Кошки. Кошки это хорошо.|| Из Драконов получаются злобные боги.|| Когда у тебя не остается ничего – остается только смеяться.
Спасибо вам за ваши комментарии, к предыдущим работам, вы очень милые и добрые люди) я уже осознал скопище ошибок и присматриваю достойный учебник русского, может, кто посоветует?) Пора браться за это дело всерьез.
п.с не понял, в какой тег ставить. Это не рассказ, скорей заметка из жизни - поэтому "отношения".Если ошибся - простите, я поправлю.
В этот раз поделюсь реальной историей. Я ее лишь обрисовал в художественный стиль, но так оно и было в остальном, включая лица.
Встреча
Если закрыть глаза, и спрятаться в наушниках от мира, то даже можно жить. Не выживать среди пропахших спиртом стен и грохота тележек с лекарствами, шприцами, бинтами и прочим. Не хватает только чувства защищенности, которое возникает всякий раз, когда ты можешь спрятаться в своих острых коленках.
-Вы последняя, да? – За грохотом басов в наушниках с трудом чувствуешь собственное сердцебиение, но это я точно расслышала. Спешно выключаю плеер в телефоне, оборачиваюсь, на ходу говоря: «да, но еще полчаса ждать», и замолкаю от удивления.
Дедушка. В Москве мало дедушек. А с моим рабочим режимом я даже семью свою редко вижу, некогда на других смотреть. Но оторванная от нормальной жизни, ненадолго останавливающаяся, всегда очень тоскую по этим признакам уюта из далекого детства. Абсолютно седые волосы, уложенные назад, выцветший пиджак, пожелтевшая рубашка в зеленую полоску и награды. Ими усыпана почти все грудь, и я даже не знаю, за какие заслуги каждая из них. Дедушка хитро улыбается, опираясь на толстую трость из темного дерева. Трость самая обычная, с резиновой нашлепкой, прямая. И руки обычные: худые, узловатые, с выпирающими костяшками и дрожащими кончиками пальцев. Врач отошла на час, я была у нее последней, а теперь вот нас стало двое на весь этаж – вечером мало кто здесь бывает, только по записи.
- Я вам уступлю! – Вдруг спохватываюсь я, вспоминая, что ветеранам положено без очереди, хотя я бы и без того уступила в силу воспитания и люфта времени в запасе.
- Да ничего, доченька. – От его «доченька» сердце приятно екает. У меня никогда не было дедушек, все погибли. Он плохо слышит, потому что отвечает очень громко. Это признак глухоты – я помню, этим отец с детства страдал, и всегда носил за ухом приборчик специальный. Горло ненадолго перехватывает. Его нет с нами уже сколько? С самого мая. А я все еще боюсь закончить его самолеты и один корабль. Ветеран вздыхает – заметил, наверное, как резко поменялось выражение моего лица, и принял на свой счет. Он поспешно говорит: «Хорошо, спасибо», нервно крутя трость, и вновь грустно вздыхает. – А у меня и внучка есть, как ты прям такая же…
-Как я? – Я стыдливо поджимаю под лавку ноги в тяжелых сапогах, и тяну рукава водолазки, стесняясь по-детски ярких фенечек и браслетов, усыпавших запястья.
-Да. – Дедушка улыбается, и я машинально отмечаю парочку отсутствующих зубов, но это не пугает, даже наоборот, вместе с морщинами украшает его лицо, делая куда более живым на фоне пластиковых личек голливудских старлеев. Я думаю, что он похож на магов из моих любимых книг: высокий, сухой, глаза сияют внутренней силой, хоть и возраст явно почтенный. С белой бородой был бы точной копией Гендальфа или той версией Дамблдора, который появляется в первых фильмах, и чью фамилию я до сих пор не могу запомнить. Нос только у нашего дедушки прямой. Представив себя не то Фродо, не то Гарри, я хихикаю, и ветеран благодушно улыбается: - Вот-вот, такая же хохотушка и красавица. Только вот не живет с нами… - Он печально качает головой и отворачивается, что-то высматривая за окном.
-А почему? – Молчание слишком тягостно, да и ему, наверное, надо выговориться. Спрашиваю быстрей, чем положено.
-Ушла от нас. С девкой какой-то жить… - Дедушка хмурится, а я вспыхиваю. Ступила на скользкую дорожку. – И понимаешь, вот ведь что обижает… Я ж ей разве плохого чего говорил? Мы ее с Варькой… Ну, это бабка моя… – Губы старика вновь трогает мимолетная, нежная улыбка, и у меня на душе теплеет от этого проявления любви. – С детства растили - все без отказу. Игрушки, бусы всякие… Телефон вот я ей подарил с последней пенсии, без кнопок такой.
-Что же она тогда, а? – Я прикусываю губу. Может, неправильно поняла, и она просто с кем-то квартиру стала снимать? Многие в моих годах пробуют самостоятельную жизнь, и уходят из родительского дома пожить с друзьями.
-Говорит, любовь у них неземная! Тьфу ты… – Я мрачнею. Знаем мы эту внеземную, плавали... И что «взрослые» не понимают, реагируют, как на чумных – тоже знаем. Дедушка несколько минут постукивает клюкой, и вдруг, уже тише продолжает. – Ну и что, что любовь… А мы ее что, не любим теперь? Иль никогда не любили? – Он так жалостливо на меня смотрит, что хочется найти эту его разнесчастную внучку и таких пощечин нахлестать – ух! Пока у самой щеки пылать не перестанут. – Наорала на нас, дверью хлопнула и убежала. Варенька вот в больнице теперь, с сердцем плохо, я сам еле оклемался… Растили ее без отца, вот видно и выросла. – Дедушка лезет в карман и достает оттуда хлопковый платочек. Большущий такой, еще видимо советского производства. Сердце больно сжимается – я подобным последний раз в детстве пользовалась, лишь в насморк и дома - бумажные салфетки жалко было.
-А вы с ней поговорить пробовали? – Я стараюсь не смотреть, как ветеран, подаривший многим людям жизнь, не может со своей разобраться, и сейчас украдкой вытирает набежавшие слезы. Становится мучительно стыдно за этот разговор, за свои «почему», но нельзя бросать его на половине. Он ведь не зря заговорил – надеется, наверное, что я скажу ему – «блажь, ремня ей дайте и пройдет». У них ведь не было всего того, чем мы живем сейчас, не афишировалось так открыто… - Знаете, она ведь не говорила, что вас не любит, да? Она, скорее всего, просто боится, что вы будете ее ругать за каждый шаг, и ей наверняка очень больно, поэтому она предпочла первой наорать на вас. Ну, чтобы первой уйти и… - Не ко времени случившееся косноязычие путает все мысли. – Ну, вы с ней поговорите, в общем. Скажите, что любите ее, что ошибки у всех бывают… Что принимаете ее, как есть. И примите, как есть. Ей нужны свои ошибки и поступки... Ей ведь еще жить и жить. – Я виновато улыбаюсь, не зная как еще объяснить ему, что любят не за выбор, а уже только за то, что человек есть, и это любви любой касается – материнской, братской, взаимной и не очень…
-Евгений Васильевич! – В коридор вбегает медсестра, распахнутые полы ее халата, словно крылья, трепыхаются за спиной, и сама она похожа на воробушка. Такая же миниатюрная, юркая, голос щебечущий: – Мы вас потеряли! Вы почему без нас ушли, как не стыдно? – Журит полушутя она, и кричит в сторону лестничных пролетов: - Девочки, нашла я нашего ветерана!
Оттуда слышится успокоенное, с усмешками: «слава богу, нашлась пропажа», преумноженное отзвуком лестничных пролетов.
-Так я вас ждал у лифта, а тут как раз он и пришел. – Ветеран обезоруживающе улыбается, и медсестра смеется. Я тоже улыбаюсь – кажется, его печаль прошла, и вместе с ней ушло что-то внутреннее, держащее меня в тяжелой музыке металла и рисунков-капканов. Медсестра заботливо уводит ветерана в соседний кабинет, вскоре туда же забегает хирург с помощницей - молодые женщины сорока лет. Я слышу обрывок фразы: «девяносто два года ему, а сам пришел, прыткий дед», и улыбаюсь – с такой гордостью это было сказано.
Прячусь в наушники, поднимая повыше воротник – холодно, но внутри до удивления тепло, и в такт нестареющему Элвису и его “pretty woman”, быстро набрасываю в блокнот сюжет новой сказки, хотя конечно, на фоне хитросплетений нашей жизни любая сказка покажется до смешного простой и глупой.
п.с не понял, в какой тег ставить. Это не рассказ, скорей заметка из жизни - поэтому "отношения".Если ошибся - простите, я поправлю.
В этот раз поделюсь реальной историей. Я ее лишь обрисовал в художественный стиль, но так оно и было в остальном, включая лица.
Встреча
Если закрыть глаза, и спрятаться в наушниках от мира, то даже можно жить. Не выживать среди пропахших спиртом стен и грохота тележек с лекарствами, шприцами, бинтами и прочим. Не хватает только чувства защищенности, которое возникает всякий раз, когда ты можешь спрятаться в своих острых коленках.
-Вы последняя, да? – За грохотом басов в наушниках с трудом чувствуешь собственное сердцебиение, но это я точно расслышала. Спешно выключаю плеер в телефоне, оборачиваюсь, на ходу говоря: «да, но еще полчаса ждать», и замолкаю от удивления.
Дедушка. В Москве мало дедушек. А с моим рабочим режимом я даже семью свою редко вижу, некогда на других смотреть. Но оторванная от нормальной жизни, ненадолго останавливающаяся, всегда очень тоскую по этим признакам уюта из далекого детства. Абсолютно седые волосы, уложенные назад, выцветший пиджак, пожелтевшая рубашка в зеленую полоску и награды. Ими усыпана почти все грудь, и я даже не знаю, за какие заслуги каждая из них. Дедушка хитро улыбается, опираясь на толстую трость из темного дерева. Трость самая обычная, с резиновой нашлепкой, прямая. И руки обычные: худые, узловатые, с выпирающими костяшками и дрожащими кончиками пальцев. Врач отошла на час, я была у нее последней, а теперь вот нас стало двое на весь этаж – вечером мало кто здесь бывает, только по записи.
- Я вам уступлю! – Вдруг спохватываюсь я, вспоминая, что ветеранам положено без очереди, хотя я бы и без того уступила в силу воспитания и люфта времени в запасе.
- Да ничего, доченька. – От его «доченька» сердце приятно екает. У меня никогда не было дедушек, все погибли. Он плохо слышит, потому что отвечает очень громко. Это признак глухоты – я помню, этим отец с детства страдал, и всегда носил за ухом приборчик специальный. Горло ненадолго перехватывает. Его нет с нами уже сколько? С самого мая. А я все еще боюсь закончить его самолеты и один корабль. Ветеран вздыхает – заметил, наверное, как резко поменялось выражение моего лица, и принял на свой счет. Он поспешно говорит: «Хорошо, спасибо», нервно крутя трость, и вновь грустно вздыхает. – А у меня и внучка есть, как ты прям такая же…
-Как я? – Я стыдливо поджимаю под лавку ноги в тяжелых сапогах, и тяну рукава водолазки, стесняясь по-детски ярких фенечек и браслетов, усыпавших запястья.
-Да. – Дедушка улыбается, и я машинально отмечаю парочку отсутствующих зубов, но это не пугает, даже наоборот, вместе с морщинами украшает его лицо, делая куда более живым на фоне пластиковых личек голливудских старлеев. Я думаю, что он похож на магов из моих любимых книг: высокий, сухой, глаза сияют внутренней силой, хоть и возраст явно почтенный. С белой бородой был бы точной копией Гендальфа или той версией Дамблдора, который появляется в первых фильмах, и чью фамилию я до сих пор не могу запомнить. Нос только у нашего дедушки прямой. Представив себя не то Фродо, не то Гарри, я хихикаю, и ветеран благодушно улыбается: - Вот-вот, такая же хохотушка и красавица. Только вот не живет с нами… - Он печально качает головой и отворачивается, что-то высматривая за окном.
-А почему? – Молчание слишком тягостно, да и ему, наверное, надо выговориться. Спрашиваю быстрей, чем положено.
-Ушла от нас. С девкой какой-то жить… - Дедушка хмурится, а я вспыхиваю. Ступила на скользкую дорожку. – И понимаешь, вот ведь что обижает… Я ж ей разве плохого чего говорил? Мы ее с Варькой… Ну, это бабка моя… – Губы старика вновь трогает мимолетная, нежная улыбка, и у меня на душе теплеет от этого проявления любви. – С детства растили - все без отказу. Игрушки, бусы всякие… Телефон вот я ей подарил с последней пенсии, без кнопок такой.
-Что же она тогда, а? – Я прикусываю губу. Может, неправильно поняла, и она просто с кем-то квартиру стала снимать? Многие в моих годах пробуют самостоятельную жизнь, и уходят из родительского дома пожить с друзьями.
-Говорит, любовь у них неземная! Тьфу ты… – Я мрачнею. Знаем мы эту внеземную, плавали... И что «взрослые» не понимают, реагируют, как на чумных – тоже знаем. Дедушка несколько минут постукивает клюкой, и вдруг, уже тише продолжает. – Ну и что, что любовь… А мы ее что, не любим теперь? Иль никогда не любили? – Он так жалостливо на меня смотрит, что хочется найти эту его разнесчастную внучку и таких пощечин нахлестать – ух! Пока у самой щеки пылать не перестанут. – Наорала на нас, дверью хлопнула и убежала. Варенька вот в больнице теперь, с сердцем плохо, я сам еле оклемался… Растили ее без отца, вот видно и выросла. – Дедушка лезет в карман и достает оттуда хлопковый платочек. Большущий такой, еще видимо советского производства. Сердце больно сжимается – я подобным последний раз в детстве пользовалась, лишь в насморк и дома - бумажные салфетки жалко было.
-А вы с ней поговорить пробовали? – Я стараюсь не смотреть, как ветеран, подаривший многим людям жизнь, не может со своей разобраться, и сейчас украдкой вытирает набежавшие слезы. Становится мучительно стыдно за этот разговор, за свои «почему», но нельзя бросать его на половине. Он ведь не зря заговорил – надеется, наверное, что я скажу ему – «блажь, ремня ей дайте и пройдет». У них ведь не было всего того, чем мы живем сейчас, не афишировалось так открыто… - Знаете, она ведь не говорила, что вас не любит, да? Она, скорее всего, просто боится, что вы будете ее ругать за каждый шаг, и ей наверняка очень больно, поэтому она предпочла первой наорать на вас. Ну, чтобы первой уйти и… - Не ко времени случившееся косноязычие путает все мысли. – Ну, вы с ней поговорите, в общем. Скажите, что любите ее, что ошибки у всех бывают… Что принимаете ее, как есть. И примите, как есть. Ей нужны свои ошибки и поступки... Ей ведь еще жить и жить. – Я виновато улыбаюсь, не зная как еще объяснить ему, что любят не за выбор, а уже только за то, что человек есть, и это любви любой касается – материнской, братской, взаимной и не очень…
-Евгений Васильевич! – В коридор вбегает медсестра, распахнутые полы ее халата, словно крылья, трепыхаются за спиной, и сама она похожа на воробушка. Такая же миниатюрная, юркая, голос щебечущий: – Мы вас потеряли! Вы почему без нас ушли, как не стыдно? – Журит полушутя она, и кричит в сторону лестничных пролетов: - Девочки, нашла я нашего ветерана!
Оттуда слышится успокоенное, с усмешками: «слава богу, нашлась пропажа», преумноженное отзвуком лестничных пролетов.
-Так я вас ждал у лифта, а тут как раз он и пришел. – Ветеран обезоруживающе улыбается, и медсестра смеется. Я тоже улыбаюсь – кажется, его печаль прошла, и вместе с ней ушло что-то внутреннее, держащее меня в тяжелой музыке металла и рисунков-капканов. Медсестра заботливо уводит ветерана в соседний кабинет, вскоре туда же забегает хирург с помощницей - молодые женщины сорока лет. Я слышу обрывок фразы: «девяносто два года ему, а сам пришел, прыткий дед», и улыбаюсь – с такой гордостью это было сказано.
Прячусь в наушники, поднимая повыше воротник – холодно, но внутри до удивления тепло, и в такт нестареющему Элвису и его “pretty woman”, быстро набрасываю в блокнот сюжет новой сказки, хотя конечно, на фоне хитросплетений нашей жизни любая сказка покажется до смешного простой и глупой.
@темы: Отношения
-
-
11.02.2011 в 22:58Мне удобен Справочник по орфографии и пунктуации для работников печати, К.И. Былинский и Н.Н. Никольский. 52-го года изд. Да, орфография неологизмов в пролете,
зато весь словарик в конце с ударениямиа правила изложены удобно.п.с. еще там на 65-й стр. опечатка))
-
-
11.02.2011 в 23:11