Категорически не приемлю категоричность
Вот теперь я могу это выложить для раздолбания. Долбайте пожесточе.Так могла постучаться в их домус только Судьба...
Лукреция всегда и сразу — по стуку в дверь — узнавала, кто к ним (или к ней) пришёл.
Супруг, возвращаясь домой, не стучался. Он спешивался перед воротами, иногда задевая их ножнами, а иногда и не задевая — и ближайший к воротам раб спешил распахнуть их перед хозяином, и это был праздник сердца Лукреции. Соседи стучались нахраписто и своекорыстно, и приходилось открывать, выслушивать, одалживать, смеяться, соглашаться, выпроваживать... Странствующие и путешествующие стучались редко и робко — но для них всегда были готовы ночлег и пища в домусе Луция Тарквиния Коллатина, даже если хозяина не было дома. Воры и грабители не стучались, а ломились, а если стучались — то ещё более робко, чем странники, но с хитрой и угрожающей робостью; их встречали пращи и палки рабов и мечи свободных...
Домус Луция Тарквиния из Коллации, центуриона и сенатора Великого Рима, был богат и крепок.
Так властно и коротко могла постучаться в него только Судьба.
Их было четверо, вошедших в домус Луция Тарквиния Коллатина. Сам Луций Тарквиний Коллатин был не первым, а пятым, сопровождающим четверых. Прежде прочих Лукреция увидела свою Судьбу — старшего из царевичей, Секста. Прочими были два его брата (рыхлый добродушный Тит и всегда насмешливый Аррунт), царский шут Луций Юний Тупица (почему-то тоже в офицерском облачении) и супруг.
Супруг был лишним. Его не должно было быть здесь и сейчас. Он в это время должен был воевать Трою... нет, Ардею! Лукреция пряла козью шерсть, когда к ней постучалась её Судьба и привела супруга...
— Прядёшь? — горделиво вопросил супруг и высокомерно покосился на её Судьбу.
А Судьба молчала, пожирая Лукрецию своими всевидящими, всезнающими, властными глазами.
— Да, муж мой, — тихо и покорно ответила Лукреция. — Ты воюешь, а я пряду. — И опустила глаза под взором своей Судьбы.
— Ты выиграл, Коллатин! — сказала Судьба, продолжая пожирать Лукрецию глазами. Резко отвернулась и вышла из комнаты, и покинула домус, уводя за собой всех прочих — двух братьев, шута и супруга.
Лукреция бросилась было следом за своей Судьбой... нет, она должна была броситься следом за своим мужем! Несколько долгих, бесконечно долгих мгновений она стояла, выронив веретено и прижав руки к груди, пытаясь успокоить безумно колотящееся сердце. Куда бежать? Вослед супругу — или вослед своей Судьбе? Это были совсем разные направления, они только казались одинаковыми!
Лукреция, повалив прялку, упала на мягкую груду козьей шерсти, и рабы захлопотали вокруг, пытаясь привести хозяйку в чувство... В чувство, которого уже не было, которое сменилось другим. Всепоглощающим и противоположным. Преступным. Непозволительным для сабинянки.
* * *
— Твой конь засекается, Секст! — сказал Луций-Тупица, когда они отдалились мили на две от Коллации. — Остановись и дай ему отдохнуть — или мы не одолеем двадцать миль до Ардейи!
— Ты снова прав, Тупица... — задумчиво отозвался царевич. — Скачите во весь опор! — властно крикнул он братьям и Коллатину. — Вы должны быть в лагере к утру!
Они остановились почти на полпути от Коллации к Риму — Секст и царский шут в офицерском облачении. Было темно. Было два часа пополуночи.
— Ты знаешь, куда я сейчас поскачу? — спросил Секст.
— Да, царевич! — Луций, последний из рода Юниев, решил не покривить душой.
— Ты будешь молчать?
— О чём, царевич? — спросил Луций Юний.
— О моих намерениях!
— Я не могу говорить о том, что мне неизвестно, — Луций Юний не солгал.
Всё развивалось так, как он предполагал, и даже лучше...
— Ты подождёшь меня возле ворот... — бросил Секст, разворачивая коня и бросая его в галоп — обратно, к Коллации.
Луцию Юнию Бруту ничего не нужно было решать и делать — всё было решено и сделано Судьбой. Он всего лишь предоставил Судьбе такую возможность...
Спустя полтора часа старший царевич проскакал мимо него по направлению к Риму и далее к Ардее, а Тупица неспешно двинулся к домусу всадника из Коллации.
Хозяйка домуса отворила ему сама.
Такие лица Луций Юний видел только у весталок, да и то нечасто, а лишь когда им доводилось обслуживать верховных жрецов...
— Ты? — спросила Лукреция. — Что тебе нужно?
Луций Юний вытащил из ножен кинжал и протянул ей рукояткой вперёд.
— Убей меня, госпожа, — сказал он, — и никто ничего не узнает.
Она нерешительно взяла оружие и вдруг захлопнула ворота перед ним, царским шутом.
Всё происходило так, как надо.
Левая щека Секста была распухшей и красной, как от пощёчины. И даже без всякого «как» — от пощёчины. У сабинянок очень тяжёлые руки...
Лукреция всегда и сразу — по стуку в дверь — узнавала, кто к ним (или к ней) пришёл.
Супруг, возвращаясь домой, не стучался. Он спешивался перед воротами, иногда задевая их ножнами, а иногда и не задевая — и ближайший к воротам раб спешил распахнуть их перед хозяином, и это был праздник сердца Лукреции. Соседи стучались нахраписто и своекорыстно, и приходилось открывать, выслушивать, одалживать, смеяться, соглашаться, выпроваживать... Странствующие и путешествующие стучались редко и робко — но для них всегда были готовы ночлег и пища в домусе Луция Тарквиния Коллатина, даже если хозяина не было дома. Воры и грабители не стучались, а ломились, а если стучались — то ещё более робко, чем странники, но с хитрой и угрожающей робостью; их встречали пращи и палки рабов и мечи свободных...
Домус Луция Тарквиния из Коллации, центуриона и сенатора Великого Рима, был богат и крепок.
Так властно и коротко могла постучаться в него только Судьба.
Их было четверо, вошедших в домус Луция Тарквиния Коллатина. Сам Луций Тарквиний Коллатин был не первым, а пятым, сопровождающим четверых. Прежде прочих Лукреция увидела свою Судьбу — старшего из царевичей, Секста. Прочими были два его брата (рыхлый добродушный Тит и всегда насмешливый Аррунт), царский шут Луций Юний Тупица (почему-то тоже в офицерском облачении) и супруг.
Супруг был лишним. Его не должно было быть здесь и сейчас. Он в это время должен был воевать Трою... нет, Ардею! Лукреция пряла козью шерсть, когда к ней постучалась её Судьба и привела супруга...
— Прядёшь? — горделиво вопросил супруг и высокомерно покосился на её Судьбу.
А Судьба молчала, пожирая Лукрецию своими всевидящими, всезнающими, властными глазами.
— Да, муж мой, — тихо и покорно ответила Лукреция. — Ты воюешь, а я пряду. — И опустила глаза под взором своей Судьбы.
— Ты выиграл, Коллатин! — сказала Судьба, продолжая пожирать Лукрецию глазами. Резко отвернулась и вышла из комнаты, и покинула домус, уводя за собой всех прочих — двух братьев, шута и супруга.
Лукреция бросилась было следом за своей Судьбой... нет, она должна была броситься следом за своим мужем! Несколько долгих, бесконечно долгих мгновений она стояла, выронив веретено и прижав руки к груди, пытаясь успокоить безумно колотящееся сердце. Куда бежать? Вослед супругу — или вослед своей Судьбе? Это были совсем разные направления, они только казались одинаковыми!
Лукреция, повалив прялку, упала на мягкую груду козьей шерсти, и рабы захлопотали вокруг, пытаясь привести хозяйку в чувство... В чувство, которого уже не было, которое сменилось другим. Всепоглощающим и противоположным. Преступным. Непозволительным для сабинянки.
* * *
— Твой конь засекается, Секст! — сказал Луций-Тупица, когда они отдалились мили на две от Коллации. — Остановись и дай ему отдохнуть — или мы не одолеем двадцать миль до Ардейи!
— Ты снова прав, Тупица... — задумчиво отозвался царевич. — Скачите во весь опор! — властно крикнул он братьям и Коллатину. — Вы должны быть в лагере к утру!
Они остановились почти на полпути от Коллации к Риму — Секст и царский шут в офицерском облачении. Было темно. Было два часа пополуночи.
— Ты знаешь, куда я сейчас поскачу? — спросил Секст.
— Да, царевич! — Луций, последний из рода Юниев, решил не покривить душой.
— Ты будешь молчать?
— О чём, царевич? — спросил Луций Юний.
— О моих намерениях!
— Я не могу говорить о том, что мне неизвестно, — Луций Юний не солгал.
Всё развивалось так, как он предполагал, и даже лучше...
— Ты подождёшь меня возле ворот... — бросил Секст, разворачивая коня и бросая его в галоп — обратно, к Коллации.
Луцию Юнию Бруту ничего не нужно было решать и делать — всё было решено и сделано Судьбой. Он всего лишь предоставил Судьбе такую возможность...
Спустя полтора часа старший царевич проскакал мимо него по направлению к Риму и далее к Ардее, а Тупица неспешно двинулся к домусу всадника из Коллации.
Хозяйка домуса отворила ему сама.
Такие лица Луций Юний видел только у весталок, да и то нечасто, а лишь когда им доводилось обслуживать верховных жрецов...
— Ты? — спросила Лукреция. — Что тебе нужно?
Луций Юний вытащил из ножен кинжал и протянул ей рукояткой вперёд.
— Убей меня, госпожа, — сказал он, — и никто ничего не узнает.
Она нерешительно взяла оружие и вдруг захлопнула ворота перед ним, царским шутом.
Всё происходило так, как надо.
Левая щека Секста была распухшей и красной, как от пощёчины. И даже без всякого «как» — от пощёчины. У сабинянок очень тяжёлые руки...
-
-
14.06.2012 в 02:51-
-
14.06.2012 в 02:54Не будет. Будет (и было) самоизгнание. Его уговорили. По крайней мере, так по Ливию.
-
-
14.06.2012 в 03:01