Флорка. "Тысячи их!"(с)
Это сказки бабушки Оксаны... но на ваш суд представляю лишь одну из них. Очень бы хотелось услышать ваше мнение.
Огненные бесыОгненные бесы.
- Это было так давно, что оказалось попросту забытым в суете сегодняшних дней. Спроси у сегодняшнего человека - что для него огонь? И, скорей всего, он ответит тебе, что огонь - это то, что может согревать его, кормить и оберегать. Но они все забыли о том, что когда-то он не подчинялся человеку, а жил своей собственной жизнью: мог помочь людям, но также мог и забрать их жизни. У горячего пламени была полная свобода действий и безнаказанность. Но не сейчас, не в наше время. Быть может тебе покажется странным, что никто этого не помнит - но не это главное. А скорее то, что эта сказка может оказаться правдой.
Это произошло на грани того времени, когда мы наконец смогли подчинить себе дикие языки пламени, в одном старом деревянном доме. За столом в одной из комнат сидел взрослый мужчина лет тридцати с пером в руке. Перед ним лежали листы чуть желтоватой бумаги. Некоторые из них были исписаны мелким ровным почерком, а некоторые еще только дожидались своей участи. За окном была безлунная ночь и единственным источником света оказалась только одна свеча, покоящаяся рядом с рукописями.
Рука человека быстро исписывала один лист за другим, в глазах его горел бесовской огонек, а сердце мчалось в бешеном скаче. Слова вылетали из под пера так же внезапно и быстро, как птицы взмывали в небо. Длинная линия черной туши оставалась на только что прописанной строке. Мужчина не желал останавливаться - его душу захватило некое чувство, которому он не мог сопротивляться. Он не мог не писать - все его тело требовало этого. И он не мог не подчиниться.
Внезапно его глазам показался легкий луч светлой, холодной луны, мелькнувший в окне и тут же скрывшийся. Человек оторвался от своего труда и, резко вскочив из-за стола, подбежал к распахнутому окну. Луны не было, а следовательно, не могло быть никакого луча. Но мужчина мог поклясться в том, что видел его. Он медленно вернулся к столу и бросил бегающий взгляд на стол. Перо, баночка с тушью, большое количество рукописей и бумаги - все находилось в полном беспорядке, и только свеча горела ровным светом. Человек посмотрел на свои руки. Они оказались вдоль и поперек исписаны черной тушью, манжеты безвозвратно потеряли свою белизну, и сейчас на них красовались темные пятна. Растерянная улыбка проскочила по лице мужчины.
Так было каждый раз, когда им овладевало это чувство. Он никогда не помнил своих действий - все начисто стиралось из памяти. Вдохновение полностью поглощало всего его и отдавало на растерзание своим желаниям и прихотям. Порой человеку казалось, что в такие моменты его душой игрались маленькие бесы, живущие в каждом из нас. И он безумно боялся, что когда-нибудь не сможет выйти из этого состояния.
И снова свет луны, мелькнувший за окном, отвлек мужчину от раздумий. Он быстро подошел к окну и тут же отпрянул назад. Столкнувшись со стулом, человек неловко упал на пол, перевернув заодно и сам предмет мебели. За окном сияла полная луна. Она была видна так же отчетливо, как и свеча, стоящая на столе. Внезапно луна ухмыльнулась, что еще сильнее ввело мужчину в шоковое состояние. Его рука невольно потянулась к груди, на которой должен был висеть православный крест на бечевке, и, только его нащупав, со всей силы сжала в кулаке. Губы шептали всевозможные молитвы, но луна не желала уходить, а ухмылка превращалась в злобный оскал. Внезапно что-то внутри человека лопнуло и он, быстро вскочив на ноги, осмотрел свою комнату совершенно иными глазами.
Красные бесовские огни горели теперь в них. Мужчина снова посмотрел на стол. Баночки с тушью, перья, кучи исписанных листов бумаги и не менее маленькая стопочка чистых, невинных, еще не тронутых черной гладью листов. Дьявольская усмешка луны не сходила с неба – она призывала человека к действиям. Все его тело дрожало от нетерпения, хотелось завыть, закричать, но голосовые связки не желали подчиняться. Душа его оказалась загнанной в угол – он не видел перед собой ничего другого, кроме этой злостной лунной усмешки. Он был словно в бреду.
Резко дернув бечевку у себя на шее и, тем самым, сорвав крест, он выбросил его в окно и схватил в руки баночку с тушью. Жадно прилипнув к ней губами, он начал делать большие глотки, выпивая ее содержимое. Черная жидкость попадала к нему внутрь, изменяя цвет крови, душу, сердце, глаза... Он менялся не по дням, не по минутам. Секунд хватило на то, чтобы посреди комнаты оказался совсем другой человек. Даже не человек, а какой-то дьявол.
Мужчина быстро поднял упавший стул, и поставив его на пол, тут же уселся за своим столом. Резко схватив чистые листы бумаги, оставляя на них черные пятна туши, что еще не успела высохнуть у него на пальцах, он в беспорядке расположил их перед собой. После чего взял в руку перо и резко саданул им по своему левому запястью. Удивительно – но перо оставило после себя довольно глубокую царапину, будто ножом был сделан разрез. Из раны медленным потоком тут же начала выливаться черная и тягучая, как смоль, кровь. Человек окунал в нее конец пера и писал... писал и писал что-то ровным мелким почерком на чистых листах бумаги. Один лист, второй, третий, четвертый – мужчина не следил за их количеством, равно как не следил и за своей кровью, что вытекала из раны. Ему не было это важно. Сейчас, потом, до этого – не было. Не важно. Не в такие моменты. Он все строчил и строчил. Из под его пера выскакивали буква за буквой, слова, предложения и целые абзацы. Он все писал и никак не мог остановиться.
Сам дьявол жил сейчас в нем, сам дьявол изливал свою черствую и закаленную в огне душу. Время было не важно – оно текло слишком медленно для его пера. Несколько страниц уже неровной стопкой складировались на углу стола, а ночь все не прекращалась. Да и сам мужчина не желал останавливаться. Он окунал перо в свою черную, новую кровь. Оставлял ею следы на чуть желтоватой бумаге и снова возвращался к началу. Не было мира сейчас вокруг него. Только он, перо и стопка чистых листов бумаги. Все – остальное даже не показывалось ему на глаза. Человек все писал и писал, писал и писал... новые строки выходили из-под пера; кровь не успевала высыхать на бумаге, когда он уже брался за следующий лист; перо бегало в сумасшедшем темпе по ним...
Утром первые лучи солнца, заглянувшие в эту комнату осветили стол, огромную стопку исписанных листов, лежащую на нем, и фигуру за этим столом, которая в кулаке сжимала гусиное перо. Огарок свечи еще тлел, но уже не было в нем яркого пламени. Как и в фигуре за столом. Мужчина полностью сгорел в охватившем его душу огне. Рука, все еще сжимающая перо почти наполовину рассыпалась – видимо, когда пламя уже вовсю охватило его тело, он все еще пытался дописать несколько последних строк. Черный уголь осыпался вокруг фигуры темной крошкой – пылью. Еще несколько минут будет фигура сидеть в своем нынешнем состоянии черного угля. После чего это тело превратится в прах, и ветер, ворвавшийся в комнату разнесет его по миру. А перо? кончик пера все еще лежал на листке, где недописанным осталось слово «Коне..».
- Бабушка Оксана... - хотела я задать вопрос, но эта уже немолодая женщина остановила меня взмахом руки. Я оказалась в смятении. На первый взгляд, можно было подумать, что Оксана хочет почтить прах того человека минутой молчания. Но ведь то была сказка.
Или все-таки нет?
С изумлением в глазах я посмотрела на старую женщину. Она одобрительно качала мне головой.
Огненные бесыОгненные бесы.
- Это было так давно, что оказалось попросту забытым в суете сегодняшних дней. Спроси у сегодняшнего человека - что для него огонь? И, скорей всего, он ответит тебе, что огонь - это то, что может согревать его, кормить и оберегать. Но они все забыли о том, что когда-то он не подчинялся человеку, а жил своей собственной жизнью: мог помочь людям, но также мог и забрать их жизни. У горячего пламени была полная свобода действий и безнаказанность. Но не сейчас, не в наше время. Быть может тебе покажется странным, что никто этого не помнит - но не это главное. А скорее то, что эта сказка может оказаться правдой.
Это произошло на грани того времени, когда мы наконец смогли подчинить себе дикие языки пламени, в одном старом деревянном доме. За столом в одной из комнат сидел взрослый мужчина лет тридцати с пером в руке. Перед ним лежали листы чуть желтоватой бумаги. Некоторые из них были исписаны мелким ровным почерком, а некоторые еще только дожидались своей участи. За окном была безлунная ночь и единственным источником света оказалась только одна свеча, покоящаяся рядом с рукописями.
Рука человека быстро исписывала один лист за другим, в глазах его горел бесовской огонек, а сердце мчалось в бешеном скаче. Слова вылетали из под пера так же внезапно и быстро, как птицы взмывали в небо. Длинная линия черной туши оставалась на только что прописанной строке. Мужчина не желал останавливаться - его душу захватило некое чувство, которому он не мог сопротивляться. Он не мог не писать - все его тело требовало этого. И он не мог не подчиниться.
Внезапно его глазам показался легкий луч светлой, холодной луны, мелькнувший в окне и тут же скрывшийся. Человек оторвался от своего труда и, резко вскочив из-за стола, подбежал к распахнутому окну. Луны не было, а следовательно, не могло быть никакого луча. Но мужчина мог поклясться в том, что видел его. Он медленно вернулся к столу и бросил бегающий взгляд на стол. Перо, баночка с тушью, большое количество рукописей и бумаги - все находилось в полном беспорядке, и только свеча горела ровным светом. Человек посмотрел на свои руки. Они оказались вдоль и поперек исписаны черной тушью, манжеты безвозвратно потеряли свою белизну, и сейчас на них красовались темные пятна. Растерянная улыбка проскочила по лице мужчины.
Так было каждый раз, когда им овладевало это чувство. Он никогда не помнил своих действий - все начисто стиралось из памяти. Вдохновение полностью поглощало всего его и отдавало на растерзание своим желаниям и прихотям. Порой человеку казалось, что в такие моменты его душой игрались маленькие бесы, живущие в каждом из нас. И он безумно боялся, что когда-нибудь не сможет выйти из этого состояния.
И снова свет луны, мелькнувший за окном, отвлек мужчину от раздумий. Он быстро подошел к окну и тут же отпрянул назад. Столкнувшись со стулом, человек неловко упал на пол, перевернув заодно и сам предмет мебели. За окном сияла полная луна. Она была видна так же отчетливо, как и свеча, стоящая на столе. Внезапно луна ухмыльнулась, что еще сильнее ввело мужчину в шоковое состояние. Его рука невольно потянулась к груди, на которой должен был висеть православный крест на бечевке, и, только его нащупав, со всей силы сжала в кулаке. Губы шептали всевозможные молитвы, но луна не желала уходить, а ухмылка превращалась в злобный оскал. Внезапно что-то внутри человека лопнуло и он, быстро вскочив на ноги, осмотрел свою комнату совершенно иными глазами.
Красные бесовские огни горели теперь в них. Мужчина снова посмотрел на стол. Баночки с тушью, перья, кучи исписанных листов бумаги и не менее маленькая стопочка чистых, невинных, еще не тронутых черной гладью листов. Дьявольская усмешка луны не сходила с неба – она призывала человека к действиям. Все его тело дрожало от нетерпения, хотелось завыть, закричать, но голосовые связки не желали подчиняться. Душа его оказалась загнанной в угол – он не видел перед собой ничего другого, кроме этой злостной лунной усмешки. Он был словно в бреду.
Резко дернув бечевку у себя на шее и, тем самым, сорвав крест, он выбросил его в окно и схватил в руки баночку с тушью. Жадно прилипнув к ней губами, он начал делать большие глотки, выпивая ее содержимое. Черная жидкость попадала к нему внутрь, изменяя цвет крови, душу, сердце, глаза... Он менялся не по дням, не по минутам. Секунд хватило на то, чтобы посреди комнаты оказался совсем другой человек. Даже не человек, а какой-то дьявол.
Мужчина быстро поднял упавший стул, и поставив его на пол, тут же уселся за своим столом. Резко схватив чистые листы бумаги, оставляя на них черные пятна туши, что еще не успела высохнуть у него на пальцах, он в беспорядке расположил их перед собой. После чего взял в руку перо и резко саданул им по своему левому запястью. Удивительно – но перо оставило после себя довольно глубокую царапину, будто ножом был сделан разрез. Из раны медленным потоком тут же начала выливаться черная и тягучая, как смоль, кровь. Человек окунал в нее конец пера и писал... писал и писал что-то ровным мелким почерком на чистых листах бумаги. Один лист, второй, третий, четвертый – мужчина не следил за их количеством, равно как не следил и за своей кровью, что вытекала из раны. Ему не было это важно. Сейчас, потом, до этого – не было. Не важно. Не в такие моменты. Он все строчил и строчил. Из под его пера выскакивали буква за буквой, слова, предложения и целые абзацы. Он все писал и никак не мог остановиться.
Сам дьявол жил сейчас в нем, сам дьявол изливал свою черствую и закаленную в огне душу. Время было не важно – оно текло слишком медленно для его пера. Несколько страниц уже неровной стопкой складировались на углу стола, а ночь все не прекращалась. Да и сам мужчина не желал останавливаться. Он окунал перо в свою черную, новую кровь. Оставлял ею следы на чуть желтоватой бумаге и снова возвращался к началу. Не было мира сейчас вокруг него. Только он, перо и стопка чистых листов бумаги. Все – остальное даже не показывалось ему на глаза. Человек все писал и писал, писал и писал... новые строки выходили из-под пера; кровь не успевала высыхать на бумаге, когда он уже брался за следующий лист; перо бегало в сумасшедшем темпе по ним...
Утром первые лучи солнца, заглянувшие в эту комнату осветили стол, огромную стопку исписанных листов, лежащую на нем, и фигуру за этим столом, которая в кулаке сжимала гусиное перо. Огарок свечи еще тлел, но уже не было в нем яркого пламени. Как и в фигуре за столом. Мужчина полностью сгорел в охватившем его душу огне. Рука, все еще сжимающая перо почти наполовину рассыпалась – видимо, когда пламя уже вовсю охватило его тело, он все еще пытался дописать несколько последних строк. Черный уголь осыпался вокруг фигуры темной крошкой – пылью. Еще несколько минут будет фигура сидеть в своем нынешнем состоянии черного угля. После чего это тело превратится в прах, и ветер, ворвавшийся в комнату разнесет его по миру. А перо? кончик пера все еще лежал на листке, где недописанным осталось слово «Коне..».
- Бабушка Оксана... - хотела я задать вопрос, но эта уже немолодая женщина остановила меня взмахом руки. Я оказалась в смятении. На первый взгляд, можно было подумать, что Оксана хочет почтить прах того человека минутой молчания. Но ведь то была сказка.
Или все-таки нет?
С изумлением в глазах я посмотрела на старую женщину. Она одобрительно качала мне головой.