подхожу; критически
пишет kinuli
Название: Дети победителей. Тирау.
Автор: Kinuli
Бета: Anxietas, Текила Джо (орфографическая правка)
Жанр: НФ, бытовуха
Возрастные ограничения: до 18-ти
От автора: Простите меня за то, что говорю о чем не принято.
1. Внешний вид одного из персонажей представлен на иллюстрации;
2. Ни один из персонажей не является мужчиной, но достоверно известно, что все они – люди;
3. Ударение в кличках ставятся, как правило, на предпоследнюю гласную (Кирау), в именах – на последнюю (Косталинирох).
читать дальше...и вот он – тот, что постарше – приподнимается на постели и спрашивает:
– Могу я закурить?
Второй кивает, достаточно безразлично. Вообще, по его виду можно понять, что он устал. Можно понять даже больше, если хорошо вглядеться, но первый не то не вглядывается – даже не думает. Мысли уносят его куда-то совершенно в другую сторону от собеседника.
– А что, – продолжает он, затянувшись, – полвека назад за эту привычку могли лишить всех привилегий, вы знаете об этом?
Тирау отрицательно качнул головой – равнодушно и вяло, но так, чтобы клиент увидел его позицию боковым зрением и не счел за грубость продолжительное молчание.
– Ну, поскольку у нас осталось еще несколько минут, можно посвятить их болтовне, – оживленно заключил Косталинирох, – так вот курение… мм, после той летней компании в столице оно уже входит в моду, замечали такую тенденцию? Нет? Ну, что же, я просто хочу отметить, как резко меняются взгляды. Да что там – курение! Чуть меньше века назад, когда стало принято с трибуны орать о том, насколько мы свободны от предрассудков, в нашей стране за подобное времяпрепровождение расклиняли прилюдно*! А это вы знали?
– Слышал, – сухо ответил Тирау, – кажется.
– Да-а-а. Причем, что меня всегда больше всего удивляло, так это то, что половые связи совершенно не порицались, более того – при желании, любой мог вести сколько угодно беспорядочную половую жизнь. А угадайте, чего нельзя? Попадаться на этом. Прилюдность – вот это было тяжкое преступление. А теперь что мы видим? Все мои коллеги знают, где я сегодня нахожусь и с кем. И, что примечательно, мне за это даже выговор не сделают.
Косталинирох замолчал, может быть, потому что не получил поддержки. Однако молчание это длилось недолго.
– И королей казнили с простым народом, и императоров. По все той же кошмарной схеме. Я во время осады такое видел. Крысы этот метод казни шибко любили – во всех оккупированных городах пошла проклятая волна расклинения. Ну… не вам рассказывать, вы-то
– Послушайте, – не выдержал Тирау, раздражение в котором победило профессиональный этикет, – вы зачем сюда приходите? Об истории поговорить?
– В какой-то мере, – Косталинирох оторвался от созерцания ковра и перевел мутные глаза на проститутку.
– Я не могу вас поддержать, простите. Нас тут учат, но – увы – совсем не истории.
Надо было уже вставать и одеваться, однако оба они продолжали сидеть в неловком молчании.
– Вам совсем не обязательно отвечать, – наконец улыбнулся клиент, – Это моя профессиональная черта. Наверное, она многих достает.
– А что…
– До войны я работал учителем в Эргрэт.
– А потом?
– А потом, как все – мясом. Личный номер – двадцать три ноль три эн. Но теперь вот, в министерстве работаю.
Тирау снова кивнул, но на этот раз с каким-то чувством. Этот человек был старше его лет на пятнадцать. Ну, может, двадцать. Все равно, Война застала его молодым узедным учителем. Дух тех страшных лет растревожили Тирау, когда он попытался представить себя на месте своего клиента, за которым пришли военные и сказали, что надо все бросать и ехать куда-то.
– Мой отец был преподавателем, – внезапно сказал Тирау и еще внезапнее улыбнулся.
– Да?
– Да, там же, где и вы. Даже помню это место, пару раз он брал меня с собой. Я всегда думал, что получу образование, – оживленно продолжал Тирау, – да так бы и вышло, если бы отец с войны вернулся. Что это вы смотрите? Вы знали его?
– Боюсь, что не могу сказать точно, – Косталинирох чувствовал себя странно, словно его резко и жестоко встряхнули и он очнулся от многолетнего сна. С тех славных пор прошло много лет, и он не мог поклясться, что помнит каждого персонажа той дивной сказки, которую прервала война на самом интересном месте.
Снова повисло молчание, наполненное, в этот раз, неясными эмоциями. Они висели в воздухе вязкой массой, и, казалось, склеивали собой все разворошенные мысли, пытавшиеся восстановить порядок в своих рядах. Их возня становилась невыносимой.
– Ну да, конечно не можете. А спросить стесняетесь**. Не бойтесь спрашивать проституток о том, как звали их или их родителей. Мы, знаете ли, боимся забыть незаконные имена, потому, что имя, по негласному кодексу, считается действительно отнятым, когда оно забывается. А забываются они на удивление быстро… моего отца звали Роттелитайл.
И он вопрошающе посмотрел на клиента.
– Помните вы его?
– Н.. нет, не помню, – Косталинирох мотнул головой и резко поднялся, – кажется, время истекло.
Словно убегая от лишних воспоминаний, он очень быстро оделся – так быстро, что Тирау не успел придти в себя и продолжить разговор. Паника и чувство беспомощности давили серыми стенами, которые за эти годы потеряли свою белизну и перестали отражать солнце. Теперь он понимал, что светло-желтые стены Эргрета на самом деле были блекло-коричневыми, а за последние пятнадцать лет, наверное, и вовсе почернели, но память намеренно высветляла участки самых дорогих моментов его жизни. Косталинирох, очевидно, вспоминал не то, что видел, а то, что чувствовал. Так, по крайней мере, он считал сам.
Однако, когда в его голове мелькнул неясный образ старой учительской комнаты в Эргрете… он мог поклясться, что там было всегда темно! Словно там не было окон, словно там не было свечей и ламп.
Хотя, конечно, и окна и лампы присутствовали. Просто комната, по неясным причинам, вспоминалась темным крохотным помещением. И причины эти туманные были элементарны и прозрачны, стоило только открыть глаза. Делать этого хотелось меньше всего.
Больше всего хотелось бежать.
Косталинирох достал сверток из кормана и положил на тумбу рядом с кроватью.
– Это мимо кассы, Тирау. За отличную беседу!
Тирау понимал, что ему дали деньги, и дали слишком много. Но спросить, за какие именно заслуги эти чаевые, он не успел – хлопнула входная дверь и проститутка осталась одна в комнате, ошарашенная и с застывшим на языке «Приходите еще».
Его клиент продолжал убегать от воспоминаний в надежде, что быстрый шаг и сильный ветер приведут его голову в порядок. Но становилось хуже, так как построившиеся по порядку ощущения ему не нравились. Ему не нравилось то, что он постепенно понимал.
Конечно, он помнил Роттелитайла! Конечно, он помнил своего учителя и наставника! Человека, который раз за разом вытягивал его из многочисленных ям отчаянья, который спасал его от голода в первый год работы в школе. Он помнил того, на кого всецело ориентировался, кому подражал, кого считал идеалом преподавательской личности.
И он помнил крохотного ребенка, время от времени появлявшегося в учительской комнате. Светлые волосы, голубые умные глазки – он взбирался на отцовский стул, чтобы устроить на столе представление из письменных принадлежностей или делал вид, что пишет документы, водя пером по бумаге. Деловой и разговорчивый.
– Кем ты будешь, когда вырастешь?
– Орнитологом! – излишне громко отвечало дитя.
– Это очень интересная и важная профессия, – серьезно-одобрительно отвечал Косталинирох и трепал ребенка по светлым волосам.
– Интересная и важная профессия! – произнес Косталинирох, прислонившись спиной к стене родного коридора в многоэтажном жилом доме. Он всего пару раз видел Тирау, и оба раза – в стенах публичного заведения. Из-за отсутствия характерного для местных жителей акцента, Косталинирох искренне считал, что Тирау приехал издалека, возможно, с другого конца страны. А оказалось, он просто из интеллигентной семьи.
Всплыл в памяти также и тот день, когда Роттелитайл сказал, что отправляется на фронт.
– Там что, без вас не управятся?! – Косталинирох выронил что-то из рук от волнения. Что именно, он не помнил.
– Кажется, уже не справляются, – Учитель оглянулся на ребенка, поглощенного своими играми, – я не хочу, чтобы они дошли сюда. Послушай, ты приглядишь за ним, пока я там? Боюсь, домашним сейчас совсем станет некогда следить за крошкой.
Что он тогда ему ответил? Что-то вроде «конечно», но как-то пламеннее. Обещал: если что случится – он обязательно будет рядом .Что защитит, что даст совет, когда будет нужно, и что там еще в таких случаях обещают благодарные ученики?
Обещал, обещал.
Через пару недель прошли массовые сборы, и Косталинирох попал в первую же волну призыва. А когда через два года вернулся…
…От кого-то он слышал, что малыша, оказвшегося на тот момент уже круглой сиротой, забрали оккупанты, свезли в лагеря, или что растреляли – мертв, одним словом. И, кажется, уже в тот же день он выкинул эту историю из головы. Хотя, конечно, правильнее было бы сказать, отвлекся на более насущные проблемы, которых было в избытке в разрушенном окупацией городке. Мог ли он знать, что малыш все эти годы был совсем рядом?
Мог?
Это не было первоочередной проблемой?
Тирау был как эльфик – маленький персонаж из дивной сказки, прерванной войной. Оказавшись в реальном мире людей, вырвавшись из растерзанных страниц, он оказался совешенно один. На смену теплому лесу с добрыми зверятами пришли холодные болота и топи, населенные неоправданно алчными тварями. Беззащитный и совершенно неподготовленый, он как то дошел до этого сумрачного «сегодня». Потрепаный, с потухшими глазами, он растерял весь свой магический свет и больше не умеет творить чудес. Но он дошел.
Дополз. Можно ли радоваться по этому поводу?
В памяти всплыло лицо Роттелитайла. Оно говорило о чем-то или просило. Резкое изображение и размытый до безобразия голос. Не хотелось оправдываться, но Косталинирох чувствовал острую потребность покаяться этой иллюзии в том, что произошло этим вечером в публичном доме.
Он сел на кровать, собираясь с мыслями.
– Учитель, после войны с проституцией у нас просто беда. Эти крысы, прежде, чем мы их прогнали, нам столько детей попортили… Я даже не знаю… Государство могло бы о них позаботиться, но это почему-то делают совершенно другие люди, и, понимаешь… Все плохо.
…утром соседи нашли его тело. Ни записки, ни чего-либо еще, что могло бы объяснить внезапный уход. Не было догадок, не было долгих разговоров.
– Наверное, из за работы. У них там реформы же. Нервы, нервы. Нервы сдали у человека.
– Это-то понятно. Родственники его где? Хоронить-то кто будет?
– Да не было у него родственников.
– Не было? Ну, что же. Значит, за счет государства. Кому же еще об одиноких людях заботиться?
09.2011
* Расклинение – метод умервщления через разрыв грудной клетки клином.
** Незаконнорожденные, проститутки, дети проституток, государственные изменники, отлученные от действующей церкви и т.п. не имеют право на наследование родительского имени, а так же на получение ношение любой другой фамилии.
Название: Дети победителей. Тирау.
Автор: Kinuli
Бета: Anxietas, Текила Джо (орфографическая правка)
Жанр: НФ, бытовуха
Возрастные ограничения: до 18-ти
От автора: Простите меня за то, что говорю о чем не принято.
1. Внешний вид одного из персонажей представлен на иллюстрации;
2. Ни один из персонажей не является мужчиной, но достоверно известно, что все они – люди;
3. Ударение в кличках ставятся, как правило, на предпоследнюю гласную (Кирау), в именах – на последнюю (Косталинирох).
читать дальше...и вот он – тот, что постарше – приподнимается на постели и спрашивает:
– Могу я закурить?
Второй кивает, достаточно безразлично. Вообще, по его виду можно понять, что он устал. Можно понять даже больше, если хорошо вглядеться, но первый не то не вглядывается – даже не думает. Мысли уносят его куда-то совершенно в другую сторону от собеседника.
– А что, – продолжает он, затянувшись, – полвека назад за эту привычку могли лишить всех привилегий, вы знаете об этом?
Тирау отрицательно качнул головой – равнодушно и вяло, но так, чтобы клиент увидел его позицию боковым зрением и не счел за грубость продолжительное молчание.
– Ну, поскольку у нас осталось еще несколько минут, можно посвятить их болтовне, – оживленно заключил Косталинирох, – так вот курение… мм, после той летней компании в столице оно уже входит в моду, замечали такую тенденцию? Нет? Ну, что же, я просто хочу отметить, как резко меняются взгляды. Да что там – курение! Чуть меньше века назад, когда стало принято с трибуны орать о том, насколько мы свободны от предрассудков, в нашей стране за подобное времяпрепровождение расклиняли прилюдно*! А это вы знали?
– Слышал, – сухо ответил Тирау, – кажется.
– Да-а-а. Причем, что меня всегда больше всего удивляло, так это то, что половые связи совершенно не порицались, более того – при желании, любой мог вести сколько угодно беспорядочную половую жизнь. А угадайте, чего нельзя? Попадаться на этом. Прилюдность – вот это было тяжкое преступление. А теперь что мы видим? Все мои коллеги знают, где я сегодня нахожусь и с кем. И, что примечательно, мне за это даже выговор не сделают.
Косталинирох замолчал, может быть, потому что не получил поддержки. Однако молчание это длилось недолго.
– И королей казнили с простым народом, и императоров. По все той же кошмарной схеме. Я во время осады такое видел. Крысы этот метод казни шибко любили – во всех оккупированных городах пошла проклятая волна расклинения. Ну… не вам рассказывать, вы-то
– Послушайте, – не выдержал Тирау, раздражение в котором победило профессиональный этикет, – вы зачем сюда приходите? Об истории поговорить?
– В какой-то мере, – Косталинирох оторвался от созерцания ковра и перевел мутные глаза на проститутку.
– Я не могу вас поддержать, простите. Нас тут учат, но – увы – совсем не истории.
Надо было уже вставать и одеваться, однако оба они продолжали сидеть в неловком молчании.
– Вам совсем не обязательно отвечать, – наконец улыбнулся клиент, – Это моя профессиональная черта. Наверное, она многих достает.
– А что…
– До войны я работал учителем в Эргрэт.
– А потом?
– А потом, как все – мясом. Личный номер – двадцать три ноль три эн. Но теперь вот, в министерстве работаю.
Тирау снова кивнул, но на этот раз с каким-то чувством. Этот человек был старше его лет на пятнадцать. Ну, может, двадцать. Все равно, Война застала его молодым узедным учителем. Дух тех страшных лет растревожили Тирау, когда он попытался представить себя на месте своего клиента, за которым пришли военные и сказали, что надо все бросать и ехать куда-то.
– Мой отец был преподавателем, – внезапно сказал Тирау и еще внезапнее улыбнулся.
– Да?
– Да, там же, где и вы. Даже помню это место, пару раз он брал меня с собой. Я всегда думал, что получу образование, – оживленно продолжал Тирау, – да так бы и вышло, если бы отец с войны вернулся. Что это вы смотрите? Вы знали его?
– Боюсь, что не могу сказать точно, – Косталинирох чувствовал себя странно, словно его резко и жестоко встряхнули и он очнулся от многолетнего сна. С тех славных пор прошло много лет, и он не мог поклясться, что помнит каждого персонажа той дивной сказки, которую прервала война на самом интересном месте.
Снова повисло молчание, наполненное, в этот раз, неясными эмоциями. Они висели в воздухе вязкой массой, и, казалось, склеивали собой все разворошенные мысли, пытавшиеся восстановить порядок в своих рядах. Их возня становилась невыносимой.
– Ну да, конечно не можете. А спросить стесняетесь**. Не бойтесь спрашивать проституток о том, как звали их или их родителей. Мы, знаете ли, боимся забыть незаконные имена, потому, что имя, по негласному кодексу, считается действительно отнятым, когда оно забывается. А забываются они на удивление быстро… моего отца звали Роттелитайл.
И он вопрошающе посмотрел на клиента.
– Помните вы его?
– Н.. нет, не помню, – Косталинирох мотнул головой и резко поднялся, – кажется, время истекло.
Словно убегая от лишних воспоминаний, он очень быстро оделся – так быстро, что Тирау не успел придти в себя и продолжить разговор. Паника и чувство беспомощности давили серыми стенами, которые за эти годы потеряли свою белизну и перестали отражать солнце. Теперь он понимал, что светло-желтые стены Эргрета на самом деле были блекло-коричневыми, а за последние пятнадцать лет, наверное, и вовсе почернели, но память намеренно высветляла участки самых дорогих моментов его жизни. Косталинирох, очевидно, вспоминал не то, что видел, а то, что чувствовал. Так, по крайней мере, он считал сам.
Однако, когда в его голове мелькнул неясный образ старой учительской комнаты в Эргрете… он мог поклясться, что там было всегда темно! Словно там не было окон, словно там не было свечей и ламп.
Хотя, конечно, и окна и лампы присутствовали. Просто комната, по неясным причинам, вспоминалась темным крохотным помещением. И причины эти туманные были элементарны и прозрачны, стоило только открыть глаза. Делать этого хотелось меньше всего.
Больше всего хотелось бежать.
Косталинирох достал сверток из кормана и положил на тумбу рядом с кроватью.
– Это мимо кассы, Тирау. За отличную беседу!
Тирау понимал, что ему дали деньги, и дали слишком много. Но спросить, за какие именно заслуги эти чаевые, он не успел – хлопнула входная дверь и проститутка осталась одна в комнате, ошарашенная и с застывшим на языке «Приходите еще».
Его клиент продолжал убегать от воспоминаний в надежде, что быстрый шаг и сильный ветер приведут его голову в порядок. Но становилось хуже, так как построившиеся по порядку ощущения ему не нравились. Ему не нравилось то, что он постепенно понимал.
Конечно, он помнил Роттелитайла! Конечно, он помнил своего учителя и наставника! Человека, который раз за разом вытягивал его из многочисленных ям отчаянья, который спасал его от голода в первый год работы в школе. Он помнил того, на кого всецело ориентировался, кому подражал, кого считал идеалом преподавательской личности.
И он помнил крохотного ребенка, время от времени появлявшегося в учительской комнате. Светлые волосы, голубые умные глазки – он взбирался на отцовский стул, чтобы устроить на столе представление из письменных принадлежностей или делал вид, что пишет документы, водя пером по бумаге. Деловой и разговорчивый.
– Кем ты будешь, когда вырастешь?
– Орнитологом! – излишне громко отвечало дитя.
– Это очень интересная и важная профессия, – серьезно-одобрительно отвечал Косталинирох и трепал ребенка по светлым волосам.
– Интересная и важная профессия! – произнес Косталинирох, прислонившись спиной к стене родного коридора в многоэтажном жилом доме. Он всего пару раз видел Тирау, и оба раза – в стенах публичного заведения. Из-за отсутствия характерного для местных жителей акцента, Косталинирох искренне считал, что Тирау приехал издалека, возможно, с другого конца страны. А оказалось, он просто из интеллигентной семьи.
Всплыл в памяти также и тот день, когда Роттелитайл сказал, что отправляется на фронт.
– Там что, без вас не управятся?! – Косталинирох выронил что-то из рук от волнения. Что именно, он не помнил.
– Кажется, уже не справляются, – Учитель оглянулся на ребенка, поглощенного своими играми, – я не хочу, чтобы они дошли сюда. Послушай, ты приглядишь за ним, пока я там? Боюсь, домашним сейчас совсем станет некогда следить за крошкой.
Что он тогда ему ответил? Что-то вроде «конечно», но как-то пламеннее. Обещал: если что случится – он обязательно будет рядом .Что защитит, что даст совет, когда будет нужно, и что там еще в таких случаях обещают благодарные ученики?
Обещал, обещал.
Через пару недель прошли массовые сборы, и Косталинирох попал в первую же волну призыва. А когда через два года вернулся…
…От кого-то он слышал, что малыша, оказвшегося на тот момент уже круглой сиротой, забрали оккупанты, свезли в лагеря, или что растреляли – мертв, одним словом. И, кажется, уже в тот же день он выкинул эту историю из головы. Хотя, конечно, правильнее было бы сказать, отвлекся на более насущные проблемы, которых было в избытке в разрушенном окупацией городке. Мог ли он знать, что малыш все эти годы был совсем рядом?
Мог?
Это не было первоочередной проблемой?
Тирау был как эльфик – маленький персонаж из дивной сказки, прерванной войной. Оказавшись в реальном мире людей, вырвавшись из растерзанных страниц, он оказался совешенно один. На смену теплому лесу с добрыми зверятами пришли холодные болота и топи, населенные неоправданно алчными тварями. Беззащитный и совершенно неподготовленый, он как то дошел до этого сумрачного «сегодня». Потрепаный, с потухшими глазами, он растерял весь свой магический свет и больше не умеет творить чудес. Но он дошел.
Дополз. Можно ли радоваться по этому поводу?
В памяти всплыло лицо Роттелитайла. Оно говорило о чем-то или просило. Резкое изображение и размытый до безобразия голос. Не хотелось оправдываться, но Косталинирох чувствовал острую потребность покаяться этой иллюзии в том, что произошло этим вечером в публичном доме.
Он сел на кровать, собираясь с мыслями.
– Учитель, после войны с проституцией у нас просто беда. Эти крысы, прежде, чем мы их прогнали, нам столько детей попортили… Я даже не знаю… Государство могло бы о них позаботиться, но это почему-то делают совершенно другие люди, и, понимаешь… Все плохо.
…утром соседи нашли его тело. Ни записки, ни чего-либо еще, что могло бы объяснить внезапный уход. Не было догадок, не было долгих разговоров.
– Наверное, из за работы. У них там реформы же. Нервы, нервы. Нервы сдали у человека.
– Это-то понятно. Родственники его где? Хоронить-то кто будет?
– Да не было у него родственников.
– Не было? Ну, что же. Значит, за счет государства. Кому же еще об одиноких людях заботиться?
09.2011
* Расклинение – метод умервщления через разрыв грудной клетки клином.
** Незаконнорожденные, проститутки, дети проституток, государственные изменники, отлученные от действующей церкви и т.п. не имеют право на наследование родительского имени, а так же на получение ношение любой другой фамилии.
@темы: Рассказ
-
-
20.09.2011 в 17:54-
-
20.09.2011 в 18:45-
-
20.09.2011 в 18:57-
-
21.09.2011 в 20:29– Вам совсем не обязательно отвечать, – наконец улыбнулся клиент, – Это моя профессиональная черта— оформление прямой речи
сверток из кормана— сейчас шёл домой и видел на асфальте слово "кАтёнок". при слове карман через "о" такой же шок!!111
он как то дошел— -то через дефис.из-за - тоже через дефис.
не любитель я хэппи-эндов, но тут герой повел себя как слабак.
текст кажется частью чего-то большего, не так ли?
-
-
21.09.2011 в 21:09при слове карман через "о" такой же шок!
Знаю одного Владимира Кормана....... теперь всякий раз, как это слово вижу - оторопь берет.
не любитель я хэппи-эндов, но тут герой повел себя как слабак.
да, это правда. Он человек слабый, плюс культурные особенности. В контексте, наверное, донести не получилось, что иначе история закончиться не могла.
текст кажется частью чего-то большего, не так ли?
да, и это правда. Просто куча маленьких рассказиков.
Большое спасибо! Будем работать!