пушистый теплый мех на детской спинке показался очень знакомым на ощупь. – Всё будет хорошо, только не волнуйся…
Резко притихшая фигурка внезапно выпрямилась и со свистящим шипением бросилась бежать. Женщина не успела вскочить на ноги, как по потолку в том же направлении пронёсся ещё один ребёнок, злобно оглядываясь на неё. Елена торопливо последовала за ним, бормоча увещевания.
Пройдя ещё несколько изгибов коридора, она вышла на открытое пространство. Низкий серый потолок зала, лишь кое-где тускло освещённый, ещё было возможно разглядеть, тогда как пол терялся далеко внизу. Из стен виднелась лишь одна – в ней и был проём, в котором взволнованно застыла Елена. Эта стена расходилась в стороны, насколько можно было её видеть, и уходила в темноту.
В скудном свете виднелись исполинские колонны, неравномерно расставленные, поднимающиеся из густой черноты внизу и не доходящие до потолка. На их сколотых вершинах расположились большие, небрежно сложенные из веток и обрывков ткани, гнёзда, между ними были беспорядочно натянуты верёвки и хлипкие подвесные мосты. Один из них начинался прямо у входа и вёл к ближайшей колонне. Елена решительно ступила на разъезжающиеся доски. Идти приходилось медленно, то и дело останавливаясь и восстанавливая равновесие. Когда женщина дошла до середины моста, из гнезда высунулось множество одинаковых черноволосых голов и уставились на неё. Она заторопилась, трясущимися руками поправила волосы и сипло прокашлялась:
- Не бойтесь, я сейчас!.. Вы просто не двигайтесь… не смотрите вниз… И всё будет хорошо… - она споткнулась и судорожно остановилась, переводя дыхание.
- Я помогу, - выдохнула она наконец, - сейчас… держитесь…
Головы зашевелились и с протестующим шипением начали неестественно широко открывать рты, усеянные мелкими острыми зубами. Когда Елена, бормоча, добралась до колонны, гибкие тельца резко выскочили из гнезда и по-тараканьи разбежались по спутанным верёвкам в соседние гнёзда. Оттуда также повысовывались шипящие головы. Началось беспрестанное движение: по колоннам и спутанным верёвкам, из гнезда в гнездо стремительно переползали тощие чёрные фигурки, злобно поглядывая на Елену. Та взобралась на край гнезда и растерянно осмотрелась.
Изнутри оно было выложено кусками ткани, кое-где в переплетении веток виднелись дощатые обломки, покрытые голубой школьной краской. В центре, в окружении облезлых деревянных кубиков и пирамид лежала набивная кукла ростом с человека. Она была одета в разорванное на правом боку платье в крупный горошек, на розовой поролоновой ладони лежала деревянная дощечка с кучкой мокрого песка, смешанного с травой и камешками. Из этого «угощения» торчала крохотная игрушечная ложечка. На лбу куклы, прямо над бессмысленными пуговичными глазами Елена увидела чёрную подтёкшую надпись: «МАМА». Не отводя глаз от тела, она попятилась назад. В спину уткнулся плетёный бортик. Моста за ним уже не было, он оборвался и подобием верёвочной лестницы свисал вниз. Колонны опустели, зловещее шипение стихло, и в наступившей тишине обессилевшая женщина начала спускаться в темноту.
Очень скоро света перестало хватать даже для того, чтобы увидеть, за что держаться. Приходилось нащупывать перекладины руками и ногами по очереди и застывать, проверяя их прочность. Что происходило вокруг, Елена могла только догадываться: шипение вернулось, теперь источников звука было много и они быстро перемещались, словно окружая, и резко затихали, приблизившись вплотную; несколько раз кто-то стремительно пробегал по колонне, задевая лестницу; иногда она вздрагивала, когда из темноты доносились отдалённые вскрики; через некоторое время вернулся и детский плач. Он не смолкал ни на минуту, и женщина часто останавливалась, цепляясь немеющими пальцами за узловатую верёвку, и судорожно всматривалась в темноту.
Казалось, спуск длится уже целую вечность. Постепенно Елена перестала реагировать на шум и вяло ползла вниз, пока её нога не скользнула по сломанной ступеньке. За ней ничего не было, мост-лестница закончился, и не было никакого представления о том, насколько далеко внизу находится земля. Елена вздохнула.
- Всё будет хорошо, малыш, ты только вниз не смотри и не плачь, - тихо прошептала она, словно убаюкивая, - Тогда точно всё получится… Такой хороший мальчик…
С мечтательной улыбкой она посмотрела наверх. Там ничего не было. Разжав руки, женщина полетела вниз.
Когда Елена пришла в себя, вокруг был лес. Разнообразная растительность, присеребрённая мягким светом, обильно произрастала прямо из узорчатого паркета, которым была укрыта земля. На ощупь листья на деревьях были вполне настоящими, но на паркете не было ни травинки, ни пожухлого листочка. Елена провела рукой по идеально прямому стволу ближайшего дерева и двинулась в произвольном направлении, механически ощупывая встречающиеся по пути ветки. Идти было всё тяжелее, налитое усталостью тело отказывалось двигаться, и когда через некоторое время она уткнулась в гладкую чёрную стену, единственное, на что хватило сил - прижать руку к внезапной преграде и продолжать идти уже вдоль неё. Когда стена оборвалась, переходя в кирпичные руины, женщина сползла на землю и закрыла глаза, прислонившись спиной к беспорядочно сваленным каменным блокам.
Некоторое время она просидела без движения, слушая биение крови в висках и чувствуя, как свинцовые волны перекатываются по всему телу. Реальность перестала существовать. Перед глазами стояла розоватая пелена, и мысли лениво текли сквозь неё, огибая всяческие напоминания о случившемся, даже голодающее дома семейство казалось призрачной фантазией. Запрокинув голову и счастливо улыбаясь, женщина полулежала у разрушенной стены. Сквозь сладкое безмыслие послышался шаркающий звук. Когда он приблизился, женщина с трудом открыла глаза.
Перед ней стояла безголовая ключница в бордовом платье. Она медленно протянула руку, указывая замершей от ужаса Елене на открывающуюся за сломанной стеной поляну. Там деревья расступались, паркет выравнивался, и из него тянулось к далёкому полуосвещённому потолку двухэтажное здание. Женщина на коленях отползла в сторону от застывшей фигуры и, поднявшись на ноги, торопливо двинулась вперёд в поисках входа. Дверь скрывалась за тяжёлыми гладкими колоннами и была глухо забита досками, поэтому ничего не оставалось, как идти вдоль стены дома и заглядывать в окна первого этажа. В окнах не было стёкол, лишь иногда встречались обломки рамы с торчащими из них ажурными осколками. Тёмные помещения были пусты, Елена могла рассмотреть только однообразно покрашенные стены, по которым змеилась проводка и чернеющие, лишённые дверей проёмы. В последнем зале, который она увидела, судя по всему, когда-то был пожар: паркет вздыбился и почернел, за рухнувшими на него перекрытиями следующего этажа виднелись утыканные согнутой арматурой руины стены и следующее помещение, густо заросшее кустарником. Дальше идти было некуда, и женщина, ухватившись за карниз, с трудом подтянулась, помогая себе ногами, и после нескольких неудачных попыток влезла в окно.
Сквозь растительность несмело просачивался дневной свет. Спотыкаясь и придерживаясь края, Елена обошла зал, трясущимися руками отогнула густо поросшие ветки, задержала дыхание, зажмурилась и нырнула в их сплетение. Несколько раз она, не смея открыть глаза, останавливалась, чтобы вдохнуть больше воздуха. Острые сучья царапали лицо, запутывались в волосах, иногда руки утыкались во что-то скользкое и живое, но она продолжала идти, хватая ртом воздух и прикрывая голову руками.
Когда заросли внезапно закончились, Елена остановилась и, помедлив, открыла глаза. Было раннее утро. Она стояла на обочине пустынного шоссе, непреклонными прямыми уходящего в стороны.
- Выход?.. – пробормотала женщина и задумчиво проследила дорогу взглядом до горизонта. – Выход…
Развернувшись, она закрыла глаза и решительно ступила обратно.
Буду рада любым поправкам, всё ещё слишком сырое.
А здесь - окончание:
читать дальшеПоворотов больше не было, не было и окон. Спустя некоторое время коридор закончился, и она была вынуждена остановиться, натолкнувшись на дверь. Не раздумывая, женщина вошла внутрь и оказалась в большом актовом зале, который больше походил на театральный; в нём было всё – от уходящих в темноту лож до тяжёлого занавеса с золотыми кистями, наглухо укрывшего сцену.
Женщина шагнула в зал и, минуя волнистые ряды слившихся кресел, направилась к сцене. Тишина вокруг взметнулась серой пылью, от затенённых стен со знакомым полушуршанием-полушёпотом отделились тени и заскользили между сидениями. Оглянувшись, Елена заметила нескольких детей, разместившихся на задних рядах и не отрывающих глаз от занавеса. Остальные серые тени притекали со всех сторон и выжидающе становились у неё за спиной.
Женщина неторопливо шла вперёд, к усыпанному цепочкой разноцветных огней занавесу. Когда она поравнялась с первым рядом, массивные складки всколыхнулись и бесшумно разъехались в стороны, открывая ярко освещённую софитами сцену. Почти вся она была занята двухэтажным кукольным домиком. Передней стены у него не было, не было видно и задней – она уходила дальше в глубь сцены и терялась в тени. Зрителям открывался вид на гостиную, уставленную разноцветной пластмассовой мебелью, с нарисованными камином на стене и книгами в шкафу, с чернеющим окном в обрамлении ажурных штор. Чуть дальше была видна узорчатая лестница на второй этаж и дверной проём, ведущий через тонкую перегородку в соседнее помещение, которое также было открыто для обозрения залу. Всюду по сцене были разбросаны огромные кубики, яркие детские книжки, у стены-перегородки застыли мяч и полосатая юла. На розовом диванчике в гостиной лицом к зрителям сидели куклы ростом с человека. Они были одеты в украшенные оборками и бантиками платья, на их гладких голубоглазых мордашках, обрамлённых завитыми кудрями, застыла счастливая улыбка. Вне домика Елена увидела ещё одну куклу – она сидела на полу, не помещаясь в гостиной: пятиметровая фарфоровая кукла в ажурном платье, с золотистыми буклями и круглыми бессмысленными глазами.
На сцену вела широкая лестница, которой Елена немедленно воспользовалась, подталкиваемая шуршащей массой. Почти все места в зале были заняты детьми, одинаково смотрящими на сцену.
Женщина прошлась по помосту, с любопытством разглядывая игрушки. Некоторые она даже потрогала: фарфоровая ножка огромной куклы в лакированном башмачке на ощупь оказалась совсем ледяной, деревянные кубики оставляли на пальцах занозы, мяч она не смогла сдвинуть с места. Когда женщина зашла в гостиную, глаза на неподвижно счастливых кукольных лицах ожили и уставились на неё, и куда бы она не направилась, рассматривая убранство комнаты, круглые перламутровые зрачки неотступно поворачивались за ней. Елена подошла к одной из кукол, и, с интересом наблюдая, как неестественно скашиваются её глаза, попыталась обойти вокруг дивана.
- И вы снова опоздали! Это уже никуда не годится!
Знакомый голос заставил женщину остановиться и обернуться к залу, в глаза ударил яркий свет.
- Можете ничего не объяснять, все ваши оправдания я уже знаю наизусть. Сегодня премьера, зрители на местах. Начинаем!
Повинуясь команде, сцена ожила и наполнилась звуками. Где-то заиграла музыка, словно кто-то открыл музыкальную шкатулку, послышался едва слышный смех. Исполинская кукла конвульсивно дёрнулась, протянула руки и рывками начала тянуться вперёд, пока не коснулась пола негнущимися ногами и руками одновременно, став на четвереньки. Точно так же подёргиваясь, она выпрямилась. Круглое румяное личико повернулось к Елене.
- Где же ты так запылилась, непутёвая моя? – ласковый мелодичный голос куклы контрастировал с глупо выпученными глазами. Она обхватила голову руками и резко покачала ею из стороны в сторону.
- Мы тебя искали во всех ящиках, расспросили все игрушки, и нигде тебя не было. Как печально! – резко изменив интонацию, она воздела руки к самой крыше домика.
- Отличное начало, Мари! – в голосе из зала чувствовалась гордость, - Продолжай!
Кукла неуклюже повернулась всем корпусом и снова заговорила, чётко интонируя фразы:
- Что с тобой случилось, пока ты пропадала, моя ненаглядная куколка? Почему твоё платьице в грязи?
Елена опустила взгляд и увидела своё плюшевое набивное тело в разорванном платье. Пухлыми поролоновыми ручками она пощупала свой правый бок – из него торчали клочья синтепона и пучки каких-то ниток.
- Я… я очень долго шла, - неуверенно отозвалась она.
- Ах, бедняжка! – кукла снова театрально покачала головой, - Вот что бывает, когда ты уходишь оттуда, где уже всё для тебя готово. Тебе нечего было искать, куда бы ты не направилась. Но что с твоим телом?
- Людям всегда интересно узнать, что у тебя внутри, - тихо произнесла женщина, не задумываясь.
- Громче, пожалуйста! Вы не в кино, - мгновенно отреагировал голос из зала, - больше энергии в роль!
Елена выпрямилась и тряхнула головой. По плечам рассыпались витые шерстяные нитки.
- Я встречала много людей на своём пути. Они хотели узнать меня, - женщина повысила голос, он сорвался.
- То-то же, – донеслось из зала, - продолжайте!
Кукла сложила ладони и прижала их к кружевной манишке:
- Неужели им так необходимо было причинять тебе боль? – вопрос прозвучал безупречно участливо.
- Это совсем не больно – открываться другим…
- Отвратительная фразировка, неверный ответ! – встрял голос.
Елена вздрогнула и повернулась к залу, но ничего не увидела, кроме слепящих бликов. Она втянула воздух и медленно произнесла:
- Мне не было больно, пока я не поняла, что они не нашли во мне ничего, что отличало бы меня от них.
- Нет! Не то, не так!
Кукла-хозяйка застыла в молчании, неподвижные фигуры на розовом диване приглушённо защебетали:
- Нельзя, ведь нельзя же так бессовестно обманывать! …Не пугайся, не бойся, не страшись, не стесняйся… не скрывай то, что уже открыто, что ясно, что понятно, что знают все, кроме тебя!..
- Боли не бывает, когда идёшь навстречу другим… - Елена замолчала на мгновение, - больно, когда они проходят мимо тебя…
- Ближе к правде, - голос из зала смягчился, - но всё равно не то. Думайте!
Поролоновые ручки дрожали слишком явно, их пришлось спрятать за складками нелепого платья в горошек, в которое она оказалась одета. Женщина задумчиво уставилась на свои блестящие туфельки. Слова стали медленными и тягучими.
- Мне хотелось… Я сама сделала это. И делала каждый раз, когда видела проходящего человека. Открывала всё, что у меня есть, что есть во мне, как бы странно и мучительно это не было. В надежде, что им будет на что посмотреть в моём вывернутом наизнанку теле, и они остановятся, чтобы заговорить со мной.
- Разве тело ты так безрассудно распотрошила, бедная моя? – с укором вопросила кукла, и растопырила руки, согнувшись так, что её голова оказалась на уровне лица Елены. Лакированная улыбка и глаза с вкраплениями голубых блёсток приблизились и сокрушёно покачнулись.
- Нет. Не только…
- Кто-нибудь остановился рядом с тобой, моя куколка? Кто-нибудь пожалел тебя? Кто-то оценил твою боль?
- Никто. Все проходили мимо, занятые своими мыслями о своих внутренностях… мои их не привлекли ни на мгновение. Разве что одна маленькая девочка… Она одна подошла ко мне. Она подарила мне конфету – единственную, что у неё была.
- И вы купились? – голос из зала глухо рассмеялся, - Дальше!
Кукла сделала шаг назад, выпрямилась и повернулась к залу. Следующий вопрос прозвучал обречённо.
- Поэтому ты поселилась в Школе? Потому что поверила ребёнку?
- Я поверила в свою способность дать им что-то взамен – маленьким девочкам и мальчикам, которые ещё способны разглядеть меня. Подумала, что могу оградить их и отдать то, что выпирает из этой раны, которую я специально открыла, чтобы делиться…
- Чем? Или… кем?
- Мне нечего отдать другим, кроме себя.
- Вы слишком явно себя переоцениваете! – голос был раздражён, - С чего вы взяли, что вы им нужны? Мари, не стой, как кукла!
- Разве ты никогда не ощущала своей бесполезности для них? – осторожно произнесла огромная фигура, снова всем корпусом поворачиваясь к женщине.
- Мне казалось, я тоже чувствую их…
- Их!? – едко произнёс голос в зале. – Посмотрите на них ещё раз: сколько их прошло сквозь вас, сколько – мимо, и что осталось вам? Что вы почерпнули, что получили, и откуда знаете, что они сделали с тем, что вы так щедро раздавали им все эти годы?
Софиты резко погасли, в то время как боковые прожекторы повернулись в зал, осветив ряды одинаково безучастных серых лиц.
- Ты так полюбила их за одну конфету, глупышка? – невидимая в полутьме кукла вернулась к своему ласковому тону. – Они такие одинаковые… И они совсем не твои…
- Нет… я… - Елена задумалась и продолжила, – Я только надеялась полюбить их… Верила, что они смогут полюбить меня…
- Конвейер любви? – мелодичный голос стал глуше, - Разве возможно полюбить такое? Вы просто оказались на двух лентах, движущихся навстречу друг другу. Вас вынуждали встречаться и играть друг другом!
- …Там очень скоро не осталось ничего, кроме необходимости… - женщина устало опустилась на пол и принялась разглаживать складки платья, счищая комочки грязи.
Кукла протянула к её голове руку и сделала несколько поглаживающих движений.
- Не расстраивайся, моя малышка. Теперь только твоя хозяйка будет играть с тобой, и чужие дети не причинят тебе беспокойства. – Она по-матерински склонилась над сидящей женщиной и застыла.
По залу пронёсся ветер, сдувая рассыпающиеся в пыль фигуры. Скоро в зале стало пусто, и голос скомандовал:
- Всем спасибо. Вы хорошо поработали. А теперь Мари, деточка, убери за собой.
Свет потускнел, в наступившей тишине кукла поднялась и молча подошла к домику. Со стеклянным звоном она сгребла с дивана игрушки и уложила рядом с неподвижной женщиной. Елена упёрлась взглядом в счастливое лицо одной из кукол и сидела так, пока Мари собирала негнущимися руками кубики и мяч.
По ступенькам на сцену поднялась безголовая бордовая фигура. В руках она держала связку ключей, которыми открыла в боковой стене прикрытую занавесом массивную дверь. Полусогнувшись, Мари занесла туда первую порцию кубиков. Большая их часть рассыпалась по дороге, вываливаясь из растопыренных фарфоровых пальцев.
Некоторое время кукла ходила по сцене, собирая и унося реквизит, а ключница сдвигала пластмассовую мебель в глубине домика. Елена, не отрывая глаз от лежащих тел, подняла руку и разжала ладонь. На ней лежал смятый конфетный фантик.
Убрав все игрушки, Мари подошла к лежащим куклам и нагнулась. По одной она повесила их на руку, осторожно прижимая к себе. Последней она подхватила Елену и попыталась пристроить рядом с остальными, но места ей не хватило, и женщина несколько раз мягко соскальзывала на землю. Последний раз она выскользнула, когда огромная кукла уже начала выпрямляться и та не стала останавливаться, унося свой груз в каморку.
Мари исчезла в дверном проёме и наступила тишина, нарушаемая шаркающим звуком: это безголовая фигура в старомодном вязаном платье вышла из домика и направилась к двери. Заперев её, фигура остановилась и повернулась к Елене, которая всё так же сидела без движения и только сейчас оторвала взгляд от конфетной обёртки. Ключница немного помедлила, а затем, неуклюже приблизившись к женщине, крепко схватила её за лодыжку и поволокла по сцене. От неожиданности Елена обмякла и не стала сопротивляться. Ключница несколько раз выпускала её ногу, но женщина не предпринимала попыток подняться, пока они не достигли очередной закрытой двери в глубине сцены. Ключница начала перебирать свою связку, а Елена поднялась на ноги и снова застыла. После того как дверь открылась, они обе вышли на широкую лестницу, ведущую наверх. Лестничный колодец был тускло освещён, его стены, облицованные зеркальной плиткой, бесчисленное количество раз отражали ступеньки и стоящую на них женщину. Ключницы в зеркалах не было. Елена резко обернулась и не увидела ни двери, ни той, что её открыла; на неё с зеркальной поверхности смотрела самодельная кукла с разорванным правым боком, одетая в покрытое горошинами грязное платье. Криво пришитые вместо глаз пуговицы в упор смотрели на женщину. Та заворожено протянула руку к зеркалу и фигура за стеклом повторила движение, словно действительно была её отражением. Елена посмотрела в сторону – в боковой стене виднелась та же кукла, подобно ей повернувшая голову.
Женщина медленно начала подниматься, разглядывая меняющие своё положение игрушечные отражения, шагающие по бесконечным лестницам. Миновав несколько лестничных пролётов, она уткнулась в привычную серую стену с лепными детскими головками и дверью посередине. Надавив на неё, Елена вышла и оказалась на площадке парадной лестницы. Судя по расходящимся потокам ступеней и отсутствию следующей площадки, она находилась между вторым и третьим этажами. Дверь, через которую женщина вошла сюда, была частью большого витража, поднимавшегося вверх к невидимому в темноте потолку. На витраже был изображён трёхэтажный дом в окружении голых деревьев. Окон у него не было, вместо них поблёскивали ручки многочисленных дверей – двойных и одиночных. Они ничем не отличались от той двери, через которую вышла Елена, и она решила проверить, насколько возможно их открыть. Руки скользили по холодному стеклу, и ни одна дверь не поддалась. В конце концов, женщина не смогла найти даже ту из них, которой воспользовалась несколько минут назад. Она развернулась и направилась наверх.
Поднявшись на третий этаж, Елена без колебаний свернула в ближайший слабоосвещённый коридор. Спустя несколько минут ей послышался тихий звук, напоминающий не то плач, не то скуление. Замедлив шаг, женщина приблизилась к очередному повороту, за ним проход изгибался ещё раз и в образовавшемся углу, скорчившись, сидел маленький черноволосый ребёнок. Он часто дышал и всхлипывал, закрывая лицо ладошками, и при каждом вздохе редкая шёрстка на его спине волнообразно приподнималась. Некоторое время Елена, опешив, стояла на месте. Затем она медленно подошла к ребёнку и, присев на корточки, попыталась его приласкать.
- Не плачь, малыш, - пробормотала она. Пушистый теплый мех на детской спинке показался очень знакомым на ощупь. – Всё будет хорошо, только не волнуйся…
Резко притихшая фигурка внезапно выпрямилась и со свистящим шипением бросилась бежать. Женщина не успела вскочить на ноги, как по потолку в том же направлении пронёсся ещё один ребёнок, злобно оглядываясь на неё. Елена торопливо последовала за ним, бормоча увещевания.
Пройдя ещё несколько изгибов коридора, она вышла на открытое пространство. Низкий серый потолок зала, лишь кое-где тускло освещённый, ещё было возможно разглядеть, тогда как пол терялся далеко внизу. Из стен виднелась лишь одна – в ней и был проём, в котором взволнованно застыла Елена. Эта стена расходилась в стороны, насколько можно было её видеть, и уходила в темноту.
В скудном свете виднелись исполинские колонны, неравномерно расставленные, поднимающиеся из густой черноты внизу и не доходящие до потолка. На их сколотых вершинах расположились большие, небрежно сложенные из веток и обрывков ткани, гнёзда, между ними были беспорядочно натянуты верёвки и хлипкие подвесные мосты. Один из них начинался прямо у входа и вёл к ближайшей колонне. Елена решительно ступила на разъезжающиеся доски. Идти приходилось медленно, то и дело останавливаясь и восстанавливая равновесие. Когда женщина дошла до середины моста, из гнезда высунулось множество одинаковых черноволосых голов и уставились на неё. Она заторопилась, трясущимися руками поправила волосы и сипло прокашлялась:
- Не бойтесь, я сейчас!.. Вы просто не двигайтесь… не смотрите вниз… И всё будет хорошо… - она споткнулась и судорожно остановилась, переводя дыхание.
- Я помогу, - выдохнула она наконец, - сейчас… держитесь…
Головы зашевелились и с протестующим шипением начали неестественно широко открывать рты, усеянные мелкими острыми зубами. Когда Елена, бормоча, добралась до колонны, гибкие тельца резко выскочили из гнезда и по-тараканьи разбежались по спутанным верёвкам в соседние гнёзда. Оттуда также повысовывались шипящие головы. Началось беспрестанное движение: по колоннам и спутанным верёвкам, из гнезда в гнездо стремительно переползали тощие чёрные фигурки, злобно поглядывая на Елену. Та взобралась на край гнезда и растерянно осмотрелась.
Изнутри оно было выложено кусками ткани, кое-где в переплетении веток виднелись дощатые обломки, покрытые голубой школьной краской. В центре, в окружении облезлых деревянных кубиков и пирамид лежала набивная кукла ростом с человека. Она была одета в разорванное на правом боку платье в крупный горошек, на розовой поролоновой ладони лежала деревянная дощечка с кучкой мокрого песка, смешанного с травой и камешками. Из этого «угощения» торчала крохотная игрушечная ложечка. На лбу куклы, прямо над бессмысленными пуговичными глазами Елена увидела чёрную подтёкшую надпись: «МАМА». Не отводя глаз от тела, она попятилась назад. В спину уткнулся плетёный бортик. Моста за ним уже не было, он оборвался и подобием верёвочной лестницы свисал вниз. Колонны опустели, зловещее шипение стихло, и в наступившей тишине обессилевшая женщина начала спускаться в темноту.
Очень скоро света перестало хватать даже для того, чтобы увидеть, за что держаться. Приходилось нащупывать перекладины руками и ногами по очереди и застывать, проверяя их прочность. Что происходило вокруг, Елена могла только догадываться: шипение вернулось, теперь источников звука было много и они быстро перемещались, словно окружая, и резко затихали, приблизившись вплотную; несколько раз кто-то стремительно пробегал по колонне, задевая лестницу; иногда она вздрагивала, когда из темноты доносились отдалённые вскрики; через некоторое время вернулся и детский плач. Он не смолкал ни на минуту, и женщина часто останавливалась, цепляясь немеющими пальцами за узловатую верёвку, и судорожно всматривалась в темноту.
Казалось, спуск длится уже целую вечность. Постепенно Елена перестала реагировать на шум и вяло ползла вниз, пока её нога не скользнула по сломанной ступеньке. За ней ничего не было, мост-лестница закончился, и не было никакого представления о том, насколько далеко внизу находится земля. Елена вздохнула.
- Всё будет хорошо, малыш, ты только вниз не смотри и не плачь, - тихо прошептала она, словно убаюкивая, - Тогда точно всё получится… Такой хороший мальчик…
С мечтательной улыбкой она посмотрела наверх. Там ничего не было. Разжав руки, женщина полетела вниз.
Когда Елена пришла в себя, вокруг был лес. Разнообразная растительность, присеребрённая мягким светом, обильно произрастала прямо из узорчатого паркета, которым была укрыта земля. На ощупь листья на деревьях были вполне настоящими, но на паркете не было ни травинки, ни пожухлого листочка. Елена провела рукой по идеально прямому стволу ближайшего дерева и двинулась в произвольном направлении, механически ощупывая встречающиеся по пути ветки. Идти было всё тяжелее, налитое усталостью тело отказывалось двигаться, и когда через некоторое время она уткнулась в гладкую чёрную стену, единственное, на что хватило сил - прижать руку к внезапной преграде и продолжать идти уже вдоль неё. Когда стена оборвалась, переходя в кирпичные руины, женщина сползла на землю и закрыла глаза, прислонившись спиной к беспорядочно сваленным каменным блокам.
Некоторое время она просидела без движения, слушая биение крови в висках и чувствуя, как свинцовые волны перекатываются по всему телу. Реальность перестала существовать. Перед глазами стояла розоватая пелена, и мысли лениво текли сквозь неё, огибая всяческие напоминания о случившемся, даже голодающее дома семейство казалось призрачной фантазией. Запрокинув голову и счастливо улыбаясь, женщина полулежала у разрушенной стены. Сквозь сладкое безмыслие послышался шаркающий звук. Когда он приблизился, женщина с трудом открыла глаза.
Перед ней стояла безголовая ключница в бордовом платье. Она медленно протянула руку, указывая замершей от ужаса Елене на открывающуюся за сломанной стеной поляну. Там деревья расступались, паркет выравнивался, и из него тянулось к далёкому полуосвещённому потолку двухэтажное здание. Женщина на коленях отползла в сторону от застывшей фигуры и, поднявшись на ноги, торопливо двинулась вперёд в поисках входа. Дверь скрывалась за тяжёлыми гладкими колоннами и была глухо забита досками, поэтому ничего не оставалось, как идти вдоль стены дома и заглядывать в окна первого этажа. В окнах не было стёкол, лишь иногда встречались обломки рамы с торчащими из них ажурными осколками. Тёмные помещения были пусты, Елена могла рассмотреть только однообразно покрашенные стены, по которым змеилась проводка и чернеющие, лишённые дверей проёмы. В последнем зале, который она увидела, судя по всему, когда-то был пожар: паркет вздыбился и почернел, за рухнувшими на него перекрытиями следующего этажа виднелись утыканные согнутой арматурой руины стены и следующее помещение, густо заросшее кустарником. Дальше идти было некуда, и женщина, ухватившись за карниз, с трудом подтянулась, помогая себе ногами, и после нескольких неудачных попыток влезла в окно.
Сквозь растительность несмело просачивался дневной свет. Спотыкаясь и придерживаясь края, Елена обошла зал, трясущимися руками отогнула густо поросшие ветки, задержала дыхание, зажмурилась и нырнула в их сплетение. Несколько раз она, не смея открыть глаза, останавливалась, чтобы вдохнуть больше воздуха. Острые сучья царапали лицо, запутывались в волосах, иногда руки утыкались во что-то скользкое и живое, но она продолжала идти, хватая ртом воздух и прикрывая голову руками.
Когда заросли внезапно закончились, Елена остановилась и, помедлив, открыла глаза. Было раннее утро. Она стояла на обочине пустынного шоссе, непреклонными прямыми уходящего в стороны.
- Выход?.. – пробормотала женщина и задумчиво проследила дорогу взглядом до горизонта. – Выход…
Развернувшись, она закрыла глаза и решительно ступила обратно.
Буду рада любым поправкам, всё ещё слишком сырое.