Куски-дополнения к повести "Юника"
Далекие вершины вспыхнули изломанной огненной линией, и многозвездное небо над ними поблекло, из синего став золотистым.
Побледневшая ночь уходила медленно, нехотя, цеплялась за влажные скалы слабеющими пальцами, путалась в кронах, а потом вдруг оборвалась в ущелье, где злые горные потоки разорвали ее на части, как стая волков. Меркнущий месяц еще нырял в сизой дымке запада изогнувшимся лососем, а на востоке, в золотой пыли, уже всходило солнце, стыдливое и заспанное, ступало на холодную лазурь неба неохотно, как ребенок, что вылезает из теплой постели.
читать дальше
Грубые нагромождения лесных теней посветлели и съежились, воздух пришел в движение, а за ним затрепетала и листва на деревьях, стряхивая сны вместе с росой.
Юника торопилась – теперь она должна покрывать большие расстояния засветло. Сегодня, завтра и много-много последующих дней она будет идти вниз по течению реки, переправляясь через впадающие в нее ручьи и обходя болота, затем повернет на запад и двинется сквозь бесконечные луга в сторону гор, продираясь через заросли и стараясь не попадаться на глаза случайным охотникам. День уже начался, и ей предстоит заняться важными делами: починить одежду, позаботиться о пище. Пустота внутри нее постепенно начала заполняться, теперь это была не пустота конца, а пустота начала.
Юника не боялась сбиться с пути – далекая Белая Гора хорошо видна на равнинах, а в густом лесу достаточно взобраться на дерево, чтоб увидеть ее. Юника искала глазами ее вершину – щемяще знакомую, как лицо матери и такую же недосягаемую.
- Я иду, - говорила ей Юника, - я иду.
****
Путник шел по тропинке, поглядывая на озаренную первыми лучами солнца вершину Белой Горы. Ослепительная и воздушная, она виднелась среди окружающих ее пузатых туч, как белокожая женщина, окруженная стадом беременных кобылиц, казалось, вот сойдет легкой поступью со своего каменного трона, волоча за собой плащ, усыпанный звездами. Серо-синие тени растянулись на отлогах гор. В низине еще сохранялся сырой сонный полумрак, и чуткий слух путника время от времени ловил тихое квохтанье просыпающихся дутхаев, вьющих свои гнезда в высокой траве, сквозь которую змеилась тропинка. Человек прошел еще две сотни шагов, и когда его слуха коснулся мелодичный лепет воды, тропинка резко повернула влево и затерялась среди камней и гальки. Спуск был крутым, того и глядишь подвернешь ногу на коварных ползучих камнях, но путник был молод и ловок, к тому же опирался на древко копья, как на посох. Редкие низкорослые ивы не скрывали от его глаз вида на речушку, но со стороны воды человека не было видно.
****
почти отвесный склон над ручьем закрывал вид, и потом, девушка помнила, что Гора обращена восточной стороной к людям, живущим в долине, и никто из них никогда не видел западную. Страшно даже подумать, но когда-то находились смельчаки и безумцы, которые оставляли свои очаги и жен, сидящих у этих очагов, обращали свой взор в сторону Белой горы и уходили куда-то туда, в заповедную страну, которую и представить себе невозможно. Перед неподвижным взором девушки появлялись и исчезали, словно растаяв в снежном сиянии, их безмолвные тени, бредущие день за днем сквозь леса и болота к сверкающей вершине, чтоб никогда не вернуться. Достиг ли хоть один из них западного склона, или так и сгинули эти люди, кто в волчьей пасти, кто на дне ущелья?.. Что может найти человек из плоти и крови, там, в священной белизне никогда не тающих снегов? Никогда, никогда этого не понять маленькой и глупой Рысишке, да и объяснить некому...
Сколько ни смотри на Белую Гору, все равно ничего не разглядишь, только глаза намозолишь. Рассеянный взгляд девушки зацепился за кое-что другое.
****
Любопытная птичка с желтым брюшком, привлеченная движением на воде, выпорхнула из кроны черемухи, полоскавшей в воде цветущие ветви, и, сев на былинку, посмотрела на девушку сначала одним, потом другим глазом.
- Вить-вить-вить? – спросила птичка.
- Фють-фють-фють! - ответила Юника.
Голос Юники не понравился птичке, и она улетела, не дослушав. На осоку у воды садились стрекозы и трава пригибалась под их тяжестью. Иногда было слышно, как приближается и удаляется по своим делам неторопливый шмель. День выдался влажным и по-летнему жарким, яркая поверхность воды слепила Юнике глаза и она, не в силах противостоять ленивой дремоте невольно прикрывала их. Солнце пекло ей в спину, не прикрытую ничем, кроме полосы хаюма. До нее доносились возбужденные возгласы друзей, упражнявшихся в метании копий, но их голоса словно запутывались в прибрежных камышах, становились тонкими, отдаленными и не будили в Юнике охотничьего азарта.
Она досадовала, что волею событий должна идти к чужим краям, к чужому нездешнему духу... Вот маленькие черемухи припали ветвями к земле, склонились до воды, никуда им не надо отсюда уходить, некуда торопиться. Может быть, они – девушки, пришедшие отдохнуть у озерца, как и Юника, да так и оставшиеся здесь навсегда... И хорошо им у озера, и нескучно: то лохматый медведь, бурча и ухая, оставляя глубокие следы в теплой глине, направляется к водопою, то поеживаясь в красном мехе, пробегает озабоченная лисица, появляясь и исчезая в кустах, как катящийся по земле факел, а вот пугливая серна появляется на тропе и шарахается обратно, в спасительную чащу леса, полную жестокой борьбы и таинственного очарования.
****
А сегодня его закопали в неглубокой яме, и никогда ей больше его не увидеть! Нигде теперь его нет, ни в лесу, ни на лугах, ни в стойбище, не найти его, не окликнуть. Как же так получилось, что нигде его больше нет?
Юника силилась понять эту простую истину, но не могла.
Неожиданная мысль ослепила ее: а как же западный склон Белой Горы!? Вот! Вот где Меари услышит ее!
Словно яркий костер вспыхнул в ее голове и все стало ясным-ясным! Там Меари еще есть. Пусть здесь его нет, но там он есть, и неважно, каким далеким будет путь, там, в месте, где кончаются все пути, тот, кого она потеряла, узнает, как разрывается ее сердце от любви к нему, а больше ничего, ничегошеньки ей не нужно.
От облегчения Юникин рассудок аж слегка помутился. Будто бы кто-то подкрался к ней сзади и ударил по голове тяжелым камнем, завернутым в мех. Она легла лицом вниз на сырую, пахнувшую весной траву, и долго лежала в странном оцепенении, прислушиваясь к медленным ударам сердца, колотящегося где-то в горле. Нестерпимо хотелось плакать и жаловаться, но сил совсем не было, и Юника долго лежала, тихо повизгивая, как новорожденный лисенок, а потом уснула.
Разбудил ее Куви, трясущий ее за ногу и предлагающий поесть. Если бы у Юники остались силы, чтоб удивляться, наверное она удивилась бы, каким заботливым было его лицо.
Но она поблагодарила его не глядя, затолкала в рот принесенный им кусок рыбы, и не видя и не слыша остальных охотников, даже когда они проходили у нее перед носом, принялась додумывать свою мысль с того места, где она остановилась.
Надо идти к Белой Горе. Но приближаться к ней – разве не святотатство, не преступление? Живым нет туда дороги. Утопиться в реке, стать мертвой... А вдруг ее тень после смерти забудет о своих намерениях, как забываешь о заботах, провалившись в сон. Нет, быть живой как-то надежней!