подхожу; критически
пишет принц п.
история находится на стадии “первая часть отредактированного черновика”. за редактуру и поддержку спасибо Josephine., моей дорогой бете.
в процессе сочинения ни один город не пострадал. и мне очень хотелось бы, чтобы никто не обижался.
<24/3> - рабочее название.
Странная история о двух городах, встретившихся совершенно случайно.
День 1, часть 1.
Сегодня утром Наташа подумала, что ей нравится ее жизнь. Она встала в 6:40 и решила, что ей даже не хочется мысленно повторять эту приевшуюся песенку, которую выдавал ее мозг последние полгода: “Ненавижу все это, ненавижу, гори оно все огнем”. Она неторопливо встала, отключила будильник - но его она по-прежнему ненавидела больше всего на свете - и занялась своими обычными делами.
читать дальшеНа завтрак последние два месяца Наташа пила только кофе и каждый раз безумно радовалась, снимая турку с плиты, что ей больше не нужно готовить эти плотные английские завтраки, которые от нее требовал Эндрю. Потому что Эндрю благополучно улетел в свою Эндрюляндию, предварительно устроив ей истерику в стиле “Я думал, вы, русские девушки, другие!”. Но какие “другие”, он не рассказал, и теперь Наташа изредка терзалась догадками, прежде чем заснуть ночью. Обычно это продолжалось недолго, минут пять.
Наташа работала в гостинице “Россия”. Сидела на ресепшене, регистрировала гостей. Работа не самая сложная, когда привыкнешь, но иногда хотелось умереть. Впрочем, как и на любой работе. Но нельзя сказать, чтобы она ненавидела то, чем занималась. В конце концов, с Эндрю она познакомилась именно там, а он был вполне милым первое время. К тому же роман с англичанином Наташа считала личным маленьким достижением, хотя никому никогда в этом не призналась бы.
Сегодня, десятого мая, она, пожалуй, сказала бы, что любит свою работу. Пока она шла от дома до метро и от метро до места работы, то смотрела на мир другими глазами. Влюбленными, что ли. Ей казалось, будто все идет правильно, все идет как надо. Ведь не зря же она сегодня надела свое любимое черное платье. Она считала, что выглядит изумительно в нем и в этом бежевом тренче. И новая сумочка - спасибо Эндрю - от Берберри, тоже была ей очень к лицу.
Улицы сияли, дети в метро выглядели яркими, как из модных буклетов, которые в изобилии валялись на журнальных столиках в холле гостиницы, и люди после зимы, вроде, наконец оттаяли и стали понемножечку, пока еще робко и нерешительно, но улыбаться друг другу, не считая это признаком сумасшествия или каких-то неприличных намерений.
Наташа подошла к дверям - они, разумеется, молниеносно полезли в стороны – и, по-королевски держа осанку, оказалась в холле.
"Ненавижу все это, ненавижу, гори оно все огнем", - подумала она и опустила руки с сумочкой от Берберри.
Ее сознание сработало таким образом, что напрочь вытеснило воспоминания об аде, который творился в “России” в прошлом году в это же время. Наташа свое сознание понимала, но поблагодарить его за это не могла. Сегодня начинался общегородской слет, и для всех ста шестидесяти девяти его участников были приготовлены и забронированы места в гостинице еще загодя. Но в этот раз все приготовления как-то миновали Наташу, поэтому она ни о чем не вспомнила.
Горничные, ресепшионистки, охранники, официанты и повара - те, что поумнее, брали на это время отпуск (иногда взамен работая в Новый год) и сохраняли себе душевное здоровье. “И почему я так не сделала”, - с тоской подумала Наташа и огляделась.
В холле толпилось как минимум сто пятьдесят человек. И все они были раздражены, кто-то уже ругался, где-то в углу курила молоденькая девица, и запах ее сигарет каким-то образом разнесся по всему этажу. Может быть, курила не она одна. И все охранники, разумеется, куда-то подевались. Это было неслыханно.
Наташа подошла к ресепшену, на ходу снимая тренч. Марина, на смену которой она пришла, была вся красная, с разметавшейся по плечам гривой каштановых волос, посмотрела на нее злобно, проворчала: “опаздываешь” и тут же ушла восвояси, бросив на Наташу, а потом и на весь этот сброд пару разгневанных взглядов.
Наташа тут же встала на ее место, приветливо улыбнулась какой-то размалеванной фурии напротив и продолжила оформлять документы…
***
Екатеринбургу было тошно. Два с половиной часа на самолете - он-то думал, что это будет самое сложное с его аэрофобией, - но вот он еще два часа сидит в холле гостиницы “Россия”, слушая непрерывный треп Тулы об ее пряниках и самоварах, и ощущает постоянное болезненное туканье в висках.
Хотелось холодненького и полежать. Вчерашний мощный всплеск патриотизма внутри каждый год оставлял после себя лютое похмелье пополам с каким-то странным облегчением: “Все хорошо, я по-прежнему люблю свою страну”.
В общем, Екатеринбург потирал виски и мечтал, чтобы Тула заткнулась или хотя бы направила свои речи, написанные каким-то говорливым гидом, в противоположную от него сторону.
Очередь перед ресепшеном продолжала не уменьшаться. Но она хотя бы не росла, просто была стабильно бесконечной.
Он уже лениво подумывал выйти на улицу, как вдруг на диван между ним и Тулой кто-то бесцеремонно плюхнулся. Она возмущенно замолчала, Екатеринбург выдохнул и присмотрелся к своему спасителю.
Это был мужчина - Екатеринбург дал бы ему около двадцати двух-двадцати пяти лет - с темно-русыми волосами и большими грустными зелеными глазами. Он выглядел странно: как неловкая подделка Шишкина, этих его мишек, среди оригиналов в Третьяковской галерее.
Его костюм был, кажется, совсем новый, видимо, куплен по случаю, но сидел плохо и выглажен был кое-как; ботинки потрепаны, хотя и тщательно начищены, и от него исходил какой-то неуловимый приятный запах. Так от больших городов уже давно не пахнет. Екатеринбург так и не смог понять, что это.
Он протянул большую загорелую ладонь и представился:
- Чусовой.
Когда Е. услышал это имя, в его памяти пронеслась пара легких смутных картин - вроде как, реки, скалы какие-то, много зелени.
Екатеринбург не помнил, чтобы он когда-то видел его на этих слетах.
- Екатеринбург, - сказал, наконец, он и пожал руку в ответ. - Вы… выросли?
- Нет, - по-простому, посмеиваясь, ответил Чусовой, - в той гостинице, где я должен жить, кончились свободные номера. Лысьве вот хватило, а мне нет. И меня сюда… красиво здесь. Совсем не так, как там, да?
Екатеринбург кивнул, хотя и не знал, как “там”, потому что его в другие гостиницы никогда не селили.
- Пойдем, покурим? - спросил Чусовой, протягивая пачку Парламента.
- Не курю, спасибо, - сказал Екатеринбург.
- Ну, это… Если что, у меня есть, - растерявшись, пробормотал Ч. и, помяв пачку в руках, убрал обратно в портфель. - Вы это… давно ждете?
Екатеринбург с удивлением отметил это “вы” и ответил:
- Часа два.
- Хре… Плохо, - и снова автоматически потянулся за сигаретами. Потом опомнился и оставил портфель в покое.
Екатеринбург, стараясь особенно не пялиться на этого гостя, все же продолжал краем глаза наблюдать за ним. Очень уж он был не похож на всех, кто здесь собрался. А были всякие - и в народных костюмах, и в Дольче Габбана, а кто-то и в перьях каких-то по случаю скорого дня рождения, но у всех как будто на лбу было написано “большой город”, чем каждый ужасно гордился.
Тула в это время охотно присела на уши Чусовому.
- …а еще у нас столько туристов каждый год… Ужас.
Чусовой улыбнулся как можно вежливее.
- Но знаете – марка. Иногда я думаю: «Кто, если не я?». Ведь таких пряников, как у нас, никто не сделает.
- А у нас подшипники хорошие. Вам не надо? А то тоже в стране ведь никто таких не делает, как мы. Жаль, что подшипник на герб не наклеишь.
Тула почему-то обиделась и, помяв замшевую сумочку, встала.
- Увидимся на семинаре, - сказала она напоследок и удалилась.
Екатеринбург давился смехом, старательно отворачивая лицо, чтобы, не дай бог, эту Тулу не обидеть, но когда она ушла, громко прыснул.
- Не, на самом деле у нас много всего, - добавил, тоже смеясь, Чусовой. - Просто она мне не очень нравится. Лезет тут в душу со своими пряниками… У нас на хлебокомбинате не хуже делают!
Екатеринбург согласно покивал и откинулся на спинку дивана. Как-то полегчало, и голова уже не так болела. Может, все из-за этих приторных духов, которыми пахла Тула, а может, еще почему.
Он потянулся за своим дипломатом, который оставил рядом с диванами, раскрыл его и достал несколько договоров, которые не успел дочитать в самолете. Почему-то он вдруг вспомнил, что дипломат этот обошелся ему в копеечку. Вообще, на костюмы, обувь и аксессуары – от очков до клипс на галстуках – Екатеринбург не скупился, однажды поняв, что на имидже не экономят. Да и положение обязывало – как-никак, третья столица (опустим, что Москва и Питер признавали его все еще очень условно и в одном ряду с собой пока видеть не хотели).
Но иногда Екатеринбург вспоминал старые хлопковые рубашки в клетку и рабочие штаны цвета хаки и отчего-то скучал по всему этому, как скучают по детству и дому где-нибудь в маленьком городке.
Маленьком городке вроде этого Чусового.
Екатеринбург продолжал читать бумаги, не вникая в смысл ни единого слова, и думал, что рано или поздно этот Чусовой найдет себе умелую портниху, которая ему подошьет рукава и подгонит плечи, купит новые ботинки – не от Джимми Чу, как у города Е., конечно, но и куда ему такие щегольские-то? – причешет свою русую голову и будет смотреться вполне органично, ну вон хотя бы как какой-нибудь Бийск. «Москва тоже не сразу строилась», - подумал он оптимистично.
Чусовой в это время сумел удобно устроиться на диванчике, забившись в угол, и устало смотрел куда-то вглубь холла.
Очередь стала потихоньку таять, и Екатеринбург поспешил встать в конец, чтобы поскорее со всем этим расправиться. Успевший прикорнуть Чусовой вздрогнул и поспешил за ним.
Прямо перед ними стояла Самара в каком-то цветастом сарафане и с холщовой сумкой – очень красивая, впрочем, девушка с рыжими волосами до пояса, забранными в косу, и крупными веснушками на носу; Чусовой выглянул из-за широкой спины Екатеринбурга и так и остался, рассматривая ее красивый профиль и вздернутый курносый носик.
Вдруг что-то очень громко стукнуло позади, у входа, как будто упало:
- Що таке дороге таксі, з глузду з’їхати можна!
Екатеринбург повернулся вполоборота к Чусовому, многозначительно ухмыльнулся и изрек:
- Симферополь. Первый раз здесь.
Чусовой глупо разулыбался.
Симферополь поднял с пола свой огромный, в половину его роста, чемодан, который ему не удалось с первого раза втащить в холл, и двинулся в сторону свободных пуфиков. Сев, он устало отер лоб вышитым платком и стал осматриваться.
Самара уже получила свой 363 номер и пошла к лифтам. Екатеринбург, подойдя к девушке на ресепшене, Наташе, судя по бейджику, и вымотанной, судя по лицу, вежливо сказал:
- Добрый день, - и назвал свое имя.
Наташа бодро вбила что-то в базу и ответила:
- Комната номер 296, - взяла из ящичка с ключами нужный и протянула ему.
Екатеринбург поблагодарил и уже было пошел в сторону лифтов, но в последний момент решил подождать Чусовой, вроде как, из вежливости.
- Мое имя Чусовой, - сказал он, устроив локти на стойке. – Я должен был жить в другой гостинице, но там нет мест. Сказали, сюда ехать.
Наташа замешкалась: в базе никакого Чусового не было. Она вежливо попросила минуту и отошла позвонить. В центре, впрочем, все подтвердили – мол, селите куда знаете, но чтобы обязательно.
- Хорошо, - задумчиво сказала она, вернувшись. – 159 номер мы уже отдали Перми, так что вам… 259 свободен. Подойдет?
– На одном этаже будем! – радостно воскликнул Чусовой, обращаясь к Екатеринбургу. – Пойдет, конечно! – ответил он Наташе и выдернул ключ из ее рук.
***
Теперь шум из холла равномерно распределился по гостинице; в рекреациях все диваны были заняты разными городами, обсуждавшими события за прошедший год. Екатеринбургу пришла было мысль найти Питер с Москвой и потрепаться, но вновь вспыхнувшая головная боль заставила его поскорее пойти к своему номеру и поискать таблетку.
Номер Чусового находился немного дальше и по другую сторону коридора. Прежде чем зайти, Чусовой негромко сказал:
- Ну это… увидимся вечером.
Екатеринбург не обратил на это внимания и молча ушел к себе - так остро боль сжала виски в этот момент.
***
До первого семинара, на котором нужно было появиться Чусовому, оставалось примерно часа полтора. На завтрак он уже не успел, да и не особо ему хотелось спускаться в ресторан, где – он был уверен – он встретит кучу народа. Так что он принялся неторопливо раскладывать вещи.
Он, конечно, раньше очень много слышал о Екатеринбурге; часто видел его в новостях по федеральным каналам и в Интернете. На экране он выглядел старше, солиднее и гораздо высокомернее, чем это оказалось на самом деле. Протягивая ему руку в коридоре, он ожидал услышать что угодно: Хабаровск, Калининград, но не Екатеринбург. Этот мужик, которому на вид можно было дать лет сорок, с проседью в черных волосах, высокий и спортивный, вовсе не оставлял ощущения, что ему уже 291 год.
Боже, рядом с ним Чусовой чувствовал себя непростительно молодым – ему вот-вот должно было стукнуть 81. Екатеринбург, когда смотрел на кого-то своими черными глазами, казалось, давил опытом, возрастом и Собственным Мнением – всем, чего юному Чусовому недоставало. «Но что поделать, - подумал он, присев на кровать, - зато у меня все впереди», и начал сладко мечтать о будущем, где он такой же большой и уважаемый, как Екатеринбург, и костюмы у него такие же дорогие и скроены так же ладно…
Чусовой разложил свои немногочисленные пожитки довольно быстро и засобирался на конференцию, которая была на другом конце города, рядом с той гостиницей, где ему по какой-то странной причине не хватило места.
***
Екатеринбург нашел таблетку перед самым началом конференции; рядом с ним села Архангельск, черноволосая и чернобровая, чем-то похожая на Царевну Лебедь с картины Врубеля, только менее болезненного вида, и спросила, почему у него такое озабоченное выражение лица. Екатеринбург посмеялся и объяснил, и тогда она нашла таблетку у себя в сумочке.
Боль прошла очень быстро, минут за двадцать, и тут же сменилась нестерпимой скукой. Скучали в зале все, при этом старательно сохраняя на лице трагичную задумчивость; до самого обеда читали отчеты и статистику.
Екатеринбург бездумно черкал в блокноте. Пару раз попытался нарисовать вид, открывающийся с Плотинки, но выходило криво, и он бросил. Один раз он задумался, что обсуждают сейчас те маленькие города вроде Чусового. «Наверное, то же самое», - решил он и забыл об этом.
Наступило время обеда; после него дочитывали те же годовые отчеты. К шести, наконец, все кончилось, и вымотанные города стали расходиться по номерам; в коридорах было уже гораздо тише, чем утром.
Он вернулся в номер, переоделся и хотел было уснуть, но вдруг почувствовал прилив сил, немного вымученный, необходимый, как последний рывок – в это время он обычно возвращался с работы домой по пробкам, и организм привык работать на износ, потому что либо ты победишь пробку, либо она тебя.
Больше от нечего делать, чем из необходимости, он позвонил на работу, прекрасно зная, что этот механизм прекрасно отлажен, и нет необходимости его проверять. И все же позвонил и убедился. Он проверил почту, ответил на пару писем; решил прогуляться по Москве и передумал – на улице, должно быть, в седьмом часу душно и многолюдно, особенно в центре.
В половине десятого он спустился в бар.
***
Чусовой был ошеломлен таким невероятным количеством народа на улицах. Это его ужасало и выматывало; крепко зажатый в метро между необъятной бабулей и потным мужиком, он с тоской вспоминал все свои скалы, милую грязненькую речку, старые автобусы, чаще полупустые, чем переполненные, и тишину и спокойствие по вечерам. Что уж говорить – часам к десяти городская площадь уже пустовала.
Москва в это время красилась, завивалась и искала наряд покороче и поярче: ее ночи были долгими и насыщенными, почти так же, как и дни.
Он вернулся в гостиницу только к восьми, страшно уставший, и сразу же завалился спать, едва успев стащить с себя этот новый непривычный костюм.
Ему впервые за долгое время ничего не снилось: ни улицы, ни реки, ни городской вид. Сон этот был мертвым, и, проснувшись в одиннадцать, он почувствовал себя разбитым. Еле разлепив глаза, он встал, принял душ, переоделся и спустился вниз. На щеке его краснел след от подушки.
***
Екатеринбург собирался присоединиться к Москве и Питеру, ну или хотя бы к Новосибирску и Новгороду, но абсолютно все его чаяния провалились. Москва и Питер уселись за столик в самом темном углу, ворковали, и весь их вид кричал «DO NOT DISTURB».
Новосибирск еще не пришел, а Новгород что-то очень увлеченно обсуждал с Тулой (и кажется, оба были довольны) у барной стойки.
Поэтому Екатеринбург сидел в одиночестве, цедя ананасовый сок и расстроенно разглядывая посетителей. В одиннадцать он начал клевать носом и стал собираться. Он уже расплатился с барменом, как тут же на соседнем стуле образовался этот его новый знакомый Чусовой.
- Как дела?! – восторженно спросил он, широко улыбаясь. – Вас тоже катали на аттракционах и водили в кино на последних «Мстителей»?
Екатеринбург застыл на месте, как был, даже рот приоткрыл от удивления – с такой чистой, неподдельной искренностью это было сказано.
Чусовой громко засмеялся и по-панибратски хлопнул его по плечу:
- Видел бы ты себя!.. – отсмеявшись и отерев глаза ладонью, он добавил уже значительно более скучным тоном, - Отчеты мы читали годовые, донт ворри би хэппи, как говорится. В восемь только приехал. Ну и метро, кстати! Адское местечко!
- А я люблю свое метро, - ответил Екатеринбург. – Оно маленькое и милое.
Чусовой, помолчав, тихо сказал:
- А у меня метро нет. И трамваев нет с троллейбусами. Наверно, потому что я один как все твое метро, - он улыбнулся. – Но автобусы у меня ничего, обновляю потихоньку. Но ты это, захочешь покататься на старом советском, приезжай!
- Спасибо, - кисло отозвался Екатеринбург. – Как-нибудь…
Помолчали. Чусовой заказал себе «Кровавую Мэри» и сидел теперь довольный, ожидая, пока коктейль принесут.
Екатеринбургу хотелось сказать, что, мол, надо бросать пить и курить, но у него не было привычки морализаторствовать перед полунезнакомыми людьми – из своего опыта он знал, что это не кончится ничем хорошим.
Мимо них прошла блондинка Златоуст в облегающем белом платье и с каким-то крупным золотым украшением на шее. Чусовой несдержанно присвистнул и долго глядел ей вслед:
- Красивая, - сказал он.
- И все время опаздывает, - добавил Екатеринбург. – Прямо как настоящая женщина.
- Можно простить… - она скрылась из виду, но Чусовой продолжал, - Уж мы бы с ней были такой хорошей агломерацией!
Екатеринбург усмехнулся.
- Так-то оно так, только она старше тебя раза в два, населения у нее больше твоего раза в четыре, и между вами пятьсот километров. Но смотрелись бы хорошо, не спорю.
Чусовой от этих слов расстроился и тут же жахнул залпом всю “Кровавую Мэри”. Екатеринбург оглядывался: нет ли где какого-нибудь скучающего города, вроде него? Но все были заняты.
- А Самары еще не было? - спросил Чусовой, вертя головой по сторонам.
Екатеринбург не успел ответить, как между ними втиснулся какой-то патлатый паренек в футболке с птичкой и затараторил:
- Воцап, ребята? Отдыхаем? Глянь-ка! - он повернулся к стойке и высыпал на нее четыре красных буковки магнита. Из них он быстро составил слово “love”, а потом, с победным “ап!”, переложил их в слово “Олег” и засмеялся.
Буквы он быстро собрал обратно и спрятал в карман.
- Зимой тут шар катал, огромный такой, - возбужденно сказал он. - Ууух, движуха была! - и, гогоча и двигаясь в такт музыке, ушел вглубь зала.
- Это кто? - спросил Чусовой.
- Омск.
- Шебутной какой-то.
- Есть немного.
Чусовой проводил Омск взглядом и вдруг заметил в углу странную парочку. Он был в костюме-тройке, элегантном до изощренности, даже носил на шее шелковое кашне, а на груди его болталась цепочка от часов, продетая в одну прорезей для пуговиц.
Она была в коротком блестящем платье, очень красивая, но видно, что уже не юная. Смотрела она на него с неприкрытым восторгом в глазах.
- Уж не Москва ли это там, в углу? - спросил Чусовой, кивая в ту сторону.
- Ага, и Петербург, - унылым голосом ответил Екатеринбург.
- Так сидят… У них что-то есть? Они встречаются?
- Пытаются уже много лет, но не туда, не сюда. Говорят, она просто верещит, когда он говорит “поребрик” и “сосули”, а он называет ее плебейкой за “бордюр” и “сосульки”. Вот и не сходятся.
- А что ж они сейчас-то вместе сидят?
- Ну, он ей наизусть читает “Евгения Онегина”. И ей нравится его кашне и европейские замашки. Кто бы не влюбился на ее месте?
- Она вроде бы старше него, нет?
- Да, кажется. Но любовь зла… Полюбишь и Петербург. Он, знаешь, обожает напустить на себя туману, вроде как сохраняет интригу до последнего. Никто не знает, что у него на уме. Но красивый, не поспоришь.
***
Ночью Екатеринбург долго не мог уснуть; в голове что-то постоянно гудело, вспыхивали и гасли чьи-то голоса. Сердце жарко лизало ребра и громко стучало, казалось, у самого горла. Екатеринбург все меньше спал в последние годы и сутками работал на износ. Он думал много, обо всем подряд: сонный мозг быстро переключался с мыслей о деловых встречах и соглашениях к мирному виду города, открывающемуся с Высоцкого, и обратно. С концертов, которые должны были состояться или уже состоялись, к новым театральным постановкам. Некоторые вещи работали уже и без его участия, но что-то требовало постоянной заботы и внимания.
Иногда Екатеринбургу снились кошмары - как будто кто-то звонко кричит из подворотни…
К четырем утра его накрыло полубредовой дремой, в которую он благодарно провалился, чтобы встать в шесть и снова взяться за дела.
Чусовой умел спать крепко. Он укладывался обычно не позже полуночи и сразу проваливался в крепкий, беспробудный сон, чаще всего яркий и красочный - как лодки плывут по Чусовой, или виды с высоты птичьего полета, там, где скалы задевают небо…
Часов в пять он резко проснулся и подумал, что пора выгонять коров; даже встал и стал искать брюки, а потом вспомнил - нет уж тех коров, да и коровник давно продали. А привычка эта дурацкая осталась. И лег спать обратно, как ни в чем не бывало.
***
В восемь вечера Наташу должна была сменить Саша; без пятнадцати девять Саша, наконец, позвонила и срывающимся от отчаяния голосом сказала, что няня ее двухлетнего Димы заболела, и она везет его к маме.
Наташа, ничего не спрашивая, осталась еще на два часа. День был бешеный, она валилась с ног и очень хотела плакать, но держалась, что есть сил. Где-то в половине десятого в гостиницу один за другим стали возвращаться постояльцы, а в десять явилась Саша.
Наташа ушла с работы, думая только о том, что завтра придет сюда снова - и боже, как же ей этого не хотелось…
история находится на стадии “первая часть отредактированного черновика”. за редактуру и поддержку спасибо Josephine., моей дорогой бете.
в процессе сочинения ни один город не пострадал. и мне очень хотелось бы, чтобы никто не обижался.
<24/3> - рабочее название.
Странная история о двух городах, встретившихся совершенно случайно.
День 1, часть 1.
Сегодня утром Наташа подумала, что ей нравится ее жизнь. Она встала в 6:40 и решила, что ей даже не хочется мысленно повторять эту приевшуюся песенку, которую выдавал ее мозг последние полгода: “Ненавижу все это, ненавижу, гори оно все огнем”. Она неторопливо встала, отключила будильник - но его она по-прежнему ненавидела больше всего на свете - и занялась своими обычными делами.
читать дальшеНа завтрак последние два месяца Наташа пила только кофе и каждый раз безумно радовалась, снимая турку с плиты, что ей больше не нужно готовить эти плотные английские завтраки, которые от нее требовал Эндрю. Потому что Эндрю благополучно улетел в свою Эндрюляндию, предварительно устроив ей истерику в стиле “Я думал, вы, русские девушки, другие!”. Но какие “другие”, он не рассказал, и теперь Наташа изредка терзалась догадками, прежде чем заснуть ночью. Обычно это продолжалось недолго, минут пять.
Наташа работала в гостинице “Россия”. Сидела на ресепшене, регистрировала гостей. Работа не самая сложная, когда привыкнешь, но иногда хотелось умереть. Впрочем, как и на любой работе. Но нельзя сказать, чтобы она ненавидела то, чем занималась. В конце концов, с Эндрю она познакомилась именно там, а он был вполне милым первое время. К тому же роман с англичанином Наташа считала личным маленьким достижением, хотя никому никогда в этом не призналась бы.
Сегодня, десятого мая, она, пожалуй, сказала бы, что любит свою работу. Пока она шла от дома до метро и от метро до места работы, то смотрела на мир другими глазами. Влюбленными, что ли. Ей казалось, будто все идет правильно, все идет как надо. Ведь не зря же она сегодня надела свое любимое черное платье. Она считала, что выглядит изумительно в нем и в этом бежевом тренче. И новая сумочка - спасибо Эндрю - от Берберри, тоже была ей очень к лицу.
Улицы сияли, дети в метро выглядели яркими, как из модных буклетов, которые в изобилии валялись на журнальных столиках в холле гостиницы, и люди после зимы, вроде, наконец оттаяли и стали понемножечку, пока еще робко и нерешительно, но улыбаться друг другу, не считая это признаком сумасшествия или каких-то неприличных намерений.
Наташа подошла к дверям - они, разумеется, молниеносно полезли в стороны – и, по-королевски держа осанку, оказалась в холле.
"Ненавижу все это, ненавижу, гори оно все огнем", - подумала она и опустила руки с сумочкой от Берберри.
Ее сознание сработало таким образом, что напрочь вытеснило воспоминания об аде, который творился в “России” в прошлом году в это же время. Наташа свое сознание понимала, но поблагодарить его за это не могла. Сегодня начинался общегородской слет, и для всех ста шестидесяти девяти его участников были приготовлены и забронированы места в гостинице еще загодя. Но в этот раз все приготовления как-то миновали Наташу, поэтому она ни о чем не вспомнила.
Горничные, ресепшионистки, охранники, официанты и повара - те, что поумнее, брали на это время отпуск (иногда взамен работая в Новый год) и сохраняли себе душевное здоровье. “И почему я так не сделала”, - с тоской подумала Наташа и огляделась.
В холле толпилось как минимум сто пятьдесят человек. И все они были раздражены, кто-то уже ругался, где-то в углу курила молоденькая девица, и запах ее сигарет каким-то образом разнесся по всему этажу. Может быть, курила не она одна. И все охранники, разумеется, куда-то подевались. Это было неслыханно.
Наташа подошла к ресепшену, на ходу снимая тренч. Марина, на смену которой она пришла, была вся красная, с разметавшейся по плечам гривой каштановых волос, посмотрела на нее злобно, проворчала: “опаздываешь” и тут же ушла восвояси, бросив на Наташу, а потом и на весь этот сброд пару разгневанных взглядов.
Наташа тут же встала на ее место, приветливо улыбнулась какой-то размалеванной фурии напротив и продолжила оформлять документы…
***
Екатеринбургу было тошно. Два с половиной часа на самолете - он-то думал, что это будет самое сложное с его аэрофобией, - но вот он еще два часа сидит в холле гостиницы “Россия”, слушая непрерывный треп Тулы об ее пряниках и самоварах, и ощущает постоянное болезненное туканье в висках.
Хотелось холодненького и полежать. Вчерашний мощный всплеск патриотизма внутри каждый год оставлял после себя лютое похмелье пополам с каким-то странным облегчением: “Все хорошо, я по-прежнему люблю свою страну”.
В общем, Екатеринбург потирал виски и мечтал, чтобы Тула заткнулась или хотя бы направила свои речи, написанные каким-то говорливым гидом, в противоположную от него сторону.
Очередь перед ресепшеном продолжала не уменьшаться. Но она хотя бы не росла, просто была стабильно бесконечной.
Он уже лениво подумывал выйти на улицу, как вдруг на диван между ним и Тулой кто-то бесцеремонно плюхнулся. Она возмущенно замолчала, Екатеринбург выдохнул и присмотрелся к своему спасителю.
Это был мужчина - Екатеринбург дал бы ему около двадцати двух-двадцати пяти лет - с темно-русыми волосами и большими грустными зелеными глазами. Он выглядел странно: как неловкая подделка Шишкина, этих его мишек, среди оригиналов в Третьяковской галерее.
Его костюм был, кажется, совсем новый, видимо, куплен по случаю, но сидел плохо и выглажен был кое-как; ботинки потрепаны, хотя и тщательно начищены, и от него исходил какой-то неуловимый приятный запах. Так от больших городов уже давно не пахнет. Екатеринбург так и не смог понять, что это.
Он протянул большую загорелую ладонь и представился:
- Чусовой.
Когда Е. услышал это имя, в его памяти пронеслась пара легких смутных картин - вроде как, реки, скалы какие-то, много зелени.
Екатеринбург не помнил, чтобы он когда-то видел его на этих слетах.
- Екатеринбург, - сказал, наконец, он и пожал руку в ответ. - Вы… выросли?
- Нет, - по-простому, посмеиваясь, ответил Чусовой, - в той гостинице, где я должен жить, кончились свободные номера. Лысьве вот хватило, а мне нет. И меня сюда… красиво здесь. Совсем не так, как там, да?
Екатеринбург кивнул, хотя и не знал, как “там”, потому что его в другие гостиницы никогда не селили.
- Пойдем, покурим? - спросил Чусовой, протягивая пачку Парламента.
- Не курю, спасибо, - сказал Екатеринбург.
- Ну, это… Если что, у меня есть, - растерявшись, пробормотал Ч. и, помяв пачку в руках, убрал обратно в портфель. - Вы это… давно ждете?
Екатеринбург с удивлением отметил это “вы” и ответил:
- Часа два.
- Хре… Плохо, - и снова автоматически потянулся за сигаретами. Потом опомнился и оставил портфель в покое.
Екатеринбург, стараясь особенно не пялиться на этого гостя, все же продолжал краем глаза наблюдать за ним. Очень уж он был не похож на всех, кто здесь собрался. А были всякие - и в народных костюмах, и в Дольче Габбана, а кто-то и в перьях каких-то по случаю скорого дня рождения, но у всех как будто на лбу было написано “большой город”, чем каждый ужасно гордился.
Тула в это время охотно присела на уши Чусовому.
- …а еще у нас столько туристов каждый год… Ужас.
Чусовой улыбнулся как можно вежливее.
- Но знаете – марка. Иногда я думаю: «Кто, если не я?». Ведь таких пряников, как у нас, никто не сделает.
- А у нас подшипники хорошие. Вам не надо? А то тоже в стране ведь никто таких не делает, как мы. Жаль, что подшипник на герб не наклеишь.
Тула почему-то обиделась и, помяв замшевую сумочку, встала.
- Увидимся на семинаре, - сказала она напоследок и удалилась.
Екатеринбург давился смехом, старательно отворачивая лицо, чтобы, не дай бог, эту Тулу не обидеть, но когда она ушла, громко прыснул.
- Не, на самом деле у нас много всего, - добавил, тоже смеясь, Чусовой. - Просто она мне не очень нравится. Лезет тут в душу со своими пряниками… У нас на хлебокомбинате не хуже делают!
Екатеринбург согласно покивал и откинулся на спинку дивана. Как-то полегчало, и голова уже не так болела. Может, все из-за этих приторных духов, которыми пахла Тула, а может, еще почему.
Он потянулся за своим дипломатом, который оставил рядом с диванами, раскрыл его и достал несколько договоров, которые не успел дочитать в самолете. Почему-то он вдруг вспомнил, что дипломат этот обошелся ему в копеечку. Вообще, на костюмы, обувь и аксессуары – от очков до клипс на галстуках – Екатеринбург не скупился, однажды поняв, что на имидже не экономят. Да и положение обязывало – как-никак, третья столица (опустим, что Москва и Питер признавали его все еще очень условно и в одном ряду с собой пока видеть не хотели).
Но иногда Екатеринбург вспоминал старые хлопковые рубашки в клетку и рабочие штаны цвета хаки и отчего-то скучал по всему этому, как скучают по детству и дому где-нибудь в маленьком городке.
Маленьком городке вроде этого Чусового.
Екатеринбург продолжал читать бумаги, не вникая в смысл ни единого слова, и думал, что рано или поздно этот Чусовой найдет себе умелую портниху, которая ему подошьет рукава и подгонит плечи, купит новые ботинки – не от Джимми Чу, как у города Е., конечно, но и куда ему такие щегольские-то? – причешет свою русую голову и будет смотреться вполне органично, ну вон хотя бы как какой-нибудь Бийск. «Москва тоже не сразу строилась», - подумал он оптимистично.
Чусовой в это время сумел удобно устроиться на диванчике, забившись в угол, и устало смотрел куда-то вглубь холла.
Очередь стала потихоньку таять, и Екатеринбург поспешил встать в конец, чтобы поскорее со всем этим расправиться. Успевший прикорнуть Чусовой вздрогнул и поспешил за ним.
Прямо перед ними стояла Самара в каком-то цветастом сарафане и с холщовой сумкой – очень красивая, впрочем, девушка с рыжими волосами до пояса, забранными в косу, и крупными веснушками на носу; Чусовой выглянул из-за широкой спины Екатеринбурга и так и остался, рассматривая ее красивый профиль и вздернутый курносый носик.
Вдруг что-то очень громко стукнуло позади, у входа, как будто упало:
- Що таке дороге таксі, з глузду з’їхати можна!
Екатеринбург повернулся вполоборота к Чусовому, многозначительно ухмыльнулся и изрек:
- Симферополь. Первый раз здесь.
Чусовой глупо разулыбался.
Симферополь поднял с пола свой огромный, в половину его роста, чемодан, который ему не удалось с первого раза втащить в холл, и двинулся в сторону свободных пуфиков. Сев, он устало отер лоб вышитым платком и стал осматриваться.
Самара уже получила свой 363 номер и пошла к лифтам. Екатеринбург, подойдя к девушке на ресепшене, Наташе, судя по бейджику, и вымотанной, судя по лицу, вежливо сказал:
- Добрый день, - и назвал свое имя.
Наташа бодро вбила что-то в базу и ответила:
- Комната номер 296, - взяла из ящичка с ключами нужный и протянула ему.
Екатеринбург поблагодарил и уже было пошел в сторону лифтов, но в последний момент решил подождать Чусовой, вроде как, из вежливости.
- Мое имя Чусовой, - сказал он, устроив локти на стойке. – Я должен был жить в другой гостинице, но там нет мест. Сказали, сюда ехать.
Наташа замешкалась: в базе никакого Чусового не было. Она вежливо попросила минуту и отошла позвонить. В центре, впрочем, все подтвердили – мол, селите куда знаете, но чтобы обязательно.
- Хорошо, - задумчиво сказала она, вернувшись. – 159 номер мы уже отдали Перми, так что вам… 259 свободен. Подойдет?
– На одном этаже будем! – радостно воскликнул Чусовой, обращаясь к Екатеринбургу. – Пойдет, конечно! – ответил он Наташе и выдернул ключ из ее рук.
***
Теперь шум из холла равномерно распределился по гостинице; в рекреациях все диваны были заняты разными городами, обсуждавшими события за прошедший год. Екатеринбургу пришла было мысль найти Питер с Москвой и потрепаться, но вновь вспыхнувшая головная боль заставила его поскорее пойти к своему номеру и поискать таблетку.
Номер Чусового находился немного дальше и по другую сторону коридора. Прежде чем зайти, Чусовой негромко сказал:
- Ну это… увидимся вечером.
Екатеринбург не обратил на это внимания и молча ушел к себе - так остро боль сжала виски в этот момент.
***
До первого семинара, на котором нужно было появиться Чусовому, оставалось примерно часа полтора. На завтрак он уже не успел, да и не особо ему хотелось спускаться в ресторан, где – он был уверен – он встретит кучу народа. Так что он принялся неторопливо раскладывать вещи.
Он, конечно, раньше очень много слышал о Екатеринбурге; часто видел его в новостях по федеральным каналам и в Интернете. На экране он выглядел старше, солиднее и гораздо высокомернее, чем это оказалось на самом деле. Протягивая ему руку в коридоре, он ожидал услышать что угодно: Хабаровск, Калининград, но не Екатеринбург. Этот мужик, которому на вид можно было дать лет сорок, с проседью в черных волосах, высокий и спортивный, вовсе не оставлял ощущения, что ему уже 291 год.
Боже, рядом с ним Чусовой чувствовал себя непростительно молодым – ему вот-вот должно было стукнуть 81. Екатеринбург, когда смотрел на кого-то своими черными глазами, казалось, давил опытом, возрастом и Собственным Мнением – всем, чего юному Чусовому недоставало. «Но что поделать, - подумал он, присев на кровать, - зато у меня все впереди», и начал сладко мечтать о будущем, где он такой же большой и уважаемый, как Екатеринбург, и костюмы у него такие же дорогие и скроены так же ладно…
Чусовой разложил свои немногочисленные пожитки довольно быстро и засобирался на конференцию, которая была на другом конце города, рядом с той гостиницей, где ему по какой-то странной причине не хватило места.
***
Екатеринбург нашел таблетку перед самым началом конференции; рядом с ним села Архангельск, черноволосая и чернобровая, чем-то похожая на Царевну Лебедь с картины Врубеля, только менее болезненного вида, и спросила, почему у него такое озабоченное выражение лица. Екатеринбург посмеялся и объяснил, и тогда она нашла таблетку у себя в сумочке.
Боль прошла очень быстро, минут за двадцать, и тут же сменилась нестерпимой скукой. Скучали в зале все, при этом старательно сохраняя на лице трагичную задумчивость; до самого обеда читали отчеты и статистику.
Екатеринбург бездумно черкал в блокноте. Пару раз попытался нарисовать вид, открывающийся с Плотинки, но выходило криво, и он бросил. Один раз он задумался, что обсуждают сейчас те маленькие города вроде Чусового. «Наверное, то же самое», - решил он и забыл об этом.
Наступило время обеда; после него дочитывали те же годовые отчеты. К шести, наконец, все кончилось, и вымотанные города стали расходиться по номерам; в коридорах было уже гораздо тише, чем утром.
Он вернулся в номер, переоделся и хотел было уснуть, но вдруг почувствовал прилив сил, немного вымученный, необходимый, как последний рывок – в это время он обычно возвращался с работы домой по пробкам, и организм привык работать на износ, потому что либо ты победишь пробку, либо она тебя.
Больше от нечего делать, чем из необходимости, он позвонил на работу, прекрасно зная, что этот механизм прекрасно отлажен, и нет необходимости его проверять. И все же позвонил и убедился. Он проверил почту, ответил на пару писем; решил прогуляться по Москве и передумал – на улице, должно быть, в седьмом часу душно и многолюдно, особенно в центре.
В половине десятого он спустился в бар.
***
Чусовой был ошеломлен таким невероятным количеством народа на улицах. Это его ужасало и выматывало; крепко зажатый в метро между необъятной бабулей и потным мужиком, он с тоской вспоминал все свои скалы, милую грязненькую речку, старые автобусы, чаще полупустые, чем переполненные, и тишину и спокойствие по вечерам. Что уж говорить – часам к десяти городская площадь уже пустовала.
Москва в это время красилась, завивалась и искала наряд покороче и поярче: ее ночи были долгими и насыщенными, почти так же, как и дни.
Он вернулся в гостиницу только к восьми, страшно уставший, и сразу же завалился спать, едва успев стащить с себя этот новый непривычный костюм.
Ему впервые за долгое время ничего не снилось: ни улицы, ни реки, ни городской вид. Сон этот был мертвым, и, проснувшись в одиннадцать, он почувствовал себя разбитым. Еле разлепив глаза, он встал, принял душ, переоделся и спустился вниз. На щеке его краснел след от подушки.
***
Екатеринбург собирался присоединиться к Москве и Питеру, ну или хотя бы к Новосибирску и Новгороду, но абсолютно все его чаяния провалились. Москва и Питер уселись за столик в самом темном углу, ворковали, и весь их вид кричал «DO NOT DISTURB».
Новосибирск еще не пришел, а Новгород что-то очень увлеченно обсуждал с Тулой (и кажется, оба были довольны) у барной стойки.
Поэтому Екатеринбург сидел в одиночестве, цедя ананасовый сок и расстроенно разглядывая посетителей. В одиннадцать он начал клевать носом и стал собираться. Он уже расплатился с барменом, как тут же на соседнем стуле образовался этот его новый знакомый Чусовой.
- Как дела?! – восторженно спросил он, широко улыбаясь. – Вас тоже катали на аттракционах и водили в кино на последних «Мстителей»?
Екатеринбург застыл на месте, как был, даже рот приоткрыл от удивления – с такой чистой, неподдельной искренностью это было сказано.
Чусовой громко засмеялся и по-панибратски хлопнул его по плечу:
- Видел бы ты себя!.. – отсмеявшись и отерев глаза ладонью, он добавил уже значительно более скучным тоном, - Отчеты мы читали годовые, донт ворри би хэппи, как говорится. В восемь только приехал. Ну и метро, кстати! Адское местечко!
- А я люблю свое метро, - ответил Екатеринбург. – Оно маленькое и милое.
Чусовой, помолчав, тихо сказал:
- А у меня метро нет. И трамваев нет с троллейбусами. Наверно, потому что я один как все твое метро, - он улыбнулся. – Но автобусы у меня ничего, обновляю потихоньку. Но ты это, захочешь покататься на старом советском, приезжай!
- Спасибо, - кисло отозвался Екатеринбург. – Как-нибудь…
Помолчали. Чусовой заказал себе «Кровавую Мэри» и сидел теперь довольный, ожидая, пока коктейль принесут.
Екатеринбургу хотелось сказать, что, мол, надо бросать пить и курить, но у него не было привычки морализаторствовать перед полунезнакомыми людьми – из своего опыта он знал, что это не кончится ничем хорошим.
Мимо них прошла блондинка Златоуст в облегающем белом платье и с каким-то крупным золотым украшением на шее. Чусовой несдержанно присвистнул и долго глядел ей вслед:
- Красивая, - сказал он.
- И все время опаздывает, - добавил Екатеринбург. – Прямо как настоящая женщина.
- Можно простить… - она скрылась из виду, но Чусовой продолжал, - Уж мы бы с ней были такой хорошей агломерацией!
Екатеринбург усмехнулся.
- Так-то оно так, только она старше тебя раза в два, населения у нее больше твоего раза в четыре, и между вами пятьсот километров. Но смотрелись бы хорошо, не спорю.
Чусовой от этих слов расстроился и тут же жахнул залпом всю “Кровавую Мэри”. Екатеринбург оглядывался: нет ли где какого-нибудь скучающего города, вроде него? Но все были заняты.
- А Самары еще не было? - спросил Чусовой, вертя головой по сторонам.
Екатеринбург не успел ответить, как между ними втиснулся какой-то патлатый паренек в футболке с птичкой и затараторил:
- Воцап, ребята? Отдыхаем? Глянь-ка! - он повернулся к стойке и высыпал на нее четыре красных буковки магнита. Из них он быстро составил слово “love”, а потом, с победным “ап!”, переложил их в слово “Олег” и засмеялся.
Буквы он быстро собрал обратно и спрятал в карман.
- Зимой тут шар катал, огромный такой, - возбужденно сказал он. - Ууух, движуха была! - и, гогоча и двигаясь в такт музыке, ушел вглубь зала.
- Это кто? - спросил Чусовой.
- Омск.
- Шебутной какой-то.
- Есть немного.
Чусовой проводил Омск взглядом и вдруг заметил в углу странную парочку. Он был в костюме-тройке, элегантном до изощренности, даже носил на шее шелковое кашне, а на груди его болталась цепочка от часов, продетая в одну прорезей для пуговиц.
Она была в коротком блестящем платье, очень красивая, но видно, что уже не юная. Смотрела она на него с неприкрытым восторгом в глазах.
- Уж не Москва ли это там, в углу? - спросил Чусовой, кивая в ту сторону.
- Ага, и Петербург, - унылым голосом ответил Екатеринбург.
- Так сидят… У них что-то есть? Они встречаются?
- Пытаются уже много лет, но не туда, не сюда. Говорят, она просто верещит, когда он говорит “поребрик” и “сосули”, а он называет ее плебейкой за “бордюр” и “сосульки”. Вот и не сходятся.
- А что ж они сейчас-то вместе сидят?
- Ну, он ей наизусть читает “Евгения Онегина”. И ей нравится его кашне и европейские замашки. Кто бы не влюбился на ее месте?
- Она вроде бы старше него, нет?
- Да, кажется. Но любовь зла… Полюбишь и Петербург. Он, знаешь, обожает напустить на себя туману, вроде как сохраняет интригу до последнего. Никто не знает, что у него на уме. Но красивый, не поспоришь.
***
Ночью Екатеринбург долго не мог уснуть; в голове что-то постоянно гудело, вспыхивали и гасли чьи-то голоса. Сердце жарко лизало ребра и громко стучало, казалось, у самого горла. Екатеринбург все меньше спал в последние годы и сутками работал на износ. Он думал много, обо всем подряд: сонный мозг быстро переключался с мыслей о деловых встречах и соглашениях к мирному виду города, открывающемуся с Высоцкого, и обратно. С концертов, которые должны были состояться или уже состоялись, к новым театральным постановкам. Некоторые вещи работали уже и без его участия, но что-то требовало постоянной заботы и внимания.
Иногда Екатеринбургу снились кошмары - как будто кто-то звонко кричит из подворотни…
К четырем утра его накрыло полубредовой дремой, в которую он благодарно провалился, чтобы встать в шесть и снова взяться за дела.
Чусовой умел спать крепко. Он укладывался обычно не позже полуночи и сразу проваливался в крепкий, беспробудный сон, чаще всего яркий и красочный - как лодки плывут по Чусовой, или виды с высоты птичьего полета, там, где скалы задевают небо…
Часов в пять он резко проснулся и подумал, что пора выгонять коров; даже встал и стал искать брюки, а потом вспомнил - нет уж тех коров, да и коровник давно продали. А привычка эта дурацкая осталась. И лег спать обратно, как ни в чем не бывало.
***
В восемь вечера Наташу должна была сменить Саша; без пятнадцати девять Саша, наконец, позвонила и срывающимся от отчаяния голосом сказала, что няня ее двухлетнего Димы заболела, и она везет его к маме.
Наташа, ничего не спрашивая, осталась еще на два часа. День был бешеный, она валилась с ног и очень хотела плакать, но держалась, что есть сил. Где-то в половине десятого в гостиницу один за другим стали возвращаться постояльцы, а в десять явилась Саша.
Наташа ушла с работы, думая только о том, что завтра придет сюда снова - и боже, как же ей этого не хотелось…
@темы: Рассказ
-
-
12.07.2014 в 17:15Пока она шла от дома до метро и от метро до места работы, то смотрела - косноязычие, привет. вычитка на этом месте закончилась? я почему спрашиваю: очень часто беты доходят до второго абзаца или до середины первой страницы и бросают. этот рубеж давно знаком - сколько сетераторов читаю.
новая сумочка - спасибо Эндрю - от Берберри - барберри. вбиваете в поиске на ютубе это слово - и наслаждаетесь звучанием слогана в рекламе.
датировка рассказа точная, в 2006-м гостиницу "Россия" разобрали.
Наташа подошла к дверям - они, разумеется, молниеносно полезли в стороны— молниеносно расползлись, да. либо одно, либо другое, потому что полезли никак не вяжется даже с поспешностью, а молниеносности прямо противоречит.
туканье в висках - язык до этого был незатейливый, я бы сказал - адаптированный, а об это неологизменное туканье спотыкаешься.
Он выглядел странно: как неловкая подделка Шишкина, этих его мишек, среди оригиналов в Третьяковской галерее. - фраза построена до того коряво, что я полез выяснять, сколько у утра в лесу было подлинников. может, там как с полотном "грачи прилетели" - тьма тьмущая авторских копий один в один.
Когда Е. услышал это имя,— нда уж, спасибо моей дорогой бете, НЕ читавшей вот уже в этом месте, а скорее всего забросившей текст задолго до.
не, правда, а зачем названия городов через раз то сокращают, то пишут полностью?
-
-
12.07.2014 в 17:26а так... что-то скучное про антропоморфиков, видимо; первая часть ничем не интригует (надо удивляться облику и повадкам городов-героев?), ну, вяло можно поинтересоваться, при чем тут ванилька-труженица ресепшена, тоже бесперспективная, в общем, в плане привлечения интереса.
а был бы Челябинск!..